***
Где это я? Похоже на подземку. Воняет жутко. Сырость, затхлость и железо. Не спускался в метро уже несколько лет, а запах помню. И где все люди? Пустая полутёмная платформа. Ничего, кроме сигнальных огней на входе в тоннель. Стены дерьмом расписаны, но любители утверждают, что это искусство граффити. Стрёмные рисунки и непонятные каракули. Мобильник отказывается помогать. Сети, естественно, нет. Дисплей разбит, дата и время сбиты — бесполезный набор цифр. Уронил я его, что ли? «Эй, кто-нибудь!» Эхо в ответ. Прекра-а-а-асно. Ни места. Ни времени. И как же я здесь оказался? Эскалатор не работает. Ножками, ножками. До турникета. Вот и выход. Закрыто. Здоровенный замок на толстой цепи, я думал, такое только в плохих фильмах бывает. Чёрт, меня забыли и закрыли в подземке! Кому расскажу не поверят! Не бывает такого! Нужно диспетчерскую найти, там должен кто-то быть. Шаги гулким эхом раздаются по пустой платформе. Я понятия не имею, куда идти. Тут же всё просто должно быть, но блять, ни одного указателя или карты, не представляю даже на какой я станции, в какой части города, а если подумать совсем «из ряда вон», то вообще — в каком городе. Что, мать вашу, я забыл в метро, не спускался годами и нечего было начинать! Обохожу станцию несколько раз — ни единой подсказки. И даже чёртовых камер слежения нет! Вывод — это неправильное метро. Похоже, единственный выход — ждать утра или топать по рельсам до следующей станции. Должен же здесь быть путевой обходчик, ночной дежурный, хоть кто-нибудь. Подхожу к краю платформы, смотрю вниз. Высоковато. Интересно, а рельсы сейчас под напряжением? Логически — не должны, но если верить логике, то и меня здесь тоже быть не должно. Тоннель бесконечно длинный и тёмный. Сколько мне по нему топать? Холод. Сырость. Вонь. Грязь. Самое то для дорогих ботинок. Нужно было оставаться на станции, здравомыслящий человек так и поступил бы, но в моём случае о здравомыслии речь не идёт, конечно. Что это был за звук?.. Не подумайте, что я трус, обернулся бы, но и так знаю, что увижу — жёлтые огни приближающегося состава. Мать вашу! Откуда он взялся?! Я что, в дурацком кино?! Ситуация к шуткам не располагает совершенно — с диким рёвом на меня летит многотонное чудовище. Подчиняясь жуткому сценарию, что есть духу бросаюсь в противоположную сторону от надвигающийся смерти — дальше в тоннель. Только когда лёгкие перестают справляться, понимаю, насколько сильно сглупил, уйдя с платформы. Облокотившись на край чугунного тюбинга, отчетливо слышу, как огни нагоняют меня, а бежать нет больше сил. Наощупь нахожу небольшое углубление в стенах тоннеля и вжимаюсь, пластаюсь, зажмуриваюсь и не дышу. Сейчас бы молитва пригодилась, но я ни одной не знаю. Господи, если ты есть, спаси меня! Поезд с диким рёвом проносится мимо на полной скорости. Это настолько страшно и близко, каждым волоском чувствую раскалённый металл состава. Жив. Так. Надо в срочном порядке выбираться, ещё один такой фокус мне не по силам. Зрение, видимо, привыкшее к темноте или обострившееся от огромного количества адреналина, разбирает в стене напротив старую ржавую дверь, за которой, скорее всего, техническое помещение. Сил, чтобы вернуться к платформе, не осталось, а паника и страх вновь встретиться с поездом толкают меня туда. Смахнув капли пота, градом выступившие на лбу, хватаюсь за ручку. С натужным скрипом ржавых петель дверь, не спеша, открывается. Передо мной небольшой, узкий коридор, освещенный единственной тусклой лампочкой, уныло свисающей с потолка. Шаг. Пол неожиданно чистый, выложен квадратной плиткой темно-красного цвета. Ну прямо дорожка из жёлтого кирпича. Брр… Впереди несколько совершенно не освещенных ответвлений, из которых доносятся монотонные металлические звуки, будто кто-то с одинаковым интервалом времени открывает и закрывает старую ржавую калитку. Ой, не хочется мне в эту зияющую пустоту идти. В тоннеле снова громыхает состав, напоминая, как страшно было стоять в полуметре от несущейся на полном ходу громадины. Дверь за спиной хлопает, следом защёлкивается старый замок. Дергаю ручку — намертво. Похоже, выбора не остаётся. Через несколько метров свет совсем перестаёт помогать — сплошная темень, а жуткие звуки громче. Прислушавшись, понимаю, что это не скрип, а скорее скрежет, и фоном какой-то вибрирующий рокот или урчание. Впереди определённо кто-то есть, и почему-то мне кажется, что это не ремонтник и не сторож. Вообще не человек… Движение. Улавливаю колебания воздуха, хотя здесь его не так уж и много. Шуршит что-то справа в темноте коридора. И без того раскалённые до предела нервы кажется сейчас зазвенят и порвутся, как тонкие нити. Хочу вернуться назад к двери, где есть хоть какое-то освещение, но ноги, словно ватные, подгибаются, потому что отчётливо понимаю — рядом кто-то есть. Хрипло дышит в паре метров. Тяжёлый воздух перестаёт попадать в лёгкие — замираю, боясь вдохнуть. Зажмурившись, прислоняюсь к ближайшей стене, больше всего на свете желая слиться с ней, чтобы выползшее из темноты нечто, не заметило меня и прошло мимо. Пальцы дрожат, скользят по холодной, облицованной плиткой стене. Чувствую, как что-то большое и горячее прижимается к моим ногам. Рокот громче. У самого уха. Что бы это ни было, оно рядом… Оно очень близко… Делаю скупой вдох и бросаюсь вперёд в глупой попытке оттолкнуть это от себя и сбежать. В нос ударяет резкий запах нашатырного спирта. Распахиваю глаза, жадно хватаю воздух, выныривая из кромешной тьмы, и вижу перед собой Куросаки. Падаю уже на подушки. Дома. — Жив? — спрашивает и убирает вату с нашатырём от моего лица. Слабо киваю ему в ответ, наслаждаясь тем, как расслабляются мышцы, и отступает паническая атака. Никогда ещё не был так рад его видеть. Чёртовы кошмары! С каждым разом становятся всё реальнее и заводят меня всё глубже. Что будет, когда никого не окажется рядом, чтобы разбудить меня? Боль в плече быстро напоминает о том, что я недавно с ним сотворил. Хочу оценить масштабы бедствия, но оно туго и качественно перебинтовано. Хм, не зря он в медицинском учится. — Я перевязал, но шить все-таки придется, — поясняет, замечая мой взгляд. — Спасибо за невъебенную заботу, — бурчу в ответ, но лучше бы язык прикусил. Дерьмо по-прежнему льётся, хотя я совершенно точно не хочу хамить ему. — Сигарету дай. Он отталкивается от спинки кровати и, прижимаясь, перегибается через меня, чтобы зацепить с тумбочки пачку и зажигалку. Я бы и сам мог, чувствую себя вполне сносно, но отказать себе в маленьких приятностях его заботы выше моих сил. Вытаскивает одну сигарету и даже прикуривает перед тем, как протянуть мне. М-м-м, это так мило и так мне нравится, но я скорее умру, чем скажу ему об этом. Никотин попадает в кровь — блаженство. — Тебя кошмары мучают. А то я, блять, не заметил. Делаю новую глубокую затяжку, игнорируя его реплику. Уверен, он видел всё, пока касался меня. — Когда ты в последний раз ел? Дьявол! Ну почему он не может помолчать, дать спокойно покурить. Резко поднимаюсь и с силой вдавливаю наполовину не докуренную сигарету в дно пустой пепельницы. Прожигаю его пошёл-ты-нахуй взглядом, но на него это никогда особо не действовало. Пора пускать в ход тяжёлую артиллерию. — Не припомню, когда это ты стал моей мамочкой?! — Может быть, уже прекратишь вести себя как мудак?! Я пытаюсь тебе помочь! Нет, вы видели, каков герой?! Просто самурай для девы в беде! Только, сдаётся мне, мало я на бабу похож. — Всё что мне нужно, это чтобы ты отъебался от меня! Он вскакивает с кровати и надевает первую попавшуюся под руку футболку. Мою. — Чтобы в приступе идиотизма ты опять располосовал себя и истёк кровью?! А это уже настоящий психиатр. На кого он там учится, я забыл? Ладно, ругаться и орать друг на друга мы до потери сознания можем, я хочу знать другое. Почему он вернулся? Почему остался? Почему с таким ослиным упрямством терпит и пропускает мимо ушей всё то дерьмо, что бесконечным потоком льётся из меня? — Давай на чистоту, Куросаки?! Почему ты здесь? Зачем остался? Нас ничего больше не связывает! Ты свободен! Пиздуй на все четыре стороны! Он смотрит на меня как-то странно и вместо ожидаемой колкости в ответ выдает совершенно серьёзно, аж зубы сводит от такой прямоты. — Просто… я думаю, что должен быть рядом. — Должен?! — хах… А, ну да. Он должен. Я совсем забыл, что он считает себя обязанным помогать всем обездоленным и потерпевшим. Бесит, как же бесит! Это «должен» срывает мне последние тормоза, злость просто через край хлещет. Должен! Знал бы ты, твою мать, как я жажду услышать совсем другое слово. Четыре гребаные буквы! И как я ненавижу себя за то, что так сильно этого хочу! — Засунь в жопу своё «должен»! Мне не нужна нянька! Не нужна твоя чёртова жалость! Он набирает воздуха в грудь. Зрачки темнеют и расширяются. Довёл. Сейчас грянет. Бля, ещё одно «должен», и я ударю его. Ударю, и плевать, что после этого он скорее всего снова потеряет контроль и уже точно доберётся до моей крови. — Да кому ты нужен, чтоб тебя жалеть! — орёт он и в кипящем бешенством взгляде действительно нет ни капли жалости или хотя бы сострадания. — Ты сам с этим прекрасно справляешься! Тыкает пальцем в перебинтованное плечо, аккурат попадая в самый глубокий порез, едва сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли. Вот это неожиданно, хотя чего удивляться, он единственный кто мог бы понять, почему я в отчаяние. Почему хочу избавиться от знака, который столько лет носил с гордостью. Почему хочу смыть его кровью. — Тогда зачем?! — мой вопрос скорее похож на выкрик вконец доведённой истерички, но мне плевать, пусть скажет. — Потому что хочу!.. — его голос резко обрывается, он понял, что в запале ляпнул лишнего, но всё, что мне нужно, я уже услышал. Может быть, между нами больше нет кровной связи и мы не можем считывать друг друга, как раньше, но притяжение несомненно осталось. Я уверен в этом, потому что вижу, как он на меня смотрит сейчас. Как тяжело вздымается его грудь, как взгляд впивается и оглаживает всё моё тело, каждую мышцу, как пальцы дрожат в непреодолимом желании прикоснуться. Я знаю это, потому что сам смотрю на него точно так же. Мы до сих пор не набросились друг на друга только потому, что оба знаем — он потеряет контроль. Это бесит меня до крайности, но взглянем правде в глаза — без пантеры я совершенно беззащитен. Вряд ли у меня получится остановить его вовремя. Но как же хочется, чёрт!.. Ценой боли и даже жизни. Только его. Он делает глубокий вдох, сжимает кулаки. Пытается успокоиться и заставить расшалившийся пульс биться ровно. Мне тоже не помешало бы. — А ты чего хочешь? — слышно, как подрагивает его голос, но он уверен и сдержан. Быстро с собой справился, и это лишний раз заставляет меня убедиться в его силе. Как же я люблю её, дьявол, как я его люблю! — Я хочу, чтобы ты остался… — слова не вылетают сами, я говорю осмысленно и совершенно серьёзно. Мог бы выёбываться дальше, но знаю, если сейчас снова пошлю его, он действительно уйдёт. Похоже, мы наконец дошли до точки кипения. И если мне суждено сгореть в аду или сгинуть в собственных кошмарах, то я заберу его с собой, тем более он так упрямо рвётся следом. — И-и-и? — от былого несколько секунд назад накала не остаётся и следа, он довольно улыбается, словно читая мои мысли, а может, и правда читая, чёртов маленький шантажист. — И поехали уже накладывать твои швы, — обречённо соглашаюсь, а сам готов хоть на пластику, лишь бы он был доволен и смотрел на меня так… как сейчас. Всегда смотрел так. — ТВОИ швы! — усмехается и выходит в из комнаты, подхватывая со столика у входа ключи от «maserati».After the storm
25 июля 2018 г. в 23:00
Из ран, пятная белоснежный кафель, капает тёмная кровь вперемешку с чернилами. Всегда возбуждающие запах и цвет сейчас не вызывают ровным счётом ничего. Больно, наверное, но мне так паршиво, что физической боли не чувствую. Интересно, если не наложить повязку, за сколько часов истеку кровью? Ещё один надрез. Бритва острая, кожа расходится легко и ровно, а крови всё больше. Уже не капает — течёт.
Шаги. Рука дергается, бритва выскальзывает из пальцев, оставляя на плече кривую полосу, и падает на пол. Я что, испугался? Чёрт, да! Неужели всё ещё сплю? Или окончательно сошёл с ума, потому что с замиранием сердца жду, что сейчас в дверном проеме покажется она. Уже вижу приближающуюся тень. Она с плотоядным оскалом. Пришла на запах моей крови. Пришла за мной…
Через пару секунд в дверях появляется всего лишь Куросаки. Какое облегчение. Какое… Так, стоп! Он что, так и не убрался из моей квартиры? Из моей жизни! Судя по тому, что он полуголый и заспанный, он всё это время был здесь, а я не слышал. Не почувствовал. Ещё одно настырное напоминание о моей беспомощности.
Видит меня, и глаза открываются на пол-лица. Смотрит на кровь и такой ужас на роже, словно я себе вены вскрыл или сразу горло. Вот идиот! С уже приличной лужицы крови на полу переводит взгляд на изрезанное плечо. Я смотрю в его глаза и едва сдерживаюсь, чтобы не заржать, потому что наблюдать за борьбой эмоций на его лице очень забавно. Первый — положительный Куросаки — в недоумении, испуган и готов броситься мне на помощь, закрыть собственным телом от всех невзгод, а второй — менее правильный — не может оторвать глаз от разводов крови на коже и уже облизывает губы, готовый вцепиться в моё плечо зубами. Не знаю, который из них мне нравится больше, и то, что меня определённо бесит его настырность, совершенно не отменяет того факта, что я чёртовски, просто до одури рад ему. Не ушёл. Не один. Ещё не один. Она ещё не добралась до меня.
— Что ты, чёрт возьми, творишь?!
Первый — правильный — Куросаки берёт верх над кровожадным вампиром, ну кто бы сомневался, я даже немного разочарован. Он орёт на меня, простреливает злым взглядом измученного строгого папаши, чьё неразумное дитятко снова учудило очередной пиздец. Я больше не могу сдерживаться и начинаю хихикать, на что он лишь сжимает зубы, срывает с вешалки полотенце, бросает мне в лицо — мол, зажми рану, дебил, а сам отправляется за аптечкой. Бормочет что-то про кретинов и мудаков и про собственное невъебенное везение, а мне как бальзам на сердце. Прижимаю полотенце к плечу, ткань сразу же становится алой и влажной от крови, и не могу прекратить веселиться, заливаюсь всё громче, глядя, как он тащит антисептик и бинты, прожигая меня гневным взглядом. Я, может, и не собирался всерьёз вены резать, хотя по ощущениям был очень близок к этому, но стоило ему только появиться — отпустило сразу. Ещё бы перестать хихикать, но, видимо, это какая-то обратная реакция на мой внутренний ангст.
— Ну и чё ты ржёшь?! — садится на колени рядом со мной, старательно избегая алой лужи на полу, и пытается отодрать насквозь промокшее полотенце от моего плеча. — Идиота кусок, а до лопатки как собирался достать?!
Мотаю головой, уже задыхаясь от смеха — понятия не имею как, не думал, я вообще не особо задумывался над тем, чего творил несколько минут назад. В моей башке ебаный ад, и я пытался исправить это. Подпорченная шкурка — фигня, боль — фигня, но вот то, что в голове… Проклятые воспоминания ничем не вытравить. Не могу смотреть на неё и не жалеть себя. Её больше нет — моей силы и проклятья. И носить этот знак я больше не имею права.
Он аккуратно прижимает мою руку и начинает обрабатывать порезы. Кровь шипит, превращается в алую пену, и тут до меня наконец доходит боль.
— Блять! Как жжётся! — дёргаюсь, пытаясь отодвинуться, но он легко удерживает меня.
— Сиди спокойно! — рычит в ответ и не даёт двигаться. — Сам виноват. Это ж… блин, вот тут зашивать надо.
— Да нихуя! — протестую. — Не поеду никуда! Устал. Забинтуй потуже, само заживет.
Так, наверное, вздыхают вусмерть загнанные мулы на ферме. Обреченно и с явным раздражением.
— Я что тебе нянька! Личная медсестричка?! — всё больше распаляется он, а движения по-прежнему аккуратные и точные. — Придурок! Одни проблемы от тебя! Ведёшь себя как…
— Мудак?! — подсказываю я.
— Да! — соглашается на автомате, спохватывается и мстительно вжимает пропитанную антисептиком вату поглубже в рану.
— Больно! — ору и снова пытаюсь выдернуть руку. Уже не смешно. Но как же приятно — он здесь, возится со мной, но не сюсюкает и не жалеет.
— Больно, — передразнивает противным пропитанным сарказмом голосом, — пожалеть тебя, маленький?! Плечико бо-бо?! — Дует на шипящий пеной порез. — У собачки боли…
Ну всё, не могу больше. Он так восхитителен, так возмущён и зол — мой! Здоровой рукой хватаю за подбородок, тяну на себя и впиваюсь в его губы, врываюсь в рот языком — о, да! Есть связь или нет, я по-прежнему безумно хочу его. Он с готовностью отвечает, кусает мои губы, язык — медный привкус наполняет рот, с ума сводит. Отрывается и переходит на шею, оставляя яркие метки; это так приятно, так остро, что не замечаю, как спускается ниже и уже совсем не игриво прихватывает плечо. Не ласка больше, не страсть даже — он слизывает кровь. На этом веселье мгновенно заканчивается. Пытаюсь оттащить его от себя. Вижу, как расширяются зрачки, как раздуваются ноздри, как язык с нажимом проходится по порезам, а зубы норовят впиться в плоть. Это меня кровь больше не волнует, а он по-прежнему зависим от неё. И очень, о-о-очень голоден.
Чёрт, совсем ничего приятного нет, когда от тебя пытаются отхватить кусок. Это адски больно! От проснувшегося было возбуждения не остаётся и следа, никакого кайфа от звериных укусов, даже странно, что я раньше пёрся от этого. Нет, пожестче я люблю, но не когда тебя пытаются заживо сожрать. Израненная рука начинает неметь и сил у меня чуть больше, чем у младенца. Его глаза уже полностью чёрные смотрят куда-то сквозь меня, думаю, он меня даже не слышит. Так недолго и ужином стать, если сейчас же что-нибудь не придумаю. Только что? Отпора я дать не могу, остаётся только трепыхаться, словно полудохлая рыбёшка на крючке.
— Куросаки, мать твою, очнись! — встряхиваю его, что есть силы впиваясь здоровой рукой в затылок, пытаясь оттащить за волосы.
Он резко отстраняется, отпускает меня и в ужасе от самого себя отползает в сторону, конечно же, вляпываясь ладонями в лужу крови на полу. Из плеча у меня снова течёт. Он вдыхает запах свеженького и снова теряется: броситься на меня или бежать. Губы в крови, а взгляд настолько зашуганный и стеклянный, что я забываю о собственной боли, хватаю свежее полотенце с полки и снова зажимаю растравленные его зубами раны, уже использованное пинаю по полу, пытаясь собрать кровь, но только больше размазываю. Ичиго вжимается лопатками в стену, стараясь не смотреть… никуда — здесь всё уже в крови. Сопротивляться собственным инстинктам чертовски сложно, мне ли не знать. Я должен помочь ему, но как заставить прийти в себя? Дьявол, как же мне не хватает пантеры сейчас! Что делать?! Ещё пара минут, и он сдастся, а я превращусь в пожёванную отбивную. А-а-а, к чёрту! Я не настолько беспомощный! Между нами нет кровной связи, но что-то же есть?! То глупое чувство, в которое я никогда не верил. Должна же и от него быть польза!
Быстро заматываю повисшую плетью руку в полотенце, в несколько слоёв, чтобы крови было видно как можно меньше. Хватаю с полки первый попавшийся флакончик и выливаю на себя — бальзам после бритья — отлично: резкий, густой запах, Куросаки всегда говорил, что воняет он отвратительно. Добираюсь до него, совсем неуверенный, что моя близость не сорвёт ему тормоза окончательно и, собрав всё имеющееся самообладание, зову. Требую.
— Куросаки, смотри на меня! — взгляд расфокусированный, но ещё не безумный. На краю. Вот-вот сорвётся. — Не смей!
Никакого эффекта, крики и грубость лишь раззадоривают зверя внутри, Ичиго же проваливается всё глубже, а я, кажется, уже на всё готов, только бы он опомнился. Чёрта с два я позволю ему себя сожрать! Просто нужно тактику сменить. Протягиваю руку и осторожно касаюсь пальцами его щеки, вкладывая в прикосновение всю нежность, на которую способен. Прошу.
— Ичи, — зову тихо, склоняясь ниже, почти шепчу ему в губы, наплевав на опасность. — Ичи, мальчик мой, ты нужен мне. Слышишь? Ты очень мне нужен! Сейчас…
Он вдыхает глубоко и резко, цепляется за меня как за спасательный круг. Якорь, который так необходим ему сейчас. А я, отчаянно пытаясь скрыть дрожь в голосе, продолжаю шептать глупости, всё что в голову придёт, не разбирая собственных слов и не отпуская его.
Иди, иди ко мне. Не оставляй меня.
Знаю, он не услышит, но… Взгляд его теплеет, зрачки постепенно приходят в норму, дыхание выравнивается.
— Как от тебя воняет…
Слава… Бля-я-я. Меня ведёт, заваливаюсь на бок, голова безумно кружится и белый туман в глазах. Потеря крови и нервозность не прошли бесследно. Отключусь сейчас.