Intimate feelings

      На диване ужасно неудобно и мало места, но мне это даже нравится, потому что приходится быть так близко. Ночью мы помирились. Просто помирились, ничего такого. «Химэ же здесь», мать её! Да и вымотаны были прилично. Но сейчас-то утро, а по утрам я очень настойчивый и нетерпеливый.       Подхватываю его под лопатки и тяну ещё ближе. Тёплый и сонный. Так и хочется откусить кусочек. Ладонью очерчиваю выступающие ключицы. М-м-м… Мурашками покрываются. Второй рукой осторожно пробираюсь в его штаны, раздеваться вчера тоже не стали — «Химэ же», словно она никогда не видела голых мужиков. Интересно, Улькиорра спит в полосатой пижаме и ночном колпаке? Такой педант, как он, может. Тихо угораю над собственной фантазией, а пальцы наконец добираются до горячего и… оу, ещё какого твёрдого.       Стоит сжать его между ногами — и тело становится податливым, подобно пластилину. Неторопливо ласкаю его, сжимаю чуть сильнее у основания, и пальцы проходятся по всей длине. Чуть больше внимания уделяю чувствительной головке, глажу нежную плоть, размазывая капельки смазки. Мне нравится ласкать его. Он мурчит, разворачивается и подаётся навстречу, утыкаясь носом мне в шею. Горячие губы проходятся по коже. Моя сладкая ягодка. Чуть приподнимаю его за подбородок и наконец целую. Его язык сразу же находит мой и скользит по нему. Медленно. Неторопливо и лениво играет. Вздрагиваю, когда прикусывает губу, тут же зализывает и мягко сминает новым поцелуем, таким же медленным и сладким, как патока.       Спускаю его джинсы чуть ниже, не замечаю, как он делает тоже самое со мной — скрип молнии, шорох ткани и дыхание сбивается, когда он касается меня. Постанываю в его рот и трусь об него, а он с явным удовольствием вылизывает меня. Кончиком языка цепляет мои губы… теплый, приоткрытый рот. Дразнит, раз за разом отступает на шаг назад, доводит своей игрой до помешательства.       Стискиваю рыжие прядки на затылке и силой тяну ближе. Хватит, не могу больше. Встречает моё желание на полпути, отвечает буквально заставляя захлебываться собой, не даёт ни глотка воздуха. До удушья и болезненной эйфории.       Низкие хрипы вместо вздохов. Цветные пятна перед глазами. Возбуждение становится болезненным. Пальцы двигаются ритмично, но недостаточно быстро, чтобы получить разрядку. Даже не дёргается, когда наваливаюсь сверху. Нависаю над ним, с наслаждением разглядывая яркий румянец на скулах и расширенные зрачки. Ладони скользят по внутренней стороне бедра, оглаживают кожу, попутно стаскивая раздражающие джинсы до колен. Предвкушаю, какой он горячий и гладкий внутри. М-м-м… Как же я хочу… Его глаза полуприкрыты и полны желания, да-а, и пусть весь мир подождёт…       Мерзкий звон, судя по всему, разбившихся чашек прерывает наше сладкое забвенье.       Ну мать же вашу! — П-простите!       Поднимаю голову, с трудом убирая язык от его шеи. Девчонка пятится, отчаянно закрывая руками покрасневшее, как переспелый помидор, лицо. — Я не хотела… — опускается на колени, чтобы собрать осколки, боясь поднять глаза. — Я сделала завтрак… — мямлит и скрывается за стойкой.       Куросаки слишком быстро приходит в себя и, конечно же, отпихивает меня в сторону, спешно натягивая штаны. — Спасибо, Химэ, мы сейчас, — благодарно отвечает ей, а мне шипит что-то невнятное и поднимается.       Опять облом! — Когда уже мне будет дозволено в собственном доме заняться сексом с собственным парнем? — недовольно бурчу и нехотя застёгиваю джинсы. Ичиго почти поднялся, но неожиданно замирает, нависая надо мной.       Да неужели?.. — Ты впервые меня так назвал, ну то есть…       От его довольной улыбки, причиной которой в кои-то веки стал я, сердце ойкает и загораются щёки — крайне непривычное для меня состояние. — Ой заткнись, — притягиваю к себе и целую, так нехитро пытаясь скрыть смущение во взгляде. Он очень жарко отвечает.       Хм, да за такие поцелуи я тебя и не так называть готов. — Поднимайся, — с явным нежеланием отрывается от меня. На кухне снова что-то звенит. — Да-да, Чип и Дейл спешат на помощь бедному «Уле».       Постебать это несомненно постельно-ласковое прозвище вчера не позволяла ситуация, но это не значит, что я забыл. — Ты злой, — давит смешок, снова коротко касается моих губ и слезает с дивана. Эх, а счастье было так близко…       Спустя двадцать минут мы, как дружная семейка, сидим за одним столом — завтрак. Всё ещё не понимаю, как я допустил это.       И что же у нас на завтрак? Травяная отрава в чашках и… каша? Ну или что-то отдалённо её напоминающее. — Что это за бурда? — спрашиваю, осторожно помешивая в тарелке странно пахнущую субстанцию, подозрительно похожую на клейстер. — Орихимэ, — впервые обращаюсь к ней по имени, но тон откровенно издевательский, — а ты точно уверена, что Улькиорра нуждается в помощи? Может, он просто… посчитал себя недостойным столь изысканных блюд и удалился по-английски?       Новоявленная хозяйка моей кухни снова прячет взгляд и полыхающее лицо. — Гриммджоу! — одёргивает меня Куросаки, хотя я вижу, как дрожат его губы от едва сдерживаемого смеха. — Спасибо, Химэ, прекрасный завтрак, — хвалит, не съев ни ложки. Подлый лицемер. — Так может, добавки, Куросаки-кун, — подливаю я масла в огонь. — Захлопнись! — цедит сквозь зубы и встаёт, чтобы забрать у всех тарелки.       Отправляет содержимое в помойку, а их — в посудомоечную машину. И пока он так удачно отвернулся, я перегибаюсь через стол поближе к притихшей кухарке и заговорчески шепчу в её заалевшее ушко: — Слушай, скажи, а Уля, он в колпаке спит?       Кажется, покраснеть сильнее просто невозможно, но насладится сим прекрасным зрелищем мне мешает звон тарелок вперемешку с угрожающим рычанием. Куросаки медленно разворачивается, расчленяя меня взглядом на мелкие кусочки.       Всё! Всё! Ухожу.       Выставляя перед собой обе ладони и с трудом сдерживая дикий ржач, ретируюсь, пока в голову ничего не прилетело. — Не обращай внимания, — слышу, как он успокаивает Орихимэ, — Гриммджоу — мудак.       Припомню это, ягодка.       Да умолкни уже!       И, как ни странно, я умолкаю.       Дальше по плану «семейный» совет. На котором, ни разу не считаясь с моим мнением, было решено, что «Химэ» пока поживёт у нас. Мои жалкие протесты пресечены на корню злобным рыжим тираном, и я снова смиренно с ним соглашаюсь. Определённо, со мной что-то не так. Любовь-морковь, я всё понимаю, но это уже слишком — я просто не могу ему возразить. Остаётся только мелко, но мстительно пакостить.       Интересно, будет ли «Химэ» готовить обед?       К сожалению, но по счастью, к спасению наших желудков, отведать ещё одной порции диковинных яств не удаётся ни мне, ни Куросаки. Обозвав тунеядцами, нас дёргает Шихоин. Всё лучше, чем провести весь день в кругу своей обновлённой «семейки», ещё никогда я так не радовался работе и летел в Сейрейтей, как на крыльях свободы, чем изрядно позабавил Куросаки.       Однако весь мой энтузиазм быстро утух. Нас пригласили по разным причинам: Куросаки снова для каких-то тестов, что ещё хотят проверить эти безумные маньяки, осталось-то только трепанацию сделать; а для меня у Шихоин дело — свеженький труп. — Наши агенты в полиции сообщили, что вроде вампир, поезжай проверь. Нечего здесь околачиваться, исследовательскому центру нужен только Куросаки, — командным тоном чеканит Йоруичи, не оставляя и шанса для возражений. — И не делай такую кислую рожу, ты всё ещё мой подчинённый.       «Не делай рожу», будто есть чему радоваться. Я что на Коломбо похож, что ли? Не люблю я трупы.

***

      Щурясь от яркого утреннего солнца, пробивающего даже глухую тонировку стекла, осматриваю окрестности — бедный район, жилой комплекс, арка во двор, снующие туда-сюда прохожие и группа особо любопытных, столпившихся недалеко от оцепления. Отличное местечко для покойника.       Паркую своего «зверя» рядом с бледными подобиями тачек местной полиции и пару минут наблюдаю за тем, как в тёмноте арки за жёлто-черной лентой бродят унылые тела блюстителей порядка — бедняги, ещё и полдень не наступил, а у них жмурик вместо завтрака. Впрочем, мой завтрак был едва ли лучше. Цепляю на нос солнечные очки и выхожу из машины — приехал, надо глянуть, что там.       Чуть приподнимаю ленту и наклоняюсь, намереваясь подойти ближе, как на плечо ложится чужая рука, не позволяя мне завершить манёвр. — Вам сюда нельзя. Это место преступления, — плечо предупредительно сжимают чьи-то пальцы.       Неохотно оборачиваюсь, передо мной какой-то молокосос в форме патрульного. Прохожусь по нему оценивающим взглядом — хиляк, без году неделя в полиции, но бдительный, только на стрёме и стоять, не удивительно, что я даже не заметил его и пролетел мимо. Уже собираюсь отмахнуться от него, как от назойливой мухи, но понимаю, что на копа не тяну совсем — в штатском, и одни мои ботинки стоят больше, чем его месячное жалование — а документов, подтверждающих мою причастность к правоохранительным органам при мне нет. Никогда не заморачивался их наличием, как агент СТУПР и вампир всегда мог пройти куда угодно. Выпрямляюсь в полный рост, разворачиваясь к патрульному всем корпусом и небрежным движением стряхиваю его руку с плеча. Медленно стягиваю очки. Он весь подбирается, готовый пресечь любое сопротивление. Пф, словно я буду руки об него марать. Сокращаю и без того небольшое расстояние между нами, впиваюсь пристальным взглядом. Его зрачки сначала расширяются, потом сужаются и замирают не в силах оторваться от моих. Замедляется дыхание.       Слушайся меня.       Мне можно куда угодно.       Вуаля! Всего делов-то. Наклоняюсь, чтобы пробраться наконец за это оцепление, как его пальцы снова сжимают моё плечо. — Если вы не подчинитесь, я буду вынужден вас арестовать. Предъявите ваши… — Джа! — его обрывает знакомый звонкий голос. — Джа, это ты? — ускоряя шаг и радостно улыбаясь, к нам спешит Арисава. Приятный сюрприз и как нельзя кстати. — Снова в строю? Что ты тут застрял, идём, — девушка тянет меня за ограждение, на ходу впихивая в руки перчатки, да, их я тоже никогда с собой не ношу.       Патрульный в недоумении остаётся стоять на месте, не пытаясь перечить старшему по званию, я же в ещё большей растерянности плетусь за Арисавой. Повезло, что она оказалась здесь, потому что внушение, чёрт возьми, не сработало. На человеке. Либо я теряю сноровку, либо… — Новый спектр? — спрашивает Арисава, оглядывая меня с головы до ног.       Пожимаю плечами и коротко киваю, не то чтобы новый, просто ни мой, ни Куросаки спектры так и не вернулись к привычным цветам, оставшись фиолетовыми. — Рада, что с тобой всё в порядке, — говорит она, хлопнув меня по плечу, рука у неё по-прежнему тяжёлая.       Слышать её слова очень странно, но неожиданно приятно. Никто никогда не говорил мне ничего подобного, даже Куроски всегда твердит, что я — мудак и жаль, что не сдох. Арисава знает меня лишь как агента СТПУР и считает неплохим парнем. Хм, может, это не так уж плохо — иметь друзей?       Мы проходим через арку во внутренний двор и на первом же фонарном столбе… бля, это слишком даже для меня, детская площадка же в паре метров, к счастью отчаянных мамаш, решивших выгулять своих любимых чад, сегодня не нашлось.       Тело пришпилено к столбу, словно бабочка в коллекции сумасшедшего энтомолога. Три стрелы. По одной в шею, грудь и живот — жуткое зрелище. Это мужчина, скорее всего местный, рядом валяется сумка и связка ключей, должно быть, доставал их подходя к дому и… не дошёл. Вампир или нет не видно, мёртв он уже часов десять, от спектра жизни не осталось ни искорки, теперь узнать можно, только установив личность и пробив по базе Сейрейтея, но я и без этого не сомневаюсь.       Чёрт возьми, посреди улицы, как бельмо на глазу, кто угодно мог быть в этом дворе вчера вечером: загулявшиеся подростки, возвращающиеся с работы жители, дворник… Очевидно, что свидетели убийцу совершенно не пугают, как очевидно и то, что это точно такие же стрелы, которыми вчера чуть было не пришпилило нас с Куросаки. М-да, дело принимает весьма неожиданный поворот. — Джа! — Арисава дёргает меня за рукав, видимо, зовёт уже не первый раз, а я не могу оторвать взгляда от искажённого бледного лица мертвеца в маленьких ранках и кровавых царапинах, наверное птицы поработали, они быстро чуют мёртвую плоть. — Джа, эй, ты в порядке? — Да, — отвечаю, кашлем маскируя хрипоту в голосе. От «в порядке» я весьма далёк, не могу отделаться от мысли, что мог бы смотреть сейчас не на незнакомца, а на Куросаки. — По вашей части? — Определённо, — киваю и разворачиваюсь — хватит, насмотрелся. — Все данные и труп — в Сейрейтей, я пришлю группу зачистки, — отдаю так и неиспользованные перчатки Арисаве и быстро удаляюсь от мерзкого зрелища. — Я всё устрою, — кивает она и спешит за мной. — Ты точно в порядке? — Да.       Больше не проронив ни слова и толком не попрощавшись с Тацуки, выхожу за оцепление и скрываюсь в машине. Арисава всё ещё озадаченно смотрит мне вслед, но, к счастью, не видит за чёрным тонированным стеклом. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня таким растерянным и напуганным, да и совсем не часто я таким бываю. Смерть никогда не производила на меня особенного впечатления, но это… словно не человека убили, а загнали редкое животное и выставили на всеобщее обозрение, как трофей. Или предупреждение? Сигнал к открытию сезона охоты.       Вызвав агентов зачистки: они и труп доставят, и все данные у полиции возьмут, и память кому необходимо тоже подправят, отправляюсь домой, в конце концов я оперативник, а не следователь. Не хочу возвращаться в Сейрейтей и делиться с Шихоин своими мыслями, пусть спецы сначала изучат тело, стрелы, что там как.       Неплохо было бы забрать Куросаки — спокойнее, когда он рядом, но решаю, что в Сейрейтее он в большей безопасности, чем со мной, тем более, сейчас.       Два промаха меньше чем за сутки — повод задуматься. Сначала на кладбище и вот теперь здесь, раньше со мной такого даже спьяну не случалось. Нужно проверить ещё раз.       Заехав на подземную стоянку, паркую машину на своём месте и выключаю двигатель. Смотрю на приборную панель — заводись — мотор молчит, как я не пыжусь. Ладно, без паники. Ещё разок.       Лифт по моему велению тоже не приехал, консьерж поздоровался, хотя абсолютно точно не должен был меня видеть, и даже дверь в собственную квартиру не открылась, пока не толкнул её рукой. Ни внушения, ни телекинеза. Да что за хуйня происходит? Я абсолютно точно чувствую силу, вижу спектры, а мой собственный отлично виден даже Арисаве, но я по-прежнему беспомощен, как котёнок. Вот теперь пора начинать паниковать.       Злой как тысяча чертей вваливаюсь в квартиру. В глаза сразу бьёт радостное августовское солнце, заливая всё пространство, в окне искрятся сбившиеся в кучку небоскребы. Пятна яркого полуденного света фантастическими кляксами расплываются по паркету и бесят меня ещё сильнее. Какого хрена подняты жалюзи?! Я не открываю днём, терпеть не могу слишком много солнца, бьющего в окна, панорама ночного города нравится мне гораздо больше. Подхожу к окну и нервно дёргаю провод управления, комната погружается в приятный полумрак — так-то лучше. Сразу спокойнее. Теперь мне нужно выпить, побыть одному и подумать. Разворачиваюсь к бару, в поле зрения попадает диван и… бля! Совсем забыл про неё.       Одному побыть? Размечтался! Завёл «семейку» — терпи! Девчонка сидит, поджав под себя ноги, и с любопытством наблюдает за мной. Настроение резко уходит в минус бесконечность. Атмосфера становится тяжёлой, как если бы всю мебель вокруг поприбивали гвоздями к полу.       Молчим. С озабоченно-хмурым видом смотрю на неё, раздумывая могу ли прямо сейчас выпроводить её вон, но Куросаки… не одобрит. О чём думает она, не могу даже предположить — спокойный внимательный взгляд, но ничего не выражающий, даже от вчерашних слёз ни следа не осталось. — С возвращением, — первой нарушает молчание она. Ну вы посмотрите, прямо радушная хозяйка. Наглюха, бля!       Всё так же хмуро кривлю губы и едва заметно киваю. Достаю сигареты, не стоять же истуканом, и закуриваю, выпуская в пространство перед собой узкую струю дыма, принцесса морщит носик, ну да, ни «Уля», ни «Куросаки-кун» не курят. — Я могу вам помочь, — выдаёт ни с того ни сего. Смотрю на неё с полным непониманием. — Снять напряжение, — продолжает, не моргнув и глазом.       Ч… Чё-о?! Едва не давлюсь дымом. Чё снять?! Напр… пф! А как же «Уля»? А как же «Куросаки-кун»?! Вот прошмандовка! — Давайте руку, — и протягивает мне две свои.       Что прямо здесь, что ли?! Отступаю на шаг — я не такой доступный! И готов пинка себе дать за эту мысль, ещё месяц назад я не раздумывал бы, не то чтобы так хочу её трахнуть, но доказать Куросаки, что она обычная продажная девка… ну пообижается он на меня, ну вмажет пару раз, зато вся любоффь к этой разом выветрится из его рыжей башки. И чего же я медлю? Я ж даже не виноват — она сама предлагает. Ну? Гриммджоу, где твой былой запал?       Замер, как дебил, и не могу пошевелиться, таращусь на неё, не злюсь даже толком от ахуения. Она же поднимается с дивана и подходит ближе, тянет ко мне загребущие ручонки.       Эй-эй, живым не… Не успеваю ничего предпринять, как уже хватает за руку и тянет на себя. Да какого хрена?! Усаживает на диван. Приехали! Да пусти ты, если уж делать это, то инициатором должен быть я, а не какая-то подстилка перепончатокрылой крысы! — Лучше? — тихо спрашивает, массируя мою ладонь и совсем невесомо поглаживая.       Открываю рот, но забываю, что хотел сказать, наверняка какую-нибудь гнусность, однако голова становится вдруг совершенно пустой, а по телу разливается приятное тепло. И тут до меня наконец доходит — это же рэйки, мать её. — У вас спектр прям в трещинку, — подтверждает мою догадку. Её пальцы переползают на запястья, гладят взбухшие от напряжения вены, разливая по ним невидимое тепло.       Неужели я так плохо выгляжу, что она посчитала своим долгом срочно «снять напряжение»? Надо оттолкнуть её, не нужна мне помощь! Тем более от неё! Ладно, ещё только чуть-чуть, самую малость… так приятно, вся взвинченность и злость медленно растворяются, страх и отчаяние, которые бурлили внутри последний час, исчезают как по волшебству. Всё напряжение уходит, и мне уже не хочется послать всех нахуй, разъебать что-нибудь тяжёлое, а потом напиться до беспамятства. Её мягкая энергетика проникает внутрь меня и растекается по телу, заполняя пробелы и пустоты, восстанавливает разрывы, легко и ласково расчищает заторы, распутывает узлы и убирает баррикады, чтобы моя собственная энергия вновь текла ровно и неспешно в такт дыханию и ритму сердца. Простым прикосновением она дарит абсолютное спокойствие и умиротворение. За пару минут мне не то что лучше, мне становится ахуительно. Проблемы и вопросы никуда не исчезают, но уже не кажутся концом вселенной, я собран, спокоен и готов решать их, вместо того, чтобы злиться, винить всех и каждого и жалеть себя. Чёрт, никогда не признаюсь в этом, но сила рэйки просто потрясающая и сейчас очень вовремя. Надо бы сказать «спасибо», но… — Ты, — она не понимает, — зови на «ты», — поясняю. — Тебе лучше?       Могу лишь сдержанно кивнуть. Она приподнимает уголки губ в едва заметном намёке на улыбку и слегка краснеет. Ну что за ангел? Умильно-то как… Так стоп! Блять!.. Блять-блять-блять! Хватит! Ведьма!       Высвобождаюсь из её рук, получается резковато. Пофиг, ещё немного таких процедур и я начну мурчать, ластиться и просить почесать за ушком. Никогда! Достаточно того, что таким меня видит Куросаки. Иногда. Нечасто. Очень редко!       Выпить всё же надо. Не раздумывая, воплощаю своё желание в жизнь. Наливаю в стакан виски на два пальца, немного подумав наполняю ещё один и протягиваю ей. Как ни странно, берёт. Пьём. Я — быстрыми жадными глотками, она — едва пригубив. Молчим. Совершенно не знаю о чём с ней говорить. Да и вообще, что я должен её развлекать, что ли? Она мне не слабо сейчас помогла, но я же не просил. Подливаю себе ещё немного и сажусь на диван как можно дальше от неё. Она делает ещё один маленький глоток и забавно хмурится, пока виски обжигает горло и пищевод. Я почти улыбаюсь. Хочется погладить её по волосам. Не на кулак намотать, а погладить… И вообще сейчас я люблю весь мир. Даю себе мысленную пощёчину. Ух, ведьма!       А вот интересно, на Улькиорру её волшебная сила также действует? Он позволяет называть себя «Улечкой»? Хи-хи! Неожиданно у меня в голове рождается целый рой нелепых вопросов, и я не могу заставить себя сдержаться.       Если с первым виски успокаиваются нервы, то со вторым приходит в порядок голова. С третьего же и далее — уже ни вкуса, ни смысла не остается: простое перекачивание жидкости из бутылки в желудок, но настроение улучшается к каждым глотком, как и градус откровенности… — …одно только слово, и вся моя воля осыпается трухой на землю, обнажая уязвимую сердцевину из желания поддаться его словам. Это как цепи, не материальные, но совершенно реальные и практически ощутимые. Их нельзя снять, как наручи. И в них хорошо. Из них не хочется выбираться. Не хочется сопротивляться, и рвать жилы, чтобы вырваться на свободу. Потому что их надел он. Затянул намертво на запястьях, и пальцы раз за разом сами обхватывают эту цепь, чтобы еще надежнее… Чтобы не отступить и не сбежать. На груди, где внутри, в противовес всему, от давления становится легче дышать. И чем оно сильнее — тем легче. На шее, сдавливая горло, как удавка, которая дает понять, что все — тело, чувства, эмоции, ощущения, — находится под его контролем. И мне это нравится… существовать для него…       Это полный пиздец! Похлеще инициации.       Слушаю её с открытым ртом и уже сам почти влюблён в Улькиорру. Ей бы сопливую мангу рисовать, ну или стихи писать, на крайняк. Это ж надо так втрескаться. М-да, «Куросаки-куну» ничего тут не светит, зря я изводился ревностью, сейчас даже жалко его становится. Ну и Улькиорру тоже немножечко.       Подливаю ей ещё, не помню какой уже раз по счёту, но бутылка закончилась. Она пьёт, ни разу не отказавшись от добавки, да уж «снять напряжение» нужно было не только мне. И да, она вполне ничего — выпить с ней можно. — Его обязательно надо найти, я чувствую, что ему нужна моя помощь, — уверенно утверждает, и хотя я по-прежнему думаю, что он просто её киданул, но всё равно буду ей помогать, потому что… ну просто буду и всё! — Найдём мы твоего ненаглядного, — отвечаю слегка, растягивая слова, а может, и не слегка — я прилично пьян. Очень прилично. Как-то так слово за слово мы угомонили бутылку виски, и к её концу фильтр между мозгом и языком практически отключился. — Спасибо, Гриммджоу-сан, — она делает финальный глоток, откидывается на подушки и прикрывает глаза. — Без «сан», Химэ, — она молчит, глаза не открывает и тихонько посапывает, — эй, Химэ?!       Ну вот… Отключилась. И чего же мне теперь… в одиночестве пить? Ну нет, Химэ-э-э, очнись? Никакой реакции.       Смертельно обиженный допиваю остатки виски в стакане и слышу, как хлопает дверь.       Явился! И что он столько времени делал в Сейрейтее? Я жду его тут, блюю, тьфу ты… блюду верность, составляю Химэ компанию, а он… шарится где-то… как… ну как… уф!.. — Ты чего в Сейрейтей не приехал? — кричит от двери. — Там труп со стрелами такими же… — замолкает на полуслове, замирая в нескольких шагах, похоже, онемев от неожиданности, ну да картина неприлич… необычная: я растрёпан и слегка… в говно в… ещё и шести вечера нет, рядом — невменяемый ангел, по-моему она храпит, а может мне кажется — в голове слега звенит и розовый тума-а-ан… — О-о-о, Куросаки-кун вернул-й-лся, — радостно ему улыбаюсь, но он почему-то не разделяет моего веселья, хмурит брови и смотрит, словно на прицел берёт, потом переводит взгляд на Орихимэ, на стакан, который она так и не выпустила из рук, потом на пустую бутылку между нами, потом снова на меня, хмурится так, что брови сходятся на переносице. — Ты что с ней сделал?! — звучит как «руки вверх, скотина», и я покорно поднимаю. — Пока нич-чего… — Ты что, её напоил?! — брови почти срослись, и я слышу, как скрипят его зубы. — Да мы за знакомство, по пять капель, не сер-й-дись ягодка.       Он вздыхает, как обречённый на эшафоте в ту секунду, когда палач уже занёс меч, только сдаётся мне, отсекут сейчас мою голову. Молча подходит, вынимает из руки Орихимэ стакан и ставит на журнальный столик, мой тоже отбирает, но не аккуратно, как у неё, а рывком. Хватает с кресла плед и заботливо укрывает принцессу, меня хватает даже не как плед, а как использованную ветошь — с такой же брезгливостью — и пытается стащить с дивана. Я сопротивляюсь, хотя координация сильно нарушена. — Не-э-эт, ну куда ты меня тащишь, я хочу спать с Химэ, мы теперь подруг-й-ги-и, — капризно ною и не могу перестать хихикать. — Захлопнись, — цедит сквозь зубы. — Слушай, а ты чувствовал когда-нибудь, как я затягиваю на тебе цепи, но от них только легче становится и обнажается эта… ну как её… уязвимая сердце-й-вина — вот! — назидательно поднимаю указательный палец, Куросаки смотрит на него, как будто собирается сломать в трёх местах, но меня это уже не останавливает, я просто обожаю бесить его. — А воля осыпалась трухой на землю от одного моего… — Убью! — шипит, едва сдерживаясь, чтобы не дать мне подзатыльник. — Оставил тебя всего на пару часов… — На шесть, — поправляю и обиженно вздыхаю, но покорно плетусь за ним в спальню, а нет, в душ… бля-я-я, он же меня щас ледяной водой окатит.       Ягодка-а-а!.. Не на-а-до. Я всё по… Уи-и-й! Блять!