В кучке бетонных опилок

      По мнению Виктора, жизнь потекла подозрительно спокойно и правильно. Его родители уехали, на прощание почухав на прощание Юлианну по макушке со счастливым лицом надежды на скорую свадьбу. Игорь примолк и перестал являться в дом каждые два-три дня. В техникуме фанатки больше не вешались на него после пар, задерживая его. И сама Юлианна тихая стала, как мышь, только уходила пару раз в неделю невесть куда с несколькими банкнотами из пакета. Идиллия, но слишком настораживающая, даже пугающая.       Галина Николаевна, узнав «тяжелую судьбу» «внештатной журналистки» Юлианны Цыкл, «помогающей Игорю в расследованиях дел по поискам продавцов наркотиков», сразу отодвинула плохое мнение о ней на задний план, а пустое место заполнила мечта о внуках. Того же мнения стал и Николай Викторович, так что искренняя любовь старшего поколения Нецветовых к сильной и независимой девушке, отважно вместе с Игорем работающей «на благо страны», появилась в их сердцах.       Игорь, кстати, оказался на удивление упрямым. Переждав несколько дней после шокирующей встречи с Максимом, он будто случайно встретил Юлианну на улице и предложил поговорить. Понятное дело, говорили они о Шлыкове. Игорь не мог отыскать его, так как не имел вообще никаких следов его пребывания, и как же здесь обойтись без храброй и милой девушки. Кстати, в этот момент она была слегка накурена и сидела рядом с водительским местом, тупо смотря в окно. Ей виделись там солнечные зайчики, хотя день с утра представлялся пасмурным и мрачным. Максу очень хотелось отомстить: за то, что он её напугал, за то, как он обошелся с Веником, за то покушение на Настю, да и в общем, он казался ей мерзким и напоминающим о былых её ошибках. Так что, конечно же, она согласилась помогать Игорю, но уходила только тогда, когда Виктора не было дома, и возвращалась всегда до того, как он придет из техникума.       Её путешествие началось со соседнего с Виктором дома — буквально две улицы, она маленькая, другая широкая, как раз на перекрестке с мостом. Окнами этот дом выходил на парк и смотрел на него серыми своими глазницами, тупой и ничего не понимающий.       Юлианна зашла в третий подъезд, в нем пахло влажным дымом, запахом высохшей на солнце половой тряпки и уксусом. На четвертом этаже, справа, стояла дверь, обычная, старая, покрытая кожей и забитая внутри ватой для шумоизоляции и хоть какой-то горстки тепла. Она была открыта, хотя для того, чтобы войти, нужно по-особенному провернуть ручку из-за сломанного замка. Юлианна, не снимая ботинки, прошла по коридору, где валялись потертые кроссовки и дырявые на подошвах кеды. Лежали в отдалении еще четыре штуки шлепанцев, почему-то всех разных. Пахло резко и неприятно, на обоях тонким слоем разводился коричневатый налет, похожий на пыль.       С кухни — комнаты правее коридора — доносился насколько мерзкий запах, что Юлианна его вздохнула, и у неё на мгновение закружилась голова, то ли от удовольствия, вот уже около полугода не испытанного, то ли от порыва тошноты. Не заглядывая в ту сторону, девушка сквозь узкую щель между стеной и дверью, висевшей на одной петле, прошла в маленькую комнату. Она была примерно такого же размера, что и та, в которой Юлианна недавно пряталась, а может, и меньше. Везде: на заблеванном полу, на софе, на облезлом кресле, на подоконнике с грязным окном за шторой вида самого неприглядного — лежали и сидели люди. Они живым или полуживым ковром устилали все пространство, как дышащий монстр.       Перешагивая через них, Юлианна добралась до парня, сидевшего в шкафу, вытянув ноги из открытой двери.       Он выглядел так, как сама девушка два года назад. Увидев его, она содрогнулась и ощутила гадкое чувство, когда видишь вещь, бывшую в прошлом, и которую ты оставил, а сейчас это приносит тебе не радость, но хоть что-то положительное, однако чувство вины за то, что подобное вообще когда-то было, шевелится.       У парня дергались скулы, будто он двигал челюстью, но на самом деле ничего такого не делал, просто смотрел в пространство и молчал с лицом безразличным и непонимающим. Из носа у него текло по синеватым губам и попадало в рот, а красные щеки, на которых чешуйками виднелась отваливающаяся кусками кожа, прыгали вслед за скулами. — Никита, — Юлианна шепотом позвала его, — Никитос.       Парень не отреагировал. — Шипчик, — девушка ткнула его в бок.       Никита перевел взгляд издали на Юлианну, хотя ему пришлось еще несколько минут настраивать свои глаза, пытаясь увидеть девушку одновременно двумя зрачками, и чтобы ничего не плыло.       Шипчиком Никиту назвали по одной простой причине: он говорил все шепотом из-за проблем с легкими. Изначально его называли «Шепоток», но потом само собой имя превратилось в Шипчика. — Ты кто? — просипел Никита. — Дед пихто и бабка с пистолетом, — Юлианна на корточках подползла к нему ближе. — Никита, где Максим? — Какой Максим? — парень с трудом повернул голову, будто у него затекли шарниры. — Что ты хочешь?       Часто у него проскакивал свистящий звук, будто где-то внутри него сквозь дырки проходил воздух. — Где Макс? Где Коробка? — Коробка… — прошептал Никита, запрокидывая голову и уставясь в полку шкафа. — Коробка? На диванной был. Я видел. — На диванной, — повторила Юлианна, — диванная… Понятно, спасибо, — она встала было, но услышала, как Шипчик говорит что-то еще, и снова наклонилась. — Прости меня, — сказал он растягивая «с», — прости. Давно сказать. Хотел. — За что? — девушка приблизилась к лицу Никиты. — Шипчик, за что?       В его пустых глазах она видела свое недоумевающее отражение. — Это я ему сказал про Саню. Это я был. — Ты? — шепотом вскрикнула Юлианна, на мгновение лишившись воздуха. — Это был ты?! — Сама понимаешь, — он поднял безжизненную руку с большим черным пятном на запястье и взял девушку за воротник черной куртки. — Понимаешь.       Рука упала, неестественно изогнувшись на полу. Голова Никиты еще секунду держалась, затем он всхрипнул тоскливо, и лицо медленно, вместе с плечами, стекло внутрь шкафа.       Закусив губу, Юлианна поправила воротник и, согнувшись вполовину, вышла. На площадке она встретила женщину, хмурящуюся от несносного ей запаха. Юлианна его почти не чувствовала в подъезде — привыкла, — только в квартире, в эпицентре вони, смогла его заметить. Увидев соседку, девушка склонила голову, спрятав нижнюю часть лица под шарфом, и пробежала мимо неё вниз. — Наркоманы проклятые! — услышала она вслед.       Никита был её другом полгода назад. Ему еще не было так плохо, и он мог хорошо выговаривать звуки, хотя и все шептал. Шипчик всегда все знал, будто выглядывал из-за каждого угла, из-под каждой простыни смотрел, обо всех ему было известно. Кристиан его особенно любил и иногда подкидывал денег из общей прибыли. В нем было что-то щенячее и милое, но сейчас он выглядел иначе. — Иуда, — пробурчала Юлианна и скрылась с большой улицы.       Вместо того чтобы Игорь приходил к Виктору и тревожил его беспокойную душу, Юлианна начала сама приходить к Игорю. Сначала в отделении к ней относились с неприязнью, но спустя неделю близкого общения девушку начали принимать как родную. Не то чтобы близкую родную, а такую дальнюю родственницу, про которую ничего не известно, и от того её истории интересные, хотя иногда и чересчур странноватые. Все «старички» Юлианну знали давненько, года так два точно. Они её уважали, так же как и Игорь, и относились довольно мило, в какой-то степени. В холодные вечера, наступившие во второй половине октября, как раз когда Виктора начали заваливать документацией по самую макушку из-за надвигающейся комиссии, Юлианна засиживалась в отделении, попивая горячий чай и рассказывая полузабытые истории о своей школе. Часто полицейские жаловались на детей, образование, государство, зарплату, на все, что в голову приходило, и всегда девушка хмыкала и объясняла, почему бесполезно жаловаться. Хотя про государство в тот вечер она ничего не говорила, только кивала молча, рассматривая свою кружку с большой коровой с разноцветными пятнами. Игорь тоже сидел: в такие моменты он расплывался и начинал походить на крупного обленившегося хомячка с большими щеками, плачущего по прошлой жизни с женой. После развода его ждала пустая квартира да дети по субботам — вот и плакал.       Про фанаток и вовсе отдельная история. Возвращалась как-то Юлианна от Шурика, злая до невозможности. Ей пришлось четыре часа сидеть с Софой, потому что Шурику срочно понадобилось куда-то уехать, а он её не предупредил и ушел, а она не знала, оставить девочку или все-таки уйти. Совесть не позволила: пришлось остаться, сидеть, слушать про то, какой отличный у Сонечки дедушка, подаривший ей очередной кукольный домик, которых у неё восемь штук, это девятый, причем один из них гигантский замок с куклами, а другой — волшебное дерево со зверятами. Не то чтобы Юлианне не нравилась Соня, даже наоборот, но расхваливания Шурика приводили её в раздражение неописуемое. Хотелось встать, потащить девочку за собой в «путешествие» по дому, поискать все его нычки — а где-то они да должны быть, — а потом показать ей, носом ткнуть и утвердить «дед — плохой». То есть, не то чтобы совсем плохой, но занимается нехорошим делом.       В конце концов Шурик все-таки вернулся. Юлианна его не ругала, но смотрела тем взглядом, от которого дилеру было не по себе, он скоро попрощался и проводил её до калитки.       Так девушка и пришла к техникуму. Виктор уходил на обед, и она его заметила в толпе. Философ её тоже. Не её саму, конечно, а то у него же зрение плохое, а очки он, умный такой, не носит, а приметил её походку издалека. Такую, будто у неё на плечах что-то тяжелое, а сама она полна сил и энергии и идет пружинисто, а все равно пригибается, и позвоночник у неё складывался будто. Она походила издалека на тонкий прут рогожи, который часто несведующие люди путают с камышом, и эта черно-коричневая часть, из которой вываливается пушок, если сломаешь, точно была её головой, такой же коричневой. А все равно хлесткая — пригибается, а не рушится. — Юна! — позвал её Виктор, помахав рукой, а Юлианна издалека — ему.       В последнее время философ все чаще и чаще начал так называть девушку. Мягче звучало, приятнее, от обилия гласных звуков. И сама Юлианна будто смягчалась от этого прозвища. Она призналась как-то, когда ночью, после обоюдного внезапного вскакивания после комаров, стояли на балконе — Юлианна курила, а Виктор просто стоял, — что её так называл Кристиан, и Веник, и Настя тоже, и все близкие её так называли. Хотя Веник сначала звал её Юлей, но девушка с этого бесилась всегда. После того, как он в шестой раз получил по голове кулаком с острыми костяшками, вышло новое имя «Юна». «Оно милее», — сказал Виктор с улыбкой. — Ну что, синевласка, — Юлианна выскочила из толпы, — как ваши дела? Живете, учите? Работаете? А мы вот плюшками балуемся.       Как ни странно, философ сразу понял, что значит «плюшками балуемся», и кивнул. Когда девушка описывала ему внешность Шурика, она сказала что он чем-то похож на Карлсона, только в разы больше и задумчивей. Варенье тоже любит, малиновое. — Да вот, живем, учим, работаем, — отозвался Виктор с легким наклоном головы. — На обед-с собирались. — На обед-с, — в тон ему ответила Юлианна, — это-с хорошо-с, что на обед-с. Не соизволите ли вы-с пригласить-с меня-с на обед-с? — Ты перебарщиваешь с «эс», мне кажется, — философ прищурился. — Вас-с-с что-то-с-с не устраивает-с-с? — девушка улыбнулась шире. — Да все, хватит, идем уже, — он взял её под локоть. По привычке Юлианна прятала ладони в карманах от холода, — и повел было к светофору, но его остановил крик. — Виктор Николаевич! — и топот множества каблуков. — О боже, — лицо Виктор мгновенно из веселого превратилось в паническое, — я тебя умоляю, помоги мне как-нибудь, у меня сил на них больше нету!..       Подбежала группа девушек, человек десять. Самая высокая из них, с длинными коричневато-рыжими волосами, в модной косухе — Юлианна поежилась, думая, как же ей холодно от такой-то моды, — говорила мягким вкрадчивым голосом за всю компанию. — Виктор Николаевич, — заговорила она снова, но заметила Юлианну, которая до этого в своем темном наряде сливалась с толпой вокруг, — а это кто?       Все остальные девушки выглядывали из-за её плечей, рассматривала Юлианну.       Виктор беспомощно открыл рот, но Юлианна сделал шаг вперед: — Я его девушка уже как пару недель точно, — она с подозрительным прищуром оглядела всех, — а вы кто? — Ты? — вскрикнула со смехом рыжая. Остальные тоже засмеялись. — Ты-то? Виктор, скажи, что это не так! — Виктор Николаевич, — проговорил он с тоской, исправляя явно не первый и не трехсотый раз. — Я Кристина, — она даже не заметила слов учителя. — А ты что за чудо? Откуда взялась?       Кристина смотрела на Юлианну сверху внизу, благодаря свои каблукам. Однако последняя, через воротник потерев шею, выпрямилась так, что оказалась вровень с ней, и Виктор такого изменения в её поведении и внешности не ожидал. — Я взялась из села Хуево-Кукуево, не ваше дело, мадамочка. Будете на моего мальчика заглядываться, я вам волосенки поотрезаю, три года отращивать придется, — она своим носом почти касалась носа Кристины. — Да ты кто такая? — та тоже встрепенулась и будто очертела. — Не твое дело собачье, мадамочка. Каблучок-то не ломается, пока за Виктором бегаешь, а? Тебе сколько лет-то, милочка? — Семнадцать, — подсказать тихо философ из-за плеча. — Семнадцать, у-у-у, — протянула Юлианна насмешливо, — а как много-то. А ты знаешь, что разница у вас в десять лет? Что за педофильские настроения, м? — она обернулась на Виктора. — А, не скажешь? — Да я ни при чем, — несчастный философ развел руки. — Значит, ты при чем. Смотри, еще раз увижу, что ты к нему липнешь, получишь по полной. Очень уж ревнивая, — Юлианна подмигнула, а Кристина опешила от неожиданности. — Чего? — протянула она совсем не милым голосом. — Ненормальная! Ты ему совсем не подходишь, дура! — Это еще почему? — с иронией спросила Юлианна. Мимо них, оглядываясь, проходили студенты и прохожие. — Думаешь, цвет волос не тот? — Да у тебя волосы как гнездо, на какой помойке ты стрижешься? — съязвила Кристина. — Ох, удар в самое сердце, — девушка рукой дотронулась до груди, изображая крайнюю степень драмы. — Ну-ка, — она снова повернулась к Виктору, — делала она комплиментики твоему парикмахеру? — Ну, да, — сказал Виктор, на секунду задумавшись. — Посмотрите на это лицемерие, — присвистнула Юлианна, — у нас один парикмахер. Уп-с, сиди на попе ровно, моя помойка — мой мусор, и Виктор мой, хотя он не мусор, а собственник помойки на приусадебном участке.       Пока группа девушек все сказанное переваривала, девушка схватила философа за руку и перевела через перекресток. — Я сам ничего не понял, — признался Виктор. — Ничего, наболтала херню какую-то, надеюсь, они что-то сами себе поймут и осознают.       Синеволосый философ успокоился, а то в нем возникло беспокойство, что он перестает понимать ход мыслей Юлианны.       Через три дня она возвращалась домой из магазина. Виктор задерживался на работе — снова, и не перестанет еще долго, — попросил её купить продуктов, так как на перемене Елена Николаевна, женщина тучная, средних лет, но привлекательная своей бодростью — химик и биолог в одном лице, — поделилась с ним чудесным рецептом запеченных баклажанов, доставшемся ей через семьсот поколений от прапрапрабабки, какой-то там ведуньи, знахарки и колдуньи. В колдовство баклажанов Виктор не верил, но попробовать рецепт захотел.       И вон она шла, тыкаясь в телефоне, на котором все еще ничего не видно — несмотря на способность Виктора улучшать все на свете одним взглядом, почему-то экран лучше не стал, — по двору. Овощной магазин открылся в трех переулках до дома Виктора, отчего ходить в дальний супермаркет за четыре квартала отпала надобность. Но при этом, чтобы пройти из одного двора в другой, нужно были либо пройти по петляющей дороге, а философ много раз просил Юлианну там не ходить, потому что там часто сбивают детей и зазевавшихся из-за плохой видимости — кусты мешают, сколько раз жаловались, а бабки срезать не дают, будто их самих не сбивают, — либо проскочить пару темных проулков. Их Виктор боялся гораздо меньше, чем дорог.       Юлианна остановилась интуитивно и подняла глаза. Дорогу ей загородило пятеро: все как на подбор. Кроме одной — высокой. Сзади тоже послышались шаги — окружили. — Ну, — раздался голос Кристины. — Серьезно? — Юлианна разочарованно убрала телефон в карман. — В подворотне? Нападать? Десяткой? На одного? Из-за пацана? Бля, ебать, вы конечно, — девушка чихнула и утерла нос.       Кристина хмыкнула и из-под косухи — «опять, ну что такое, не чувствует, что ли, что дубак на улице», — с беспокойством подумала Юлианна и оборвала мысль, заметив за собой желание Виктора помогать всем и вся, — достала нож, его лезвие опасно блеснуло в свете фонаря, стоявшего вдалеке. — Супер, — прокомментировала девушка, закатив глаза. — Какое чудо. Ножичек, вау. Пойду повешусь, мне так страшно.       Кристина, шурша кроссовками — «ну хотя бы не на каблуках, хоть бегать может», — снова подумала Юлианна с иронией, — подошла к девушке и направила острый край к горлу обидчицы. — Ты, гадина мерзкая, что ты рот разеваешь-то? Сказали же тебе, отвали от Виктора, а ты крутишься все. Ты думаешь, мы шутки шутим?       Юлианна опустила взгляд на лезвие, разглядывая его с пофигизмом. — Да ну? И много ты девочек убила? Серьезно? Угрожаешь мне ножичком? — девушка наклонила голову вправу, с ехидством рассматривая Кристину при тусклом свете. — Боюсь-то. — Тебе следовало бы бояться. Сейчас тебе подровняем причесочку, вот и порадуешься. Врагам прохода нет. — Ох-х-х, — вздохнула девушка томно, — а я же так волнуюсь насчет своей прически, — она опустила пакет, белеющий в темноте, на землю, — прямо слов нет. Потом еще поплачу, — увидев недоумевающий взгляд Кристины и подпевал, Юлианна пожала плечами и шмыгнула носом. — Дело в том, девачки, что вы мне даже не враги. Вы мушки, девачки, ходите тут, ножичками мне грозите, — рука её потянулась под куртку. — У меня есть проблемы, посерьезнее вас. Я человек такой, гадкий до ужаса, вот хоть усрись, а Виктор вроде как разбавляет мою гадость. Так что, — она достала из кармана пистолет и наставила его на Кристину. Та тонко взвизгнула и отскочила. — Возможно, я обитаю в местной мафии, а Виктор об этом даже не знает. Пойдите поплачьте, пока я сама его не брошу, можете даже не надеяться на его внимание. Я такая ревнивая, что пиздец, — со смешинками в глазах она оглядела дрожащий от страха круг. — Ух, какие вы все стали послушные. Пистолетика боитесь? Или вам за Виктора страшно, «с кем связался?!» — проговорила она старушечьим голосом. — Поняли, к лапушке моей не лезть, меня не нервировать, не бесить, не кантовать. Виктору ничего не говорить, кто скажет — получит по заслугам.       Юлианна подняла пакет, махнула рукой с пистолетом в одну сторону, потом в другую — круг мигом распался, освободив ей дорогу. Девушка прошла немного, потом что-то вспомнила и повернула назад.  — Ах да, — она подняла палец вверх, — такое дело, я такой человек гадкий, а вот люблю всех. Мужчин люблю, женщин люблю. Ты симпатичная, хотя и змеюка поганая, если что, то можешь у Виктора узнать мой номер телефона, — Юлианна одарила Кристину звонким поцелуем в губы, который услышали все, и, махнув рукой, ушла.       Старый пистолет ей выдал Игорь, специально для встреч с Максимом, но раз уж такое дело, то пришлось достать.       Виктор потом долго ходил и удивлялся, отчего Кристина и её компания перестали на него кидаться на каждой перемене. Хотя их взгляды из-за угла, желающие его сожрать живьем, предварительно надругавшись в лучших тенденциях гаремного хентая, никуда не исчезли, но работать ему стало значительно легче.       Так проходило время, немного, но все-таки проходило, и Виктора все устраивало. Он ожидал от жизни с Юлианной каких-то сверхпроблемных вещей вроде постоянных истерик, агрессии и прочего, возможных приходов её «друзей» в квартиру или вовсе варка какого-нибудь наркотика на кухне, но этого ничего не было, и философ расслабился.       Юлианна жила себе спокойно, Виктор приходил домой вечером, а она рисовала или читала книжку из стопки, стоящей между стенкой и дверью — ее личной, — или что-то делала по дому, или просто лежала на диване, смотрела в потолок, иногда в ноутбуке ковырялась, если философ его оставлял дома, а пару раз даже готовила. Так она сделала однажды пасту по какому-то рецепту, который очень любила в детстве, и Виктор, человек со вкусом гурмана, почему-то оценил простое блюдо из сыра, ветчины, макарон и укропа, и сам его потом несколько раз готовил.       Но вот однажды, когда октябрь подходил к концу и на странице с месяцев оставалось всего ничего клеток, Виктор вернулся домой, снял туфли, пальто, привычно поздоровался, объявив, что вернулся домой, но в ответ вместо ставшего родным «Синевласка вернулся!» в ответ услышал тишину. В комнатах не горел свет. Пустая квартира вселила в философа тревогу: он набрал номер Игоря, но абонент решил быть не абонентом. В беспокойстве Виктор позвонил Юлианне, но и она была вне зоны доступа.       За окном проехала машина, кому-то просигналив.       Философ вздрогнул, перед глазами у него пронеслась картина из постоянных кошмаров. — Нет, нет, — сказал он себе, пытаясь успокоится. — Что это, зачем я, — Виктор оглянул безжизненную комнату. — Не могла же она и вправду… Сама же сказал — живучая. Просто, — философ сглотнул, — где-то с Игорем задержалась, будь он неладен. Сказать ей, чтобы больше не участвовала в его играх дурацких, — он зашел в спальню.       Там на кровати сидел котенок. Он окреп, сидел по-хозяйски и рассматривал Виктора. — Как ты думаешь, — он сел перед кроватью на корточки, — с ней что-то случилось?       Котенок мяукнул светло и радостно и потерся о щеку хозяина. — Да, надо перестать так беспокоится. Глупо уже, да? — Виктор улыбнулся, но чувство тревоги не оставляло его. Он еще несколько раз позвонил сначала Юлианне, потом Игорю. Оба они не появлялись. Тогда, чтобы успокоиться, философ занялся готовкой, но всё валилось из рук. В конце концов он сел за стол, положив на столешницу локти, и пытался понять, как только что он возвращался домой счастливый, ведь комиссия уехала наконец-таки, а теперь его трясет от ужаса.       В дверь позвонили.       Виктор подскочил — стул упал — и бросился в коридор. Замок щелкнул, в коридор ввалилась Юлианна и грохнулась на пол. — Юна! — вскрикнул философ, стараясь поднять её. — Не надо, — предупредила девушка толстый голосом. — Не надо, — проговорила она еще медленней. — Щас.       Лежа она стащила с себя ботинки и стянула куртку, оставив на полу. Виктор смотрел на девушку с ужасом. — Огроменная, — сказала Юлианна по слогам, — про, — она остановилась на секунду, — сьба. Просто не лезь…       Девушка кое-как поднялась, хватаясь за все подряд, будто ослепла, и осторожными шажками прошла к ванной: — Что-то мне совсем нехорошо, — она нащупала ручку, — я бы сказала вообще, — и снова упала, только теперь на кафель. Виктор стоял ни живой, ни мертвый. Вместе с телом медленно в ванную вползли и ноги и исчезли за стеной. Дверь не закрылась.       Осторожно философ подошел к проему и заглянул в него.       Юлианна сидела, облокотившись на зеркало, у раскрытого унитаза, сжимая руками голову. — Юна, что с тобой? — спросил он со страхом. — Ну ебать, что со мной? — спросила девушка. — Что это блять? Так, баловство, — она вытерла со лба пот, — пиздец меня плющит, я же попросила тебя не лезть, вот ты, — что-то булькнуло в ней, и Юлианна склонилась над унитазом. Появился удушливый запах рвоты. — Юна! — почти в истерике крикнул Виктор. — Да что, еб твою дивизию, — девушка вытерла рукавом свитера рот, — хуевит меня, хуевит! Хуй тебе, понимаешь, а не жить без наркотиков, — она говорила так, словно была пьяной или сумасшедшей, растягивая гласные и прерываясь. — Еба-а-а-ать, мальчик мой, как же меня хуевит, — и Юлианна снова склонилась над унитазом. Когда она выпрямилась, с подбородка у нее стекала липкая рвотная капля. — Не вижу нихуя. Вот че ты там встал? Я же слышу, ты встал. Попросила уйти, а нихуя, — она с плачем легла на ободок и затряслась.       Виктор подскочил: — Ты скажи только, что сделать, я сделаю, давай, — он затряс её за плечи. — Вот это ты правильно, — девушка подняла палец вверх, безумно шаря глазами по пустоте, — не давай мне спать, не давай. Иначе я, — она икнула, — умру. Засну и не проснусь, — Виктор вздрогнул, ноги у него смягчились, и он сел рядом с Юлианной. — Минералочки бы еще… О, ебать! — последнее слово она выкрикнула, на складке губ у неё появилась пена. — Знаешь, че? — Что? — Нужна хрень такая, щас я вспомню, — девушка ладонью провела по пыльным волосам, — щас стой. Вот тут вертится, — она замедленным движением указала на лоб. — Что-то на «нэ»… Ща, щас! — по телу её будто электрический удар прошелся. — О, ебать, налоксон. Или как-то так. Не помню. Хуйня такая, волше-е-е-ебная, — Юлианна, едва закончив слово, наклонилась над унитазом. — Ой, как мне хуево, как хуево. Где моя минералка? Я еще не сплю, я в порядке. — Я вижу, в каком ты порядке, — ответил Виктор, уже пришедший в себя. Он бросился к холодильнику, по пути набирая Игоря. Тот, наконец, появился в доступе, и первым делом спросил: — Ты не знаешь, где фифа твоя? — Моя фифа? — крикнул Виктор в трубку. — Ты её посылаешь куда-то, а теперь она моя? Едь-ка, знаешь, по аптекам, чтобы через десять минут ты был уже в моей гребаной квартире и у меня в руках был этот, — он запнулся от возмущения, — налоксон, или ты больше никогда не будешь приходить ко мне со своими тупыми жалобами!       Игорь повесил трубку. — Черт, — процедил философ сквозь зубы и с бутылкой зашел в ванную.       Юлианна лежала на полу, рассматривая потолок странным глазами и что-то бормоча. — Я принес, на. Девушка не отзывалась. — Эй! — крикнула Виктор и легонько хлопнул ей по щеке. — А! — Юлианна посмотрела на него. — Че? — Вода. — О! Вода! — она медленно поднялась на локте. — Ты бы зна-а-а-ал, как это хуево, — девушка закинула полуторалитровую бутылку, и за несколько мгновений из неё исчезло больше половины. — Это похоже на знаешь что? Не скажу! — закричала она вдруг. — Не скажу! Это очень плохо, — она легла обратно, но снова села. — Я, — Юлианна посмотрела на Виктора, но не узнавала его, — я, — она нахмурилась. — Плохой человек. Очень плохой. — Нет, нет, это не так, — Виктор хотел было взять её за руку и успокоить, но девушка выглядела и без этого абсолютно спокойной, будто говорила обычные вещи, что ночь темная, а трава зеленая, да и руку она не давала, отдергивая. — Нет, я плохой человек, — упрямо и медленно продолжала она. — Никогда не принимай это дерьмо, — Юлианна кивнула, засыпая, но подняла голову обратно, будто поддержка спины забирала у нее много физических сил. — Ты обещай мне, ты обещаешь? — Конечно, конечно, я не буду, — Виктор с беспокойством следил за тем, как девушка закатывает рукава свитера. — Смотри, штука, — она указала дрожащим пальцем на черную точку на сгибе локтя. — Знаешь, как называется? — и улыбнулась сумасшедшей улыбкой. — Нет, — философ покачал головой.       Юлианна подползла к нему и своим лбом дотронулась до лба Виктора. Он почувствовал запах рвоты у неё изо рта и еще что-то пыльное, грязное, и точно узнавался запах пота, но не её, а чужого, неприятного. — Это — некроз. Скоро рука отвалится, — девушка захохотала, но словила приступ и с коленей упала на кафель, пытаясь добраться до унитаза, сдерживая рвотный позыв, чтобы хотя бы под себя не сблевать. — Нет, нет, — Виктор помог ей, — это пройдет, только нужно не принимать больше. Ты же видишь, как тебе плохо, — он осторожно убрал мешающие волосы. — Надо прекратить это. — Ой ты бозе мой, — проговорила девушка, не поднимая головы. — А то я не понимаю, ебать. Требую правосудия над людьми, которые очевидные вещи говорят. За это я тебя, — она зевнула и вылезла из унитаза, — ударю. Потом, — Юлианна склонила голову, засыпая. — Не спи, не спи! Ты что? Ты сама сказала, что нельзя спать! — Да мало ли что я сказала, отвалите, синевласочка, — во сне пробормотала девушка. — Не спи! — он щипнул её. — Не смей щипаться, сволочь! — вскрикнула Юлианна бодрее. — Я тебе по лицу дам. По греческому твоему носу, падла гейская! — Я не гей! Дашь в следующий раз, а сейчас хлестай свою минералку и сиди молча! — Не буду молча! Мне плохо, я душевный инвалид, я требую утешений и понимания моей мерзкой сущности! — на глазах девушки и вправду появились слезы. — Ничего тыне понимаешь, ни-че-го! Люди — они живут, мимо проходят, и ты такой же, а мы не такие, — она протянула последнее слово, — а мы другие, — и покачнулась.       Виктор, понимая, что перегнул палку, крича на человека в полуобморочном состоянии, взял Юлианну за плечи и прижал к себе, слушая тихий лепет о несправедливости жизни. «Ну, ну», — говорил он, гладя её по голове, и изредка, когда она затихала, хлопая по щеке. — Иногда ты мне кажется святым, — рассказывала девушка, — это странно, ты такой странный, ты бы знал, — она часто повторялась и шептала почти неслышно. — Вот че ты такой гадкий-то, а? Вроде и хороший, а вроде что-то такое есть. Вот я — дерьмо, и я признаю, что я дерьмо, а другие не признаю-ю-ют. Знаешь, кто признает? Крис. Он признавал. Говорил: я — дерьмо, и подруга моя дерьмо, и мы все огромный кусок говна. И утонем в говне, потому что мир у нас тоже говно. А говно к говну липнет. Это вот так работает. И вообще…       В дверь скромно постучали.       Виктор вздрогнул. Юлианна тоже.       Ему пришлось оставить девушку на секунду, пошел открывать. — На свою фигню, — с порога Игорь сунул племяннику в руки пакетик, — что с Цыкл? — Самому бы знать, — огрызнулся Виктор злобно, — передоз. — Передоз! — заорала со смехом из туалета девушка.       Синеволосый бросился обратно в ванную. — Смотри, вот штука, которую ты просила, что делать с ней?       Юлианна рассеянно оглянула Виктора, пока взгляд её не сфокусировался на пакете. Игорь из-за рамы разглядывал её с жалостью. — Щас, — девушка потерла глаза, — четыре сотых в шприц, будем меня лечить, — она повернулась на бок, и шея её странно изогнулась. — Постой с ней, — сказал Виктор и ушел на кухню разбираться с лекарством.       Игорь осторожно перешагнул порожек и сел рядом с лежащей Юлианной. — Где ты так? — спросил он тихо. — Я искала Макса, — сказала девушка развязно. — А там такая херня… Предлагают — нельзя отказываться. Либо берешь, либо ты труп. А я так жить хочу, просто жыть, — она особенно произнесла это «ы», вместив него все желание чувствовать течение времени вокруг. — Пришлось. А эти падлы! Они такие, о, смотри! Короче, передозик словила. Это все Макс, Макс, это он их подговорил, я уверена. Он — пидор. Пидорас! Пидора-си-на! — Понятно, — ответил Игорь. — Давно тебя плющит? — Не знаю, — Юлианна ответила спокойно, — давно, кажется. Я не помню. Тут далеко от мебельного? — Который в центре или на Советской Армии? — На Советской. — Ну, далеко. Довольно, да. — Ну вот. Шла, вот так вот. И ведь никто не остановил, понимаешь? Никто. Что же мрази-то все такие? — Не знаю.       Виктор появился в дверях со шприцом: — Вот, что, куда? — Мне давай, — Юлианна махнула рукой, — сюда давай. Мне лучше, щас вот что-нибудь, — она прищурилась, забирая шприц, будто её ослеплял свет. — А чего один? Еще давай один хотя бы, тогда точно пойдет, — девушка вытянула руку, полуслепыми глазами рассматривая исчезающие вены. — Может я? — спросил Игорь, не заметив того, как пропал Виктор. — Я тебе кровь свою не дам, гад. Ты такой же, как и все, только работаешь на страну, а другие работают на народ. В плохом смысле, конечно, но тоже работают, — игла осторожно вошла в синеватую жилку.       Игорь молча наблюдал, как исчезает жидкость из шприца.       Виктор снова появился: — Вот еще один. — Отлично, — девушка вытащила иглу, и из ранки потянулась большая капля крови. — Ой, затяжечка моя, — она сдавила пальцем локоть, лбом прижимаясь к стиральной машинке. — Плохо мне, плохо. Засеките кто-нибудь три минуты, лучше не станет — буду второй делать.       Игорь отодвинул рукав и пристально уставился на часы.       Молчание затянуло ванную комнату пеленой. Юлианна кривилась от боли, иногда терла глаза и зевала, Виктор наблюдал за ней, при каждом зевке порываясь подняться и хлопнуть её по щеке, а полицейский не двигался. — Все. — М-м-м, — промычала девушка, — хрен знает. Ладно, еще один. Должен сработать, — Юлианна снова взялась за шприц.       Прошло еще три минуты.       Девушка облегченно облокотилась на ванну, смотря на Виктора осмысленным взглядом. — Спасибо тебе, — проговорила она, но никто ее не услышал.