Intimate feelings

      Приятный запах ванили кружит голову, её тёплые руки обнимают меня… Солнечный свет струится через широкое окно: ровное квадратное сечение, целые, точно литые грани просматриваются так отчетливо, словно их вырезали ножом. Но ничего вокруг этот яркий квадрат не освещает, и в комнате царит холодный полумрак. Просто разительный контраст. Как будто я попал на дно моря и смотрю из глубины на искрящийся светом портал в другое измерение или, наоборот, в реальность.       Сквозь узкие окна, зарешеченные стальными прутьями, просачивается лишь бледный свет луны. Опираюсь обеими руками на подоконник, почти ложусь грудью, не обращая внимания на грязь и копоть. Сердце заходится, в боку колет, а лёгкие стремятся наружу. Проморгавшись и немного успокоившись, прислушиваюсь — завывания свиньи стихли — вроде бы никто меня не преследует, даже не знаю, сколько пролётов я пробежал. Правую лодыжку саднит, наклоняюсь и загибаю рваную пропитанную кровью джинсу, из ноги торчит небольшой острый осколок сломанного паркета, распорол кожу на пару сантиметров — та самая проклятая доска — вытаскиваю, и кровь хлещет с новой силой. Рана не особо опасная, но ни промыть, ни перевязать толком, руки грязные — прикасаться стрёмно — занести заразу в таких условиях проще простого. Отрываю край водолазки — тоже вся в дерьме, но выбирать не из чего — перетягиваю прямо поверх джинсы уже предвкушая, как буду отдирать, когда всё это засохнет и впаяется в плоть. Ногу слегка сводит судорогой — плевать, будет неметь, ослаблю.       Что теперь? Вверх или вниз? В квартиры точно ни-ни — нормальных людей здесь нет. Вообще сомневаюсь, что это реальность, я не помню, как попал сюда, вообще ничего не помню — это иллюзия, но, даже понимая это, не могу её разрушить, «дыр» здесь достаточно, но ни одна не ведёт в реальность. А если всё же реальность? Если чей-нибудь изощрённый эксперимент? Из иллюзии я выбрался бы. Реальность бывает страшнее всякой выдумки, да и откуда в моей голове такие жуткие образы? В моей голове…        Этажом ниже скрипит дверь, потом что-то то ли гудит, то ли булькает. Ну что ещё? Дайте передохнуть!       На крышу? Может, вид сверху хотя бы подскажет где я, а если повезёт, пожарную лестницу найду, да хотя бы воздуха глотнуть свежего было бы не плохо. Взглянув в щель между перилами, вижу лишь вереницу этажей, словно лестница бесконечная. Но куда-то же она ведёт. Надо попробовать.       Прихрамывая и держась за перила, преодолеваю пролёт за пролётом. На каждом этаже глаза мозолят двери лифта, но кнопки вызова ни на одном нет — только дыры с торчащими оплавленными проводами.       Каждый этаж один в один похож на предыдущий: тускло освещённая лестничная клетка, окно с решеткой и даже вид из него не меняется — размытые туманом очертания далёкого города. Подгнившие двери квартир без номеров, под обшивкой будто бы что-то шевелится и, задержись я хоть на секунду, тут же выползет и бросится на меня. Ступеньки осыпаются потрескавшимся бетоном, когда я на них наступаю. Штукатурка с потолка сыпется за шиворот, смешивается с потом и всё тело зудит от грязи и усталости. Каждые несколько минут весь дом сотрясает глухой рокот и странная вибрация, словно всё здесь едва заметно движется, шепчется — пол, стены — всё живое и враждебное, а после снова — могильная тишина, нарушаемая лишь шорохом моих шагов.       В какой-то момент я перестаю считать этажи, все они сливаются в бесконечную крутую горную тропу к уступу отвесной скалы, по которой я взбираюсь без цели и вне времени. И когда в голову закрадывается мысль, что так и умру обессиленный и измождённый во время этого бесполезного карабканья вверх, как мой подъём обрывается. Лестница просто кончается. Ржавые перила врезаются в стену, а на последнюю ступеньку не встать, как не согнись.       Тупик. За-е-бись! Оборванным краем водолазки вытираю с лица пот и осевшую грязь. Вдох. Держи себя в руках. Тебе просто нужно повернуть назад. Спускаться легче чем подниматься. Вход был, значит, и выход есть. Как бы блять не так! Мать-перемать! Я полчаса сюда ковылял, чтобы упереться в блядскую стену!!!       Нервы сдают. Забыв о больной ноге, пинаю пресловутую преграду, потом расшатанные перила, они натужно верещат, выламываясь из креплений. Ногу прошивает волной боли, из горла вырывается то ли рычание, то ли стон, а скорее вой разочарования. Гулкое эхо отскакивает от стен и катится по этажам. Снизу слышится короткий щелчок и тонкий скрип медленно открывающейся двери. Ну… Дыхание в момент перехватывает. Этажом ниже кто-то выходит из квартиры. Взгляд панически врезается в обшарпанную стену. Может, если не буду шуметь, что бы там не выползло на лестничную клетку, меня не заметит. Ага, конечно! Отчётливо слышны шаги, как будто две пары ног: шлепки босых и стук каблуков. И отступать некуда. Жду. Сжимаю зубы, мысленно готовясь к любым ужасам. На противоположной стене показывается тусклая тень, а следом и её обладатель. По ступеням ко мне приближается нечто… нестерпимо красное. Оно ползёт на четвереньках медленно и вальяжно, покачивая бёдрами и отклячив кверху зад. Неспешно цокают высокие каблуки, а острые ногти на руках царапают бетон. В широком вырезе красных лохмотьев, бывших когда-то шикарным декольте корсета или платья, колыхается полная грудь, то и дело мелькая пятнами сосков.       У меня снова кружится голова и пересыхает в горле. Звероподобная тварь замирает и с хрустом вытягивает шею в мою сторону. Её бывшее когда-то миловидным личико рассечено надвое и неровно сшито посередине. Вздёрнутый аккуратный, если не считать уродливого шва, носик хищно шевелится, втягивая воздух, а ярко накрашенные алые губы изгибаются в волчьем оскале. Изо рта вытягивается длинный лопатовидный язык и проходится по жёлтым собачьим клыкам. — Ииои-оу-ы-аему-аау! — воет это и снова начинает двигаться, сильнее принюхиваясь, и по-звериному пригибает голову к земле, длинные чёрные волосы метут грязный пол, попадают под руки и ноги, выдираясь целыми прядями, но она, кажется, совершенно этого не замечает.       Врезать ей по треснувшей пополам башке и рвануть вниз, не думаю, что она сможет догнать меня. Уже примеряюсь и готовлюсь к забегу, как на ступенях снова слышатся шаги быстрые и твёрдые. — Юдзё! Фу! — рычит чей-то хриплый прокуренный голос.       Ещё одна тень скользит по стене на этот раз вполне человеческая, и на лестничной клетке появляется новый персонаж моего личного паноптикума.       Высокая тёмная фигура быстро взбегает по лестнице, и я даже опомниться не успеваю, как в подбородок мне упирается дуло дробовика. Сердце сбивается и буксует. Оглушительный щелчок предохранителя многократным эхом разносится по подъезду. Я зажмуриваюсь, готовясь проститься с жизнью — от пушки наставленной в упор не отпинаешься, но вместо выстрела следует удар прикладом прямо в висок, и я падаю в объятия темноты.       М-м-м приятно… нежные руки… тёплые ласковые глаза… и губы мягкие. На фоне яркого квадрата света она кажется ангелом, спустившимся с небес. Целует меня, обнимает, и я обнимаю в ответ, пропуская сквозь пальцы шелковые волосы, сладко пахнущие ванилью… Улыбается…       В смутном отблеске окна её лицо искажается, становится асимметричным, плоским, как тарелка, с маленькими глазками, лишенными век. Она облизывает мои губы, пытается пробраться в рот, мелькает собачий язык и кислотно-красные губы. Я дёргаюсь, едва не ору, с отвращением вытягивая чужую руку из своих штанов, и отползаю в сторону. Она обиженно скулит, но остаётся сидеть на месте всё так же на четвереньках. Перевожу взгляд на покрытый плесенью и трещинами потолок с единственной лампочкой без плафона и это зрелище гораздо приятнее, чем неровно сшитое обезображенное лицо.       Голова раскалывается. Нога онемела. Сажусь и немного ослабляю свой импровизированный жгут, разматывать целиком просто боюсь. Сколько я был в отключке? И где теперь оказался?       Очередная мрачная комната очередной адской квартирки. На этот раз никаких отвратных насекомых и продавленной прогнившей мебели, только подвешенная на соплях обосранная чем-то раковина в углу и большой разделочный стол посередине. Стены заклеены старыми пожелтевшими газетами, а кое-где — просто вздувшаяся штукатурка и всё забрызгано… надеюсь, не кровью, но сам понимаю, как нелепа эта надежда.       В комнате никого, кроме меня и неё. Она принюхивается и морщит нос, при этом грубый шов на её лице смещается, обнажая нагноившиеся стежки. Не двигается, но и не спускает с меня глаз, стережёт, точно собака. А где же хозяин? Позади неё тускло освещённый проход, всего пара шагов, но моя нога — не думаю, что смогу двигаться достаточно быстро. Так близко выход… — Тебе не выбраться, — скрежещет чей-то голос.       Это ещё кто? Вглядываюсь в полумрак плохо освещенной комнаты и в дальнем углу нахожу жуткое нечто вообще никак не укладывающееся в рамки нормальности, хотя о чём это я — весь этот дом даже отдалённо нельзя назвать нормальным. Перевитое колючей проволокой, уходящей куда-то в пол, в углу сидит худое тело, слегка склонив голову, скрытую огромной квадратной мелкоячеистой клеткой. Вместо ног у него два сине-черных обрубка покрытых некрозными пятнами. — Отсюда нельзя сбежать, — хрипит оно и заходится в приступе кашля. Я отчаянно борюсь с новым приступом тошноты. — Чёрт, где я?! — непроизвольно вырывается вслух. — Ты на своём месте, — отвечает и снова заходится в кошмарном кашле.       Да чёрта с два я на месте! Его слова только придают мне решимости быстрее валить отсюда. Пока ноги целы. С трудом поднявшись, прихрамывая двигаюсь к спасительному проходу. «Собака» тотчас оживает и кидается наперерез, громко цокая каблуками, уже собираюсь пнуть её посильнее, но она хватает меня за лохмотья рваной одежды и неожиданно сильно дёргает вниз. Нога подводит, и колени подкашиваются — у меня снова свидание с загаженным вонючим полом. — Аааа-ууу! — громко скулит она, и из прохода сразу слышатся тяжёлые шаги. — Юдзё?! — громыхает уже знакомый прокуренный бас.       Первое, что вижу, наставленный на меня блестящий ствол дробовика, а сразу за его гладким корпусом лицо, если это вообще можно назвать лицом. Оно настолько обгоревшее и чёрное, что понять где рот можно только по дымящейся сигарете впаявшейся в обугленную плоть. Чуть выше воспаленным гнойником яростно сверкает единственный глаз и довершает картину огромная дыра в пол-черепа, обнажающая склизский, засиженный мухами мозг. — Хотел сбежать, падаль?! — он, не расшаркиваясь, снова бьёт меня прикладом на этот раз под дых и сразу же пинает в живот ногой в тяжёлом армейском ботинке. Мне остаётся только корчиться на полу и судорожно пытаться вдохнуть. — Молодец Юдзё, хорошая девочка, — хвалит он. Она подползает к нему, ластится и трётся лицом о его замызганные штаны. — Хорошая девочка, — повторяет он и как собаку треплет по волосам. — Хочешь награду? — Уууы, — кивает она и облизывается. — Распутница, — усмехается обгоревший мужик, — ну ладно, ладно, можно, угощайся.       Он выпрямляется, расставляя ноги чуть шире, берёт дробовик наизготовку, наставляет на меня, прищуривает единственный глаз и взводит курок. У меня же хватает сил только немного отползти от его ног и с отвращением наблюдать за разворачивающейся сценой. Юдзё без промедления расстёгивает ему ширинку, хватается руками за бёдра и приспускает штаны, высовывает широкий собачий язык и с явным удовольствием облизывает вывалившийся обгоревший стручок. Довольно скулит и пускает слюни. Меня передёргивает. Закрываю глаза — не хочу наблюдать сей омерзительный акт, но без картинки становится только хуже. Сосёт она очень старательно и жадно, пошло причмокивая, мужик громко и хрипло дышит, а из угла где сидит безногий уродец доносится тихое шуршание, звуки трения и постанывание. Ну ма-а-ать!.. От какофонии ужасно пошлых звуков вспыхивает лицо и тяжелеет дыхание, в голову невольно прокрадывается мысль: как это — таким языком? Вот уж, о чём сейчас не время думать. Снова открываю глаза и вижу, как мужик активно двигает бёдрами, толкаясь ей в горло, он заметно расслабился, но оружие не опустил. Единственный глаз заволокло похотливой дымкой, он пристально смотрит на меня, и во взгляде этом горит такое свирепое вожделение, он не зовёт даже, он требует присоединиться к происходящей вакханалии. Мурашки ползут по коже, я понимаю, что мужик безумно прётся от этого — от того, что я смотрю.       Перед глазами туман и голова плывёт от смрада, висящего в воздухе, от похабных звуков и непристойного сального взгляда. Незамутнённая часть сознания подсказывает, что когда-то я уже видел подобную картину, но не могу вспомнить точно, или какие чувства испытывал тогда, в голове творится что-то странное, как будто там бьётся крыло летучей мыши, заслоняя здравые мысли. Кажется, что к ощущению нереальности в моём мозгу примешивается чья-то чужая воля и нарушает естественный ход вещей, но я не могу ни совладать с этой волей, ни даже уловить, откуда она возникла.       Не веря самому себе, сажусь удобнее и опускаю руку к ширинке, пальцы ледяные и деревянные — только сейчас понимаю, как замёрз сидя на полу. О реальном возбуждении не приходится и думать, но всё равно продолжаю двигать рукой, чуть шире расставив колени, чтобы ему было хорошо видно. Извращенец довольно лыбится, пепел с вечно торчащей во рту сигареты падает прямо на покрытые запёкшейся коркой губы и медленно тлеет. Моё дыхание становится глубже — тошноту сдерживать всё сложнее, но обгоревшему уроду, кажется, нравится моя реакция, он прикрывает глаз, ствол дробовика чуть опускается. И тут я делаю совсем уж сумасшедшую вещь, даже не знаю, где понахватался такого дерьма, но тело, словно не моё, действует само по себе — кладу два пальца свободной руки себе в рот и начинаю медленно сосать. Не провести аналогию просто нереально. Смотрю на Юдзё, пускаю слюни, чмокаю и повторяю за ней каждое движение. Бля, ещё пара минут, и я блевану, но в тоже время не могу остановиться.       Горелый ублюдок довольно урчит, жадно пожирает меня взглядом, ему настолько нравится то, что он видит, что он даже опускает дробовик, а спустя ещё несколько минут и вовсе бросает к ногам, хватает Юдзё за голову обеими руками и начинает долбиться в её рот с такой силой, что точно расхерачит все губы. Слышу, как хрустят шейные позвонки, как чвакает раскуроченная плоть, как она хрипит, а он стонет, запрокидывает голову и… Пелена омерзительной похоти вдруг спадает, и я снова ощущаю себя собой, мгновенно увидев свой единственный шанс на свободу — всего несколько секунд, пока он кончает — собрав все силы, вскакиваю и хватаю валяющийся между нами дробовик. Времени на раздумья нет, да я ни секунды и не раздумываю — жму на курок! Выстрел оглушает, нехилая отдача бьёт в плечо, дым заволакивает обзор. Грохот свалившегося на пол тела — одной дыркой больше в его башке! Следом пронзительный визг, шипение, свирепый обезумевший крик, не приглядываясь, не целясь, палю снова — в голове звон, перед глазами дым и через минуту наконец всё стихает.       С такого близкого расстояния дробовик не просто продырявил — разнёс башку извращенца на куски. Его тело отбросило на пару метров в проход, части черепа разлетелись по всей комнате. Тёмная давно свернувшаяся кровь мертвеца ошметками разлетелась по стенам и полу, попала мне на одежду, а может, это кровь Юдзё — её тело свалилось чуть в стороне с огромной сквозной дырой в груди, внутренности и осколки костей вывалились на пол мне под ноги.       Всё. Достаточно. У каждого человека есть предел мерзостей, которые он может выдержать за один раз, и я свой уже исчерпал. Сгибаюсь пополам, опираясь на зажатый в руках дробовик, и меня выворачивает мучительно и долго. К грязи и потёкам крови на полу добавляется желудочный сок с пузырящейся жёлтой пеной — самый мучительный случай: всё тело трясёт и колотит, а на выходе — ничего. Сухой спазм выжимает организм, как лимон. Желудок скукоживается до размеров кулака, дыхание прерывается. После желчи из горла извергается кровь, это пугает куда сильнее. Тело горит и пульсирует от боли, словно в самого попала пуля. Судорожно глотая воздух, я пытаюсь успокоиться и восстановить хотя бы иллюзию равновесия. Но то, что я сделал, чуждо мне самому. Собственно, я весь теперь обман и неестественность. Мое «я» теперь мне чужое. Я слишком устал карабкаться на эту скалу.       Стираю с лица пот и солёные слезы, которые, кажется, льются со всего тела. Это были не люди! Не люди! У меня не было выбора! — Да-а… ты на своём месте… — тянет призрачный голос и звучит, словно прямо в голове. — Заткнись!       Из угла, скрежеща проволокой и тяжело волоча обрубки ног, оставляя за собой тёмный кровавый след ко мне приближается нечто с клеткой на голове и хотя это невозможно сквозь мелкую сетку, но я вижу его лицо безобразное, жуткое и совершенно не человеческое. Вывернутая челюсть с чёрными пеньками зубов, затянутые бельмами глаза, глубокие порезы на скулах с лохмотьями подгнившей кожи облепленной жирными опарышами. — Ты на-а-а-ш… — Заткнись! Заткнись!!! — кричу я.       Стреляю, с силой нажимая на курок, словно хочу добавить ещё больше презрения и жестокости, именно они убивают, а не оружие.       Он лопается как резиновая кукла, куски летят во все стороны, на полу остаётся месиво из отдельных частей тела.       Руки дрожат, но дробовик я всё ещё держу, проверяю магазин — ещё три выстрела. Во рту скапливается ядовитая горечь отчаяния и безнадёжности, напоминающая поражение.