***
Я всего три дня здесь, но уже ненавижу эту комнату, словно тюрьму, в каком-то смысле так и есть — клетка. Грёбаный медперсонал никуда меня не выпускает, не даёт курить и даже в туалет водят под конвоем, чтобы не сбежал. О, это они, конечно, верно решили, потому что будь у меня чуть больше сил, то сбежал бы непременно. Впрочем, чувствую себя вполне сносно — все раны зажили, ещё пока в коме валялся, вялость только и форму потерял. Это дело поправимое, как только смогу уйти — спортзал, диета и… А нет, «и» мне больше не нужно. Чёрт, за столько лет привык ко вкусу и запаху, а теперь это… просто жидкость в венах. К этому тоже придётся привыкнуть. Ещё через два дня чувствую себя настолько хорошо, что медсёстры боятся ко мне подходить, и даже ультраспокойная Унохана-сан срывается и лично просит Шихоин выпроводить меня подобру-поздорову, поскольку всё, что могла, она вылечила, а мудачизм не в её компетенции. Ну, по крайней мере сноровку в умении доводить людей до белого каления я не потерял. Наивно думал, что отпустят на все четыре стороны, как вампир, я не представляю больше ни опасности, ни ценности, но это же Сейрейтей, считающий своим долгом помогать всем обездоленным, инвалидам и прочее. Головорезы Кенпачи отвозят на служебной машине, провожают до двери, с условием завтра же вернуться на очередную проверку моего исковерканного мозга. Ага, как же, держи карман шире! Ноги моей больше не будет в их проклятых кабинетах, тем более что на одного маньяка там прибыло — Маюри и Кискэ неплохо так спелись с Заэлем — это трио и совершенно здорового превратит в полоумного, куда уж мне к ним. Заходили втроём, проводили консилиум и заключили, что кровь мне больше без надобности. Моя пантера мертва. Это я и без них прекрасно осознаю, только верить до сих пор не желаю. Дверь не заперта. С минуту стою на пороге, не решаясь войти, как будто не к себе пришёл. Не хочу видеть пустую квартиру, привык к его разбросанному по всем углам барахлу, которое давно стало частью интерьера. Интересно, он вернулся в общагу или Сейрейтей предоставил квартиру? Один живёт или?.. Блять, не нужно мне об этом думать! Какая мне разница?! Ни связи, ни зависимости между нами больше нет, чёрт, теперь я даже не в его лиге. Мы друг другу никто! Ничего нас больше не связывает. А-а-а, лучше бы чёртов Заэль стёр мне память. Стёр его из моей памяти! Но я помню. Я так отчётливо помню всё. Помню, что сказал ему. И помню, как он ничего не ответил. Хватит уже! Разревись ещё, как девчонка! Соплежуй хренов! Видимо, с реяцу потерял и часть мозгов. Толкаю дверь, захожу. Не понял… Хочется вынуть глаза, протереть как следует и вставить обратно, только вот на зрение я никогда не жаловался. Всё его хреново шмотьё на месте. И он сам тоже. Стоит посреди комнаты, натирает новенький аквариум. С… с рыбкой, блять! — Это что ещё за хрень?! — конечно же, я не могу промолчать или выдать что-то хоть мало-мальски похожее на приветствие, дерьмо само льётся, несмотря на то, что сердце замирает просто от того, что я вижу его. Да какого хуя — не должен я ему радоваться! Какого он вообще здесь?! Пожалеть пришёл?! — Это — не хрень, — спокойно отвечает, словно на моём лице не отражается вселенское возмущение и злость. — Это — «красный дьявол».* Красивая, правда?! Ага. Я аж засмотрелся! — Я спрашиваю, какого хрена здесь делаешь ты?! Ну вот, отлично, Гримм, ты всю неделю мечтал увидеть его, а когда это наконец случилось — шипишь и брызжешь ядовитой слюной. Как же ему тебя понять, когда ты сам себя ни черта не понимаешь. — Вообще-то я здесь живу, — отвечает с таким возмущением и вызовом, словно это его квартира, а не моя, а я теряю дар речи. Впервые у меня нет слов, точнее, вообще нет таких слов, чтобы выразить то, что я сейчас чувствую — огнём полыхает и тут же заливает едкой кислотой. Бросает из крайности в крайность — обнять его или выгнать пинками. Неделя. Я неделю смотрел в грёбаный потолок Сейрейтея и мечтал, чтобы он пришёл и позвал меня. Как тогда, во сне. Занят был? Отмывался от памперсов? А теперь что же, вспомнил про амплуа положительного героя? Долг? Честь, м?! Поставить ещё одну галочку в списке благородных дел! — Больше нет, — подхожу вплотную, хватаю за плечи, шиплю ему в лицо. Только это у меня и осталось — ледяная маска безразличия и ненависти, потому как в остальном я абсолютно беспомощен перед ним. — Тебе что месяца не хватило, чтобы собрать своё поганое барахло и съебаться отсюда? Не желаю тебя здесь видеть! Враньё! Не хочу, чтобы он уходил, но и чтобы остался — тоже. Не так. Не потому что чувствует себя обязанным. Из чувства долга и жалости. Не нужна мне нянька! — Да насрать мне на твои желания. И с этим словами он разворачивается и с невозмутимым видом продолжает натирать ебучий аквариум. Нет, вы только гляньте?! Куда катится этот мир? Я готов взорваться, исходя на дерьмо, а всегда вспыхивающий, словно спичка, мальчишка — спокоен. Что за несправедливость?! Если бы я его не знал, то и вправду поверил бы. Хорошо держится, где только научился такому мастерству? Ну это мы быстро исправим. Сейчас проверим, насколько его хватит. Сколько выдержит без зависимости наедине со мной, прежде чем психанёт и хлопнет дверью. Рывком разворачиваю к себе лицом, впиваюсь острым ледяным взглядом и — о, да — вижу, как сжимает в тонкую линию губы, как стискивает челюсти и кулаки, как весь напрягается. Готов мне глотку перегрызть. В груди замирает сладко, но на секунду лишь. Облизываю враз пересохшие губы — маленькая поблажка себе — ещё хоть немного побыть рядом и хватит. Давай! Врежь мне! Скажи, что мудак, а потом… Продолжаю прожигать его злым взглядом, вот-вот ледяная крошка посыпется. Молчит. Не двигается. А я почти физически чувствую, как внутри у него ломается что-то. Тает в глазах. И вместо желанной оплеухи получаю я-не-дерусь-с котятами взгляд. Пошёл ты, сука! — Ты мне здесь не нужен. Противно! Пошёл вон! — добиваю. Резко выдыхает, бросает салфетку и, толкнув меня плечом, проходит мимо. На выход. Громко хлопнув за собой дверью. Вот так вот. Всё! Кулаки сжимаются сами. Вдох-выдох. До боли и хруста. Грохот закрывающейся двери ещё долго стоит в ушах. Перед глазами плывёт. Рыбина. И цвет у неё оранжево-алый, точь-в-точь как у моего спектра. Был. Всё верно. Мы теперь из разных миров. Вот и пусть катится. От осознания, что теперь он и в самом деле никогда не вернётся, внутри становится паршиво, и до этого было, но сейчас будто отравлен, состояние, когда блевать уже нечем, но над всеми ощущениями всё равно царствует гнусная тошнота. Потом поднимается гнев. Хочется сломать что-нибудь. Тупо молотить кулаками по первой попавшейся поверхности до крови, до мяса, до белого тумана в глазах. И тогда, быть может, мне станет легче. Не знаю, когда я сорвусь, но точно знаю, что это будет скоро. Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое тьма? Не темнота или ночь. Тьма это, когда совсем нет света. А свет это люди, которые нас окружают. Близкие люди. Любимые. И вот сейчас я понимаю, что у меня нет… нет больше света. Никого, кто дарил бы его мне. Ну нельзя же быть таким трусливым мудаком! Обманывал, использовал, упивался своей псевдовластью и собственным эгоизмом. Раз за разом насильно тянул его за собой, погружая в собственную Тьму. Вместо того, чтобы хвататься как за спасительную соломинку — топил. Должно быть, больно ему было. Но даже сейчас, освободившись, он всё равно готов дарить мне свет. Единственный значимый для меня человек, которого я только что безжалостно оттолкнул. Противно? — Да! От самого себя противно! Чёрт! Смирись. Сам прогнал. Успокаивай себя тем, что через неделю, месяц… Он всё равно ушёл бы. Смирись. Тебе больше не нужна кровь, а значит, и он не нужен. Забудь! Ты получил свою свободу. И одиночество.***
Меня будит тихий стук. Странно. Кто может стучать в мою дверь? Она никогда не заперта, и все, кто знаком со мной, прекрасно это знают, а вор или убийца стучать не станет. Повторяется. Равномерный и монотонный — три коротких удара, тишина и снова. Может, всё ещё сон? Спал ужасно, снилось что-то неясное, размытое и тревожное — не могу вспомнить. Жарко, словно не прохладная ночь, а разгар дня и самое пекло, хотя я точно помню, что включал кондиционер. Вытираю пот простынёй. Хочу пить, нужно завести привычку ставить бутылку рядом с кроватью, столько раз пригодилась бы уже. Вставать не хочется, шевелиться даже. Жарко. Тело тяжёлое и противное ощущение липкого, словно паучья паутина, сна никак не проходит. Снова стук. Уже точно не сон. Кто-то настойчиво колотит в мою дверь и, видимо, уходить не собирается, всё-таки придется встать и открыть. Ладно. Чёрт. Поднимаюсь. Вся постель мокрая. В окна льётся бледный свет луны, играет тенями, придавая комнате острые очертания, обрисовывая чёрные дыры в неосвещённых уголках. Стучит. Да кого чёрт принёс?! С лестницы спущу настырного ублюдка, кем бы он ни был. Умыться сначала только. Лениво шаркая ногами, заворачиваю в ванную и замираю на полушаге. Дверь. Дверь в ванную закрыта. Дверь, которой никогда не существовало, как и никакой другой в моей квартире. Смотрю на преграду, не могу ни шага сделать. Чувствую, как ускоряется пульс. Зловещее постукивание повторяется. Снова. Снова. Снова. Оттуда. Из ванной. Тишина. Жуткая. Ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. И снова. Чуть громче. Тук. Тук. Тук. Громче. Чаще. Тук! Тук! Тук! Тук! Тук! Тук! Кто-то за дверью. «Кто там?» — по-детски спрашиваю и передёргивает от того, как дрожит собственный голос. Скрип открывающейся двери пускает рой ледяных мурашек по коже. Я хорошо помню этот звук. Сидя в темноте я прислушивался к каждому шороху и ждал, когда скрипнут старые петли, и дверь моей темницы откроется. Этого не может быть. Не может… Она умерла! А я давно вырос. Перерос этот страх — быть запертым в одиночестве. Первое время, когда мать запирала меня, я так же стучал в дверь в надежде, что она сжалится и выпустит. Окружающее пространство складывается, сужается, пока не остаётся ничего, кроме открывшегося прохода. Не могу сделать ни шага. Смотрю в темноту и боюсь дышать. Вижу лишь раковину и зеркало, висящее прямо напротив входа. Выходи. В ответ ни звука, ни шороха. Холодный пот ручьём стекает по лицу и спине. Сердце колотится. В груди не паника даже, а ужас. Всё тело парализовано им. Протолкнув колючий ком, подступивший к горлу, обратно в желудок, вглядываюсь в полумрак. Выходи. Тебе не запугать меня. Я давно тебя не боюсь! Выходи! Зеркальная гладь дёргается, превращаясь в тёмный силуэт, который я узнал бы из тысячи. В полумраке, разбавленном лишь слабыми отблесками луны, загораются две красные точки, словно глаза голодного хищника мерцают во тьме. «Иди ко мне…» Зовёт из тьмы леденящий душу шёпот. Она по-прежнему здесь. Рядом со мной… Захлебнувшись ужасом, я просыпаюсь. Сердце в груди трепыхается и бьётся о рёбра, словно птица о прутья клетки. В темноте. Боюсь смотреть, чтобы не увидеть её или, что ещё хуже, не увидеть, но почувствовать рядом с собой. Странную тяжесть в воздухе, покалывание в затылке от воображаемого в-комнате-кто-то-есть. Всего лишь кошмар. На часах чуть больше полуночи. Спал от силы минут двадцать, а кажется, вечность прошла. Хочется ущипнуть себя, а лучше удариться головой об стену, чтобы уж наверняка почувствовать боль и убедиться в реальности. К чёрту всё! Это был всего лишь дурацкий кошмар! Собравшись с мыслями, поворачиваю голову в сторону ванной. Двери нет. И зеркала не видно. Надо встать. Хочу умыться. Смыть с себя остатки бредового сна. Уснуть снова вряд ли получится. Зажигаю свет. Достаточно тьмы уже. Вода помогает, приводит мысли в относительный порядок. Пальцы дрожат немного — нервы, да? Нервы. Не страх. В зеркале ничего, кроме собственного отражения. Поначалу вроде кажется, что всё как всегда. Но как только глаза привыкают к свету, то замечаю, что кожа приобрела желтоватый оттенок, веки припухли, и черты лица как будто слегка оплыли. Потускнели глаза. Словно не я, а какое-то ничтожное существо, запуганное собственной тенью. Безжалостно брошенное на растерзание демонам прошлого. Незримая она стоит за спиной и ждёт, когда я сдам последнюю стену. И что останется? Загляни в свою душу, Гриммджоу, там же одна грязь и кровь, как и у неё, будь она проклята! Одна только Тьма. Губы трогает горькая улыбка, но зеркалу кажется, что это насмешка. Бестолочь! Пустышка! Вот ты кто! Безответственный, эгоистичный мудак! — каждый упрёк, как новый ножевой порез по сердцу. Пора признать очевидное — мне от неё не спрятаться. Она внутри. Она всегда была там. Дремала, пока я убеждал себя, что сильнее. А теперь защита пала… Опускаюсь на пол возле раковины, невидящим взглядом смотрю перед собой — пустота, белый дым какой-то. Над головой не загорается никакой метафорической лампочки, не осеняет — мысль сама заползает в голову. Одна из тех, что крадётся за тобой в тёмном переулке и разбивает голову монтировкой, прежде чем обшарить карманы в поисках денег. Это… Глупо. Но приговор звучит в голове и заставляет подняться. Дотянуться до шкафчика над раковиной и достать острую как скальпель бритву.