Intimate feelings

— Ты вообще представляешь, как обидел меня? — Я тебя?! — очень натурально возмущается он, но при этом совершенно беззастенчиво лапает меня, и что уж кривить душой, мне это чертовски нравится.       Да-а, ягодка, загладь свою вину, залижи раны. — Конечно, мне было очень, очень-очень больно, — шепчу ему на ухо и хотя тон мой шутливый и издевательский, это не отменяет того, что мне действительно было чертовски больно, просто ему это знать совершенно не обязательно, пусть думает, что если хочет уйти, я не стану останавливать и уж тем более просить прощения. Чёрта с два! Пусть сам на коленях ползает… вот как сейчас… Стоит на коленях и расстегивает мне ширинку — такой ракурс мне очень нравится. Одно лишь омрачает торжество моей победы, когда он так настойчиво и бесстыдно меня домогается, я не могу думать ни о чём, кроме как о его руках, его теле, его губах… Колени подкашиваются от обжигающего дыхания в паху, но паршивец не сдёргивает джинсы, а лишь кружит языком по животу на самой границе, чёрт бы побрал садиста! Кажется, ещё пара секунд, и я начну хныкать от нетерпения — давай же, опустись чуть ниже, там горит уже всё…       Из последних сил стараясь сохранить своё показное равнодушие, пытаюсь стащить штаны сам, как бы невзначай, типа, сами соскальзывают, хотя он никогда на это не купится — слишком узкие. Узкие… бля, да, узко и тесно, и… — Руки! — рявкает совсем беззлобно и отталкивает мои нетерпеливые ладони от пояса джинсов, свои кладёт мне на бёдра, сжимает пальцы достаточно сильно, что даже несмотря на слой ткани наверняка останутся синяки, и продолжает издеваться. Это моё наказание. М-м-м… невыносимо жестокое наказание, хотя приятное до дрожи.       Чёрт! Стяни с меня уже эти чёртовы штаны!       Не зная куда деть руки и разрывающее на части нетерпение, сжимаю в кулаке его непослушные волосы и резко дёргаю вверх, заставляя запрокинуть голову, и… лучше бы я этого не делал! — в его глазах плещется такое откровенное распутство, что в первую секунду мне сложно поверить, что это моя вечно хмурая ягодка, не то чтобы он был застенчивым раньше, но этот бесстыжий огонь в тёмных расширившихся до предела зрачках, влажные губы, которые он показательно облизывает… Вашу мать!.. Невыносимо! Остаётся только плюхнуться на колени рядом с ним и впиться в эти губы, в этот порочный рот и снова и снова упиваться тем, что такой он лишь для меня.       Он стонет то ли от удовольствия, то ли от боли — мне плевать — эти два понятия давно стали для нас столь схожи, что я уже и не смогу отличить одно от другого. Нравится. Кусать, облизывать его губы, его рот, ах дьявол, и получать в ответ тоже самое. Пара капель крови попадает на язык, придавая поцелую привычный терпкий вкус, ещё… не отстраняйся, ягодка. — Прямо сейчас… Давай… — шепчет мне в губы, умоляет, словно я хоть раз отказывал.       Толкает и валит меня на диван, падает сверху, итальянская кожа скрипит под нашими телами, и снова целует так, что я едва успеваю дышать. Не помню, как мы очутились дома, куда делась назойливая девчонка, и как назревающий «разбор полётов» вылился в столь горячее продолжение, но я совершенно не против. Спешно стягивает с меня одежду, торопится так, словно я могу исчезнуть, но пальцы не дрожат — движения нетерпеливые и грубые, но точные и чёткие, и это мне тоже нравится, нравится, когда он такой властный, хотя я никогда ему в этом не признаюсь. Чёртов мальчишка всю душу мне вымотал, но от него я, кажется, готов принять уже что угодно. — Дотронься до меня… давай, погладь, приласкай…       Сгибаю колено и легонько упираюсь ему между ног, выполняя его просьбу. Он стонет. Тогда усиливаю напор, и он хватается за мои запястья, пришпиливая меня к дивану, и сам трётся промежностью о моё колено, чуть прикрывая глаза от удовольствия. Ну хватит, я больше не выдержу. Вырываюсь из захвата и тянусь к его ширинке, положение тел мгновенно меняется, тяжёлый диван снова скрипит и едва не качается. — Да… здесь, потрогай здесь… сожми…       Иногда такой распущенный, что жуть берёт. Делаю всё, как он просит, и плавлюсь от его взгляда, от того, как он выгибается в моих руках, как стонет и всем телом буквально напрашивается на жёсткую еблю. Стаскиваю с него вконец задолбавшие шмотки и наваливаюсь сверху — игры закончились. — Невероятно распущенный мальчишка… Чего ещё ты хочешь, ну?!       Вместо ответа кусает меня за губу — отвлекает, молниеносно выворачивается из моих объятий — я не замечаю, как снова оказываюсь под ним — да уж, игры действительно закончились. — Хочешь быть на коне? — ехидно спрашиваю и слизываю кровь с его губ, не знаю чья она — уже давно одна на двоих. — Скорее посадить тебя, — отвечает в тон мне, и это звучит почти как угроза, «почти» потому что на самом деле мне плевать на собственную позицию лишь бы быстрее избавиться от тягучего, обжигающего огня внутри — если мы сейчас же не продолжим, меня просто разорвёт. Мы трахались хреналлион раз, но я всегда хочу его так сильно. — Ты забыл, что я пострадавшая сторона, я должен получать удовольствие, — возмущение дрожащим от его прикосновений голосом выглядит жалко. — А-да-а, ещё раз… потрогай там… — Ну вот лежи и получай! — тон шутливый, но не терпящий возражений, а я и не возражаю — на коне так на коне, чуть позже я его тоже прокачу.       На бёдрах и запястьях точно останутся синяки — не часто он бывает таким… решительным и неумолимым. Язык проходится по ключицам, по шее, я делаю вдох, предвкушая боль и… Да-а!.. Обжигающее мгновение! Едва не задыхаюсь. Воздух в комнате плавится. Горячая кровь медленно растекается по коже — невероятное ощущение, никому из нас не нужна кровь, но само действие невероятно острое и возбуждающее. Ещё… укуси ещё!.. Оставь свою метку. Напомни, кому я принадлежу. — Ичи… чёрт, обожаю тебя…       Мурлычет что-то мне в шею и зализывает укус, устраивается удобнее, шире раздвигая мне ноги. Я расслабляюсь. Сейчас… Ухо обжигает его дыхание, и прямо перед самым… — Химэ…       Какого?! — Какого выперся на дорогу?! Жить надоело?!       Визг тормозов режет уши. По инерции отшатываюсь назад на тротуар. Водитель орёт ещё что-то, но я не слушаю. Чтобы устоять на ногах, неловко хватаюсь за столб дорожного знака, гласящего «стоп». Ха-х. Как иронично. — С вами всё в порядке? — спрашивает какая-то дамочка из толпы, собравшейся рядом со мной — все ждут нужный сигнал светофора. Отмахиваюсь — её голос ржавой пилой проходится по нервам. Из носа течёт. При виде крови дамочка испуганно отворачивается. Наконец загорается зелёный, и вся толпа неровным строем переходит дорогу. На пару секунд шум затихает, то тут же новая волна прохожих, пришедшая с противоположной стороны улицы, взрывает в моей башке очередеую партию фейерверков. Отчаянно пытаясь сосредоточиться, едва ли не зажимая уши руками, иду прочь, спотыкаясь и наталкиваясь на людей, их недовольные возгласы лупят по мозгам. Меня сейчас стошнит. Ещё более неудобно, что в штанах по-прежнему стоит. Что со мной, блять, происходит?! Сердце словно вот-вот остановится.       Выбравшись с центральной улицы, чувствую себя немного легче. Не так громко.       Лавочка-скамейка… отлично. Ноги ватные. Член стоит. В башке шум. Глубокий вдох — перед глазами постепенно светлеет. Вытираю кровь с лица, вроде остановилась. Ещё вдох. Отпускает. Сердце снова работает. Хорошо. Просто сижу, пока жуткий шум не становится обычным городским фоном. Эрекция спала. Уф, вот уж точно это был убийственный секс.       Но серьёзно, что это, чёрт возьми, было?! Мокрые сны мне, конечно, снятся иногда, но наяву я ещё ни разу не грезил, даже о Куросаки. И уж тем более не страдал от разлада ощущений и внезапной потери энергии. Иллюзия? Но кто?.. Нет, нет, что я молокосос неопытный, чтобы не заметить, что кто-то влез мне в голову, да ещё смог воспроизвести такие интимные подробности. Ладно, допустим, есть те, кому это под силу, но зачем и кому я теперь сдался — Куросаки от меня больше никак не зависит так что… нет, что-то тут не так… Стоп. «Химэ», он сказал «Химэ»?! Это… это!..       От догадки по телу проходит мерзкая ледяная дрожь и снова начинает тошнить. Поднимаюсь слишком резко, голова всё ещё кружится — плевать. Снова на центральную. Такси!       Ещё ни разу в жизни так сильно не хотел придушить проклятого таксиста, соблюдающего все правила и скоростной режим, почему из всех «спиди-гонщиков» этой ёбаной профессии мне достался самый тормозной и правильный — говорят же, тороплюсь! — нет этот придурок собрал все светофоры и пробки.       Чем ближе к дому, тем сильнее бьёт нервная дрожь то ли от злости, то ли от… нехорошего предчувствия. Под конец пути несчастный таксист начинает заикаться от моих злобных взглядов, бросив ему в лицо смятую купюру, едва не срываю с петель дверь.       Не беги, Гриммджоу, ты выглядишь идиотом. Очень быстрым шагом прохожу к лифту и шарахаю кулаком по кнопке. Эта гребаная коробка тащится ещё медленее чем придурок таксист.       Около двери в собственную квартиру перевожу дыхание — не могу же я ворваться, как ревнивый муж, и закатить скандал. Я верю Куросаки. Я ему верю, чёрт побери! И всё это моё больное воображение. Я само спокойствие, только кулаки сами собой сжимаются. Толкаю дверь… Не успеваю и порог переступить, как слышу испуганный голос Орихимэ, без конца повторяющий: «Куросаки-кун!» — Куросаки-кун, очнись! Что с тобой?! Очнись, пожалуйста!       Жгучую ревность мгновенно смывает беспокойством и тревогой. Что, чёрт возьми, здесь происходит?! Влетаю в комнату. Девчонка на коленях перед диваном, вся в слезах трясёт Куросаки за плечо и всё повторяет: «Очнись, очнись». Бросаюсь к нему, хватаю за плечи, приподнимая с дивана, тоже трясу — никакой реакции, он в полной отключке. Алкоголем не пахнет, да и не смогла бы эта пигалица перепить его, даже после тренировки со мной. Она немного отползает назад, предоставляя мне больше свободного пространства, но не перестаёт реветь и шмыгать носом. Как же я ненавижу эти истерики, хотя сам очень к ней близок. — Куросаки?! — зову и тяну на себя. Одна его рука выскальзывает и безвольно свисает с края дивана. Он словно тряпичная кукла — не реагирует как не тряси. — Куросаки, очнись, твою мать! — Проверяю пульс, дыхание — всё в норме. Пальцами аккуратно приподнимаю сначала левое веко, потом правое — зрачков не видно, вообще ничего, кроме черноты. Так же было сегодня утром, но тогда он по крайней мере был в сознании пусть и не в своём. — Что блять, случилось?! — укладываю его обратно и поворачиваюсь к Орихимэ. Не мог же он просто ни с того ни сего впасть в кому. — Я не… не знаю… — голос её дрожит, пальцы, которыми она пытается стереть слёзы, трясутся, — он вдруг потерял сознание, мы…       Да мне уже и не нужен её ответ — сам вижу. Когда влетел в комнату внимания не обратил, но сейчас… Стоит на них обоих только взглянуть. Растрёпанные волосы, помятая одежда, раскрасневшиеся припухшие губы, его ещё не спавшая эрекция и нездоровый блеск в её глазах.       Медленно поднимаюсь, не спуская с неё ледяного взгляда, кулаки сжимаются так, что костяшки хрустят. Она жмётся к корпусу дивана и застывает, словно перед ней безумный маньяк-убийца, что ж, сейчас я готов убивать. Ни всхлипа, ни шороха — всё правильно поняла, девочка — не смей даже дышать! Она лишь крепко смыкает веки, вся съёживается и действительно не дышит — ждёт удара, вместо этого я протягиваю руку и дергаю за рукав платья, ткань легко сползает оголяя шею и ключицу… Гробовую тишину комнаты нарушает лишь мой тяжёлый вдох — на коже горит налившийся ещё кровоточащий след.       Твою мать!!!       Кофейный столик летит в сторону, всё что на нём стояло — в дребезги! Девчонка издаёт короткий тонкий писк и ещё больше съёживается. Кулак пару раз со всей дури врезается в обивку дивана рядом с её головой.       Твою мать! Твою грёбаную во все дыры мать!!!       Что-то ещё попадается под руку, не знаю, но звенит знатно, рука кровоточит — пофигу, сейчас я готов разъебать всё что угодно, иначе это будет её лицо! — Гг… — пытается подать голос, как только стихает звон бьющегося стекла или что мне там попалось. — Заткнись! Уйди! Убью!       Она очень серьёзно воспринимает мою угрозу и испаряется, слышу только, как хлопает дверь. Ни капли не легче. — Почему?! Почему сейчас?! — ору Куросаки в лицо, но он, конечно же, никак не реагирует.       Вдох-выдох. Вдох-выдох. Это я параноик?! Я параноик?! Недели не прошло, как порвана эта блядская зависимость!       И с кем?! С кем?! Лучше бы он шлюху притащил, честное слово! И эта… только вчера мне пела про «Улю» и «цепи любви», а сегодня случайно раздвинула ноги перед моим… Куросаки! Не такие уж и крепкие цепи оказались, раз «благородный самурай» так легко разрубил их свои пылающим мечом. Блядство!       Холодная вода обжигает горящее лицо. Да уж, прикоснись ко мне кто сейчас, обварится. Умываюсь ещё, шею, волосы. Нужно остыть в прямом и переносном смысле. Рука кровоточит, порезы с обеих сторон, бутылку раздавил, что ли? Из зеркала на меня смотрит какой-то жалкий тип с покрасневшими глазами, злой как чёрт и в шаге от убийства.       Спокойно. Ты знал, что так будет, всегда знал, чего бесишься, конец света не наступит. Просто собери всё его грёбанное барахло и спусти с лестницы вместе с ним. Ах да, я же не могу этого сделать, я даже врезать ему не могу, потому что, он, мать его, в бессознанке, и я понятия не имею, что с ним, зато точно знаю, что он её укусил! Её! Теперь они… они… с-с… Так стоп, она не вампир, она рэйки. Рэйки… понятия не имею, что будет, если выпить кровь рэйки, её энергия другая, она призвана усмирять, но что если связь всё равно возникнет, что если… Что, блять, мне делать?!       Выключаю воду и иду назад в комнату — мне надо выпить. Стараюсь не смотреть на него, только голова сама поворачивается. Кулаки сами сжимаются. Выпить — почти весь минибар в дребезги. Весь пол в осколках и в крови — точно раздавил. Хватаю то, что чудом уцелело — текила — сойдёт, и щедро поливаю ладонь, остальное — в горло, не чувствую ни боли, ни вкуса. Курить — нихуя нет. Была же пачка! Может, в такси обронил. Вдох-выдох. Ладно, где-то есть ещё одна, но в этом бардаке хрен чего найдешь! Пью ещё. Алкоголь делает своё дело, и меня начинает отпускать, словно это не текила, а чудодейственный отвар, однако заканчивается он крайне быстро. Смотрю сквозь прозрачное стекло, словно по моему велению бутылка снова наполнится, но нет, срать она на меня хотела — кончилась. Опустевшая предательница летит в стену, снова звон и ещё больше осколков на полу — ходить страшно. Мне нужна сигарета. Глаза жжёт. Мне нужно позвонить в Сейрейтей, но я не могу, не могу унять гнев и взять трубку, сажусь на пол подальше от дивана, на котором он, и смотрю в одну точку. Жду чего-то…       Видимо, тишина продлилась достаточно долго, раз она осмеливается войти. Заглядывает в комнату покрасневшей заплаканной моськой. Одариваю её безразличным взглядом, мол, что мне с твоей сломанной шеи — как с козла молока. Я устал. Осторожно ступая по усыпанному стеклом полу проходит в комнату и шарится где-то на полках, через минуту перед моими глазами возникает пачка «Лаки страйк» и пепельница. Вы посмотрите, ориентируется в доме лучше хозяина, прибрала к рукам и квартирку, и парня, ладно хоть сигарет не зажала, пф… Принимаю подношение и вдруг начинаю смеяться — и парня, и квартирку, может, это мне шмотки собрать? Она пялится на меня, как на полоумного при том абсолютно непредсказуемого, похоже, мой истерический хохот пугает её даже больше, чем гнев. Я наконец закуриваю и мне почти хорошо. Фильтр тут же пропитывается кровью. — Тебе надо руку перевязать.       На эту фразу смех разбирает ещё сильнее — да, позаботься обо мне Химэ, как позаботилась о Куросаки-куне. Смех прерывается так же резко, как и начался, словно кто-то внутри переключил нужный рычаг.       Она тихонько садится рядом и осторожно вытягивает тлеющую сигарету из моих онемевших пальцев, тушит в пепельнице, которую поставила рядом на полу. М-да, надо признать яйца у неё есть. — Это вышло случайно… — Пф!.. — у меня нет слов, но ей всё равно. — Он вернулся весь на нервах, всё время говорил о тебе, хотел пойти искать, но боялся снова сорваться, как утром, я лишь хотела его успокоить, но потом он… я не поняла, я просто… Его глаза почернели, он хотел крови, а я…       Бля-ять, избавь от подробностей. — Позвони в Сейрейтей, — прерываю её совершенно бесцветным голосом. — Я уже звонила-а, — она снова начинает реветь, — но там всё время з-занято, а больше никто не берёт трубку: ни Йоруичи-сан, ни Кискэ-сан, ни Рукия, ни… — Я понял. Не реви.       Да что не так с этим миром?! Это меня только что кинул парень и подруга, и я же ещё должен её успокаивать?! — П-п-прости-и…  — Не реви, ясно! Думать мешаешь! — рявкаю, и она тут же замолкает, снова с ужасом отшатывается от меня, но кивает и вытирает слёзы.       Ну ладно, у Куросаки был очередной приступ, демону нужна еда и он взял из ближайшего источника, и, видимо, кровь рэйки подействовала неожиданно — успокоила, так сказать, на совесть. В Сейрейтее разберутся, достаю телефон и набираю номер за номером — действительно, никто не берёт трубку, даже Заэль, а в дежурке всё время занят. Да что там померли все, что ли?!       Бросаю взгляд на Куросаки — расслабленный безмятежный и желанный даже сейчас — злость берёт, потом на Орихимэ — блять, ещё хуже, но делать нечего. — Перевяжи руку, сами поедем.