Intimate feelings

      От пережитого только что оргазма звенит в ушах… или в доме… бля! Реально в доме. Судя по звуку, все стеклянные хрупкие предметы в квартире разлетелись вдребезги: посуда, бутылки в баре, лампочки. Надеюсь, аквариум уцелел. Кованная спинка кровати перекручена и смята. Я уже и забыл, каким разрушительным может быть наш энергетический импульс. Фух! Чертовски сильно!       В воздухе пахнет алкоголем и сексом — охренительный запах. И мне охренительно хорошо. Это всё из-за моих слов? И чего я раньше стремался сказать? Земля не разверзлась, молния не грохнула, зато Куросаки весь засветился, едва не завибрировал и трахнул меня очень качественно, до глубины… души. Хм, глупые слова, а значат так много. Интересно, на меня тоже так подействует? Вот, кстати да, он мне не ответил, не то чтобы я в этом нуждался, но раз уж пришёл на оргию, то надо раздеваться.       Ты слышишь?       Он не отвечает. Я чувствую его дыхание рядом, оно щекочет шею и плечо. Хочу обнять его… ща только дыхание переведу.       Ягодка, может, сам обнимешь? Приласкай своего котёнка.       Его дыхание становится медленнее и глубже, и он всё ещё не отвечает. Не слушает?       И… что бы вы понимали, когда я, собравшись с силами, которых меня, между прочим, он и лишил, разворачиваюсь за, блять, обнимашками, он…       Ягодка?       Спит! Да, блять! Ни «я тебя люблю», ни обнимашками, ни даже «пошёл ты на хер» меня не удостаивают. Нет, я знаю, что хорош, но…       В чём дело, ягодка? Так утомился, трахая меня?       Он сладко сопит и закидывает на меня ногу. Я чувствую себя… использованным? Пустил бы скупую слезу, если бы не было так смешно. Блин, это карма, не иначе! Один раз я струсил и притворился, что сказал это во сне, на второй умудрился умереть, а теперь — вот! Да нихуя подобного. Не прокатит! — Куросаки! — тормошу его без проблеска жалости. — Что?! Кто?! Враги?! — Он подскакивает как ошпаренный.       Взъерошенный, дезориентированный путается в простыне, хочет ухватиться за сломанное изголовье и едва не падает с кровати. Хмурит брови, пытается проморгаться. Это очень забавно. Самурай уснул на боевом посту, а сёгун его застукал. Я подвываю в подушку от смеха, пока не получаю тычок в плечо. — Сёгун?! Твои ролевухи раз за разом всё изощрённее.       Я продолжаю ржать, а он закатывает глаза, но подыгрывает мне. — Простите мою дерзость, Джагерджак-доно, — чеканит каждое слово, — прошу, во искупление, разрешите трахнуть вас ещё раз.       Я задыхаюсь от смеха, а Куросаки оглядывает беспорядок, который мы учинили, хорошо заметный даже в предрассветной полутьме, и криво усмехается чертовски довольный собой.       Немного успокоившись, я вспоминаю зачем вообще начал его тормошить. Перспектива потрахаться ещё раз очень заманчивая, но необходим допинг и смена ролей. Навалившись сверху, пришпиливаю моего самурая к кровати, утыкаюсь лбом в его лоб, выразительно смотрю, мол, ну?! Он молчит, спрашивая взглядом, чего я медлю или чего вообще хочу. У него уже снова стоит и против смены ролей он явно ничего не имеет, тянется к моим губам, но я легко ускользаю. Я всё ещё хочу услышать это. — Теперь ты играешь в недотрогу? — неискренне усмехается он. — А ты — в тугодума? — слишком затянувшаяся дурацкая прелюдия начинает меня бесить. Он хмурится, похоже, ему всё это тоже не доставляет удовольствия. — Слушай, если не хочешь ещё раз, тогда пусти и пойдём в душ, а то я опять в универ опоздаю.       Универ?! Он издевается надо мной? Стесняется? Не хочет говорить? Не… Что?!       В его голове — полная тишина. Во взгляде — недоумение. Он или не понимает, чего я хочу, или очень убедительно изображает непонимание.       Так…       Отпускаю его и с долгим усталым выдохом откидываюсь на спину, прикрывая глаза сгибом локтя, «ещё раз» я уже определённо не хочу.       Спустя несколько секунд напряжённой тишины, Куросаки поднимается, шуршит простынями; в голове проскальзывает мысль, что сейчас он притянет меня к себе и скажет, что просто издевается и мстит за то, что я когда-то тоже ничего не ответил, я бы обиделся, но тут же простил. — Блин, сколько осколков, — он встаёт с кровати. — Ты в душ идёшь?       Мне приходится сглотнуть несколько раз прежде, чем ответить, а вот убрать руку с лица не получается. — Иди первый.       Он тихо ворчит, обходя битые стёкла на полу. Включается вода. Я даже чувствую запах шампуня.       Хочется дотянуться до сигарет на тумбочке рядом с кроватью, но я всё ещё лежу неподвижно, потому что кажется, стоит пошевелиться и что-то внутри меня сломается, например, позвоночник или внезапно откажут лёгкие.       Хочу дотянутся до него. Послушать. Подсмотреть. Понять, что упустил, но в его голове по-прежнему полная тишина. Мне становится смешно. Смеюсь я исключительно над собой и смешно мне до слёз.       Притворяюсь спящим, когда он выходит из душа, и он запросто мог бы меня раскусить, но не делает этого. Тихо передвигаясь, одевается и перед тем, как уйти, с минуту стоит около кровати, пока я старательно делаю вид, что сплю. Мне кажется, даже протягивает руку, чтобы коснуться, но прикосновения так и не чувствую. После того как с негромким щелчком закрывается входная дверь, я наконец дотягиваюсь до сигарет.       Выкуриваю три штуки одну за другой, горло начинает саднить и подкатывает тошнота — никотиновый дым на голодный желудок не лучшее начало дня. Мне нужно поспать. Или выпить.       Ни в чём себе не отказывай Гриммджоу, только весь чёртов бар снова вдребезги! Дьявол, это квартира проклята или я? Закашлявшись, тушу четвёртую сигарету после первой затяжки. В глазах немного плывёт. Сделав неимоверное усилие, ползу в душ, следы лю… отличного траха надо смыть — кожу неприятно стягивает.       Блять, убейся головой об стену, Гриммджоу! Дважды! Потому что после душа, вместо того чтобы вызвать шлюх и заебать плохое настроение, я начинаю убирать с пола осколки и наводить, блять, порядок. Чёртов мальчишка превратил меня в тряпку! Почти с первого дня мог верёвки из меня вить, но раньше я хотя бы трепыхался в ответ, а теперь… ёбаная жизнь!       Телек тихо бубнит утренними новостями, по всем каналам разговоры только о «вампирах». Уже несколько дней. Сейрейтей не справляется с небывалым наплывом кровиманов, и всё это уже просочилось в СМИ. За так называемых «вампиров» принимают как раз таки кровиманов, настоящим хватает ума не оставлять следов. Пока все обсуждения на уровне догадок, сплетен и страшилок: веяние новой субкультуры, но если так продолжится… боюсь даже представить.       Спустя пару часов, мои душевные, мать их, страдания прерывает телефонный звонок. Имя на дисплее вызывает желание расхерачить к хуям телефон, но я отвечаю как ни в чём не бывало. — Уже соскучился, ягодка? — Приезжай за мной… Прямо сейчас. Я в женском туалете на четвёртом этаже, третья кабинка. Поторопись! — Чт?.. — Гудки. Пытаюсь перезвонить, но телефон отключён. Сел, что ли?       Я нихуя не понял, но еду. С ним что-то случилось? Голос был обеспокоенный. Кровиманы добрались до него прямо в универе? Его ранили? Бля, как можно сказать «срочно приезжай» и ничего не объяснить?!       Мчусь, буквально распугивая всех водителей на дороге, в рекордные сроки добираюсь до его универа.       Приходится спросить несколько раз прежде, чем нахожу чёртов туалет. Женский. И замираю перед дверью. Не то чтобы я стремался, но всё же туалет женский… Что там делает Куросаки, ума не приложу. Осторожно открываю дверь, чувствуя себя тем ещё извращенцем, но кажется, мне повезло и внутри никого нет. — Куросаки? — зову шёпотом. — Куросаки, ты здесь?       У третьей от окна кабинки медленно и едва-едва приоткрывается дверь. — Я здесь! — также шёпотом отвечает он. — Здесь больше никого нет? Проверь.       От его осторожности и таинственности меня начинает потряхивать — что происходит?       Быстро заглядываю в проёмы между полом и дверями во всех остальных кабинках — никого, но в той, где сидит Ичиго, две пары ног. На этом моё терпение кончается. Резко дёргаю на себя дверь, из-за которой он выглядывает, и не верю, блять, своим глазам! Куросаки. С ещё свежей кровью на губах. И бесчувственным телом какой-то девчонки. Она сидит на опущенной крышке унитаза, прислонённая к стене. Со здоровенным укусом на шее. — Наконец-то, — с облегчением выдыхает он, а я… буквально теряю дар речи. Хочется вынуть глаза и промыть хорошенько, потому что, блять! Не говорите мне, что он укусил какую-то девчонку в собственном универе!  — Ну что ты пялишься?! Помоги! — К… это кто? — я не могу оторвать от девчонки глаз, тонкая уже подсохшая дорожка крови отчетливо видна на побледневшей коже. — Корова какая-то с первого курса, я имя не спрашивал, давай загипнотизируй её, чтобы я мог выйти отсюда, — отвечает он, будто мы всегда едим на завтрак первокурсниц. — Куросаки, ты в своём уме?! Она хоть жива? — Да жива, вырубилась просто, — отмахивается он. — Потом задашь двадцать вопросов, мне, пипец, как надоело тут сидеть! — Ты?!       В этот момент дверь в туалет открывается и слышатся голоса — кто-то пришёл. Я влетаю в и без того узкую кабинку и захлопываю дверь.       Моё бешенство от этой идиотской и совершенно нелепой ситуации достигает предела. Слишком резко хватаю Куросаки. За горло. Прижимаю к стене, в ограниченном пространстве он чуть не садится на пристроенную на унитазе девчонку. От всей этой возни она приходит в себя и смотрит на нас ошалелыми глазами, готовясь выдать оглушительную сирену, приходится зажать ей рот, и замереть в крайне неудобной позе — всем скопом навалившись на жалобно скрипнувший сливной бачок. Куросаки оказывается зажат в полуприсяде между мной и девчонкой, я торчу, согнувшись и упираясь задницей в дверь, всё это, пиздец, как неудобно и двусмысленно. — Что это было? — слышится за дверью.       Я задерживаю дыхание и посылаю Куросаки мега-убийственный взгляд, от которого он должен как минимум рассыпаться на пару сотен кусочков. Здесь чертовски тонкие двери и прекрасная акустика. А стоит только наклониться и, пожалуйста — три пары ног, две из которых сорок пятого размера, и если кеды Куросаки ещё с натяжкой сойдут за женские, то мои «крокодилы» уж точно нет. — Да это трубы шумят.       К счастью, зашедшие в туалет ссыкухи не слишком подозрительные.       Слышно, как открывается окно, потом щелкает зажигалка. Запах дыма. Эти курвы пришли покурить во время пары, мать их.       Едва сдерживаюсь, чтобы не издать ни звука, когда в руку мне впиваются зубы — распластавшаяся на унитазе сучка пытается меня укусить и пачкает ладонь слюнями, соплями и слезами. Куросаки, зажатый между нами, утыкается мне носом в пах, с трудом держится на ногах и не находит ничего лучше, как ухватиться за мои бёдра, ещё плотнее спрессовывая наш «бутерброд». Живое воображение тут же рисует мне картинку того, как нас палят и обвиняют в групповом изнасиловании студентки в женском туалете университета. Блять, такого со мной ещё никогда не случалось — я, может, и неразборчив в связях… был, но малолеток не кусал и не насиловал. Ещё меньше верится, что в такое дерьмо мог угодить Куросаки. Мой самурай. Оплот чести и морали. Впрочем, в данный момент приходится всерьёз сомневаться в его добродетели.       Ты что, с ней здесь трахался?! После… «… всего, что между нами было ночью» — я мысленно проглатываю, вовремя опомнившись.       Ну ты что, котёнок, я просто шёл по коридору, а она тут… так пахла… не знаю, как это произошло. Помутнение. Мне так хотелось крови, что опомнился я уже в кабинке с телом в руках.       Ты снова потерял контроль?       Нет. Я это я. Просто… не знаю. Хотелось… Что мы тут жмёмся? Помести её в куб, сделай нас невидимыми и пошли отсюда. У меня ноги затекли.       Ебать, ты умный! Не хватит у меня энергии, чтобы в куб её поместить! Я не пил кровь ещё дольше, чем ты! Вы, светлые, со своей ёбаной диетой, всё равно что насекомые, и я теперь туда же!       Ну… дотянешься? У неё хорошая кровь.       Он, блять, серьёзно?! Это не Куросаки! Но его глаза, температура тела и сердцебиение — всё в норме. Я совершенно не чувствую тьмы в нём. Никакого негатива.       Ты сейчас серьёзно?!       Ну, а что ещё делать?!       Лучше заткнись!       Девчонка, и правда, пахнет очень соблазнительно, а выступившие из ранок на шее капли крови так и манят облизать. Её заплаканное личико, испуганные глаза… У меня сбивается дыхание. Такое блядское искушение!       Наконец, «курилки» заканчивают свои дела и удаляются. Хлопает дверь. Тишина. Фух! Можно разогнуться.       Продолжая затыкать девчонке рот, ловлю её взгляд — для внушения и транса энергии нужно совсем немного. — Всё хорошо, — голос спокойный и ровный, — ты в безопасности, тебе никто не причинит вреда. — Её глаза тускнеют, буйство эмоций отступает, и она погружается в транс. — Сиди тихо. Ни одного движения, пока я не разрешу.       Кажется, получилось, теперь эта девочка — зомби. Без воли и желаний. Медленно убираю обслюнявленную руку от её лица, брезгливо вытирая об стену. Девчонка сидит неподвижно и тихо, как я ей приказал. Хорошо. Одной проблемой меньше. — Теперь ты! — разворачиваюсь и всё же прижимаю рыжего пожирателя моих нервов к стене. — Что с тобой не так?!       Пристально вглядываюсь в его глаза, щупаю пульс, тщательно проверяю температуру, осматриваю со всех сторон, пробираюсь в голову, но там по-прежнему абсолютная тишина. Будь это разрушитель, я точно заметил бы, но… передо мной Куросаки. Никаких отклонений, если не считать его совершенно нетипичного поведения. — Это я! Я! — убеждает он и вырывается из моих рук. — Убедился?! Со мной всё в порядке! — Серьёзно?! Куросаки, которого я знаю, не кусает девиц по туалетам. — Ну… пфф… — тяжело выдыхает. Молчит. Упрямится. Обижается, блять! Недоволен, что я его ругаю и допрашиваю?! — Давно тебя голод мучает? — Ну не удержался слегка, хватит меня пилить! Все же живы. — В Сейрейтее разберёмся. Иди… умойся. Смой кровь.       Я отворачиваюсь, чтобы не видеть его бесстыжих глаз. Что на него нашло, уж лучше бы действительно демон взял верх, это страшно, но понятно, а сейчас он ведёт себя как… даже не знаю кто. Ладно, сейчас главное, выйти отсюда. И его жертву придётся тащить с собой. — Так! — щелкаю пальцами перед лицом застывшей девчонки, снова цепляю её потускневший взгляд. — Красавица, сейчас мы втроём выйдем из университета, сядем в машину и поедем в прекрасное место. Ты будешь улыбаться и с радостью пойдешь с нами, потому что все мы тут друзья. — Хо-ро-шо-о, — бесцветно отвечает она и улыбается, как велено.       Я стираю кровь с её шеи, слёзы с лица, повыше поднимаю воротничок форменной блузки — ладно, хоть укус почти у плеча — приглаживаю растрепавшиеся волосы. Оглядываю. Выглядит она так себе. Отрешённый взгляд, покрасневшие заплаканные глаза, глупая неестественная улыбка — бля! Ладно, если не присматриваться, то прокатит. Главное, выйти из универа, а там уж… Кажется, к изнасилованию только что добавились насилие над личностью и похищение. Мать-перемать! — Куросаки, ты готов?! — Да, — отвечает он, осторожно выглядывая в коридор. — Всё чисто. — Отлично, валим отсюда.       Мы берём нашу «жертву» под руки и быстро выметаемся из туалета.       Выдохнуть с облегчением я могу, только оказавшись в машине за надёжным наглухо тонированным стеклом, слава богам, до неё мы добрались без лишних приключений. — Пустишь меня за руль? — ни с того ни с сего просит Куросаки, словно мы, блять, на увеселительной прогулке, а не похищаем среди белого дня несовершеннолетнюю девчонку из его универа. — Что ты сказал?! — я пялюсь на него, не веря своим, блять, ушам! — Почему всегда ты за рулём? — ему хватает наглости возмутиться. — Заткнись, Куросаки! Пристегни сраный ремень и заткнись!       Больше слов у меня нет. Вдавливаю педаль газа в пол до упора, и мой «чёрный зверь» с визгом шин резко срывается с места.