Intimate feelings

      Вести машину ночью, измученному кошмарами и жутким головокружением от потери крови, то ещё удовольствие, но и пустить за руль рыжего «гонщика» я тоже не могу — всё ещё очень хорошо, прямо-таки в красках помню, как он покалечил мою тачку и меня заодно. Надо было такси вызвать. Три раза чуть сознание не потерял, пока доехали. Куросаки, конечно, ничего не заметил или сделал вид, потому что я всю дорогу язвил и плевался ядом по любому поводу, без жалости проходясь по его замашкам курицы-наседки. Не знаю, почему он мне до сих пор не врезал, но рад этому, потому что тогда я точно отключусь, даже не пытаясь защититься. И в то же время это бесит до крайности — его жалость к убогому мне. Не говоря ни слова, ничего не делая, просто находясь рядом, он вызывает у меня желания от врезать до расцеловать, и как не пытаюсь, не могу с ними справиться. Хочется, чтобы обнимал меня, ласкал и гладил как котёнка, дарил свою нежность и тепло, и в тоже время все эти розовые сопли выводят из себя, потому что не должен я хотеть ничего подобного. Пока была зависимость и жажда, любые даже самые глупые желания объяснялись легко — кровь… кровь знает всё. Не нужно напрягаться, анализировать, любые поступки и слабости оправданы инстинктом, а теперь каждое действие нужно обдумывать и отвечать за его последствия. Не кровь и не зависимость как магнитом тянет меня к нему, вызывая дикое желание прижать к себе, ластиться, лепетать милые глупости, как влюбленая школьница, и теперь мне не на что свалить это безумство. Это я! Хочу его, убью за него, ради него или отдам свою жизнь — не важно. И приходится из последних сил стискивать зубы, душить желание в себе, заталкивая поглубже, чтобы ничем не выдать своей слабости перед ним, выдавать одну ядовитую колкость за другой, лишь бы он ничего не заметил. Раньше у меня не было слабостей, все глупости о любви, чести и дружбе ещё в колыбели задушила моя собственная мать, так откуда они взялись, чёрт побери?! И сколько ещё я смогу им сопротивляться? Должен был выгнать его, настоять, разрубить, но вот он ничего не знает про ад внутри меня, сидит рядом и смотрит в окно на спящий город, а я на него. Всегда только на него. Мне бы ненавидеть его за это, да только… сил нет.       Дежурный врач в травмпункте абсолютный неумеха в сравнении с любым санитаром в Сейрейтее, но я сцепив зубы терплю, пока он закончит ковыряться в моём плече и оставит уродливый шов. Бля, смотреть боюсь, надо было слушать Куросаки и ехать в адскую конторку, там такие умельцы, что и следа не осталось бы, но я, как последний мудак, из вредности попёрся в обычный человеческий госпиталь. Простой смертный, хули… Фу, как отстойно звучит, никогда не привыкну! Теперь мучаюсь от дергающей боли и злости на самого себя в первую очередь и на Куросаки, конечно, который великодушно промолчал вместо того, чтобы дать мне оплеуху и заставить ехать в Сейрейтей. Иногда мне кажется, что его забавляет мое глупое упрямство и желание сделать всё наперекор, если бы я не знал, что сам он точно такой же, но не сегодня, быть может, он тоже устал, выдохся сопротивляться моему мудачизму, а может, без шёпота крови я ему просто не интересен — подлатали кое-как жив и ладно — простой смертный же. Сейчас он спокоен и равнодушен, ни капли совсем недавнего запала в глазах, а я из кожи вон лезть готов, чтобы привлечь его внимание, быть нужным ему хоть для чего-нибудь.       Она гложет его. Жажда. Вижу, как подрагивают пальцы, дёргается уголок рта, какие взгляды он украдкой бросает на перебинтованное плечо, как боится вдохнуть глубже, отодвигается подальше, чтобы не задеть ненароком. — Когда ты в последний раз ел?! — забавно, точно такой же вопрос он сам задавал мне часом ранее, только подтекст у моего совершенно иной.       Он вздрагивает, подпрыгивает на сиденье, не ожидал вот так в лоб, но я давно понял, что добиться желаемого от него можно только внезапностью. Пару секунд ошарашенно смотрит на меня и снова отворачивается к окну, неопределённо пожимая плечами. — Не хочу.       Вот же! Прибить готов! Чего-чего, а врать этот мальчишка никогда не научится. Да мне и насрать бы, но не даёт покоя нездоровый блеск в его глазах, вспыхнувший при виде моей крови, было в них что-то… не просто безумное. Страшное. И в кабинет, пока меня зашивали, ни ногой. Очевидно же, его даже цвет и запах с ума сводит, не говоря уж о вкусе. Что такое жажда мы оба не понаслышке знаем, но одно дело — жажда инициированных — постоянная потребность отдавать и получать, она контролю не поддаётся, но и распространяется только на с тобою связанного, и совсем другое — животный голод, загорающийся в глазах при виде крови. Это не связь и не зависимость, не потребность даже. Нечто иное, неназванное — тёмная сущность, живущая внутри; пока ты кормишь её, чётко отмеряешь дозу и контролируешь, она даёт тебе силу, но стоит чуть ослабить контроль — наброситься зверем, в клочья разорвёт сознание и окунёт в кровавое марево. Как-то я уже видел его таким… Больше не хочется и не потому, что теперь я банально не смогу защититься, просто смотреть, как он горит в этом адском пламени, как чёрный дым снедает его прекрасный свет… невыносимо. — Да ну?! — фыркаю, его «не хочу» я на собственной шкуре ощутил всего какой-то час назад.       Поджимает губы и упрямо молчит. Продолжаю буравить его насмешливым взглядом — всегда действует безотказно. — Мне не нужно! — наконец поворачивается ко мне лицом, упрямо выпятив подбородок.       Резко жму на тормоз, машину чуть заносит, но от усталости я плёлся с черепашьей скоростью, поэтому по инерции нас просто несильно кидает вперед, но это не мешает боли в очередной раз безжалостно укусить меня. Чёрт! Как же бесит его упрямство! — Ты че творишь?! — возмущается он, а я, совладав наконец с болью в плече, практически на месте разворачиваю своего «чёрного зверя». Не хочет по-хорошему — отлично, значит сделаем, как я привык. Только бы сил хватило в позорный обморок не шлёпнуться.       Огни «Фантазии» ничуть не изменились с моего последнего посещения. Душный полумрак и зубодробильная музыка на танцполе, приглушенный красный свет бара, лестница в vip-зону, блики до блеска натертых металлических перил, непроглядная тонировка стеклянного балкона, алкоголь рекой и, конечно же, полуголые тела. Везде. Мне всегда нравилась такая атмосфера, я кайфовал, находясь в туманной полутьме среди безликих разгорячённых тел, где никому не важно кто ты и откуда, где важны только желание и наслаждение. Вроде всё как раньше. Тот же бит, те же сверкающие огни… Только кайфа нет. Совсем. Не различаю энергетики людей, не вижу ни одного цвета, просто месиво из тел, которое давит, медленно поглощает, засасывает в своё нутро, тщательно пережёвывает и выплёвывает обглоданный иссохший манекен. И так каждый раз. От заката до рассвета.       И пяти минут не проходит, как голова начинает трещать, словно изломанное радио, от запаха алкогольных паров и пота начинает мутить, частые вспышки стробоскопа до слёз раздражают глаза, а снующие туда-сюда люди действуют на нервы, вызывая желание бежать, вырваться побыстрее наружу, на воздух. Превозмогая чудовищное головокружение, я упрямо тащу Куросаки в толпу; и как же бесит, что следует он за мной без возражений, неужели не видит, как мне тошно и погано. Я хочу домой, остаться с ним вдвоём в тишине, и ничто не мешает вроде, кроме собственного упрямства! Всегда так было, но сейчас это чувство особенно острое.       Мы в самом центре танцпола, а мне кажется, я на краю пропасти, один неверный шаг и рухну, но дать заднюю после того, как сам притащил его сюда, отступить — нет! Хлебнуть побольше этой мерзкой жижи в воздухе и с ослиным упрямством гнуть своё. И чего хочу добиться?! Доказать ему, что сорвётся, что не контролирует себя, или себе доказать, что именно я тот, кто контролирует? Без страховки по краю пропасти лишь бы доказать, что всё ещё что-то значу.       Хватаю под руку первую попавшуюся девчонку, прижимаю к себе, вдыхаю запах — смесь алкоголя и приторно сладких духов — отвратительно! Откровенно лапаю, лезу под короткую юбчонку — влажная липкая от пота кожа — гадость! Провожу языком по шее — соль и ничего больше. Противно. Не хочу. Скорее трахаю, чем танцую, а сам ищу Куросаки взглядом, он должен видеть. Знать, что мой мир не вокруг него вертится! И тогда всё станет как раньше? Но… он не смотрит.       Как в бреду наблюдаю, чувствую чужие липкие взгляды, облизывающие его со всех сторон. Я всегда думал, что не такой как все, мой взгляд всегда без особого интереса скользил по людям, поражаясь их одинаковости, а сейчас скрепя сердце неожиданно понимаю, что я один из них — серый мазок на серой стене. Такой же как все. Смотрю на него. Жадно. С выворачивающей наизнанку ревностью. Понимаю, что значу для него не больше, чем шлюшка, которую он обнимает сейчас. И вот он — безумный блеск его глаз, точно такой же, как когда он смотрел на меня. И сам я точно такая же шлюшка.       Всё верно, я же сам его этому научил — наслаждайся моментом, бери от жизни всё и сразу, сомневаются только слабаки. Так наслаждайся, Гримм!       Знакомые ступени. Хлопок двери. Полумрак приватной комнаты. Я падаю в кресло, они — на кровать. Он раскладывает её, словно профессионал, и это мальчишка, у которого кроме меня никого не было. Или я чего-то не знаю? Сука-ревность жалит мгновенно и уже в миллионный раз жалею, что притащил его сюда и ещё больше, что последовал за ними в комнату. Просчитался!       Касание губ, языком по шее… Стон.       Раньше мне нравилось смотреть: с кем бы он ни был, я знал, что он принадлежит мне, стоит лишь пальцами щёлкнуть… А кому принадлежу я, вот о чём стоило бы задуматься.       Я близко. Вижу его почерневшие глаза. Он возбуждён. Сильно. Но хочет он не её. И увы, не меня. Он жаждет крови! Я знаю, каково это — почувствовать пульсацию, ворваться в чужой разум, попробовать на вкус, присвоить себе. Жажда… Жажда с ума сводит. Его — крови! А моя?..       Укус… Крик. Влажные звуки. Трение кожи. Тяжёлое дыхание. Единые движения их тел.       Мне плохо. Не могу смотреть, как она бьётся под ним. Она ничего не значит. Всего лишь ужин. Ужин, который я сам ему навязал, но… запах, звуки… слишком ярко, натурально и правдиво. Глаза видят то, что видят, и никакое знание этого не изменит. Как мог он смотреть на меня, на это, а потом улыбаться? Чувствовать запах чужой крови на моей коже и касаться меня? Невыносимо!.. Невыносимо видеть его взгляд, скользящий по ней, отмечающий каждую бьющуюся венку, и потом точно такой же ощущать на себе.       Головокружение сильнее. Тошнота у самого горла. Такой же, как она. Я такой же, как она. Просто ужин…       Грохот… С таким спинка кровати ударяется о стену. Каждый удар эхом по квартире.       Я слышу, как она стонет. Наслаждается каждым моментом. Ей плевать, что я слышу, ей плевать даже, если я буду смотреть.       Снова заперт. В темноте. На холодном полу. Из своей комнаты я сбегал пару раз, с тех пор она запирает меня в ванной. Здесь окон нет.       Что шестилетний ребёнок может знать о сексе? Я знаю многое, частенько слушаю её концерты. В ней порнодива умерла. Иногда она заставляет меня смотреть. Первый раз я сознание потерял, во второй… даже маленький мальчик всегда остаётся мальчиком, устроено всё так же как у взрослых.       Умываюсь ледяной водой, мурашки расползаются по телу. В зеркале отражается ребёнок, но это я. У ребёнка такой тьмы в глазах быть не может. Её взгляд. Её яд в венах.       Теперь кричит он. Надрывно и вовсе не от страсти. Так орут те, кого жрут заживо. Хех, так и есть, я посмеялся бы, да только шестилетнему мне всё ещё страшно. Сейчас… Глухой стук сваленного на пол тела. Тихий скрип двери. А теперь самое страшное — её шаги и звук, с которым она волочёт тело за собой. Представляю, как она тащит его за волосы, впиваясь идеальными ногтями в плоть. Легко, без усилий.       Щёлкает замок. Я подбираюсь, отступаю к стене. Уже чувствую знакомый запах. Мертвеца… Открывается дверь. Загорается свет. Как я и представлял, она держит его за волосы. Пальцы в крови. Рот тоже. Глаза горят алой тьмой. Жмусь лопатками к холодной стене, сейчас бы способность просочиться сквозь или просто исчезнуть.       Она улыбается хищно и жутко, облизывает испачканные губы, убеждается, что я смотрю, что мне некуда бежать. Лёгким движением швыряет труп к моим ногам, словно он ничего не весит. Изуродованное тело. Глотка разорвана и одного глаза нет. То, что совсем недавно было лицом искажено ужасом. Живот распорот, и если я загляну, то смогу увидеть внутренности. Кровь выливается на светлый кафель и окрашивает плитку в красный, всё ближе подбирается к моим ногам. Встаю на носочки, жмусь к стене, пятиться некуда. Запах мочи и крови забивает нос, лезет в глотку, живот сводит, ещё немного и меня стошнит. Голова безумно кружится. Крепко смыкаю веки, не хочу видеть. Противно! Но не страшно, я не боюсь мертвецов. А вот её боюсь.       Снова щёлкает дверной замок. До утра ещё несколько часов…       Она стонет всё громче… безумный смех, от которого волосы дыбом. В глазах темно, не вижу её, но знаю, она здесь. Во тьме, совсем рядом. Смотрит на меня.       Страшно…       Подрываюсь с кресла, жадно хватая ртом воздух, пытаясь сдержать уродливую тошноту. В ушах звенит от истошных воплей. Не могу отдышаться, воздух тяжёлый, пахнет кровью. Она кричит…       Она кричит или хрипит. Не понимаю, в голове туман. Запах крови и пота. Запах жажды… Зрение сбоит, как и сознание, зато слух отчётливо разбирает жадные глотки. В короткой тишине между стонами боли. Не вижу Тьмы, но кожей ощущаю. Продышавшись, заставляю себя вернуться в реальность, отгоняя маячащие перед глазами кошмары, но один остаётся — он сейчас сожрёт её.       Первая мысль — одёрнуть его, привести в чувства. Успокоить бушующую в нём жажду. Как всегда. Только что-то странное в воздухе. Тяжёлое и зловещее.       Ватными ногами заставляю себя сделать шаг ближе. Вижу полные ужаса глаза замученной до полусмерти девчонки. И словно не он, а я сделал это. Чувствую вкус крови во рту — прокусил губу, только боль запаздывает. Именно я сделал это, притащил его сюда из эгоизма, в жалкой попытке доказать себе, что всё ещё что-то значу.       Касаюсь его плеча — огонь обжигает и сам я словно в огне, в диком хаосе…       Он резко отрывается от её шеи, на которой клеймом горят уродливые метки, кровь густо течёт по подбородку, ничего сексуального в этом больше не вижу — дикий зверь с безумными глазами. Смотрит внимательно, словно пикой насквозь протыкает, до мурашек и первобытного ужаса. Скалится, вытирает рот ладонью и слизывает, капли не желает терять. А у меня дыхание перехватывает, его взгляд темнее ночи отчётливо говорит, что я следующий.       Пячусь, отчаянно соображая что делать, передо мной сейчас не Ичиго — и вдруг понимаю, что в клуб со мной тоже зашёл не он. И как же давно рядом со мной эта опасная, изворотливая тварь? Спектра не вижу, не улавливаю изменений энергетики, но давит так, что и восприятие не нужно. Я знаю его свет, сейчас и намёка нет даже на малейшую искорку. Сплошная Тьма, ужасней которой я никогда не видел. — Куро… — голос срывается. Не дозовусь, как не пытайся.       Доигрался с огнём — сожрёт и не подавится. Очнулся наконец — вот реальность, почище любого кошмара. Я не контролирую его больше, никогда не контролировал.       Шаг назад. Он слезает с постели. Загоняет взглядом, остается только в угол забиться, но я держу его, смотрю не отрываясь, смакуя знакомое ощущение оцепеневшей жертвы, с которой забавляется хищник, только теперь на месте жертвы я сам.       Ещё шаг. Его и мой. Сердце заполошно бьётся, разгоняясь с каждым разом, как его оскал становится шире. Лицо — сюрреалистичная маска безумия и дикой жажды, плавающие в комнате тени не сглаживают, наоборот, придают резкость и ещё большую жестокость неумолимо приближающейся смерти.       Шаг. Лопатки в дверь упираются, дрожащие пальцы нащупывают ручку за спиной — сбежать постыдно, хотя бы попытаться. Адреналин зашкаливает, но не распаляет, как раньше — парализует. — Скули-и-ишь, — мерзкий дребезжащий голос пронизывает насквозь. — Слышу, как ты скули-и-ишь…       Дёргаются остатки воли, желание оказать сопротивление и тут же гаснут под чудовищным давлением. Внутри и правда скулит, протяжно воет нечто, в отчаянии бросается на стены, как загнанная в угол мышь.       Ещё шаг, и он доберётся до меня, но от чего-то медлит. Смотрит пристально. Щурится. Впивается тёмным взглядом так глубоко, что кровь стынет. Голова сейчас лопнет — человек не в силах выдержать такое давление, не понимаю, почему я всё ещё на ногах и осознаю реальность, почему он до сих пор не размазал по стенке мои мозги. Что его держит? Чего он ждёт?       Давай! Нападай Зверь, но не надейся, что я не буду сопротивляться! Ещё как буду. До последнего вздоха. — Пошёл ты!.. — жалкая попытка на грани потери сознания, на самом краю тьмы, куда я сейчас провалюсь и, быть может, наконец успокоюсь, на этот раз получив по заслугам.       Мой светлый мальчик спускал мне слишком многое, прощал слишком часто, теперь эта безжалостная тварь, что по моей же милости заняла его место, за всё взыщет разом. И не обидно даже, есть ведь за что.       Готовлюсь к его прыжку, скован ужасом перед его безумной силой, но взглядом продолжаю провоцировать — размахивать красной тряпкой перед разъярённым быком. Плечо кровоточит снова, он с жадностью втягивает воздух.       Давай!       Бросается вперёд, но в последний момент останавливается. Замирает, словно дикий зверь перед непреодолимой преградой, смотрит прямо в глаза. Не знаю, что видит в них, я сам сейчас не разберусь, чего там больше: безумия, отчаяния, страха, а может, ярости. Вдыхает снова, а я поражаюсь той ненависти, что сейчас горит в его глазах.       В следующую секунду меня подбрасывает, толкает к противоположной стене. На секунду теряюсь в пространстве. Затылок ломит от смачного удара, зато сознание возвращается, давление ослабло, и сквозь туман в глазах вижу его силуэт, слышу глухой хлопок двери. Голова адски кружится, но много легче. Его больше нет в комнате. Ушёл. Почему? Я абсолютно уверен, что за дверь вылетел неИчиго, но почему, почему не убил меня. Не из жалости, это уж точно. Что-то остановило его.       Возвращается зрение. Тихий стон раздражает обострившийся слух. С кровати. Жива девочка. Чудом. Как и я.       Встать не могу. Каждый вдох, каждое движение даётся с огромным трудом, словно в болоте плаваю, достаю телефон и набираю номер Шихоин. Нам определённо нужна помощь.