Intimate feelings

      Стоит распахнуться красной двери, и музыка врывается в тело, каждый бит отдаётся в венах. Совсем недавно я был здесь вместе с Ичиго, но тогда ритм заводил и распалял, а сегодня просто действует на нервы — собственных мыслей не слышу.       На входе меня встречает… о-оу, Эсмеральда и нет, не цыганка из Нотр-Дам, а кровожадная вампирша Родригеса*. Эта леди «Страны Чудес» ни капли не уступает Сальме Хайек — в «Фантазии» сегодня бал проклятых. Ебать, а я без костюма!       На танцполе под грохот жуткой музыкальной долбёжки дёргаются всевозможные кровопийцы от Дракулы до Эдварда. За барной стойкой — Бладрейн. Даже охрана загримирована, правда эти «шкафы с антресолями» со вставленными киношными клыками больше смахивают на жутких троллей или орков. Похоже, благодаря последним событиям и тому, как усиленно СМИ мусолит эту тему, вампиры снова в моде. Пф… Людишки.       Хлопаю два шота подряд и пытаюсь осмотреться, но в полутьме посреди пёстрой постоянно перемещающейся толпы «нечисти» найти одного конкретного человека просто невозможно.       Не проходит и получаса, как рядом со мной оказывается очередная «королева проклятых» и всё в ней прекрасно — фигура, волосы, полупьяная улыбка, минимальный набор одежды — всё как я люблю. Горячо и о-очень доступно. Оцениваю, подмигиваю, одобряю, но… говорю «не интересно» и выпиваю ещё шот. Сегодня я здесь не за этим. Она не строит из себя оскорбленную невинность и переключается на сидящего рядом… «Лестата»?       Толпа перестаёт бесноваться к началу стрип-шоу, да, эту часть вечера никто не пропускает. На сцене Падший, а значит, все взгляды устремлены на него и, надо признать, зрелище великолепное, этот мальчик — сладкая конфетка, всегда хотел сорвать «фигов листик» с его паха, несмотря на слухи о том, что особо пылких воздыхателей его папик рубит на части катаной и прячет в стенах собственного клуба. Меня всегда возбуждала эта фантазия. Сейчас же не испытываю ничего, кроме, быть может, эстетического удовольствия. В штанах тихо, как в могиле, а настроение — на минус бесконечности. Всё из-за другого не менее сладкого, но чертовски упрямого мальчишки. Собственно, только поэтому я здесь, пытаюсь разыскать его. Ну, а куда он ещё мог пойти ночью злой как чёрт, да с моим-то характером.       И о да, я не ошибся, в притихшей на время шоу толпе вижу рыжую макушку в самом дальнем и тёмном уголке бара. Хорошая новость в том, что я нашёл его, плохая — он не один и шоу он не смотрит.       Ещё шот для верности и подхожу ближе. Он беззастенчиво тискает девицу, точнее держит, пока пьёт кровь из её шеи.       Первый порыв — наорать на него: ты, блять, в своём уме, Куросаки?! Ещё бы на сцену выперся и пустил реки крови! Но… посреди «вампирской» вакханалии, где буквально на каждом шагу ряженые кровососы обливаются бутафорской кровью, «обращая» друг друга, никому нет дела до тискающейся в тёмном уголочке парочки. Они ведут себя даже скромно по сравнению с другими. Для настоящих вампиров здесь сегодня рай.       Второй — вразумить его — нельзя шастать по клубам, тискать девиц и пить кровь, тем более у не зарегистрированных доноров. За волосы оттащить от него девчонку, дать ему в морду и прочитать лекцию о пристойном поведении? Ха-ха… в моём исполнении это прозвучит до коликов смешно!       Я просто стою и смотрю.       Почувствовав моё присутствие, он поднимает глаза, даже не оторвавшись от шеи своей жертвы. Смотрит. В частых разноцветных вспышках неонового света его кожа кажется бледнее, зато глаза, как будто вобрали в себя всю яркость цветов, из-за этого контраста он не очень походит на живого человека, кажется нереальным, каким-то неземным созданием. Я приближаюсь, с надеждой вглядываюсь в эти невероятные глаза, убеждаясь, что в них нет ни капли Тьмы, и почти жалею об этом, была бы, это стало бы облегчением, железным поводом силой выволочь его отсюда. Свалить всё несвойственное поведение на «демона». Но нет, он прекрасно осознаёт реальность. Его спектр небесно-голубой. За вспышками неона холодный взгляд похож на луч беспощадного солнца, отразившийся в остром лезвии клинка. Тяжелый. Выжидающий. Этот взгляд пронзает меня, вырывая наружу мою собственную тьму.       Что же я должен сделать? Гордо развернуться и уйти, показав свою обиду, разочарование, злость. Не-ет, не-ет, всё это слабости, которые сейчас лишь увеличат пропасть между нами и уж точно его не разжалобят. Или присоединиться?       Решай, Гриммджоу, быстрее, пока он ещё смотрит, пока даёт шанс, пока ещё ждёт тебя.       Неправильно. Я всегда выбираю неправильно.       Облизываю губы, так по- блядски, как ему нравится. Улыбаюсь той самой нахальной ухмылочкой, которой наградил его в день нашей первой встречи…       Сколько себя помню, в моей груди всегда была огромная ледяная глыба, растопить которую, я думал, никому не под силу, но он смог, не только растопить, но и разжечь огонь, бушующее пламя, разросшееся настолько, что смогло превратить в пепел тёмную подземку, мрачные катакомбы, в которых я одиноко блуждал много лет, а теперь одним только взглядом он безжалостно гасит этот огонь. Горячие языки пламени застывают, леденеют, превращаясь в причудливые сталактиты, в холодные прозрачные осколки, но, в отличии от громоздких глыб, их может разбить даже лёгкое дуновение ветра.       … Делаю шаг и подсаживаюсь к ним за спиной девчонки к нему лицом. Я остаюсь собой.       Его губы тут же растягивает самодовольная улыбка. Взгляд немного смягчается, но не теряет холодного блеска. Он удовлетворён моим выбором. Да-а, я прекрасно знаю это чувство мерзкого удовлетворения. Именно оно сейчас в его глазах. Такое знакомое и такое чужое на его лице.       Обнимаю девицу за талию поверх его рук, и мы, наконец, касаемся друг друга. Прикосновение обжигает желанием, жаждой касаться ещё больше, смелее, сильнее. Наши лица так близко, что вдох становится одним на двоих, а градус интимности зашкаливает, несмотря на то, что между нами посторонний человек и находимся мы в переполненном людьми месте. Все они ничто и никого из них для нас не существует. Я не вижу ничего, кроме своего отражения в его расширившихся зрачках, знаю, что он видит то же самое.       Не разрывая зрительный контакт, кажется, сделай я это, и магия сломается, склоняюсь к шее девчонки, облизываю кожу там, где он уже укусил. М-м-м… Вкусно. Пахнет фантастически. Даже дорогая «Шанель» не может замаскировать сладкий запах возбуждения, терпкий аромат крови. Я больше не могу ждать, не в силах вытерпеть это предвкушение. Впиваюсь в нежную кожу, не сдерживая полный удовольствия стон — я хотел этого, чёрт. Он делает то же самое, всаживая зубы в хрупкую шею рядом с моим ртом, и мы оба чувствуем, как пульсирует чужая горячая кровь под нашими губами. Через неё мы будто соединяемся снова, снова видим друг друга, как раньше — в кровавом мареве. Целуемся, смакуя вкус, переплетая языки и слизывая алые капли с губ друг друга. Чертовски вкусно. Чертовски горячо. Чертовски прекрасно.       Девчонка между нами на грани обморока, но нам обоим плевать. — Трахнем её?       Сталактиты в моей груди пронзительно звенят. — Закуску?  Не-ет, — воротит он нос и небрежно толкает безвольную «закуску» на спинку дивана, — я хочу не её, я знал, что ты придёшь. — Да ну? — усмехаюсь я, надеясь, что он не заметил облегчения, промелькнувшего в моих глазах. — Пойдём наверх? — Далеко. Давай здесь. — Я ослышался? — Никто не смотрит, всем плевать. Давай. Отсоси мне прямо здесь.       О-о, это одна из моих самых тёмных фантазий — раскрутить Куросаки на минет в публичном месте, но я никогда даже не намекал. Зачем? Он всё равно отказал бы и вдобавок сломал бы мне нос за дерзость. И потом, блядский отсос в баре я всегда мог получить от кого-нибудь другого. По-настоящему мне никогда не хотелось пачкать его. — Ну? — он провокационно выгибает одну бровь, его, в отличие от меня, сомнения не мучают.       Звон становится громче, а тонкий лёд вот-вот даст трещину.       Стараясь ничем не выдать своего замешательства, я молча беру его за руку и тащу к стеклянной лестнице VIP зоны. — Что, нет? — потешается он, но идёт послушно. — Но от меня ты этого хотел. И сейчас хочешь. Я вижу.       Мне хочется ответить, что это лишь глупые фантазии, но мы оба знаем, что это не так. До боли сжимаю челюсти и тащу его дальше сквозь толпу. — Ладно-ладно, не злись, — он останавливает меня, легко притягивает в свои объятия. — Я рад, что ты здесь. Я ждал тебя.       Не знаю, действительно ли он говорит то что думает, в его голове по-прежнему тишина и покой, но во взгляде больше нет колкого льда, и звон внутри меня немного утихает. — Ты засранец, ягодка.       Он улыбается, и я сцеловываю эту хитрющую улыбку. — Хочешь ещё крови?       Я должен сказать нет. Должен поступить правильно. Должен… Я так ненавижу это «должен!» Ну верну я его в Сейрейтей, чтобы что?.. Запереть его в белой комнате и накачивать депрессантами, пока мозги не встанут на место, или он не сойдёт с ума?! Если честно, сейчас он более чем в своём уме, впервые в жизни он говорит и делает то что хочет, а не то, чего от него ждут. Не то что должен говорить и делать правильный положительный герой. Может быть, именно сейчас он настоящий? Ну, чуть перегибает, потому что сдерживал свои эгоистичные порывы слишком долго. Или нет? Всё это влияние моей личности? Он говорит и думает, как я, как я до встречи с ним. Нравился ли я себе до встречи с ним? Нравился ли ему? Что ему вообще нравится?! Чёрт! Я совершенно не понимаю! Он видит меня насквозь, а я в который раз пытаюсь пробраться в его голову и понять, о чём он думает, но там всё ещё тишина и покой. Он не пускает меня, это уже очевидно, но вот намеренно ли? — Гриммджоу! — он легонько кусает меня за нижнюю губу, выводя из глубоких болезненных метаний моего несчастного сознания, тёплыми пальцами касается виска, заставляя смотреть в глаза. — А? — Ещё крови, — низко и вкрадчиво, и в этот раз уже не вопрос.       Чёрт, почему я в таком замешательстве, чего раздумываю? С каких пор это стало проблемой для меня? Он хочет. Я хочу. После такого перерыва пара глотков была, словно капля росы в жаркий день, только раздразнила жажду.       Глупо обманывать себя, Гриммджоу! Ты — вампир. Просто будь собой. — Да-а, — плотоядная ухмылка сама собой растягивает губы. — Как тебе «Эсмеральда»? — спрашивают меня черти в его глазах.       Да-а-а, такую можно и от заката до рассвета, выглядит она очень вкусно. — И текилы, — отвечают мои собственные черти.

***

      Бля-я-ать… Телефон. Кто придумал эту зловещую пиликалку?!       Свесившись с кровати, вслепую нашариваю в ворохе одежды на полу чёртов мобильник и едва успеваю нажать на «ответ», как из динамика раздаются не менее зловещие вопли: — Джагерджак! Наконец-то! Я уже хрен знает сколько тебе звоню! Где ты?! — Голова моя соображает очень плохо и медленно, но, по крайней мере, я понимаю, что орёт на меня любимая начальница. — Я… — голос глухой и сиплый, сам себя слышу с трудом. — Ты нашёл Куросаки?!       Чуть повернув голову и приоткрыв один глаз, натыкаюсь на Эсмеральду, впрочем, нет, на Сальму Хайек она больше не тянет, максимум на Люси Лью и то в тех кадрах из морга.* Рядом красуется голая задница и в кровь расцарапанная спина Куросаки. Хм-м… — Да-а… — Ты что, пьян?! — Ну-у… — Ты охуел, Джагерджак?! Где вы?! — В… — припоминаю, собственно где, ах да, — в «Фантазии». Кажется… — Я сказала притащить Куросаки назад, а не по стриптиз-клубам с ним шастать! — М-м… — ответить мне нечего. Вот бы узнать, сколько мы уже тут. Окон здесь нет, только тусклая неоновая подсветка над кроватью, но, судя по тяжёлому прокуренному и, я бы даже сказал, протраханному воздуху, довольно давно. — Надеюсь, вы исключительно друг друга трахаете и не калечите мирных жителей. — Н… — я с опаской кошусь на «Сальму Лью». Вроде дышит. — Мать твою! Джагерджак! — Интересно, могла ли Йоруичи как-то научиться видеть через мобильник? — Ни шагу из клуба! Вообще не шевелитесь, пока я не приеду! — Не волнуйся, мы не в состоянии, — я едва ли могу ворочать языком, какие уж там шевеления.       Начальница отключается, и после «вызов завершён» на экране отображаются часы — почти пять. М-да, клуб уже закрыт, по крайней мере, войти нельзя, а вот посетителей вип-комнат не выпроваживают, пока они, ну, не обретут возможность снова ходить. Сервис тут шикарный.       Пиздец, надо же было так накидаться! Вот не хотел же пить. Вспоминать, что мы делали с бедной бабёнкой вообще страшно, помню только, что ни один из нас её не ебал, тут Йоруичи права — трахали мы исключительно друг друга, а вот всё остальное… На её теле столько засосов и укусов, бля, надеюсь, в ней осталось ещё немного крови, чтобы до реанимации успеть. Ха…       Голова медленно проясняется, и на меня постепенно начинает обрушиваться вся нелепость ситуации. Вместо того, чтобы наставить нестабильного и потенциально опасного Куросаки на «путь истинный» и вернуть в Сейрейтей, я до помутнения в башке уделался текилой, шлифанул, как следует, кровью, к херам просирая свою мучительную месячную диету, и всю ночь трахался. В итоге, рядом со мной всё ещё нестабильный, потенциально опасный Куросаки и полумёртвая баба. А ещё ведь «закуска» была и, что с ней стало, я не имею не малейшего понятия. Как… такое вообще?.. Я же совсем не этого хотел! Но Куросаки так соблазнял, говорил такие правильные слова, так правильно расставлял акценты. Не просто позволял делать всё, что мне вздумается, а поощрял, воплощал все мои тёмные фантазии. Бля, пристрелите меня… почему я такой эгоистичный мудак, потакающий только своим желаниям?! И теперь, похоже, больше некому меня сдерживать. — Кончай причитать, — хрипло бурчит в подушку Куросаки.       Он шевелится, и из ранок на его спине по коже тянутся тонкие алые линии. От этой картины в памяти сразу всплывает, как я поливал текилой и ублажал его задницу, пока он пил кровь, оставляя засосы и укусы по всему телу Эсмеральды. Она лежала под ним и ей было настолько больно, что разодрала ему спину к чертям… Фак! Воспоминание настолько жуткое и в то же время горячее, что лучше и вовсе не вспоминать никаких подробностей. — Куросаки, девчонка сейчас откинется, — как бы между делом сообщаю. Очень не нравится мне, как она дышит, точнее почти не дышит.       Он резко поднимается, как будто обеспокоенный, и на секунду мне кажется, что передо мной снова мой самурай. Оценивающим взглядом смотрит на нашу очередную жертву, щупает пульс: — Чёрт, да, — говорит, словно об игрушке, в которой вот-вот сядет батарейка. — Я не думал, что так… но было так круто. Давай отвезём её в больницу?       Ну хоть капля совести у него ещё осталась. — Ага и что скажем? Что её всю ночь вампиры грызли? Всем память не сотрёшь… — Ты же делал так раньше!       Бля, походу, вместе с моим похуизмом он отхватил и все мои воспоминания. — Нет, Куросаки, я не вожу в больницу полумёртвых баб! Мои жертвы либо уходят на своих ногах, либо не уходят вообще! — Предлагаешь убить её, — я молчу, жду, что он решит сам, — это как-то… — на его лице сомнение, смущение, что меня безумно радует, в свои «лучшие» времена я в таких ситуациях не сомневался и, слава небу, эти времена остались далеко позади. — То есть до хладнокровных убийств ты ещё не дорос? — Ну, — он снова переводит взгляд на девчонку между нами, оглядывая дело рук своих, и стыдливо прячет глаза, словно провинившийся ребёнок. Говорит тихо, словно не хочет признаваться. — Я не хочу её убивать.       Дьявол, надеюсь, он стыдится того, что уже сделал, а не того, что не хочет. — Да, Куросаки, правильно, я тоже не хочу. Ты светлый, помнишь, ты хороший. Ты спасаешь, да?       Он долго молчит, глядя в подушку, весь как-то съёживается, а потом неуверенно кивает. В этот момент он совершенно не похож на хладнокровного вампира, с которым я был сегодня ночью, скорее, на маленького потерявшегося мальчика.       Мне непреодолимо хочется обнять его, успокоить, сказать, что ничего непоправимого ещё не произошло, что он всё ещё мой самурай, моя ягодка и что бы он ни сделал, я всё равно буду любить его. Притягиваю его ближе, запускаю пальцы в растрёпанные волосы, глажу, целую в висок, в макушку. Он доверчиво прижимается к моей груди и немного дрожит. Он ещё так молод, неопытен, он всего лишь мальчишка, которого насильно вырвали из нормальной жизни и обрушили на голову чёртову прорву противоречивой информации, дали в руки ужасающую силу, но толком не объяснили, что с ней делать; конечно, ему свойственно ошибаться, запутываться. А я… я давно уже прошёл все эти стадии, не он должен был направлять меня, а я его, но вместо этого я только распаляю его тёмную сторону.       Что ж, Гриммджоу, можешь гордиться собой, твой светлый мальчик в шаге от того, чтобы убить ни в чём не повинного человека ради пары капель крови. Так близко к черте он не был ещё никогда. Нет, не позволю ему переступить её! Погуляли и хватит! Мы всё исправим. Я исправлю. — Что будем делать? — спрашивает он, не поднимая головы. Обнимает меня крепче. — Шихоин уже едет сюда. Вернёмся в Сейрейтей и… — Шихоин едет сюда?! — он резко поднимает голову, в глазах испуг, настоящая паника. — Эй, тише, всё будет нормально, — спешу успокоить. Ему чертовски стыдно, я понимаю, каким бы сильным ни было влияние моей безнравственной личности, в глубине души он всё ещё остаётся светлым, добрым, совестливым. Я верну его. — Мы никого не убили. Шихоин поможет… — Исправить меня?! — никакого раскаяния в глазах я больше не вижу, кажется, что его и вовсе там не было, они снова полны льда.— Подсказать, что я должен делать, как поступать! — он отпускает меня, отодвигается. Отдаляется. Не доверяет. — Я думал, мы теперь будем вдвоём, а ты хочешь вернуть меня обратно!       Вдвоём. Это слово тяжёлым молотом бьёт по нервам, то, с какой болью, с каким разочарованием оно прозвучало. Я снова разочаровываю его. — Ичиго, я… мы… — тянусь к нему. Хочу снова обнять, прижать к себе, сказать, что я сделаю всё, всё, что он только пожелает, лишь бы он не убегал, не отдалялся от меня. — Нет, я не хочу возвращаться! — Он вырывается, не даёт коснуться себя. Отдаляется.       Спи…       Последнее, что я слышу, как звенят, рассыпаясь на мелкие осколки, сталактиты в моей груди.