В кучке бетонных опилок

      Юлианна издала странный звук, который напоминал одновременно бульканье и приступ рвоты, и открыла глаза, состроив недовольное лицо. — Ты чего тут?       Виктор поднял на девушку взгляд, оторвавшись от ноутбука на коленях.       Они находились в палате со светло-оранжевыми стенами все того же персикового оттенка. На стене против двери двумя белыми квадратами светились дневные окна. Больше в палате никого не было, только развевались полупрозрачные шторы на карнизах.       На мгновение Юлианне показалось, что она попала в ту неприятную концепцию рая, где все ангелы ходят в белом, единороги дружат с крокодилами, а хобби местных жителей ограничивается созерцанием неподвижного озера. Девушка расстроилась от такой перспективы. Потом уже, когда зрение у неё сфокусировалось, и она различила мерзкий цвет краски, появилось осознание, что в раю, наверное, этого цвета бы не было. Еще позже осознала, что в Рай ей не попасть. — Я? — спросил Виктор спокойно. — Слежу просто. Ты помнишь что-нибудь? — Помню только, как грохнулась под столом в ноги Игоря. Надеюсь, он не подумал, что это я из большой к нему любви, — Юлианна потянулась и тут же охнула. — У тебя был инфаркт миокарда, — проговорил синеволосый, наблюдая за гримасой девушки. — Ты могла умереть. Хорошо, что скорая приезжает в этот район быстро. — Что-то я не чувствую, что это хорошо, — Юлианна снова охнула. — Как-то мне плохо. Хотя, — она приподняла голову и передвинула подушку повыше, — не настолько плохо, как раньше. Жить можно. — Можно, — протянул Виктор, — нужно. Скоро придет доктор, он говорил, что ты очнешься примерно в это время. Он тебе все расскажет. Как можно жить, как нужно жить. — Какой-то ты мрачный. Хоронишь меня? — усмехнулась девушка. — Рано еще. Выберусь, так сказать. Всегда выбиралась, — она повернулась на другой бок.       Дверь открылась, и вошел дед. Он глядел остро, будто одним взглядом мог прорезать дыру в человеке и заменить ему неисправный орган. Виктор чуть склонил голову и поздоровался.       Одернув халат, врач подошел к койке и посмотрел на Юлианну. — Как вы? — спросил он неожиданно мягким голосом.       Девушка тяжело повернулась, они встретились взглядами. Виктор с удивлением наблюдал, как истощенная Юлианна смотрит на жилистого деда, при этом между ними словно шла тайная борьба внутренних сил. Синеволосый вообще себя чувствовал в больнице не в своей тарелке, потому что рядом с Юлианной он теперь все время себя так чувствовал. Что-то в ней есть такое необычное, что заставляет все неприятности притягиваться к её голове. Или заднице. Зависит от породы неприятности. — Я — прекрасно, — проговорила девушка, стараясь лучше укрыть свое сучковое тело. — Будто заново родилась. Плацента под кровать не закатилась там? — Нет, знаете, — ответил врач в том же тоне, — не закатилась. Видимо, вы не понимаете всей серьезности случившегося с вами. А если и понимаете, то менять ничего не собираетесь, я прав? — А что мне менять? — Юлианна сложила кисти рук на животе и вся будто обмякла, расслабилась. — У вас в крови нашли множество следов разных видов наркотиков. Абсолютно. Давно вы употребляете? — А это вообще правильно, что на меня такие наезды? Я тут это, — девушка взмахнула рукой, — инфаркт перенесла. Психолога мне, я чувствую, что вот-вот умру, где моя ложка для резания вен, пойду сброшусь с кровати. — Прекратите паясничать, — холодно отрезал доктор, кинув рассерженый взгляд на Виктора, будто он был в чем-то виноват. — Это действительно важно. Сколько вы употребляете? — Пятый год. — Часто? Как много вы употряблили? Насколько сильные были препараты?       Юлианна вздохнула. — Представьте, что я принимала все на свете и делаю это каждые две недели. Примерно так все и можно описать.       Синеволосый с жалостью посмотрел на девушку, отчего она скривилась. — Понятно, когда вы употребляли что-либо в последний раз?       Девушка подняла голову и посмотрела в окно. — А я тут сколько лежу? — Ночь и утро, — разъяснил Виктор поспешно. — Тогда вчера, — она начала загинать пальцы, — позавчера и сегодня половину дня. Два с половиной дня назад. — Что это было? — Вы же делали анализ крови, что за вопросы? — Подтверждаю. — Фенобарбитал. Очень спать хотелось. — Барбитураты, значит. Они держатся в крови до девяноста дней, вы знали? Эти таблетки могли спроцировать инфаркт. — Справедливо, — ответила Юлианна бесцетным голосом, наблюдая за потолком. — Вы считаете это смешным? — Нет, не считаю. — Если вы в ближайшее время не прекратите свои вредные привычки, шанс повторного инфаркта в ближайший год очень вероятен. Следующий приступ будет смертельным, хорошо еще, что очаг был маленьких размеров. Я настоятельно рекомендую вам бросить наркотики.       Девушка вздохнула. Она врача почти не слушала, только рассматривала что-то на потолке и сосредоточенно думала. Не то чтобы она имела претензии к этому деду, но что-то явно идет не так. Настоятельно рекомендовали ей бросить наркотики все кому не лень, вопрос в том, кто согласился бы её поддерживать в этом до конца, а не до первой вспышки гнева. На середине лекции про вред наркотиков Юлианна подняла голову и обратилась к Виктору: — А где Игорь? — Уехал. Он о чем-то с вами разговаривал? — спросил синеволосый у деда. — Да, сказал, что вы на него работаете. И как же?.. — Государственная тайна, — девушка положила голову обратно на подушку. Еще мгновение её взгляд был рассредоточен, а потом он будто прояснился. Виктор наблюдал за Юлианной и заметил это изменение в лице. — Надеюсь, вы меня поняли, — закончил врач. — Сейчас вы легко отделались, даже, я бы сказал, слишком легко. На протяжении полутора недель вас будут наблюдать и проверять. Все, что будет происходить дальше, зависит от степени вашего заболевания. И от вас тоже зависит скорость вашего выздоровления. Вам предстоит путь длиной в месяц, а потом и всю жизнь, чтобы избежать повторного инфаркта. И да, — доктор вдруг посветлел, — психолог у вас тоже будет. — Шик, — проговорила девушка мрачно. — Позже обсудим все остальное. Скоро вам поставят капельницу. — Жду с нетерпением, — Юлианна вдруг улыбнулась, но как-то криво. Врач попрощался и ушел. — Четыре года, — протянул Виктор. — Четыре года. Я думал, через четыре года наркоманы умирают. — Да, есть такое. Я просто жуть какая везучая. Даже руки на месте. И ноги. Есть один парень, так у него и того нет, а начинали мы вместе. Отрезали. — Почему? — синеволосый ужаснулся. Он подобное видел только в хоррорах. — Гнить начали. Опиум такая опасная штука, — девушка снова улыбнулась, показав желтые зубы. — И ты его употребляла? — А как же?       Они замолчали. Штора шуршала уютно, и Юлианна согрелась под одеялом. Виктор сидел, не трогая ноутбук на коленях, рассматривая пустым взглядом стену напротив. В коридоре слышался шум. — Что думаешь делать? — очнулся синеволосый. — В каком смысле? — спросила девушка. Она выглядела очень спокойной, будто совсем ничего не происходит, или такое уже происходило раз семьсот в её жизни. — С наркотиками. — Пх, — Юланна фыркнула и закрыла глаза. Улыбка медленно сползала с её губ миллиметр за миллиметром. — Тебе смешно?       Девушка будто и не услышала. Виктор весь напрягся, даже плечи у него как-то стали угловатее, и он приподнялся на стуле. Юлианна, секунду назад казавшаяся такой живой и вполне себе реальной, вдруг стала похожей на силиконовую куклы с неправильно подобранным цветом кожи. Кукла открыла черный бездонный рот и прохрипела: — Буду умирать.       Философ на мгновение замер, не осознав услышанное. — Постой, что? — Умирать буду, — силиконовость спала с девушки и она повернулась на бок, лицом к Виктору. — А что ты хотел? Крики «я справлюсь, я непременно перестану быть наркоманкой»? Или «ура, вот причина бросить наркотики»? Ты серьезно считаешь, что я никогда в своей жизни не пробовала перестать? Меня даже Игорек боиться, а он на самом деле хороший полицейский. Это он из-за развода такой размякший, а на деле ему хоть смерч попадется — и того обуздает. А ты меня за дуру держишь.  — Вовсе нет, — возмутился синеволосый, сев обратно на стул. — Нет, конечно. Просто, может я чего-то не понимаю? Если да, то объясни мне. — Ты хочешь принять судьбу Игоря? — О чем ты? — Подушкой по морде получить? Вот мой тебе совет: принеси мне сюда мои вещи и пакет и больше со мной никогда не сталкивайся. Жить легче станет. — Мне и так не тяжело, — парировал Виктор. — Игорь описывал тебя как волевую и опасную особу. В прямом смысле волевую — как и с волей в смысле свободы, так и волей в смысле напряженного чего-то делания. Почему наркотики ты бросить не можешь, а стать псевдо-хирургом, способным вытащить у друга пулю пальцами, ты можешь? — Так, ну, насчет пальцев это ты переборщил, я их тренирую с шестнадцати лет в самых различных вариациях, плюс ко всем друга не так жалко было, если бы он умер, — синеволосый с недоумением смотрел на девушку, не понимая смысла сказанного. — А с этим всем, — Юлианна фыркнула. — Ты представить не можешь, через что может пройти человек, чтобы избавиться от наркотической зависимости. — Через что?       Она улыбнулась, рассматривая Виктора. Она на него смотрела, как смотрит добрая понимающая тетя на малыша, который только что указал, что у нее «бальшие ножки и животик». Вообще, весь её вид говорил, что учитель философии, несмотря на многочисленные свои знания, все равно не понимает и десятой толики мира.  — Хорошо, — Юлианна улыбнулась, потирая ладони, — я тебе сейчас попробую объяснить начальную стадию избавления от токсинов. Итак, представь мужчину. Непременно мужчину. Представил? — Виктор кивнул. — У него нет желудка, — синеволосый вздохнул, но как-то себе это представил. — Он очень худ. У него сломаны все кости, — Виктор снова вздохнул. — Одна часть его тела находится в огне, а другая — заморожена во льду. При этом ему еще представляется все, чего он боиться, начиная от пауков и заканчивая концом света. Может быть так, что ему одновременно чудятся и пауки, и конец света. И еще что-то третье. И четвертое, и пятое. А он все это время без желудка и со сломанными костями смотрит на это дерьмо. Потом представь, что все вредные вещества, которые у него в жирах, в мышцах, под кожей, начинают выходить наружу. Он под кайфом, но под таким крошечным, что от этого еще хуже. Галлюцианации еще интересней, еще мерзостней, а боль та же. А потом представь, что пока все это происходит, он еще срать не может, и рожает через член. Поэтому важность именно мужского пола была так важна, — пояснила девушка с милейшей улыбкой, — даже вообразить трудно, как именно оттуда будет вылезать туша в три с половиной киллограмма. И это если еще печень более ли менее живая, и сможет вывести из крови токсины. А если не очень, то тут уж обессудь, умрет от интоксикации. — И ты, — начал Виктор спустя минуту размышлений, — прошла через это? Ты же говорила, что пыталась. — Знаешь, — начала девушка, не переставая улыбаться, — я еще говорила, что в меня стреляли. Поверь мне, не только мне приходилось копаться в чьих-то органах, в моих тоже копались. Почему-то тогда я была даже не под наркотой, то есть, обезболивающего у меня не было. Оно и понятно, — Юлианна состроила печальную мину, — при этом никто не узнал, что в меня вообще стреляли. Знал только Веник, который все это и вытаскивал. И это происходило отнюдь не в лесу, в безлюдном месте. Не то чтобы я не даже не пикнула, я очень даже пищала, но все равно, суть та же. А вот это не могу. Не могу. — Но ты пыталась. — Да. Пыталась. Даже… Знаешь, когда последний раз был? Полгода назад. Не так давно, верно? Я заперлась в одном доме, все приготовила, прождала в ней почти месяц, и, когда это все началось, я в первом же приступе чуть не умерла. Тебе это, наверное, кажется таким пустыком звуком, да? «Чуть не умерла», — у Юлианны лицо перекосило от странной эмоции ненависти и понимания. — Но когда изо рта начинает течь кровь, просто потому что ты орешь слишком громко, это уже навевает на мысли о силе того, что было. А потом и вовсе. Этот момент, понимаешь, падения на пол, в глазах темнеет, а руки связаны, чтобы не уйти на поиск дозы, — и она все равно продолжала улыбаться, — кажется: все, смерть. А все равно больно было. Даже потом. Вроде — смерть, — да? А нет. Не смерть, — девушка закрыла глаза, и половина ее головы погрузилась в подушку. — Как же ты тогда выжила? — Пришла одна моя знакомая, — проговорила она глухо, — развязала меня, отдала то, что у неё было. А до этого? До этого меня Веник спас. Еще раньше и вправду чуть не померла, был еще один парень, до Макса, так на него похож. Узнал о моем эксперименте, пришел, хотел меня убить, мол, самоубийство на фоне ломки. Смешно, правда? — И что с ним стало? — Абсолютно случайно упал со сломанного балкона пятиэтажки, застрял в дереве, сломал себе позвоночник и шею, — Юлианна вдруг очень широко улыбнулась, от чего Виктору стало жутко. — Паралич нижних конечностей и левой руки. Правой застрелился.       Синеволосый взрогнул. — И ты ничего не хочешь сделать? — А что ты хочешь, чтобы я сделала? — девушка приподнялась на локте и снова начала рассматривать Виктора, будто видела его в первый раз. — Я не могу понять тебя полностью, но хоть что-то, наверное, я понимаю. Если тебе все равно умирать в ближайший год, почему бы не попробовать? Хотя бы еще раз? Но уже не одной, в каком-нибудь домике на краю города, а… — А с кем, с тобой? — перебила его Юлианна со смехом. — Нет, хотя, может, и да. Существуют же лечебницы, там лечат таких, как ты, и тех, кто хуже, лечат, и они вылечиваются, и живут новой жизнью, и они, не знаю, может, счастливы? Ты думала над этим? — Боже, какой же ты, — она развела руками, — ну правда. Ты идеалист, ну посмотри на себя. Жизнь такая простая, по-твоему? — Нет, но… — Начнем хотя бы с того, что у меня нет денег. Почему то мне кажется, что даже неделя в таком стационаре выльется в круглую сумму, а мне там придется жить не день, не два и даже не десять. Минимум полгода, и это если мне еще повезет. А мне может и не повезти, а остановиться на середине пути — значит умереть. — Неплохое оправдание, — оценил Виктор. — Может, еще что-нибудь есть? — Да, есть, — продолжила девушка, — мне нужно рассчитаться с Шуриком. — Это что за новая личность? — Дилер, про которого я тебе рассказывала. Даже у Веника, хотя ты видел тот пакет, крупными купюрами только часть долга, хотя и большая. Чем дольше я даю Шурику деньги, тем дольше я живу. А от меня месяц как ни слуху, ни духу, так что не удивительно, что Макс бегает по всем угороду и меня ищет. Я даже не удивлюсь, если они найдет меня здесь, залезет вечером и перережет мне глотку, просто потому что я ему надоела. — Все снова упирается в деньги, по сути. — Ну, не совсем. Нужно же эти деньги отдавать как-то, а не просто иметь. — Что-то еще? — Про боль я тебе и так рассказывала. — Переживешь, — перебил Виктор. — При надлежащих условиях ты сможешь это пережить. — Представь, какую жижу создает обезболивающее и смесь разной наркоты! — вскрикнула Юлианна и вскочила с кровати. — Стой, тебе нельзя еще! — Срать я на это хотела, — девушка, одернув больничную одежду, начала ходить скорым шагом взад-вперед. — ничего ты не понимаешь, ничего! Ничего! Почему ты веришь в то, что все в жизни можно изменить щелчком пальца? С чего ты вообще взял, что такое можно пережить? Ладно, даже если пережить, но преодолеть? — Сядь, пожалуйста, — Виктор указал на кровать. — Я тебе кое-что хочу рассказать. — Я срать хотела на твои рассказы. — Ты спрашивала меня, откуда у меня такая доброта. Помнишь?       Юлианна злобно оглянула философа, но села на кровать, ближе к тумбе и подушке, чем к нему. — Ты ведь понимаешь разницу между твоим закаленным характером и моей не особо встречавшейся с жизнью личностью, — теперь улыбался Виктор, а девушка выглядела как ощетившийся волк, загнанный в угол. — Я ведь даже не смог уйти из учебы, продолжаю в ней жить. А ты не только выживаешь в своем мире, то и живешь, насколько я понял, у тебя и любовь была раньше, — синеволосый надеялся, что это вызовет у Юлианны хоть сколько-то отклика, но она продолжала сидеть нахохлившись. — Наше восприятие одинаковых событий тоже будет разное, поэтому я очень прошу тебя сейчас меня понять. — Ну. — Год назад я встретил одного такого, как ты, — Виктор больше не улыбался, но от него снова начал исходить спокойный свет. — Я не был с ним знаком как следует, вообще, наши с ним встречи ограничивались пятнадцатью минутами за все время. Это был странный парень, в первый раз я его заметил у того ларька рядом с техникумом. Он валялся там, и я сначала подумал позвать кого-нибудь на помощь, но потом передумал. Все проходили мимо, и я тоже прошел. Может все видели его раньше, и от того привыкли, а я только тогда узнал о его существовании? Я думал, что больше его не увижу, но задержался однажды на работе до поздна, а когда вышел, то увидел его на мосту у перекрестка. Набрался смелости, подошел, заговорил. Он был под чем-то, наверное, так что нормального разговора не удалось связать. Он замахнулся на меня, когда я ему надоел, поэтому я ушел. Я не думал, что человеку, который уходит от меня, нужна моя помощь. А потом я его увидел в третий раз. Он был последним. В ту ночь, помню, уже как два дня не горели фонари на перекрестке, и светофоры, конечно, тоже. Вообще, в нескольких домах не было света, а его все чинили. Я пошел домой, а потом увидел его. Он стоял, вот, прямо посередке дороги, прямо там, кажется, ни на милиметр не ошибся. Стоял, качался, что-то, вроде, говорил и кричал. Тут я точно решил, что нужна помощь, потянулся за телефоном, затем услышал шум. Потом свет от фар, а потом, назло, наверное, включили свет. В ту же секунду. А я еще в очках, все так видно было. Его сбила фура. Размазала просто по асфальту, остались только ошметки. Я в шоке был. Мало сказать в шоке. Тебе снятся кошмары?       Девушка грустно кивнула. — Мне они снились каждую ночь, я боялся спать, боялся выходить на улицу, чтобы снова подобного не увидеть. Потом пришел Игорь, увидел меня, сказал, что явные проблемы появились. Друг нашел психотерапевта. И ты сейчас говоришь, что я думаю, что все можно изменить щелчком пальца. Раньше я, может быть, так и думал, но сейчас нет. Я полгода лечился после этого, и, может мне, и не было так трудно, как тебе, но трудность это тоже трудность. Ты понимаешь меня? — Да, — Виктор ожидал совсем другого ответа, поэтому лицо у него как-то изменилось, будто стало мягче и податливей. — Я понимаю. Потому что не важно, на какой глубине утонул человек, если он утонул. Так же и это не важно. Меряться болью это странно. — Я не про боль тебе рассказываю, а про то, что я проходил реабилитацию, принимал лекарства, следил за собой, делал усилия, чтобы как-либо себе помочь. Это важно, поэтому я понимаю тебя. Я знаю, что это труд, и тебе предстоит даже больший труд, чем мне, потому что утонула ты все равно глубже. Поэтому я могу тебя поддержать. И поэтому я тебя и взял к себе. Я думал, что взяв тебя сейчас я могу спасти тебе жизнь и избавиться от старых угрызений совести. Так что я не добрый. И даже не жалостивый. Я совестливый.       Юлианна не отвечала.       Виктор сидел, смотрел на её криво подстриженную копну волос, и думал. «Что меня заставило так разговориться?» — спрашивал он себя. — «Обычно я молчалив, а тут такое». Он еще о чем-то думал, уже так и не вспомнить, и не понять, так все было расплывчато, но в какой-то момент Виктор просто остановился взглядом на худом тонком предплечье девушки, которое едва толщиной было с его кисть, и он ощутил внутри, примерно посередине живота, ниже ребер, необычную боль. Она была не сильная, не режущая, не колющая, а скорее текущая, вялая, едва слышная. Она была не в органах или где-то еще, она была внутри, гораздо глубже, где-то там, где не достать ни одному хирургу. Синеволосый вздохнул, пытаясь отогнать эту боль, и она и вправду прошла, но остался тяжелый осадок, который оказался еще больнее, чем сама боль. — Даже так, — начала девушка, — все равно ничего не выйдет. — Ты плачешь?       Она плакала и этого не отрицала. Юлианна вообще не любитель плакать, но любитель закатить истерику и кого-нибудь избить. Но сейчас силы оставили её, кричать просто не получалось, а бить, так всегда был Макс или еще какой-нибудь гад, а тут только Виктор, такой теплый и светлый, похожий немного на этих старинных джентльменов с красивыми лицами, костюмами и душами, с горькой историй за плечами и ощущением потери себя в обществе. — А нельзя? — Можно. Просто не думал, что увижу тебя плачущей так быстро.       Юлианна тыльной стороной ладони вытерла лицо и с горечью посмотрела на Виктора.       У неё были красные белки глаз. От этого учитель философии чуть не задохнулся, он просто смотрел, и видел, что ей больно, и сам хотел испытывать эту боль, и он испытывал. Не эту даже боль, а далекий её отзвук, но и от того, что ему досталось, ему было невыносимо. — А мне насрать, что ты думаешь. — Не сомневаюсь.       Дверь открылась снова, и на пороге появилась молоденькая девушка в форме с хвостиком на затылке. Она испуганно замахала на Юлианну рукой, требуя, чтобы она легла, и, как ни странно, перепирательств не было. Юлианна легла под одеяло, медсестра поправила подушку и начала ощупывать руку, торчавшую одиночкой на белом фоне простыни. — Вены плохие, — оправдывалась она на удивленный взгляд Виктора. — Я и сама вставить могу, — проговорила Юлианна, без интереса рассматривая медсестру. — Помолчите, пожалуйста, — почти плача попросила девушка. — Вот, кажется.       Философ сглотнул стоявший в горле ком, когда тонкая игла вонзилась Юлианне в сгиб локтя. — Вот, лежите спокойно, — медсестра оставила на тумбочке пробирку из-под шприца, ватку и ушла.       Виктор смотрел на неподвижную пациентку и в нем не то что шевелилась жалость, она в нем бегала от руки к ноге, от ноги к другой руке, а от этой руки к другой ноге. Состояние несчастного учителя этого не меняло, но он все равно сидел с грустью в глазах, и наблюдал за текущем по трубке раствором. — «Вены плохие», — сказала Юлианна. — Ты слышал? — Да. — Нашла оправдание. — Не у всех стаж орудования иглой в четыре года.       Девушка горделиво улыбнулась. — Хоть в чем-то я мастер. У тебя водички нет с собой? Жутко в горле пересохло. — Есть, — Виктор достал из рюкзака бутылку, открыл её и подал Юлианне. Та ловко, не сдвигаясь выше, в два глотка опустошила половину, расслабленно вздохнула и отдала воду обратно. Синеволосый, казалось, совсем не спешил, хотя на самом деле он сидел на нервах.       Улица в этот день казалась на удивление солнечной, ясной, и вообще влекла к себе. Вот так всегда: можешь выйти — а мир серый и скучный, не можешь — так все преображается и влечет к себе. — Курить хочется. — Тебе нельзя. От курения могут быть осложнения. — Ой, — сказала Юлианна смешливо-громко, — нашел дурака. Я через ад пройду, через чистилище и упаду из рая, а курить не брошу. Даже не найдейся. — А наркотики? — Что ты пристал с этой наркотой? Я тебе сказала, денег нет. Ну нет денег, понимаешь? Нет денег — есть проблемы, так бывает. Я умру, и тебе стоит с этим смириться, но не принимать за свой счет. — А если бы были, ты бы поехала бы в стационар? — Не знаю. Наверное. Тоже, если точно буду знать, что есть еще деньги, которые будут отдаваться Шурику. Если так, то да. Думаю, да. — Тогда я хочу тебе сказать, что ты и вправду очень везучая. Необыкновенно везучая. — Мне так Веник говорил. Слово в слово. Через три минуты после этого меня пристрелили. — Не убили же. — В чем состоит сейчас мое везение? — Ты столкнулась на улице с человеком, которому настолько скучно, что он понятия не имеет, куда девать деньги умерших родственников, потому что ничем не занимается и не увлекается. Это ведь постараться надо, — Виктор улыбался, понимая весь комизм ситуации. Он вообще редко попадал в какие-нибудь смешные истории, и от этого, когда все-таки что-то подобное происходило, воспринимал все особенно остро. — Не, не верю, — Юлианна цокнула и помотала головой. — Жалко. Я бы поверил. Хотя нет, не поверил бы, будь я на твоем месте. Ну, а вправду, как ты думаешь, у меня хватило бы денег с зарплатой учителя на развитие кулинарных способностей и укладку? Представь, сколько стоит одна укладка. — И откуда же у твоих мертвяков такие деньги? — А, черт его знает. Они у меня всегда были как данность. У меня у маминых бабушки с дедушкой был бизнес гробов, а у папиных… Сама догадаешься? — Доски? О, нет, цветы. — Да, цветы. А потом еще они занимались обивкой гробов. Сделали бизнес, накопили кучу денег, так сказать, мертвые это всегда актуальная тема, не исчезнет через пару лет, так что дело всегда было. Потом они купили квартиры, себе, детям, на съем, на продажу и все в этом духе. Потом гробы у них закрылись, а квартиры остались. Родились мои мама и папа, причем с разницей в один месяц, они их вроде как поженили. Подарили квартиры. — Ага, родили вместе и умерли вместе. — Да, именно. В автокатастрофе погибли. Так что у меня есть и накопления, и собственные счета, и достаток от двух квартир в Москве. — В Москве, — сказала Юлианна разочарованно. — Будь у тебя квартиры в Москве, тебя бы здесь не было. — Там климат не очень. Мне нужно, чтобы было либо жарко, либо холодно. Среднюю грязь я не люблю. — В Сочи бы поехал. — Море это, конечно, круто, но столько народу, тоже не очень люблю. — Вот жизнь у человека. То ему не нравится, это ему не нравится. Долго там еще капать? — Да, долго. Так что тратить мне их особо не на что. Все равно скучно жить. — Пожертвуй в детский дом. — Я жадный. Не хочу в детский дом. Хочу давать деньги из рук в руки и видеть алчность и радость в глазах смотрящего.       Юлианна прыснула, а потом засмеялась во весь голос, да так, что в дверь заглянула круглая уборщица, шикнувшая, чтобы не шумели. — Что ты смеешься? Я не шучу, я серьезно. Я такой гад, ты бы знала. Так что давай, нытье о своих проблемах заканчивай и это… готовься. К будущим достижениям. — Почему бы тебе не спонсировать проститутку? Возьми девчонку, начни давать ей деньги, за то что она с тобой спит, потом давай все больше и больше, пока она не вылезет из бизнеса продажного секса. Это тоже благое дело. — Не хочу такое благое дело. Хочу вот это. Все, теперь либо все, либо я буду обвинять тебя всю жизнь, что ты не дала мне шанса самореализоваться. — Так, стоп, — Юлианна с возмущенным лицом, но веселым взглядом поднялась на локте, — а я-то тут вообще причем?! — Не знаю, надо же кого-то обвинять, — Виктор и сам веселился. Он смеялся не с того, что он говорил, а от того, что он наконец-то, впервые за всю свою жизнь, говорил правду, то, что у него на душе, и всегда было и есть сейчас. Это было для него странного, даже в новинку, когда человек рассказывает о своих мелких или крупных грешках, а его не осуждают за это, а разделяют, ну просто потому что собеседник имеет грехи куда более страшные, и твои за пороки не считает. — Вот и нечего меня обвинять. — Есть чего, чего это? Обвиняю и буду обвинять. Давай, что ты ломаешься как девчонка двенадцатилетняя? — Ой, ой, — Юлианна захохотала, — какими ты словами заговорил! Какими словами! Ой! — она схватилась правой рукой за ребра. — Аж больно стало. Ой, все, все, лучше молчи, как скажешь, так хоть стой, хоть падай. — Да что такое, что ты за человек такой, который от денег отказывается? — Я не отказываюсь, я просто, — она развела руками, не переставая смеяться. — Ну, просто вот так вот. — В общем, — Виктор наклонился к девушке, — сделаем так. Сейчас ты должна стремиться к выздоровлению. После больницы тебя скорее всего захотят отправить в стадионар реабилитации, но я как-нибудь уговорю, наплету что-нибудь про частный какой-нибудь санаторий, да и все. Потом мы разберемся с твоим Шуриком. Там уже решим. Как ты думаешь, когда ты точно сможешь отдать то, что тебе отдал Веник?       Юлианна шмыгнула носом, загиная под одеялом пальцы. — В середине зимы, может. Нет, то есть, декабря. В серине декабря. — Ну вот. Я найду хороший центр со специалистами, чтобы тебе там точно помогли, встретишь новый год, и поедешь. А насчет того времени пока ты там будешь уже позже придумаем. — И что, ты год собираешься за мной ходить, как за инвалидом? Деватька, не кусай бяку, ето бяка, она гаденькая. — Год я буду за тобой следить. Говорить так не буду, буду ждать, пока ты съешь бяку, окажешься в больнице, чтобы там тебе читать лекции типа этой. — Уф, мне нравится. И бяку кушать можно, и лекции философа послушать, и деньги получить. Прямо в раю, а? — Не знаю, потом поймем. — Интересно, что ты с меня за это возьмешь. — Потом что-нибудь придумаю. Не волнуйся, я найду такое, которое ты точно сможешь сделать, и по сути это ничего не будет стоить кроме морального ущерба. — Ты уже придумал? — Да. Твоя задача выписаться в ближайшие три недели, если через это время тебя не окажется дома, считай, ты пропустила момент оплаты. — Мне аж страшно стало. — С твоим харктером тебе это понравится. — Что…       Виктор просидел у Юлианны до самого вечера. Когда в коридоре зажгли лампы, в палату заглянула медсестра. Она сообщила, что время для посещения уже давно закончилось, и синеволосому философу уже давно нужно было уйти. Виктор отшучивался, потому что внезапно у него проснулась эта говорливость, возникающая при встрече с приятным, но пока еще незнакомым человеком. В конце концов его взашей выгнали, но Виктор пообещал, что вернется завтра.       Ночью, когда он лег спать, то смотрел на свет фонаря, который делили на полосы балконные решетки, и какая-то мысль его посетила, или понимание, осознание того, что ему совсем не тяжело.       В час ночи, с какими-то лишними минутами, Юлианна открыла глаза в полностью пустой палате, где шторы больше не шевелились. Её звериный тоскливый вой прошелся по всем коридорам, а тело будто скрючило в внезапном параличе. Только после двух уколов успокоительного, сделанного врачом с помощью трех санитаров, заставили девушку упасть без памяти на подушку. Слезы размазались по её липкому лицу.