***
За время моего обстоятельного рассказа о произошедшем лицо Йоруичи зеленеет, бледнеет, краснеет и наконец превращается в каменную маску. Невозмутимый и расслабленный вид Куросаки с треском рвёт стальные канаты её нервов и, когда я заканчиваю, минуты две в кабинете стоит мёртвая тишина. Начальница попросту теряет дар речи, а может, решает, в какой из стен нас лучше замуровать. Не знаю даже, зачем выдал ей все мельчайшие подробности, мог бы и приврать-приукрасить, чтобы выгородить Куросаки, но язык будто полиграф выдаёт всё точно и честно. — Если я вас убью сейчас, меня не то что не арестуют, мне дадут медаль за стойкость и отвагу, — наконец ледяным тоном выдаёт невозмутимая с виду начальница, но поверхность стола под её ладонью покрывается мелкими длинными трещинами. — Ты куда смотрел, Джагерджак?! — это уже в полную силу лёгких прямо мне в лицо, сверкая жидким золотом демонических глаз. — Да я… — я стараюсь не вжиматься в спинку стула. — Заткнись! Сначала ты от него бегал, — она тыкает пальцем в заскучавшего Ичиго, — а сегодня ночью аж с дежурства сорвался! Что между вами опять случилось, что он выдаёт такие финты?! Почему она орёт только на меня? Я, в кои-то веки, ни в чём не виноват. Это несправедливо. Не рассказывать же ей про мои любовные излияния и волшебный секс, а больше ничего и не было. Между мной и Куросаки полные peace and love. Ну, love мне слегка обломилась, но с ума-то схожу не я. — Ничего между нами не!.. — Хватит! — она хлопает ладонью по столешнице и трещин на той становится значительно больше. — Куросаки, немедленно отправляйся на пятый этаж к Маюри, я сейчас Кискэ туда приглашу. — К этим мясникам?! — возмущается Ичиго. — Да со мной всё в порядке, ну накосячил слегка… — Бегом! — орёт Шихоин. Бум! — столешница в крошево. Куросаки хватает ума больше не спорить, а молча исполнять указание, но не хватает на то, чтобы не хлопнуть дверью напоследок. Я опускаю голову пониже, не от страха перед начальницей, нет, боюсь рассмеяться; мой самурай хоть и натворил дел, но его невменяемая дерзость очаровательна. Йоруичи впивается в меня взглядом и желание поржать снимает как рукой. Я лишь пожимаю плечами — чего она от меня хочет? — я сам в шоке и объяснений мудацкому поведению Куросаки у меня нет. Шихоин молчит. Трёт лоб. Вздыхает. Массирует виски. Снова вздыхает. — А что с девчонкой? — аккуратно интересуюсь. Не то чтобы я сильно переживал, но всё же. Её спешно забрали в медчасть, надеюсь, она умом не тронулась. — Сотрём память, свяжемся с родителями, — бесцветно и устало отвечает начальница. Теперь, когда первая волна гнева схлынула, вокруг её глаз стали заметны маленькие морщинки и глубокие тени. — Хотя, по всем каналам только и трындят про «вампиров», ну хотя бы ваши личности скроем и будем надеяться, что никто не обратил внимания, как вы покидали университет. Да уж, не заметить maserati около корпуса, всё равно что не заметить слона в комнате, но Йоруичи я об этом, конечно, не говорю. Эх, надо было пить, пока была возможность, пара глотков и мы вышли бы совершенно никем незамеченные, и откуда во мне взялось чёртово благородство? — Ну я, пожалуй, тоже пойду к… Маюри… Шихоин небрежно машет рукой, мол, хоть сквозь землю провались, только скройся с глаз.***
— Ну что, довольны? — бухтит Куросаки, отцепляя от себя всевозможные датчики. — Я это я. Со мной всё в порядке! Я, Маюри, Кискэ, Унохана-сан и Шихоин продолжаем смотреть, словно у него внезапно выросло две головы. — Даже не знаю… — озадаченно размышляет Маюри. — С точки зрения науки с ним действительно всё в порядке. Мозговая активность не нарушена, все показатели в пределах нормы. Психологические тесты он прошёл. — С медицинской точки зрения тоже никаких нареканий, — добавляет Унохана-сан. С каждым их словом Йоруичи хмурится всё сильней, оборачивается к Кискэ с последней надеждой в глазах. Тот лишь привычно прикрывается из ниоткуда взявшимся веером. — Хотите сказать, что он «в порядке»? И я могу отпустить его домой? — скептически уточняет Шихоин, и всем становится ясно, что ни о каком доме не может быть и речи. — Да вы все бесполезные и… — она осекается, в последнюю секунду вспомнив, что перед ней главы отделов. — Нерадивые сотрудники?! — подсказывает Куросаки приличный синоним к слову «идиоты» едва не сорвавшемуся у Шихоин, чем зарабатывает ещё один зловещий взгляд начальницы. — Хм, я могу предложить, — впервые за всё время подаёт голос Кискэ, — что всё это последствия слияния. — Обмахиваясь веером, он медленно обходит кушетку, на которой всё ещё сидит Куросаки, по кругу. — Вся энергия Джагерджак-сана принадлежит Куросаки-сану, они и при инициации очень влияли друг на друга, но инициация это столкновение, а слияние это… слияние. — Все хмурятся, не понимая, к чему он ведёт. — Неужели незаметно? — Спрятав за веером хитрую улыбку, он поясняет. — Сегодняшнее поведение Куросаки-сана, м-м-м… скажем так — импульсивное и… безответственное скорее свойственно Джагерджак-сану. И вот тут до всех доходит значение термина «слияние». Я открываю было рот, чтобы возмутиться, но, припомнив все сегодняшние события, его действия, слова и поступки, ничего не говорю — Кискэ прав. Взглянем правде в глаза, сегодня с самого утра Куросаки ведёт себя как… мои интонации, мои жесты, мой похуизм. — Ты хочешь сказа-ать, — осторожно спрашивает Шихоин, — что они… поменялись?.. — Нет-нет, — спешит успокоить Кискэ, — Джагерджак-сан остаётся самим собой. — Святой Кенпачи, теперь у нас два распиздяя! — не стесняясь припечатывает Йоруичи, похоже, пояснения Кискэ её совсем не успокоили. — Эй, киска, полегче! — выдаём мы с Куросаки в один голос. Шихоин прикрывает глаза рукой. Видимо, от отчаяния и страха перед своей правотой. — Да что за чушь вы тут несёте?! — не выдерживает Куросаки. — Я это Я! Кроме того наше «слияние» — он изображает в воздухе кавычки, — произошло не вчера, прошёл почти месяц! А сегодня я вдруг перестал быть собой?! — Незначительные изменения могли быть и раньше, — невозмутимо отвечает Кискэ, — а сегодня просто… возможно, был какой-то толчок, сильный эмоциональный всплеск, импульс между вами, который и повлёк за собой такие последствия. Вы не перестанете быть собой, Куросаки-сан, просто значительное действие на вас будут оказывать личность и темперамент Гриммджоу-сана. Чё-о-орт, я даже знаю, что это был за импульс. Глупые слова. Как такое возможно?! Если задуматься, то действительно с тех пор, как мы выбрались из того страшного дома в его подсознании в реальность, было множество звоночков: его поведение в постели, потакание мне, резкие смены настроения. Мелочи, которым я не придавал значения, думая, что всё это из-за… любви. Я идиот! — Ладно, как это исправить? — спрашивает Шихоин. — Понятия не имею, — жмёт плечами Кискэ. — Всё это лишь мои предположения. Слияние я наблюдаю впервые. Не выдержав, Йоруичи решает присесть, она усиленно массирует виски и устало смотрит на нас, как на двух пятилетних детей. — Так всё, идите с моих глаз и ни шагу из Сейрейтея. Ночевать тоже здесь! — Ночевать в тюряге? Ещё чего?! — кривится Куросаки. Я прикрываю рот рукой, не могу сдержать смеха. О-о, он не просто перенимает мой темперамент, по степени нахальства он его даже превосходит. Взглянув на Шихоин, понимаю, что ещё слово и моей дерзкой ягодке нехило прилетит. — Да ладно тебе, Куросаки, это будет весело, госпожа начальница выделит нам самую мрачную камеру с дребезжащей решёткой и скрипучей шконкой, можно будет поиграть в заключенного и надзирателя. Кислая гримаса Ичиго тут же превращается в игривую улыбку, похоже, идея пришлась ему по вкусу, да я и сам уже более чем заинтересован. В отличие от Йоруичи, чей взгляд мечет гром и молнии. — Джагерджак, дежуришь сегодня! — Ладно-ладно, — отмахиваюсь. — Не горячись, киска, Унохана-сан угостит тебя чудесным травяным чаем, — не может заткнуться Куросаки. Я протягиваю ладонь, и он тут же ударяет своей сверху. На лицах начальства царит мрачный мрак. Мы довольны. — Пошли вон! Хватаю Куросаки за руку и решаю последовать совету начальницы, пока она реально на нас не набросилась. В её руках и простая шариковая ручка станет смертельным оружием. Не успевает за нами закрыться дверь, как по ту сторону что-то сильно грохает и звенит, надеюсь, не завезённое недавно новенькое дорогостоящее оборудование, над которым Маюри трясётся пуще собственной жизни. Мы ржём как кони и, держась за руки, бежим к лифту. Створки раскрываются, будто нас ждали, в кабине пусто. Один этаж вниз, я нажимаю кнопку «стоп» случайно, конечно же, просто нам нужно чуть больше времени, чтобы насладиться друг другом. Мы вместе уже больше года и столько секса не каждая женатая парочка натуралов имеет, но мне ни капли не приелось, не надоело ни на йоту. Я обожаю его. Его рот, язык. Руки. Задницу. Член. Его дыхание и тихие хриплые стоны. Бешеный стук сердца, когда касаюсь, когда целую его. Дрожь его тела. Подёрнутые поволокой страсти глаза. Обожаю свою ягодку! Кажется, мы сейчас начнём трахаться прямо в лифте, зависнув между этажами, и Шихоин нас точно покалечит. — Ичи… — с его языком во рту говорить крайне сложно, — Ичи, постой, — я мягко отцепляю его руки от пряжки своего ремня. — Успокойся, мы не можем делать это в лифте. — Почему, в лифте у нас ещё не было. — Да, но, — мне очень нравится его энтузиазм, но, — это не ты. Ты никогда не позволил бы нам трахаться в лифте Сейрейтея. — Да ты прав, — он выдыхает, отпускает меня и делает маленький шаг назад. — Чёрт, это всё правда. Я совсем себя не контролирую. Это так круто говорить и делать всё, что хочется, наплевав на мораль, на чужое мнение. Такая свобода. Сейчас я начинаю понимать изнанку твоего поведения. — Я знаю, да, это круто, но поверь, у этой «свободы» есть тёмная сторона. — Ладно, отвлеки меня. Что бы я сделал? — Как насчёт того, чтобы пойти проведать ту девчонку? Узнать её имя, например. — Зачем? — его лицо мрачнеет. — Мы ничем не можем ей помочь. — Это тоже не твои слова. Мой самурай обязательно захотел бы её навестить. — Меня должно мучить чувство вины? — С той же интонацией он спросил бы «который час» или «какая погода за окном». — Но… оно не мучает. — Он пожимает плечами, а я красноречиво молчу. — Хорошо, пошли, делать всё равно нечего. Я качаю головой и запускаю лифт, нажав кнопку третьего этажа — медчасти. Мы узнаём, что со студенткой по имени Мичиру Огава всё в порядке. Вампирской крови она не пила, своей потеряла не много, моё вмешательство было очень слабым, так что ей подчистят память, и уже к вечеру она вернётся домой без всяких осложнений. Я рад, что эта девочка почти не пострадала, только сильно испугалась, но и этого она не вспомнит. Куросаки, кажется, всё безразлично. Неужели я такой безразличный? Он сам говорил мне, что это не так. Похоже, он перенимает только мои самые тёмные качества. Быть может, поэтому я так быстро меняюсь в другую, как мне кажется, лучшую сторону — он просто вытягивает из меня тьму. С таким же отрешенным равнодушием он смотрит и на остальных страдальцев медчасти — кровиманы, вампиры, люди — мне их жалко, ему — всё равно. Пациентов здесь, кстати, заметно поубавилось, да и вновь прибывших, как я успел понять из разговоров персонала, тоже не много. Неужели кровиманы выдохлись, и этот недельный кошмар заканчивается? Потом мы спускаемся в новенький кафетерий на первом этаже рядом с дежуркой, он, к слову сказать, практически идентичный тому, что был в старом Сейрейтее и кофе здесь такой же отвратный. Бездельничаем, слушая сплетни и убивая время, поначалу агенты опасливо косятся, но мы ведём себя очень прилично, и спустя какое-то время все перестают обращать внимание. Один раз сюда спускается Орихимэ, но, заметив нас, быстро хватает свой кофе, контейнер с едой и ретируется. Мне кажется, глядя на Куросаки, она готова разрыдаться. — Ты должен поговорить с ней. — О чем? О смерти Улькиорры? Что я ей скажу, особенно сейчас. Ляпну какую-нибудь херь, только хуже будет. — Это уж точно, — усмехаюсь я. — Бля, а я-то ей пел о том, как ты переживаешь. — Ты с ней разговаривал? — он искренне удивлён. — Ну да. Извинился. Ну… в своей манере, но мы хорошо поговорили. Блин, жалко её, силу потеряла, хахаль помер, да ещё беременность… — я прикусываю язык, но уже поздно, слово не воробей. — Послушай, в смерти Улькиорры не виноваты ни ты, ни… постой, беременность… Она залетела?! — Ну… да-а, — подтверждаю, не зная куда девать глаза. Язык мой длинный и без костей! — Это не мой! — чуть не бьёт себя в грудь Куросаки, а мне хочется побиться головой об стол. Чёрт, ещё пару месяцев назад от такой его реакции я был бы счастлив, но теперь… — Я знаю, что не твой! Улькиорры. Она не хотела тебе говорить, боится, что ты будешь мучиться чувством вины ещё больше. — Чего это я должен мучиться? Не я же залетел от этой перепончатокрылой крысы! — последние два слова он выплёвывает в точности с моими интонациями. — Да уж, теперь ей бояться нечего, — опираюсь щекой на ладонь и вглядываюсь в его лицо. И мой, и не мой, но всё равно обожаемый. — Чего? — Ягодка, в моём амплуа ты просто неподражаем. — Ой, заткнись! — он легко толкает меня в плечо, я перехватываю его руку и тяну на себя, хочу поцеловать, он даже не пытается остановить меня. Без языка просто «чмок», мы всё же в общественном месте. Себя я убеждаю, что просто берегу его честь и достоинство, когда-нибудь он всё же придёт в себя. — Поговорим о сегодняшнем дне? Ты помнишь, что было до… ну, до того, как разлетелось полквартиры? — Конечно. Сногсшибательный секс, я помню. — Да. А потом уже после сногсшибательного секса, мы говорили о… — Вот это уже смутно помню. Он отводит взгляд так же, как я когда-то, поворот головы, выражение лица — я словно в зеркало смотрюсь. Если сейчас заведу песню про любовь, ответы мне совершенно точно не понравятся, уж я-то себя знаю. Пытаюсь проскользнуть в его мысли, но там всё ещё тишина. Чёрт с ним, оставим важные разговоры до лучших времён. — Забудь. Он облегчённо выдыхает, думая, что я не замечаю, и не пытается продолжить разговор. Чертовски неприятно, но, пожалуй, я это заслужил. Так в безделье и разговорах ни о чём проходит время до вечера. Сейрейтей пустеет. К восьми часам остаётся только опергруппа, ночная смена медчасти, я, как дежурный, и Куросаки. Он наотрез отказывается идти спать один, поэтому из кафетерия мы перемещаемся на диван дежурки. Тихо бубнит телек, снова мусолят тему «вампиров» — новая субкультура или древнее зло? Неплохой вопрос. Людишки в «ящике» несут полную чушь, совершенно не представляя масштабов происходящего. Ни одного звонка за четыре часа. Рекорд. Первая спокойная ночь за последнюю неделю. В опергруппе сегодня Хисаги и Кира, они отправились спать ещё полчаса назад, наказав нам «нести службу», были посланы Куросаки на хуй и со спокойной душой удалились, благо свободных «камер» здесь предостаточно. — Какая скукота, — ноет Ичиго, повторяясь уже в третий раз за последние пятнадцать минут. — Ты обещал мне тюремную ролевуху, ну или кровавое дельце, а на деле что?! — Ягодка, сегодня первая спокойная ночь за последнюю неделю, может быть, мы просто вздремнём? — отвечаю, зевая и потягиваясь, я нормально не спал уже чёрт знает сколько. В отличие от него. Глаза слипаются. — Это тоже скучно! — отрезает он. — Может быть, мы лучше… — двигается ко мне ближе и легко укладывает на диван, наваливаясь сверху. Добирается до моего уха, приятно покусывает мочку. — Сейчас здесь никого нет, никто не мешает, стыдиться тоже некого. Конечно, это было бы так, если бы хотя бы у одного из нас был стыд. — Ягодка, я чертовски устал, боюсь, я ни на что не способен, — едва ли не в-первые в жизни я добровольно отказываюсь от секса. — Ладно, лежи, расслабляйся, — легко соглашается он и плавно стекает ниже. Меня быстро клонит в сон, смутно слышу, как звякает пряжка ремня и… чёрт, что творит этот мальчишка! Выгибаюсь навстречу его тёплым влажным прикосновениям. Из горла вырывается хриплый выдох, и я действительно расслабляюсь. Ноги сами раздвигаются. Он стаскивает с меня форменные брюки и принимается за дело всерьёз. Моё дыхание сбивается, а сон уходит на второй план. — М-м-м, обожаю тебя. Твою кожу. Твой запах. Твой член. И твой вкус. Дьявол, ещё немного и он заставит меня покраснеть. Невыносимо приятная пытка. И чего я распереживался об изменениях в его характере? Мне всё нравится! — Ичи, хороший мой, твою мать… Блять, обожаю тебя, сука, Ичиго…