Кровавые Мемуары

      С четвертой страницы Дженнифер узнала, что Эдди часто оставался под присмотром лютеранского пастыря по имени Эндрю. Эдди она, увы, знала не так хорошо, как ей казалось. Для нее не было загадкой, почему он решил все свои записи отдать ей. Возможно, он сделал это с целью, чтобы она узнала о нем правду. Писал он о некоторых запоминающихся событиях не так много, полторы или максимум две страницы. Подробно он мало что описывает, уделяя особое внимание своим эмоциям и мыслям. Дженнифер, когда была еще ребенком, доводилось слышать много слухов об отце ее возлюбленного Эдди. Все в округе только и говорили о его отвратительном поведении и страсти к алкоголю. Трезвым его видели крайне редко, зато пьяным постоянно. Про его мать Дженнифер практически ничего не знала, но соседи о ней постоянно отзывались, как о добропорядочной женщине. С ней лично Дженнифер не была знакома, но часто видела ее в магазине, где та работала. Сунув в рот еще одну конфету, Дженнифер продолжила читать:       Итак, снова эти адские воспоминания. Солнечные деньки и шум океана в Санта-Монике помогают мне почувствовать себя свободным от тяжкого прошлого бремени. Но как только на Калифорнию опускается ночь, я сажусь строчить дневник, чтобы снова вспомнить все круги ада своей прошлой жизни. Если бы у меня был телевизор, то я бы вряд ли брался за эту никому не нужную писанину так часто. Но о своей теперешней жизни в этом солнечном раю я еще упомяну. А пока снова вернусь в детство. Но что я писал на предыдущей странице? Ах, да! Но о них еще будет упоминание, если случайно не забуду. Было в моем детстве еще одно не самое приятное воспоминание. Детский садик! Да, да, именно это! Многие бы взрослые люди с умилением стали вспоминать это дошкольное заведение. Увы, среди этих счастливчиков меня лучше не искать. Чтобы ясно описать то, что со мной там было, я не могу не упомянуть один случай. Как-то одним летним днем, играя во дворе со своей игрушечной машинкой, я услышал громкий и довольно тяжелый кашель. По соседству жил тогда один старик, лет ему так было по восемьдесят. Он часто своим кашлем привлекал мое внимание. Когда я его первый раз увидел, он создал у меня впечатление как о высохшей костлявой бездомной собаке. У него практически не было зубов и при разговоре с ним было трудно разобрать, что он пытается сказать. На лице у него седая щетина, нижняя губа сильно оттопырена вперед, белки глаз серые, веки наполовину прикрыты, нос картошкой и длинный. Дыхание у него тяжелое и хриплое. Носил он всегда старую выцветшую синюю кепку, потрепанную коричневую ветровку и дырявые брюки. Но хорошо запомнился он мне вовсе не своей неприятной внешностью. Его главными отличительными чертами была страсть курить сигары и татуировки на шее и на руках. Зовут такого "милого" соседушку Стивен Бёрд, но я его прозвал "Сигара" из-за пагубной привычки, от которой он заработал такой тяжелый кашель, а потом и рак легких, от которого умер спустя неделю после моего переезда в Калифорнию. Долго он прожил! Об этом я узнал, когда "определенные" обстоятельства вынудили меня вернуться в это захолустье, где я родился и вырос. Не смотря на свою несколько пугающую внешность, он был добрым и безобидным стариком. Жил он вместе со своей двадцатилетней внучкой, которая сбежала от своих родителей-хиппи. О ней я ничего сказать не могу. Знаю только, что у нее родители были хиппи, это мне рассказал ее дедушка. Не помню ее, ни лица, ни имени. Помню, что видел из окна своей комнаты, как она выходила из дома, садилась в машину и уезжала на работу. О ней могу сказать, что она жила со своим дедушкой и хорошо следила за порядком. Но это со слов самого Стивена. Удивляет меня, правда, почему же он тогда носит такие лохмотья и не бреется, раз она такая заботливая? Но я был маленький и меня такие вопросы не волновали. По крайней мере, в отличие от моего отца, он не был пьяницей, предпочитая пить чай или крепкий кофе. Так..., что-то я забыл. Ах, да, про его татуировки! Как-то однажды, не помню, когда именно, я ради любопытства подошел к нему и спросил про них, мол, откуда они у него. И он мне рассказал долгую неприятную историю, как его посадили в тюрьму за угон автомобиля и порчу чужого имущества. Причину, побудившую его сделать это, плохо помню. Вроде как, машину он угнал, чтобы успеть к своей умирающей матери, а порча имущества, похоже, была его местью одному мужчине, что обманом, обобрал его до последнего цента. Точно не помню. Именно в тюрьме ему и сделали татуировки. Там же он пристрастился к курению. Его рассказ про тюремную жизнь меня, тогда еще пятилетнего ребенка, сильно впечатлил. Я до сих пор впечатлен его историей. Он рассказывал о частых издевательствах тюремных охранников над заключенными. Заключенного могли избить, унизить, изуродовать, отнять посылку и посадить в карцер за малейшую провинность. Не лучше было и среди других заключенных. Те могли поступить и похуже. Но если они прибегали к насилию только за конкретную вину, будь то оскорбление, кража или неуважительное отношение, то тюремная охрана издевалась ради удовольствия и прочих забав. Думаю, теперь не будет вопросов относительно моего детского садика, который я, после истории мистера Бёрда начал называть тюрьмой. Но только в моем случае удовольствие от издевательств получали все, кроме меня. Миссис Крэйн и миссис Фэтти! Они в моем представлении были теми самыми тюремными надзирателями. Одна худая, как тростинка, а другая жирная и вредная, как фаст-фуд в МакДональдсе. Мистер Бёрд рассказывал, что в тюрьме жестоко наказывали стукачей. За такое могли убить. В моей "детской тюрьме" было несколько стукачей - Бетти, Молли, Нелли, Эмма. Ябедничать, казалось для меня, было для них смыслом жизни. Доносили они воспитателям на всех, но на меня они ябедничали чаще. Но моим злейшим врагом тогда, а потом еще и в школе, был Брэндан с друзьями. Я стал его и воспитателей люто ненавидеть после одного несправедливого наказания. Крэйн и Фэтти оскорбили мою маму. Сначала меня назвали выродком, а потом про нее сказали такое: "Долорес, как собака. Если сука попалась с изъяном, то и щенки ее будут ненормальными". Это сказала Крэйн, а Фэтти кивала и поддакивала. Я до сих пор не могу им этого простить. Они - жалкое подобие женщин! Ненавижу их! При встрече с ними я бы им многое припомнил, заставил бы извиниться, унизил так же, как и они меня когда-то. А унизили они меня самым ужасным способом. Когда я вступился за маму, Фэтти поставила по центру игрового зала позорный стул, поставили меня на него и заставили стоять на нем до обеда, велев остальным детям ребятам со мной не разговаривать, не подходить и всячески избегать, будто я какой-нибудь прокаженный. А как только эти две Горгоны ушли, в меня начали кидаться игрушками, сбив со стула. Готов дать руку на отсечение, что первым в меня кинул кубиком-рубиком Брэндан, а его друзья и остальные мелкие паршивцы последовали его примеру. Он же, готов дать и вторую руку на отсечение, в меня запустил маленьким детским стулом. Вот тогда-то я упал с позорного стула с громким треском, разодрав до крови левую руку, вывихнув три пальца на правой руке и поцарапав лицо до крови у виска. Они бы и дальше продолжили издеваться надо мной, если бы их не испугал вид крови. Мне было очень, очень больно, но я не плакал. Терпел до последнего. Уже тогда я понял, что если буду плакать после каждого издевательства, то это будет постоянно продолжаться, только с каждым разом будет хуже. Над слабыми любят издеваться сильные, потому что те не могут дать отпор. Я не хотел быть слабаком и своим терпением сильной боли пытался доказать это в первую очередь себе, а как это воспримут остальные, меня тогда не волновало. С появлением воспитательниц стало хуже. Меня оклеветали, сказав, что я хотел слезть со стула и упал. Мой рассказ, как все было на самом деле, не помог. Ему не поверили, так как все дети, сговорившись, начали кричать, что я вру. Но среди этой детской тюрьмы был только один человек, которого я уважаю до сих пор. Миссис Блэк! Она была директором детсада. К ней меня и отвели. Там-то и была восстановлена справедливость. Я ей рассказал, что произошло на самом деле. Не знаю, поверила ли она мне, но во всяком случае не всучила мне дополнительного наказания. Чему я был рад, так это когда она отругала Крэйн. Эх, жаль, что ее не уволили тогда! Еще бы! Они оставила детей без присмотра! За такое должны увольнять! Кончился весь тот кошмар, когда пришла моя мама и мы вместе пошли в больницу. Так, все хорош!!! Чувствую, как снова ярость и ненависть кипит во мне!!! Пора заканчивать! Завтра на работу! Мне еще нужно успокоиться! Думаю, что получасовая прогулка по пляжу мне поможет! Завтра я продолжу! О, даже отсюда слышу, как на пляже устроили дискотеку! Эх, Калифорния! Как я люблю тебя!