Intimate feelings

      Всего сутки, но кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я был дома. И почему это Йоруичи устроила свой грёбаный штаб в моей квартире, у неё что своей нет? А меня она и вовсе уволила! Не дом, а проходной двор для убогих и обездоленных. Надеюсь, она весь Сейрейтей не притащила за собой. Ненавижу посторонних на моей территории! Бесит. Как же бесит!       Я появляюсь посреди комнаты и, бля, как же это перемещение болезненно, голова кружится как после блядской карусели, чувствую, как энергия уходит из тела, лишая сил и тепла. Я становлюсь прозрачнее и сейчас действительно похож на привидение. Если бы Куросаки не держал меня в объятиях, думаю, время пребывания в астрале уже исчерпалось бы.       Вопреки моим опасением, здесь только Шихоин и Кискэ. Что архиважное собрание уже закончилось? Ах как жаль, что я опоздал, так хотелось поучаствовать.       Кискэ оккупировал диван и уткнулся в ноутбук, делая вид, что не заметил, как я появился перед самым его носом. Йоруичи ходит взад-вперёд по комнате и требовательным тоном ведёт переговоры по телефону: «Нет! Да! А я настаиваю!» Бла-бла-бла! Физиономия у неё кислая как лимон.       Следы погрома, оставленного мной после психов от созерцания соития Орихимэ и Куросаки, убраны. Жалюзи открыты и комнату заливает яркий солнечный свет. Ненавижу! Ещё одна новоявленная хозяйка моей квартиры. Святой Кенпачи, почему я всё это терплю?! — Джагерджак?!       Спустя пару минут они наконец-то замечают моё присутствие. О спасибо, госпожа начальница, за ваше несравненное внимание! Улыбаюсь почти мило и машу ей, как старой приятельнице, рожа её становится ещё кислее. Кискэ лишь на секунду отводит взгляд от монитора и снова утыкается в экран, моё появление нисколечки его не удивило. Йоруичи сворачивает разговор, кладёт трубку и полностью переключается на меня. — Где вас носит, вашу мать?! — звучит милое приветствие, будто я опоздал на военную операцию, и враг прорвал оборону. — А нас похитили, — пожимаю плечами отвечая, будто про погоду рассказываю. Она смотрит на меня, как инквизитор, когда костёр уже потрескивает, тяжело вздыхает, всем видом показывая, как все её заебали. Что… ещё кого-то похитили? Ах да, Сейрейтей же сгорел. — А ты у меня дома, — напоминаю в слабой надежде на её совесть. Она фыркает, пожимает плечами в ответ, мол, у тебя дома и что, не стесняйся. Я бы с удовольствием попререкался с ней, но времени у меня всё меньше. — Смотрю, чувствуешь ты себя просто прекрасно, — язвит она, пронзая взглядом моё полупрозрачное тело. Был бы во плоти, то ещё бы спектром сверкнул перед ней, он наконец вернулся к своему первоначальному алому. — Ну не то чтобы очень. Если забыть о том, что моё физическое тело всё изранено и я заперт в тёмном сыром подвале в ожидании смерти, то действительно всё прекрасно. — Джагерджа-а-к, за что боги послали мне кару в твоём лице? Я тебя ненавижу! — несмотря на злость, голос её звучит очень устало. — Наши чувства абсолютно взаимны, киска. — Ещё раз назовёшь меня так и действительно станешь привидением! — шипит она и стреляет взглядом, будто пулей, точно мне между глаз. — А с Куросаки что? — О, с ним всё в порядке, просто прекрасно, стабилен во всех отношениях. Только заперт.       Ох, как же она злится, пожалел бы, но я эгоистичная сволочь, поэтому не чураюсь подлить масла в огонь — лучше сразу всё выложить. — С нами ещё Орихимэ, — идеальные брови Йоруичи ползут на лоб, а я продолжаю, — и она, как бы сказать, немного не в себе. — Шихоин прикладывает руку ко лбу и открывает рот в полнейшем ахуе. — А ещё мы… как бы… убили Улькиорру. И попались в лапы Гина. — Заканчиваю я забивая в её гроб последний гвоздь.       Её глаза наливаются кровью, а в меня летит книга — первое, что попалось ей под руку — учебник Куросаки по анатомии. Благополучно уворачиваюсь, но начальница не сдаётся. На кухне с глухим стуком на пол падает подставка для ножей, а само смертоносное оружие летит в меня. Пять штук. Кискэ фыркает в кулак и удобнее устраивается, не отрываясь от ноута, когда мимо него пролетают пять остро заточенных ножей. Я спасаюсь бегством, прячась за спинкой дивана. Ножи втыкаются в кожу — блять, сколько раз я его уже перетягивал! Это дорого! — оставляют пять дырок и снова преследуют меня. — Почему вы двое такие идиоты?! — Прорывает Йоруичи. — Неужели вы ни дня не можете провести в мире и спокойствии, чтобы не вляпаться в очередное дерьмо?! И не потащить за собой ещё кучу народа!       Пробегая мимо аквариума, замечаю, что вода в нём начинает закипать. — Успокойся, рыбку сваришь! — Будто тебе есть дело до кого-то, кроме самого себя и своего полоумного любовничка! — кричит она, продолжая направлять на меня острые лезвия.       А мне есть дело! Эту рыбку притащил Куросаки, я не совсем понимаю, что он хотел этим сказать, но раз уж поселил её здесь, я сделаю всё, чтобы эта чёртова рыбина не всплыла кверху брюхом. Не знаю откуда в голове такие абсурдные мысли, но это кажется важным.       Ножи загоняют меня в угол. Зачем я убегаю, подыгрываю что ли — пусть девочка выпустит пар — всем присутствующим в комнате доподлинно известно, что причинить вред или убить меня сейчас невозможно. Пора заканчивать этот цирк. Останавливаюсь, ножи проходят сквозь моё тело и застревают в стене за спиной. — Управление разрушено! Уничтожена херова туча дорогостоящего оборудования! Более двадцати агентов в больнице. С остальными я не могу даже связаться! Про пожар трубят по всем новостям и обнаглевшие вампиры, оставшись без контроля, пустились во все тяжкие, нарушая все мыслимые и немыслимые законы. У меня нет ни одного свободного человека — все на выездах! Запасы крови и депрессанта сожрал огонь! Телефон трезвонит без остановки, сыпется куча обвинений, просьб и требований, а у меня нет даже блядского штаба, чтобы начать разгребать этот завал! И тут появляешься ты и заявляешь, что вы с Куросаки убили приближенного Айзена, спровоцировали конфликт, да ещё и попались в его руки! Иди ты на хуй! У меня нет времени, нет ресурсов и уж тем более желания, чтобы спасать ваши задницы!       Выдохшись она замолкает, тяжело бухается на диван и закрывает лицо руками. Ножи замерли в стене. Рыбка осталась жива.       Впервые я вижу эту сильную и гордую женщину в отчаянии. Глотаю возражения по поводу спровоцированного конфликта и убийства Улькиорры — выяснять, кто первый бросил камень, сейчас не время, у госпожи начальницы и без того проблем выше крыши. Мне даже немного стыдно за своё бесцеремонное поведение, в конце концов ответственности с нас с Куросаки никто не снимал — у Эспады был чёткий план, и мы все повелись на него как малые дети. Начиная с принятия в свои ряды Заэля и заканчивая провокацией с рэйки. Но расхлёбывать-то всё равно надо.       Сажусь рядом с ней, точнее, просачиваюсь сквозь диван, впору обнять её по дружески, но я не могу этого сделать, да и не думаю, что она оценила бы мой порыв. Эта женщина не нуждается в том, чтобы ей подтирали сопли, ей просто нужно дать немного времени. Вот только у меня его всё меньше и меньше — тело стало практически стеклянным. Кискэ одобрительно кивает мне и снова погружается в работу. — Полегчало? — осторожно спрашиваю. Шихоин отрывает руки от лица и устало смотрит на меня, но уже без желания порубить в фарш. — Немного, — кивает и выдыхает застоявшийся в груди воздух. — Поверить не могу, что попалась на его уловки, как пятиклашка.       Без пояснений понятно, о ком она, и кто устроил пожар, надолго дезориентировав и подорвав четкую как часовой механизм работу светлого ведомства. Меня так и подмывает назидательно поднять указательный палец и сказать «а я говорил!», но благоразумно молчу — всякому злорадству должен быть предел. — Кис… эм. Шихоин, ты… — собираюсь сказать «не виновата», но это звучит шаблонно, жалко, да и неправда. — Заэль не только сильный менталист, он эмпат — играть на чужих эмоциях его главный козырь. Он и без суггестии залезет в любую голову и повернёт всё в свою пользу. Он же чёртов гений, не только в сиськи силикон вставляет*, но и вместо мозгов…       Тяжёлый взгляд обрывает мою речь. Йоруичи поджимает и без того сжатые в тонкую линию губы, складывает ладони в знак долголетия, словно давая последний шанс обвиняемому, прежде чем четвертовать. Похоже, переборщил я с утешением и оно больше похоже на восхищение чёртовым Заэлем. — Намекаешь, что у меня силикон вместо мозгов? — Она не повышает голос, но один из ножей торчащих в стене со звоном падает на паркет. — Нет… ну… — блять, ну не умею я утешать и поддерживать, — я хотел сказать, что… — Заткнись, Джагерджак, твои жалкие потуги хуже чем соль на рану. — Я с облегчением затыкаюсь. — Где вас держат?       Объясняю ей примерную дорогу, дом — всё что помню — на остальные подробности нет времени. В голове шумит, а голос становится тише с каждым словом, вместе со мной растворяясь в воздухе.

***

-…джоу! Гриммджоу?       Я открываю глаза в полной темноте. Ичиго зовёт меня. — Ты меня слышишь?       Хочу сказать «да», но вместо слов из горла вырывается жалкий болезненный стон. Меня трясёт от холода, а в голове грохочут колокола. Куросаки обнимает меня, стискивает холодные ладони, растирает кожу на предплечьях, пытается согреть, но мне так холодно, что зуб на зуб не попадает. От переизбытка энергии температура подскакивает вверх, от недостатка неумолимо падает. Моя — в ноль. Повезло, что я вообще пришёл в сознание. — Ты ледяной. Я так испугался… ты слышишь? Ты вернулся. — Д…а, — хриплю в ответ и отчаянно цепляюсь за него. Мне кажется, если он отпустит меня хоть на секунду — я просту умру. Шум в голове раздирает на части, а тело выгибает в судороге. — М…не х-хо…лодно… — Тише, тише, — шепчет он и пытается сдержать меня, не может как следует обнять, помня о сломанных рёбрах. — Я здесь. Успокойся, сейчас станет легче. Дыши. Я тебя согрею.       Я стараюсь выровнять дыхание и перестать дёргаться как шарнирная кукла. Он утыкается носом мне в загривок, прикасается губами к открытой коже, и на этом месте расцветает горячий цветок. Я прижимаюсь к нему сильнее. Дышу вместе с ним. Медленный вдох. Такой же выдох. Холод немного отступает, мышцы перестают бесконтрольно сокращаться. Но шум в голове — ультразвук, за которым с трудом разбираю человеческую речь — были бы силы, то с разбега впоролся бы в стену, только бы выключить эту шарманку.       Какое-то время мы не двигаемся. Я наконец начинаю чувствовать что-то помимо всепоглощающего холода. Ичиго осторожно тянет с меня футболку. — Сними, она вся в крови.       С трудом поднимаю руки, он сдёргивает испачканную тряпку и выкидывает в темноту. Только сейчас чувствую, как кожу под носом стянуло от крови, видимо, знатно хлестала, но вроде остановилась. — Кровь бы мне сейчас не помешала. — Моя не поможет, — виновато отвечает он. — Знаю.       Меня коробит от этого — он ни в чём не виноват. Да я лучше сдохну прямо сейчас, чем вернусь к той зависимости, что была у нас раньше. На самом деле, даже учитывая моё нынешнее плачевное состояние и чёртово заточение, сейчас самое лучшее время, что когда-нибудь было у нас — мы вместе, мы неразрывно связаны и абсолютно свободны. Свободны быть друг с другом, любить друг друга без принуждения. И если, нет, когда мы отсюда выберемся, то сможем, наконец, насладиться этой свободой. Светлые годами обходятся без крови — медитируют, дзен постигают — не важно, если они могут, и я смогу.       Ичиго продолжает согревать меня, обнимая руками и ногами, прижимаясь всем телом. Гладит, легко целует в плечо, перебирает губами позвонки. Его тёплая энергия обволакивает с головы до ног, но этого мало, чтобы привести меня в норму. — Я нашёл Йоруичи, — кряхчу, растворяясь в его объятиях. — Только… Сейрейтей сгорел… — услышав это он вздрагивает, и острая вспышка его беспокойства проходит сквозь моё тело, взрываясь новым ударом колокола в голове. Он чувствует это и берёт свои эмоции под контроль, чтобы не спровоцировать у меня новый приступ. — Все живы… — Не надо, — прерывает он, — это сейчас не главное, потом расскажешь. Как твои рёбра?       Я их не чувствую, вообще ничего почти, кроме беспощадного звона в голове, но не хочу пугать Ичиго ещё больше. Как бы он ни пытался скрыть страх и беспокойство, оно просачивается в его голосе и противоречивых эмоциях, которые я вижу как на ладони — страх за друзей, за меня. Невозможность помочь, открыть эту чёртову дверь и спасти всех, кого должен. Спасать и помогать вообще у него в крови, и как бы я ни отрицал, это я люблю в нём больше всего — его бесконечный свет и желание прийти на помощь. Беспомощность злит его и пугает. Слишком знакомо. Я не хочу, чтобы он чувствовал это. — Не бойся. Я в порядке.       Я лгу, но сейчас мне вполне достаточно того, что он рядом. Обнимает и согревает. — Попробуй поспать. Тебе нужен отдых.       Пожалуй, это неплохая идея, если я смогу уснуть под этот невыносимый шум. Жажда продолжает нападать, но я выдержу, нужно перетерпеть. Закрыв глаза, оказываюсь в ещё большей темноте, голова кружится и пространство, кажется, сузилось. Сквозь гул колоколов пробивается стук. Негромкий, но отчётливо слышный, будто кто-то стучит в дверь. — Куросаки, ты слышишь? Кто-то стучит.       Он не отвечает. Я пытаюсь нащупать его руку, ещё секунду назад она лежала на моём плече. — Ичиго? — Ответа нет.       И тут я понимаю, что и его нет. Спина прижимается к холодной стене вместо его тёплой, ровно вздымающейся груди.       Ичиго?       Вслепую шарю руками по полу и стене, щурюсь, пытаясь сквозь тьму разглядеть его силуэт где-то поблизости, но не нахожу. Его нет. Его здесь нет! Я в полном одиночестве. Запертый в темноте…       Неужели я уснул, и они забрали его? Или нет… был ли он вообще здесь? Быть может, всё это привиделось мне? И где я сейчас оказался? Тёмное пространство дезориентирует — это тот же подвал, но кажется, уже и не тот. Знакомое место, хотя я ничего не вижу, но ощущения, запахи, звуки. Мерный стук. Только сейчас понимаю, что стучат не в дверь, а где-то в доме. Звук удара. Скрип? Стон? Грохот. С таким спинка кровати ударяется об стену.       Ледяные мурашки бегут по спине — я знаю, что услышу дальше… Глухой стук свалившегося на пол тела. Тихий скрип двери. Шаги в абсолютной тишине и звук, с которым тело волокут за собой.       Нет. Нет! Только не снова! Пожалуйста! — Нет, не надо!.. — Тише. — Меня обнимают теплые руки Куросаки и прижат я не к холодной стене, а к его груди. — Тебе приснился сон. — Ты здесь? — Нет нужды спрашивать, он же рядом, но мне хочется услышать. Подтвердить всеми возможными способами. — Я здесь. Она умерла. Она больше никогда не вернётся.       Чёрт, как стыдно, но это место так напоминает тёмную ванную с запертой дверью — комнату, из которой я не могу выбраться. И чувствую себя таким же слабым и беспомощным, как тот шестилетний ребёнок. Неужели этот постыдный детский страх будет преследовать меня всю жизнь? — Нет, он пройдёт, — отвечает Ичиго на не заданный вслух вопрос. — Ты просто устал и, кроме того, я всегда буду рядом, чтобы оберегать тебя.       Раньше от таких слов я взбесился бы, послал его на хуй и хлопнул дверью. Я всегда твердил, что мне не нужна помощь, но правда в том, что я просто не умею её принимать, никто не научил, никто никогда не предлагал вот так — бескорыстно, а она нужна мне! Мне очень хочется, чтобы кто-то меня оберегал. — Я буду, — шепчет он. — Засыпай снова. Не бойся.       Хочу сказать «спасибо», но проваливаюсь в сон… Мне нечего бояться. Она умерла, она больше никогда не вернётся. Я сам убил её. Дважды.       Никогда не забуду ту ночь. Как волок по улице её тело в мусорном мешке. Было темно и холодно, шёл мерзкий дождь, но я не замечал ничего, единственное о чём я мог думать — это, чтобы меня никто не увидел. Мы жили в дрянном районе, недалеко от кладбища, но всё равно несколько километров. Я не помнил усталости, мог только молиться, чтобы никакой случайный прохожий не обратил внимания на мальчишку, тащившего что-то в чёрном мешке, это было моё единственное желание. Это теперь я знаю, что никто и не мог видеть меня, но тогда совершенно не понимал, на что способен.       Страх немного отпустил, когда я покончил с грязным делом — она в земле и никогда не вернётся. Я не хотел возвращаться ни домой, ни тем более в школу, вдруг всё же кто-то заметил меня, вдруг соседи слышали её крики, вдруг полиция уже ждёт меня. Я несовершеннолетний, но достаточно взрослый, чтобы сесть в тюрьму. Просто побрёл по дороге прочь от кладбища, и от этой жизни — куда глаза глядят. К рассвету промок и промёрз до костей, очень хотелось есть и спать. Сел на первый попавшийся автобус и отрубился. Проснулся в центре Токио. На небе светило яркое солнце, на улице туда-сюда сновали люди, а мне по-прежнему некуда было пойти. С собой было немного денег и я зарулил в первый попавшийся торговый центр, цены там были бешеные, но есть хотелось сильнее, за лапшу быстрого приготовления я готов был отдать всё что имел.       Мимо проплыла какая-то девчонка старше меня, быть может, лет на пять. За ней тянулся шлейф дорогих духов, да и вся она была зачётной: брендовые шмотки, высокие каблуки, роскошные длинные волосы, ничего общего с девчонками, с которыми я общался в своём богом забытом районе, таких как она только по телику показывают, наверняка драгоценная дочка богатеньких родителей.       Заметив меня, она сморщила аккуратный носик, ну да, видок у меня ещё тот: лохматый, промокший, продрогший, грязный; странно, что меня из автобуса и из этого магазина ещё не выгнали поганой метлой. Так вот, она скривила свое хорошенькое личико и посмотрела на меня с крайней степенью брезгливости, словно я не человек, а грязное насекомое. Блять, ненавижу такие взгляды! Сука! И вдруг я подумал, как было бы круто, если бы эта богатенькая тёлочка отсосала мне — «грязному насекомому». В тот же момент она остановилась и развернулась ко мне лицом, взгляд её с пренебрежительного превратился в озадаченный, зрачки расширились, и она улыбнулась. Я в ответ выдал самую ехидную улыбку и подмигнул, тогда она поманила меня за собой.       На стоянке мы сели в её роскошную тачку, не помню какую именно, не высший пилотаж, но класс люкс. Она заперла дверцы и без лишних слов потянулась к моей ширинке. Да ладно? Что за дела?! Сначала я испугался, что кто-нибудь может увидеть нас, но стёкла тачки были наглухо затонированы, и мне оставалось только охуевать и расслабиться.       Сосала она просто отлично, не сказать, что у меня был большой опыт в таких делах, но и сравнить с тем немногим, что имелся, было нельзя. Я вцепился в её роскошные волосы, дёргал и направлял как хотелось, а хотелось мне много, не только получить удовольствие, но и побольше унизить её за тот взгляд. Грязное насекомое, говоришь — соси, детка, соси этому грязному насекомому так, как не снилось распоследним шлюхам. Она всё покорно исполняла, пока я не кончил ей в глотку.       Как только всё закончилось, она подняла голову, глаза её округлились от ужаса, а рот скривился, будто она только что проглотила мерзкого жирного слизняка. Я поржал бы над ней, но меня так разморило, что лень было даже застегнуть ширинку. Да детка, как тебе член «грязного насекомого»? Не понравилось? Готов поспорить, если бы я был разодетым красавчиком, ты упала бы на колени с куда большим желанием.       Она схватила бутылку воды с заднего сидения и пыталась прополоскать рот, подавилась, вода пошла носом. Пальцы дрожали. Я смотрел на это, как на комедийное представление в театре, в котором никогда не был. Откашлявшись, она начала орать. Уши заложило от её визгов, а мне хотелось есть, спать и ещё в душ. Вот было бы здорово, если бы она отвезла меня к себе домой, наверняка квартира у неё тоже роскошная, и предоставила полный сервис. И как только я подумал об этом, она заткнулась, завела тачку, и мы поехали.       Ожидания меня не обманули — большая роскошная квартира в центре Токио. Сосочка отвела меня на кухню, предоставив набитый продуктами холодильник в полное распоряжение, а сама отправилась в ванную. Жуя всё, что попалось под руку, я услышал шум воды — она набирала для меня ванну. Ухмылка сама собой расползлась по лицу — сервис просто прекрасен.       Уже в ванной я наконец сбросил провонявшую потом одежду. Сосочка вручила мне чистое полотенце и уже хотела выйти за дверь, как я подумал, было бы неплохо, если бы она помогла мне помыться. И потрахаться. Раз уж исполняет все мои желания, так чего мелочиться. Она тотчас остановилась, развернулась и начала раздеваться.       После душа я трахал её ещё раз уже в постели. Брал сзади грубо, по-животному и совершенно не сдерживался. Мял её прекрасное тело, маленькую грудь, оставлял синяки и засосы, но мне всё равно чего-то не хватало. Внутри горела странная жажда, и сколько бы я ни вгонял член в гибкое тело этой сучки, сколько бы не хватал за волосы и не заставлял визжать подо мной, не получалось эту жажду утолить. Хотелось попробовать чего-то… особенного, неповторимого, запретного. И тогда, видимо окончательно слетев с катушек, я откинул волосы сосочки на одно плечо и впился зубами в беззащитную обнаженную шею. Девчонка орала и дёргалась, пытаясь вырваться, но я держал крепко. Её кровь попала мне в горло горячая и пряная, и тогда эйфория оргазма накрыла меня мгновенно и полностью. Мне казалось, я кончал несколько минут. Как-то я пробовал курить марихуану, так вот, кайф от наркотика не шёл ни в какое сравнение с кайфом, полученным в тот момент.       К сожалению, блаженная пелена быстро спала, и я увидел под собой замученное обнаженное тело в синяках от моих пальцев. На шее красовался здоровенный укус и всё ещё кровоточил. Сосочка отрубилась от шока и боли. Но я не хотел так, я просто хотел поиметь её, унизить, но не… убить!       Я вскочил с кровати, шатаясь, будто в пьяном угаре. Зрелище было противным и страшным. Её волосы разметались по подушкам. На светлом постельном белье ядовитыми цветами горели капли крови. Картина отвратительная и очень знакомая. Всё повторялось… Тело на разорённых простынях, алое марево в глазах, вкус крови во рту. Я зажмурился, пытаясь прогнать наваждение, но, когда открыл глаза, увидел растерзанный труп того мужика из детства, чью кровь я впервые попробовал. До сих пор помню этот вкус — остывшей мёртвой крови.       Нет! Не хочу! Не хочу! Я развернулся и хотел сбежать прочь, чтобы не видеть этого ужаса, но провалился в темноту. И вот я, шестилетний мальчишка, снова один в полной темноте, в пропахшей мертвечиной ванной, отчаянно колочу в запертую дверь… — Открой! Открой эту проклятую дверь, я хочу выйти!!!       Ору я уже наяву. Вскакиваю и меня тут же скручивает от боли. Ичиго перехватывает, пытается удержать и снова усадить в свои объятия, но мне так страшно, что я совершенно не могу совладать с собой. — Это сон. Тебе приснился кошмар. Успокойся!       Ты уже говорил это! И всё это было неправдой! Я не понимаю, что реально. Вдруг это тоже кошмар. Вдруг ты не реален! Я закрою глаза и ты исчезнешь! — Нет, не исчезну, — уверяет он. — Это жажда, она играет с тобой. Сосредоточься. — Он проводит ладонью по моим рёбрам и новая вспышка боли сбивает меня с ног. — Чувствуешь? — Да… — Боль реальна. И я реален. Я здесь, с тобой. — Сил сопротивляться у меня не остаётся, и я просто повисаю в его руках, позволяя снова усадить себя на пол и обнимать. — Тише, тише. Успокойся. Ты сильный и смелый, жажде не победить. — Хочу тебя видеть, — хотя я чувствую некоторое облегчение, но всё ещё боюсь, что реальна только темнота, если бы я мог увидеть его лицо. Ичиго продолжает ласково шептать мне на ухо, успокаивая как ребёнка. — Я знаю, я тоже. Хороший мой… Мы скоро выйдем отсюда. Ты же добрался до Шихоин, помнишь. Скоро здесь будут агенты, может быть, даже Рукия и Ренджи, ты же не хочешь, чтобы они увидели тебя таким. — Нет… — Ты — бесстрашная пантера. Мы не покажем никому ни единой слабости, верно? — Угу, — я утыкаюсь носом ему в шею и постепенно перестаю дрожать. — Котёнок, — я слышу, как он улыбается. Гладит меня, целует и прижимает к себе. — Ласковый мой… Забудь всё, забудь кошмары, реальность намного приятнее.       Этот мальчишка просто невероятен — он с лёгкостью может вывести меня из себя, набить рожу, нахуй послать и с такой же лёгкостью успокоить, приласкать и заставить открыться нараспашку. Прекрасно. Я счастлив — ему я могу показать всё…        Я окончательно успокаиваюсь и, когда уже собираюсь снова провалиться в зыбкий сон, дверь нашей темницы открывается.