Intimate feelings

      Мы целуемся так, словно дышать нам не нужно вовсе. Мокро, топко, пьяно. Сногсшибательно.       Языком по скуле, шее, ключице. Мешает ворот футболки. В сторону его. Больше открытой кожи. Больше запаха. М-м-м… Как же я скучал по нему. Да-да, возможно, не время и не место, но мне просто необходимо убедиться, что он рядом, мой мальчик, а не то уродливое чудовище, которое я нашёл в его голове. И я не знаю, как ещё проверить это, кроме как почувствовать его ответное желание. Проверить руками, губами, языком и, конечно, бесцеремонно влезть ему в голову, чтобы слышать не слова, а мысли.       Заводится он с пол-оборота, встречает на полпути. Толкает в плечо, нависает, прижимает к холодному полу. Здесь тьма кромешная, мы не видим друг друга, зато чувствуем отлично. Это добавляет ощущениям яркости, остроты.       Сильный, знакомый, он… Которого хочется трахнуть до судорог и нервной дрожи в руках и с такой же силой подставиться.       Руки проходятся по спине, задирают одежду. Порвать бы это всё нахрен, избавиться от всех преград и наслаждаться им, только им, ничем не скрытым, открытым для меня. Только для меня.       Хочется безумно, прямо сейчас, прямо здесь. Немедленно. Чертовски знакомое чувство необходимости, жадности, необратимости бешеного желания, но без агрессии, которая никогда не покидала нас раньше. Без безумного диктата жажды, которая разрушает, отбирает больше чем даёт. Я назвал бы это лёгкостью, незамутнённым желанием любить его, но боюсь подобрать точное слово не получится, могу лишь сказать, что это нечто противоположное жажде, зловещему шёпоту крови, который всегда преследовал нас прежде.       Во рту нет воображаемого привкуса меди и горечи. Впервые в жизни… Ни ради драгоценной энергии, она и так кипит в венах, ни ради глотка ненавистной крови, ни повинуясь инстинкту и зависимости. И от этого ещё слаще, ещё приятнее, ещё больше хочется. Быстрее попробовать — каково это. Словно в первый раз. Действительно в первый раз.       Руки опускаются ниже, с нажимом проходятся по пояснице, подлезают под джинсы, сжимают ягодицы, по очереди и одновременно растягивая их в стороны. Он вздрагивает, когда пальцы проходятся между половинок, ощутимо задевая горячее колечко, заветную дырочку, которую я сейчас с удовольствием бы вылизал. Лаская и толкаясь языком неторопливо и влажно, чтобы слюна потекла по бёдрам. — Фак! Ты невыносимый пошляк, — шепчет он. Я чувствую, как он улыбается. — Как ты можешь представлять всё в таких подробностях?.. — Хм, ну, ягодка, не будь ты таким сладким, я бы не представлял. — Ещё! — просит он. Вздрагивает и легко кусает за мочку, вылизывает ушную раковину. Дышит влажно, тяжело и жарко. Мне приятно, щекотно и возбуждает сильнее. Каждое прикосновение его языка к моей коже посылает прямой импульс прямо в член. — Потрахаемся? — предлагаю. — Хочешь же. Хочешь, чтобы я прямо сейчас заткнул твою дырочку. — Низко и хрипло шепчу ему в ухо все пошлости, что приходят на ум. — Замолчи! Горю же.       Ой, а уж я как горю. Жаль, здесь полная темень и не видно его раскрасневшейся кожи. Закатившихся от удовольствия глаз и искаженного в экстазе лица. Впрочем кое-что я могу проверить и наощупь. Например, его влажный рот, припухшие, потерявшие очертания от поцелуев губы. Проворный язык. Сорванное дыхание. Давай, давай, ягодка, двигайся быстрее, а ещё лучше, если ты расстегнёшь эту проклятую ширинку и доберёшься до меня. Вот где точно горячо и влажно даже без вылизываний. — С-с-с… это даже хуже чем, когда ты говоришь. Невыносимо хочется… — Вообще не понимаю, что тебе мешает.       Моя ягодка, мой мальчик, мой самурай… Дотронься до меня. Давай. Подрочи мне немедленно, иначе я переверну тебя, поставлю на четвереньки и выебу без всякой подготовки. — А-а-а как же вылизывания? — П… поезд ушёл. На это выдержки уже не хватит…       Он стонет. Водит бёдрами, трётся о мою промежность, возбуждая ещё сильнее — хотя куда уже? — и тащится от того, как я двигаюсь за ним следом, пытаясь поймать.       Наконец, делает то, чего я прошу. Добирается до моей ширинки, торопливо расстёгивает и да-а… Да! Да! Водит ладонью, сжимает до сладкой боли, отпускает, быстро дрочит так, как я люблю.       Мало, ягодка. Себе тоже. Давай. Я бы помог тебе, но нет сил оторвать руки от твоей горячей задницы. Ты же и сам этого не хочешь, правда. Не хочешь, чтобы я останавливался и жалеешь, что я до сих пор не поставил тебя в самую блядскую позу, отшлёпал и облизал твою пульсирующую дырочку так, как ты любишь. Я же знаю, как ты тащишься от этого. Можешь кончить на моём языке даже без рук. — М-м-пуф… прекрати комментировать… — Да я же молчу как р… — договорить он мне не даёт, засовывая язык чуть ли не в глотку. Подчиняется и расстёгивает свою ширинку.       Да-а, ягодка. М-м, какой ты твердый и уже влажный… Двигайся вместе со мной. Целуй, целуй меня. Глубже. Сильнее. О-о, какие звуки, могу кончить только от них. Быстрее, Ичи, догоняй. Не останавливайся. Ещё. Ещё… И… блядь, м-м-м…       Его тело содрогается. Он стонет мне в рот и тоже приходит к финишу. Опускается головой на грудь, давит на рёбра и тяжело дышит.       В комнате не то что топор, рояль повиснет от сладко-мускусной смеси пота, спермы, секса. — Не дави, у меня рёбра сломаны. — Оу, — он тут же отпускает меня и сдвигается в сторону. Постепенно приходит в себя, наверное, оглядывается, но кроме чернильной темноты здесь ничего не видно. — Мы в могиле, что ли? — Почти, — шепчу ему на ухо и легко прикусываю мочку. Сейчас мне было бы неплохо даже в могиле. Нервное напряжение последних суток наконец отступает, я могу расслабиться и перестать думать, перестать бояться — он здесь, рядом со мной, в полном сознании и полный желания послать мир на три буквы, чтобы разделить ещё парочку оргазмов. Эх, всё же жаль, что мы не в постели, а в сраной «могиле».       Шуршит ткань. Он задирает мою футболку повыше и своей стирает с моего живота ещё тёплые следы нашего совместного удовольствия. Осторожно, чтобы не задеть больные рёбра. Мой заботливый мальчик. Отбрасывает испачканную тряпку в темноту. Как же жаль, что я не могу видеть его, но, конечно же, могу трогать, что немедленно и делаю, собирая легкую дрожь с тела. Провожу пальцами по твёрдому животу, груди и торчащим соскам, м-м… всё ещё горят и искрятся. Если ты чуть наклонишься, я смогу их облизать. — Угомонись! — мягко отводит от себя мою руку. — Блин, болит всё, как будто меня долго и упорно пинали и катали по земле? — Ну… примерно так и было, — отвечаю я, вспоминая долгие полные экшна скитания по лесу. — Что вообще происходит? Последнее, что я помню, как мы с Иноуэ… — тут он спотыкается, видимо осознавая, что именно они делали, — раз-зговаривали.       Я бы показательно закатил глаза, да всё равно он в этой тьме не увидит, так что просто молчу, не без злорадства ожидая его реакции. — Я… я был не в себе. — Молчу. — Да я даже не помню ничего. — Молчу. — Ты злишься? Это же не считается. — Продолжаю молчать. — Уверен, мне не понравилось.       Молчать становится крайне сложно, потому что меня разрывает от смеха. Конечно, я был в бешенстве, когда застал их, но в свете произошедших событий всё это стало не так уж важно, кроме того, изначально я сам был виноват, что довёл его. Ого, я начинаю сам себя винить и признавать ошибки? Дурной знак, ой дурной, так и до извинений с сопливыми признаниями докачусь, и этот мальчишка уже точно сможет вить из меня верёвки.       Демонстративно продолжаю молчать. — Так сильно злишься? — в его голосе проскальзывает растерянность. Неужели я всё ещё могу его провести? Невероятно. Он молчит какое-то время, видимо, раздумывая как лучше загладить вину. Ах, ягодка, я могу подсказать тебе множество способов, не очень приличных, правда, но… — Ну и ладно, поделом тебе. — Он прекрасно меня слышит, даже когда я молчу. На рёбра давят два пальца — в наказание — вызывая вспышку феерической боли. Вот уж точно — мне поделом. — Больно, ягодка! — шиплю я. — Сам виноват, что такой мудак! — его совсем не жалобят мои мучения. — Это действительно было очень больно, — и мы оба понимаем, что речь вовсе не о моих многострадальных ребрах. — Если бы ты признался мне сразу, а не… — Ладно, оставь мою гордыню в покое, она и так еле дышит, а я к ней привязался за столько лет, знаешь ли.       Вдруг он хватает меня за грудки, ознаменовывая конец глупых шуточек, так резко и крепко, что я не успеваю среагировать и просто провисаю в его руках. Его голос становится серьёзным, холодным и режущим, пугающим, на секунду мне кажется, что рядом со мной вовсе не Ичиго, а тот другой. — Никогда больше! — Каждый слог режет слух, словно он хочет вдолбить их мне в голову. — Никогда больше. Не смей. От меня. Ничего скрывать! Или… — Не стану, — так же серьёзно отвечаю, не желая знать, что «или». Никакого «или» больше.       Он отпускает меня и удовлетворенно кивает, пристально глядя мне в глаза, я, конечно, не вижу этого в темноте, но знаю, что это именно так. Он верит мне. Снова.       На этом вспышка агрессии заканчивается. — Бли-ин! Надеюсь, Улькиорра не узнает.       Ну вот мы и подошли к самому интересному. Правильно подавать смерть я никогда не умел, так что леплю в лоб. — Он мёртв. — Мёртв? — переспрашивает то ли с облегчением то ли с досадой. — А Химэ? — Она… — как бы поточнее выразиться? — Жива. — Ты что-то не договариваешь? — с подозрением спрашивает, а я пытаюсь собрать мозги в кучу и объяснить ему, но он меня опережает найдя более простое решение. — Покажи?! — Да пожалуйста, только потом не жалуйся, — фыркаю я. Поскольку зрительный контакт сейчас невозможен, то беру его за руки, сосредотачиваюсь и в следующую секунду вереница моих воспоминаний с того момента, как я хлопнул дверью Сейрейтея, перетекает к нему, словно фильм, только ещё со всеми моими эмоциями. — Ничего себе, я проспал, — потрясённо шепчет он. — Химэ. Черрт… — Убиваться и просить прощения будешь попозже, у нас сейчас есть более важная проблема, — выдираю свои руки из его. — Ямми и Гин или ты избирательно посмотрел только про горькую судьбину своей любимой девочки?! — Не проблема — они твоим ядом захлебнутся! — парирует он. — А что я должен делать? Рыдать?! — Она его убила! Она — рэйки!       Здесь нужно сделать ремарку — рэйки не может пятнать свой разум и руки кровью. Она создана исцелять, а не отнимать жизнь, даже такого как Улькиорра. Нельзя изгонять тьму, когда сам в ней по уши. — Сама виновата, что связалась с тёмным! — Ты такой!.. Тебя даже могила не исправит!       Я молча пожимаю плечами, что я могу поделать — ну нет во мне сострадания, да, девчонка бедная и несчастная, я бы даже назвал её отважной и преданной, но в то же время она всё ещё остаётся настырной девкой, имеющей виды на моего любовника и теперь, когда Улькиорры нет… Можешь считать меня собственником и ревнивым мудаком, я не против. — Ай, ладно, — в темноте я не вижу, но скорее всего он махнул на меня рукой, мол, бесполезно на тебя слова тратить, и он прав, будь я хоть трижды исправившимся, честным, послушным и милым — все эти качества распространяются только на его светлую персону да и то в строго ограниченном количестве, кое на сегодня уже исчерпалось. — Какой план? — План? — будто в этом дурдоме у меня было время думать о плане, почему он у меня спрашивает? — Ты считаешь я о плане думал, пока ты мне язык в глотку засовывал? — Могу хуй засунуть, если это поможет тебе думать! — Ух, ебать! Благородный самурай сказал нехорошее слово, а намерение-то вообще из ряда вон! Тебя из списка положительных героев за это не вычеркнут? — За такого как ты ещё и галочку поставят!       А! Он больше не ведётся на мои провокации? Как интересно! И пока я думаю, как парировать, он начинает хихикать, видимо, осознавая глупость очередной перепалки. Никакого напряжения нет, словно мы не в тёмном подвале, в стане врага, в смертельной опасности, а валяемся в постели и привычно пререкаемся из-за ерунды. Это наше любимое занятие. Я мгновенно подхватываю его настроение и меня несёт на волне этой лёгкости, с железобетонной уверенностью, что пока мы вместе, то играючи справимся с любой ситуацией. Давно мне не было так идеально не страшно. Гин, Эспада, Айзен — ерунда и скука! Абсолютно всё меркнет, пока я слышу его голос и смех.       Не утерпев, хватаю его за руку и тяну к себе. Целую. Он отвечает мгновенно, будто точно предвидел мои действия, сам набрасывается, снова укладывая меня на пол, опирается на локти и облизывает мой рот изнутри. От смеха и недостатка воздуха поцелуй быстро превращается в отрывистые касания языка и губ, но не заканчивается, я сжимаю коленями его бёдра, притягиваю ближе, чтобы в полной мере почувствовать ответное возбуждение, но он предсказуемо не даёт мне этого сделать, легко высвобождаясь из объятий. Всё-таки переживает за самурайскую галочку, хотя честь давно уже подарил мне, перевязанную красной ленточкой. И назад я ничегошеньки не отдам. — С нами определённо что-то не так, — глотая звуки говорит он, пытаясь взять себя в руки и остановиться. Я с ним полностью согласен, время для жаркого траха совсем не подходящее, тогда почему ни я, ни он не можем думать ни о чём другом. Может, это новая форма зависимости? Но я не чувствую никакой жажды.       Глубокий вдох. Успокойся. Успокойся! Он поднимается и садится, прислонясь спиной к холодной влажной стене. Передышка. — Я так сильно хочу тебя, что больше не могу ни о чём думать, — сообщает он, в точности повторяя мои мысли. — Ага, — соглашаюсь я, — но разница есть. — Да, разница есть.       Какое-то время мы молчим, не касаясь друг друга, пытаясь остудить любовный жар и понять в чём же эта разница. — Как будем выбираться? — Он первым решает прервать молчание и меняет тему. — Это большой дом? Где Орихимэ? — Мне не провели экскурсию, знаешь ли! — Кончай язвить, я серьёзно! — велит он, теряя всякое терпение. — Снаружи казался не особенно большим. Обычный. Двухэтажный.       Решаю подчиниться, чтобы хоть как-то отвлечься от охватившего тело вожделения. Поднимаюсь и сажусь рядом, наши плечи соприкасаются, и я чувствую приятное тепло, хотя по степени возбуждения тут уже стены должны облупиться от жара, но нет, его кожа даже немного влажная от сырого душного воздуха подвала — совершенно человеческая реакция. Ощупываю себя — то же самое. Странно. Протягиваю руку и шарю у него между ног. — Угомонишься ты или нет?!       Да, да. Игнорирую его гневный выкрик — мне только проверить. У него совершенно точно стоит так же крепко, как и две минуты назад, когда мы облизывали друг друга. И у меня. Но. Его температура в порядке, как и моя. — Ты меня точно хочешь? — спрашиваю и, если бы не тьма кромешная, то сам себе фейспалм сделал бы. Он лишь цыкает и глубоко вздыхает, отчётливо давая понять, какого высокого мнения о моих умственных способностях. А я что? Просто это очень странно. — У тебя кроме потрахаться идеи есть? Ты можешь открыть дверь? — прерывает он мои измышления, но руку оттолкнуть не пытается. — Нет, — недовольно отзываюсь, в темноте я даже не вижу эту самую дверь и хотя помню, где она находится, открыть не могу, как не пытался. — А ты? — Не-а, на ней и замка-то нет, и вообще здесь и дверь, и стены опечатаны какой-то тёмной и чертовски сильной энергией, словно материализованный куб. — В точку, — соглашаюсь я, — никогда не видел такого раньше, похоже, теперь мы кое-что знаем о Гине. — И сколько нам здесь сидеть? — Понятия не имею, но думаю, в ближайшее время никто эту дверь открыть не рискнёт. Они ждут, что ты убьешь меня, и разрушителя больше ничего не будет сдерживать. Поскольку в этом состоянии ты адски страшен, никто не станет связываться, пока жажда не вопьётся в тебя голодной акулой — бросайся тут в темноте на стены сколько влезет. Потом ещё какое-то время, пока без еды и воды физическое тело не ослабнет настолько, что можно будет сладить с чудовищем. Дней пять как минимум. Не зря же они спрятали нас в каком-то мухосранске, где людей не сыщешь днём с огнём. — Но мы не можем столько здесь сидеть! — возмущается он, словно это я его запер. — Без воды и еды мы действительно полутрупами станем и без всякой жажды! — Да уж, на белковой диете долго не протянешь, — лениво соглашаюсь я, за что тут же получаю тычок в плечо. — Но кажется, у меня есть идея. — Так чего же ты до сих пор чушь всякую мелешь? Говори давай! — Я подумал о проекции. Загляну в Сейрейтей. — Ты умеешь? — удивлённо спрашивает и придвигается ко мне ближе. — Теоретически, или ты забыл, что я больше не беспомощный человечишко? — Пф! Твою корону видно даже в этой темноте! — отвечает он совсем не впечатлённый моими достижениями. Только вот астральное тело создать чертовски сложно, между прочим, да ещё преодолеть такое пространство, особенно учитывая то, что я никогда не делал этого раньше. — Что делать-то?       На ощупь перебираюсь и усаживаюсь между его ногами, тесно прижимаясь спиной к его груди, откидываю голову на твёрдое плечо, он интуитивно сразу обнимает меня — удобно, жаль, что заниматься мы сейчас будем не самыми приятными делами. — Просто держи меня. Я буду больше на труп походить, ну там, остывать начну и пульс замедлится — это ничего, наверное. — Стрёмная затея, — сообщает он с лёгким беспокойством, но не пытается отговорить меня, просто обнимает крепче.       Честно, я ожидал не такой реакции. Может, всё дело в безвыходной ситуации, но я хочу верить, что это та самая степень доверия, о которой я так грежу. Он не спрашивает, не спорит и не требует подробностей о том, насколько это опасно, и знаю ли я вообще, что делаю. Никаких нотаций. Я собираюсь прыгнуть в бездну, а он просто… — Держу.       …и это всё, что мне нужно. Я поворачиваю голову и в темноте безошибочно ловлю его губы. — Скоро вернусь, ягодка.       Нужно в мельчайших подробностях представить место, куда ты хочешь попасть. Собрать энергию, направить и вытолкнуть из тела!.. Ну-ка!

***

      Ох, мать, не знаю даже, как описать это чувство. Ощущения как будто через мясорубку провернули, будь у меня сейчас физическое тело его бы наизнанку вывернуло. Я словно пролетел на сверхсветовой скорости через самый дальний космос без скафандра. Фантомно я всё ещё чувствую, как Ичиго обнимает меня, прижимает к себе согревая и это единственное, что заставляет сосредоточится. Его энергия бежит по моим несуществующим венам, словно слабые, но непрерывные электрические заряды, кажется, я могу почувствовать покалывание в пальцах, хотя это совершенно точно невозможно. Мне даже не нужно дышать.       Как только в глазах светлеет, я вижу перед собой дежурку Сейрейтея — с первого раза попал куда надо — не молодец ли я? Только… чего тут?.. Полный хаос.       Мой диван… родной, на котором я провёл столько бессонных ночей на извечных дежурствах… нет, это уже не диван и вообще на мебель мало похоже, как и всё в этом помещении — поломанное и обгоревшее. Стёкла выбиты, вместо двери выгоревший провал. Что тут, чёрт возьми, произошло?       Протягиваю руку к оплавленной обшивке стены, на вид она всё ещё кажется горячей, но я не чувствую, пальцы проходят насквозь. Немного страшно в первый раз, но любопытство, конечно, побеждает, и я делаю шаг в стену, а следующий — уже в холл. С ума сойти! Ничего не почувствовал, но само осознание потрясает. Будь у меня сейчас сердце, то запрыгало бы как сумасшедшее от восторга.       В холле зрелище не лучше: стены облупились и почернели из них торчат оплывшие оборванные провода. Оконные стёкла полопались и повылетали, под ногами грязь, копоть, обломки мебели, упавшие покореженные огнем жалюзи, осколки стекла и обрывки истлевшей бумаги. Пол в большинстве мест провалился, над головой скрипят чудом уцелевшие потолочные балки, сыпется почерневшая штукатурка. Сквозь крышу видно голубое небо. Стойка ресепшена чудом уцелела, но кажется, пни, и эта хрупкая покрывшаяся копотью конструкция рухнет кучей гнилых досок. Входной двери не наблюдается, а только обгоревший со всех сторон проход на улицу. Туда-то я и выхожу, чтобы снаружи оценить масштаб бедствия и он… велик. Распрекрасная обитель светлых того и гляди рухнет и сложится как карточный домик.       Заеби-и-сь! Ну мать же вашу! Как такое могло произойти?! Где мне теперь искать Шихоин? Я не могу позвонить и не потому, что у меня нет долбаного телефона, я и в руки-то взять ничего не могу, зато могу ходить сквозь стены — круто? Я, блять, бесплотная иллюзия! И я понятия не имею, сколько могу пробыть в этом состоянии, прежде чем моё физическое тело начнут хватать предсмертные конвульсии.       Решаю обойти здание, ну не могли же сейрейтеевцы бросить своё детище на произвол судьбы. Периметр огорожен предупреждающей жёлтой лентой, за которой толпится стайка зевак, в основном подростки, пришедшие поглазеть на большое пепелище; у чёрного входа, ну там, где он был раньше, стоит фургон с логотипом клиники, пара полицейских машин, спецслужба, и несколько агентов. Они переговариваются, трясут друг перед другом драгоценными бумажками и тычут пальцами в обгоревшие обломки, похоже, решая с чего начать разгребать этот завал. Никто из них не обращает на меня никакого внимания, я же пытаюсь разглядеть кого-нибудь знакомого, и удача — вижу мальчишку из медчасти — Хан… Хар… Ханатаро, да. — Эй?! — окликаю его и подхожу ближе. Он оборачивается, и глаза на его маленьком лице становятся круглыми, как у обосравшейся белки. — Джагерджак-сан? — Что тут, чёрт возьми, происходит? — Вы нашлись? — он продолжает на меня пялиться, будто на привидение, похоже, даже не заметив, что я не во плоти, а может, именно поэтому. Мне насрать, ничего объяснять я ему не намерен. — Ага, — киваю, не желая терять времени, — так, что? — Пожар, — логично отвечает он, но заметив недовольный скепсис на моем лице, начинает выдавать информацию. — Ночью был, к счастью, почти никто не пострадал, всех уже эвакуировали, огонь потушили, а мы ждём, когда спецслужба и полиция разрешат извлечь уцелевшее оборудование, записи…       Я ещё раз окидываю взглядом руины — неужели там хоть что-то могло уцелеть? Да уж, попал Сейрейтей не слабо, конечно, есть страховка и поддержка министра дело не малое, но восстановить их исследовательскую базу и оборудование… м-да, Шихоин и Кискэ предстоит очень много работы. Кстати о ней: — Где Шихоин?       После этого вопроса его глаза становятся ещё больше, а он начинает заикаться, как провинившийся ребёнок. — Йоруичи-сан и главы о-отделов на собрании во в-временном штабе. — Где?! — я старательно сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть на него, но, похоже, не получается. Заебал резину тянуть! — В… в… — мямлит он, прячась от моего пронзающего взгляда. — В вашей квартире…       Что?!       Не теряя ни секунды, я перемещаюсь к себе домой, наплевав на то, что кто-нибудь непосвящённый может заметить, как я растворяюсь в воздухе.