В кучке бетонных опилок

      Когда в плотную штору спальни во всю силу бил свет серого фонаря, Виктор проснулся. Его бледное лицо с двумя красными пятнами на скулах выражало испуг и отвращение. Он повернулся на бок, поправляя себе одеяло и встретился взглядом с мокрыми глазами Юлианны. — Тоже кошмар приснился? — спросила она, с тоской рассматривая расстроенного философа. — Да. Передай воды, — учитель сел на кровати, вытирая взмокший лоб.       Юлианна тоже села, протянув Виктору бутылку, которую поставила еще днем. Она знала свои привычки. — Все тот же, с фурой? — девушка легла обратно на подушку, закрыв подбородок одеялом. В её голосе слышалась усталость, какая-то неясная болезненность. — Типа того, — перегнувшись через Юлианну, Виктор вернул воду на место. — Без парня?       Учитель философии измученно посмотрел на девушку: — Да.       Она вздохнула. — Знаешь, — проговорил Виктор, — если с тобой что-то случится, мне будет очень плохо. — А меня сильно размазало? — Ну, — философ почесал нос, — нормально. Для кошмара сойдет.       Юлианна со смешком фыркнула: — Нормально ему, нет бы в красках описать, как у меня кишки по дороге проехались. Может, я хочу узнать, какой ты меня видишь изнутри. -Я предпочитаю видеть душу, а не почки, — Виктор облокотился на подушку. — А тебе что снится? — Да всегда по-разному. До семи целых четыре часа. Еще есть время поспать, — она повернулась на бок, оказавшись почти с головой под одеялом.       Учитель философии лег. Он смотрел в потолок, взгляд его метался от одного края комнаты к другому, а в голове проходили варианты записаться к психотерапевту снова. — Юлианна, — позвал Виктор тихо, надеясь, что она уже заснула и не ответит. — М? — промычала девушка, стягивая с головы одеяло. — После кошмаров что ты чувствуешь?       Юлианна шмыгнула носом, вытерев его кистью руки. — Не знаю. Грусть, наверное. Может, немного одиночество. — А страх? — Я не боюсь снов. Я больше как-то трачу нервы на то, что происходит наяву.       Темнота затаилась под потолком и смотрела сверху вниз на съежившихся в кровати человечков, страдающих от своих внутренних непрекращающихся болей. Она не ухмылялась, не облизывалась, просто смотрела, немного с жалостью, и ждала чего-то, словно стервятник. — Я могу попросить тебя об одной вещи? — Да, конечно, — девушка зевнула во весь рот, спрятав лицо в подушке. — Ты дашь мне руку? — А сердце тебе не дать? — недовольно пробормотала Юлианна, но вытащила из-под одеяла костлявую ладонь, положив её на грудь Виктору. — Или лучше почки? От сердца и почек дарю вам цветочек, повнимательнее рассмотришь их наяву. — Спасибо, — он пальцами сжал ей кисть.       Девушка затихла, продолжая размеренно сопеть.       Учитель философии тоже начал засыпать, как вдруг открыл глаза, с удивлением смотря на маленькую руку у него в ладони. Она была вся холодная, и Виктор к этому привык, ничего странного, в общем-то, в этом не было, только одна вещь разбудила его мысль. Маленькое будто пятно тепла притаилось где-то между разных линий, посредине большого пальца и мизинца. Словно такая горячая жизнь сидела под холодной кожей и все мерзла там, мерзла, а все равно жила, такая маленькая и незаметная. Виктор осторожно, чтобы не потревожить Юлианну, поднял её ладонь и аккуратно коснулся губами самой серединки, где что-то теплело. Ему стало спокойнее.       Сон подкрался к нему и, подув в лоб, одолел.       Очень несимпатичное утро заставило будильник громко зазвенеть. Виктор широко открыл глаза, замотал головой, сгоняя с лица волосы, и наощупь нашел телефон, выключая несносные звуки.       Юлианна поежилась и подняла сонное лицо. — Спи, спи, — учитель философии рукой прижал ее голову к подушке.       Девушка больше не двигалась, только что-то пробубнила.       Поднявшись с кровати, Виктор потянулся и подошел к окну. За стеклом расцветало недовольное серое утро, с серым небом, серыми домами и серыми недовольными лицами людей. Без интереса разглядывая улицу, синеволосый философ потянулся, накинул на себя халат и направился на кухню.       Минуты две он постоял на пороге между спальней и гостиной, потом развернулся и подошел к кровати, начав будить Юлианну. — Ну что тебе, мальвинка, — она отвернулась к окну. — У нас проблемы. — Если там не сидит Макс с танком, то это не проблема, — пробурчала девушка. — Даже если сидит, мне насрать, дайте поспать человеку святому. — Человек святой, там мои родители приехали. — И чего? — Юлианна поднялась на локтях, пытаясь разомкнуть слипшиеся веки. — Нашел проблему. Возьми себя в руки, что ты их боишься, как собак в подворотне? — Я их не предупредил, что ты тут есть! — начал шептать Виктор обеспокоенно, но девушка махнула рукой. — Дай телефон, — сказала она и принялась ковыряться в контактах в поисках Игоря. Обнаружив его, Юлианна написала ему смску, в которой попросила его приехать в ближайшее время и изобразить из себя старого знакомого внештатного журналиста Юлианны Цырк, которая так случайно познакомилась полгода с его племянником в кино и начала с ним встречаться, а из-за проблем на работе две недели назад переехала к нему. — Ты за пять минут нам год решила придумать? — спросил Виктор. — Типа того, — Юлианна отдала телефон и зевнула. — Все, я спать хочу. — Ну они же должны тебя увидеть. — Они сами еще не проснулись, — девушка накрылась с головой. — Минут через десять приду, через пятнадцать, — она выглянула, — или ты хочешь помощи с завтраком? — Нет, не хочу, — Виктор поднялся с кровати, — фух, ну, попробуем.       Юлианна вытащила из-под одеяла кулак, указывая на её духовную к несчастному философу близость.       Виктор стоял на кухне с дрожащими руками и разбивал в сковороду яйца. У него даже дыхание немного сбилось, потому что еще один прокол — и в его семье он навсегда останется геем без пары. Если и в этот раз поймут, что Юлианна ненастоящая девушка, то он навсегда для семьи станет каким-то… неправильным, хотя на самом деле он самый обычный, просто в любви не везучий.       На звук лопнувшего на сковороде масла из-за спинки разложенного дивана поднялась голова. Она была большая как и сама по себе, из-за толстых мягких щек, так и благодаря большому пушащемуся начесу волос. Голова была женская, она открыла глаза, скривив красные губы, поднялась, показав шею, начавшую медленно заплывать этим старческим жирком, часть груди, запахнутую в махровый халат, похожий на те, которые производят французы, но отчего-то при их виде на русском человеке они будто становятся турецкого производства. — Доброе утро, мам, — Виктор чуть склонился. Он всегда, когда выказывал уважение, чуть-чуть кланялся на старинный манер. Возможно, на это повлияло его детство среди гробов. — Доброе утро, Викки, — ласково проговорила голова, поднимая следом с дивана и все оставшееся тело. Оно было не так чтобы прямо толстое, скорее пухлое и рассыпчатое, с ватой под кожей. — М-м-м, а ты все готовишь. — А, ну, — Виктор вздрогнул, — да, как, а что делать, на работу надо, — он начал что-то бормотать, очень быстро разрезая стебли лука. — А ты что, увлекся рисованием? — спросила Галина Николаевна, указывая на мольберт. На ней была улыбка, вроде как добрая и мягкая, но все равно какая-то вымученная, будто она ухаживала за больным, которого ей было очень жалко. — Д-нет, нет, — Виктор пожал плечами, — нет. — А что тогда стоит? — она подошла к подоконнику. — Увлекся автопортретами? — Что? — философ выключил конфорку, оставив бекон дожариваться так, как есть, и тоже приблизился. На холсте действительно вырисовывался его портрет от пятна, немного плоский, может, но похожий. — А, — Виктор покраснел и заулыбался. — Это художник один тут жизни радуется, — ему даже стало легче, и учитель начал раскладывать завтрак по трем тарелкам. — Что за художник? — поинтересовалась Галина Николаевна якобы случайно, но на самом деле она очень надеялась что это кто-нибудь очень симпатичный, статный и миловидный. — Да, не важно. Потом познакомлю, — Виктор расставил тарелки по столу, достал из холодильника баночку овсянки, приготовленной им еще с утра по какому-то своему особенному рецепту и отправил её в микроволновку разогревать, а потом пошел доставать из небольшой ниши между холодильником и стеной с окном складные табуретки. Он их уже давно купил на такие случаи. Вытащил одну, разложил, поставил. Микроволновка пиликнула так, что её звук, направленный разбудить всех и вся в радиусе километра, своего добился. Из-за дивана вылезла еще одна голова.       Она была похожа на Игоря. Что-то было в их лицах такое скучное и тоскливое, что их роднило. Хотя у Игоря уже давно развивалась плешь на макушке, а у Николая Викторовича шевелюра была свежая и уложенная. Главным образом эти лица отличала борода: из Николая Викторовича она делала вытянутую махину, а Игорь вообще бороды не имел, только маленькие какие недорослышки недобритые, отчего из полицейского выходил скорее что-то круглое, как и из его сестры, чем вытянутое. — С добрым утром! — сказала счастливо голова. — Как твое настроение, сынок? — Чудесно, — с натянутой улыбкой Виктор поставил табуретку к столу. — Я бы сказал, что прекрасно, — он вытащил их микроволновки баночку. — Завтрак готов.       Галина Николаевна с довольным видом села на стул, немного подвигалась на нем, будто усаживалась в гнездо, — чем-то, наверное, она и вправду походила на раскромленную курочку, — а Николай Викторович сел рядом, вытянув прямо спину, будто к ней прицепили палку.       Виктор остался у плиты, наливая в стакан вишневый сок. Он этот сок купил у знакомого на рынке, и собирался заказывать каждую неделю по две пачки. Он несколько раз видел, как жена этого знакомого сама его выдавливала, а потом разбавляла водой, чтобы было не очень кисло, так что философ был уверен полностью в том, что сахара в этом напитке немного. Дело в том, что врач, который начал недолюбливать Юлианну с самой первой секунды, когда она очнулась в палате, что в общем, было и так заметно, посоветовал Виктору уменьшить употребляемые ею сладости, так как это тоже может довести не только до инфаркта, но и до белого каления.       Поставив баночку и стакан рядом с собой, у табуретки, философ тоже сел. Завтрак с семьей — такое милое дело, вроде, а он чувствовал себя гадко. Виктор не любил обманывать. Он если и врал, то как-то по-доброму или просто недоговаривал, а врать, именно так основательно, это все равно, что брать руками чьи-то экскременты и передавать их другому, так думал философ. Но выбора уже не было, и он ждал, когда же выйдет Юлианна.       Галина Николаевна начала рассказывать про то, что её дочь, которая сейчас учится в Чехии, недавно прислала ей письмо, в котором рассказывала о своих достижениях в учебе. Виктор слушал вполуха, так как что-то ему подсказывало, что это все вранье. Доказательств не было, но он, как и с Юлианной, чувствовал, что если у него нет доказательств, так же их нет и у Игоря, то это не значит, что их нет вообще. — Кстати, мама, — начал Виктор, когда Галина Николаевна завела речь про прекрасного бойфренда Полины, который весь из себя прекрасный, — по поводу художника. — Я очень надеюсь, что ты имел ввиду художницу, — многозначительно проговорила женщина. — Да, это художница, — согласился Виктор и покраснел.       Дверь в спальню открылась. Виктор так быстро повернулся, что чуть сам не свалился со стула, и едва удержался.       На пороге, понятное дело — кто там еще может быть? — стояла Юлианна. Она выглядела как обычно, немного только заспанно и как-то… Учитель философии замер, пытаясь отыскать, что же поменялась. Он не мог найти, но чувствовал странную ранее им не ощущаемую уютность, исходящую от девушки.       Она зевнула, прикрыв рот ладонью, поздоровалась, сказала еще, что гостей ждали только завтра, и села между Виктором и его отцом.       За столом повисло молчание. Галина Николаевна буравила Юлианну взглядом, Николаю Викторовичу вообще было все равно, он увлекся едой, а сам Виктор сидел как на иголках, поглядывая на мать. — И позвольте узнать ваше имя, — сказала со строгостью в голосе женщина. — А, — девушка словно очнулась, — я — Юлианна, можно просто Юна. — Виктор рассматривал её лицо и выглядел немного испуганным. Юлианне было, кажется, настолько по-барабану, что это пересекало все границы человеческих возможной, которые знал философ. Девушка чувствовала на себе этот взгляд и внутренне только усмехалась: видел бы этот синеволосый, с каким лицом люди сидят, когда перед ними происходит пьяная оргия из самхы разных людей! Человеческая многоножка, а твердость эмоций должна сохраняться! — И что вы здесь делаете? — Ну, — Юлианна пожала плечами, — вообще временно проживаю, иногда мне даже перепадает секс с вашим сыном. — Так, — Виктор приподнялся, на скулах у него горели красные пятна, но они казались гораздо сочнее, чем ночные, — не надо. Я, — он замялся, — это моя девушка, Юлианна, я встречаюсь с ней уже довольно давно, но вам не рассказывал, не хотел, чтобы вы вмешивались. — Что за, — галина Николаевна сморщила нос, будто в тарелке у неё вместо яичницы лежала трухлявая рука трупа. — Виктор, не стоит нам врать, — она посмотрела на мужа, но тот не реагировал никак, только рассматривал Юлианну, но не прямо, а легонько, с любопытством, — мы же оба понимаем, что это уже не смешно. Снимать проститку во второй раз это уже чересчур, — она тоже приподнялась на стуле. — Она не проститутка! — возмутился Виктор.       Юлианна скосила взгляд на раковину, потом вернула его обратно на разъеренное лицо Галины Николаевны. На самом деле, она работала протситуткой, но это было два года назад и длилось всего две недели, потому что она не очень понравилась сутенеру. Так уж вышло — ей нужны были деньги. Зато тогда ей удалось расплатиться с некоторыми долгами. — Господи, Виктор! Я учила тебя не лгать свой матери, а ты что?! — Короче, понятно, — девушка поднялась, поправляя полы халата, — она не поверит, пока не произойдет чудо.       И, как всегда уже в таких ситуациях, зазвонил дверной звонок. — Ого, чудо, — Юлианна скорчила смешную мордочку и убрала посуду в посудомойку. Она не любила каши, но по диете Виктор заставлял её их есть. В больнице они были куда более мерзкие, чем здесь, так что девушка предпочитала не жаловаться.       Виктор вскочил и ушел открывать. — Что у вас тут стряслось, — тут же прошептал ему Игорь с круглыми глазами. — Я тебя умоляю, расскажи ей эту легенду, пусть она успокоится и больше меня не трогает, ты же знаешь, как это для меня важно! — таким же шепотом быстро отвечал философ. — Я-то расскажу, но как тебе в голову пришло взять на роль именно Цыкл? — А у меня что, много девушек по квартире разгуливают? — Ну да, — Игорь снял ботинки, поставив их в один рядок с туфлями Виктора, куртку, фуражки, поправил рубашку и вышел из коридора в гостиную.  — Здравствуй, сестренка! — проговорил он ласково. — И тебе привет, ты вообще меняешься? — обратился он к Виктору Николаевичу, который был старше Игоря, но при этом выглядел лет на десять моложе. — А ты как поживаешь? — он посмотрел на Юлианну. — Прекрасно, — многозначительным тоном ответила она, — замечательно. Пойду в ванную, может, найду там бордель, не знаю, более оплачиваемую работу? — и девушка ушла в коридор. — А что случилось? — спросил Игорь, словно растерянно. — Да вот, — Виктор указал на маму, — не верит, что я Юлианну знаю уже как полгода, думает, что она проститутка. — Как та, что ли? — хихикнул полицейский. — Да, как та, — Виктор сел за стол, с явным неудовольствием начав доедать чуть остывшую яичницу. — Пх, — прыснул Игорь, — да, смешно было. Но тут правда, тут ты это, — он махнул на сестру, — не обижай девчонку. С ней вообще, и в огонь, и в воду, только немного характер бы поубавить. — Давно ты её знаешь? — спросила Галина Николаевна. Вся её сердитость разом сдулось, и она стала выглядеть как виноватая в чем-то собачка. — Да уже как года два. Она к нам из города приехала, не помню толкьо какого, — Игорь сел тоже за стол. — Журналисткой была, новенькой. Как раз у нас какое-то мероприятие было… А, да, самолеты к параду победы летали тут как ненормальные. А потом она тут осталась, вроде как получше место нашла, я с ней виделся иногда, ну так, знакомились через знакомых. Потом как-то дело одно свело, она писала статью о вреде наркомании на материнство, — он усмехнулся. — Какой ужас! — воскликнула Галина Николавена, прижав руки к сердцу. — Да, знаешь, тогда как раз какая-то дамочка со своей подружкой заперла ребенка в комнате да и давай колоться. Ужас что было, а Юна ничего, даже не вздрогнула, — Игорь переглянулся с Виктором. Синеволосый философ заметил у него какую-то хитринку в глазах, и ему самому захотелось улыбнуться. Как же он ловко перевирает все эти события! — а потом она под сокращение попала, устроилась внештатным в газету разных происшествий, вот, приехал забрать её, у нас сегодня задержание планируется одного притона. — Правда? — Виктор нахмурился. — Да, а ты как думал? — в этом вопросе философ отчестливо услашал «нет» и успокоился. — Нормальная девчонка, — повторил Игорь, — не лезла только во всякие приключения, так сам бы сына женил.       Виктор не сдержался и прыснул. Сыну Игоря было шесть лет. — Я её тебе, — пытаясь оправдать свой смех выговорил синеволосый, — не отдам, все, зарезервировал. — Ну, это там посмотрим. Есть же кризис отношений полугодовых, вот, жду, разойдетесь, и женю, — Игорь тоже смеялся, но все лицо у него было каменное и серьезное. — У нас еще месяц до полугода, — Виктор вытер слезы на глазах, — рассмешил, конечно. — Надо, надо Юлианну забирать, пусть снимает не криминальные хроники, а стендапы. — Да уж, — подал голос николай Викторович, — а у неё что-то со здоровьем, кажется? Выглядит она не важно. — Э, — философ встревожился, — у неё генетическое, слабенькая довольно она. Сердце слабое, — он выдохнул, похвалив себя за быстрое нахождение ответа. Не говорить же, что у Юлианны был инфаркт месяц назад! — Кто же со слабым сердцем работает в такой профессии? — возмутилась Галина Николаевна. — На жопу приключения ищет, — Игорь ухмыльнулся. — А кто ищет, тот всегда найдет, — услышав это, Галина Николаевна поморщилась, но потом она смотрела на Виктора по-другому, с неловкостью и немного с гордостью.       Юлианна вышла из коридора, пустым взглядом оглядев собравшуюся бурную беседу. Постояв так с полминуты, она пожала плечами и ушла в спальню. — Собирайся давай, мы без твоей камеры не начнем! — крикнул ей вдогонку Игорь. — Бегу и падаю, волосы назад, — отозвалась девушка. — А давно она у тебя живет? — спросила Галина Николаевна безо всякой злости. — Нет, недавно, две недели. — А, да, что она переехала-то? — Игорь повернулся к Виктору всем телом.       Тот пожал плечами и начал собирать пустые тарелки: — Она жаловалась на хозяйку: то одно, то другое, то квартплату подняли, то еще что - я и предложил переехать. Почему нет?       Ответа на этот вопрос никто не нашел, а Юлианна, полностью собранная, с сухими волосами и в новой спортивной одежде для бега, с кепкой на голове набекрень, вышла. — Ну что, сыщик наркоманский, — она шмыгнула носом, — да что такое. Камеру сейчас достану, — девушка подошла к стенке и села, загораживая ящик. Из-под неё Юлианна выудила пакет, его шуршание все услышали, и девушка положила его в большой внутренний карман куртки. — Идем на поиски скровищ. — Такие себе сокровища, — Игорь бодро подскочил и, со всеми попрощавшись, вышел в коридор, начав там шуметь, одеваясь. Юлианна тоже вышла и села рядом с полицейским на скамеечку, завязывая шнурки. Виктор встал у арки спиной к о чем-то разговаривающим родителям и с обеспокоенным лицом следил за девушкой. Когда она собралась, то подошла к нему, указывая пальцем, чтобы тот наклонился. Виктор послушался, и Юлианна шутливо шепотом спросила у него, нужен ли ему прощальный поцелуй, или он обойдется. «А то отрабатывать-то надо», — пояснила девушка со смешком. — Да почему нет, давай, — Виктор хмыкнул. — Ладно, я не этого ожидала, ну окей, — Юлианна смутилась, но приподнялась на носочки и коснулась губами щеки синеволосого учителя философии. — И что так мало? — спросил Игорь разочарованно. — Какой-то не очень из тебя актер, девочка моя, а из тебя тем более, дуб дубом. — Это вызов? — девушка повернуась к полицейскому. — Это вызов? — Ну, — он кивнул, — да, давай, на спор. — А ты мне что? — Я? На желание давай, — Игорь потер руки в предвкушении. — О, смотри, ты сам сказал. — Не-не-не-не, — начал отпираться Виктор, но Юлианна схватила его за воротник халата и притянула к себе.       Игорь сделал вид, что его сейчас вырвет. — Никогда так больше не делай, — прошептал философ, весь красный, как рак, оглядываясь на удивленных такой горячностью родителей. — Ой, ну я даже не знаю, я подумаю, — девушка поправила кепку и, поклонившись сначала Виктору, потом Игорю, ушла. Бордовый от смеха полицейский, которого начало трясти от сдерживаемых порывов, тоже ушел, оставив несчастного философа растерянным на съедание родителям. — Ну ты, конечно, вау, — прокоментировал Иггорь, когда сел с Юлианной в машину. — А то. И похуже чего могу. — Только показывать не надо, а? Куда едем? — В центр давай. Пойду по твою работенку, может, что и вызнаю. — В центре есть притон?  — Везде есть притоны, и только попробуй за мной последовать, я мигом с тобой все дела разорву. — Понял, — полицейский включил зажигание и тронулся.       Центр города переходил в окраину где-то там, где никто не видел. Весь город состоял только из центра, потом шло кольцо частных секторов, и внезапно ниоткуда вылетали многоэтажки, и за ним сразу же начинались поля или лес или какая-нибудь деревня. Важной точкой для встреч была главная площадь — площадей в городе развелось очень много, но встречались все почему-то на главной. На ней стоял Ленин с одной стороны, между елок, с другой сцена, покрашенная в белый с вывесенным каким-то слоганом сверху вроде «Любимый город, я горжусь тобой» или что-то в этом духе, а по бокам ютились старые дома довоенной эпохи, вроде как архитектурное достояние, дворец культуры и крохотный торговый центр с дешевой и странной одеждой.       Игорь остановился на светофоре. Юлианна открыла дверь и, не прощаясь, вышла, направившись в сторону сцены. Дойдя до ларька с кофе, она огляделась. За сценой шел сквер в честь какой-то из многочисленных войн человечества, а с одного угла главной площади виднелась еще одна, соседняя. Её называли «у фонтана», и рядом с этой площадью стояло несколько кафе и один ресторан быстрого питания. Ирония последнего состояла в том, что он был на первом этаже, а фитнес центр — на втором.       Девушка быстрыми шагами дошла до нее, пройдя аллею с цветочками, и встала с краю.       Площадь была круглая, даже спиралевидная, и в центре её стоял фонтан, уже покрытый этой зеленой тканью, которая так непривлекательно выглядит. Юлианна подняла голову.       Светило солнце, хотя и не очень тепло, и оно было такое желтовато-серое, в целом терпимое, но все равно какое-то гадкое. Деревья, уже без листьев, тоже начали сереть, и люди в разноцветных весенних костюмчиках тоже начали терять краски. Девушка уставилась на зеленую ткань, задумавшись, но ни о чем конкретно не думая.       Она подошла к закрытому фонтану и встала рядом с ним. В коричневой мраморной плитке отражалась бляшка солнца. Секунду она качалась, будто решалась, а потом ступила на ткань, игнорируя табличку «Не ходить по фонтану, штраф 1000 рублей», и побежала. Через секунду девушка уже спрыгнула, обернулась, но вместо зеленой ткани увидела серую. И плитку серую. И людей, с недоумением на неё глядящих. И Солнце, теперь полностью серое.       Юлианна бросилась в соседний парк. Она убегала от серости, но та преследовала её по пятам, выкрашивая охровые стены пионерского дома в серый, желтую маршрутку в серый, даже светофор и тот стал серым.       Девушка бежала, задыхаясь, но не останавливалась. В ушах у неё гулко билось сердце, а где-то в глубине разума сидел тот дед врач, который говорил о необходимости медленного внедрения спорта в её жизнь, но Юлианна все равно бежала, не чувствуя ног.       Она пересекла несколько кварталов, пока окончательно не задохнулась и не упала на колени на повороте улиц, не задышала хрипло, хватаясь за ребра. У неё все гудело, болело, и все было гадкое и мерзкое, и сама она была гадкой и мерзкой, и хотелось пойти к речке, сброситься в неё и утонуть, только мышцы перестали гореть и плавиться.       Девушка выдохнула так, будто кашлянула выхлопная труба машины, и поднялась на ноги, держась за белую стену дома, которая оставила след на всей ладони Юлианны.       С болью во всем теле девушка медленно пошла налево, чуть покачиваясь. Выглядела она так тоскливо, что, будь рядом Виктор, он бы непременно, как котенка, её взял на ручки, покормил и уложил спать, но Виктора не было, зато были дела, которые никто не хотел решать, но почему-то было нужно.       На самом краю длинной улицы стоял дом. Он был красивый, даже немного вычурный, с кирпичным забором, домофоном и вообще весь дышал обычностью. Каждый проезжающий — обычно тут только проезжают, по грязи ходить не хотят, — видя этот дом, изображает в своем мозгу некую состоятельную семью, возможно с одной уборщицей, и декорированным полом.       Но Юлианна знала, что вся правда была только в этом декорированном полу.       Девушка начала стучать в дверь.Она была железной, и звуки гулко отдавались по всей улице.       Ей открыл высокий человек в костюме, посмотрел на неё ничего не обещающим взглядом и пустил, словно давно знал.       Юлианна прошла по двору с газоном и разноцветными игрушками, раскиданными на углу дома, поднялась по лестнице из трех ступеней и вошла в дверь с стеклянными вставками. Таким двери часто можно увижеть в американских фильмах у людей с большой семьей и частными домами.       Коридор был длинный и высокий, он вел к широкой лестнице, но девушка к ней не пошла. Она нащупала пакет в кармане, порвала его с треском оглушительной для тишины дома, достала из него наугад несколько банкнот, ими удовольствовалась и стала ждать. — Ну, чего не проходишь? — из двери слева, тоже наполовину стеклянной, вышел мужчина. Он был меньше Юлианны ростом и походил на синьора Помидора из Чипполино, хотя взгляд у него был отчего-то добрым, даже мягким, симпатичным. — Привет, Шурик. Приглашения жду. Чувствуя себя такой важной персоной, когда меня встречает дядька в черном, — она стянула ботинки. — Да, дядька в черном это так, на всякий случай. — Дядьки вообще вещь нужная, — покивала Юлианна и прошла следом за диллером в комнату.