Глава 32.
21 января 2021 г. в 23:20
Итак, я продолжу рассказывать о своих злоключениях. Мне домой теперь впору не ходить. Там теперь всем заправляла Кэтрин, а Глен ей не смел перечить. Удивительно все поменялось местами. Сначала я и моя покойная мама боялись отца, а теперь я и Глен боимся Кэтрин. Я всегда знал, что мужчина есть глава семьи и его слово - закон. Так что когда я понял, что главенствовать надо мной будет моя бабка, которая меня ненавидит, для меня это было просто ударом ниже пояса. Но при этом я ничего не мог поделать, так как пока несовершеннолетний. Раньше, когда я возвращался домой, то ожидал побоев от пьяного Ральфа, а теперь постоянные поручения, за невыполнение которых меня наказывали голодом. И вот когда я возвращался домой из школы, мне было интересно, что на этот раз мне подкинет Кэтрин. Увы, называть ее бабушкой я не хотел, так как она меня однажды назвала мусором, да и обращается она со мной как с мусором. Только я зашел домой, как с порога сразу допрос: "Где я был? Почему задержался?" А то она не знает, где я был! Любит прикидываться дурой, но на деле она хитрая и коварная ехидна. Вряд ли она мне поверила, когда я сказал ей, что был на продленке после уроков. На мою просьбу поесть ответ был вполне ожидаем - сделай сначала дело. Почему она всегда меня заставляет что-то делать? Ведь у нее есть муж, который должен ей помогать, а она меня использует как раба. Мне было велено починить напольные часы. Что тут сказать? Как я, обычный парень, которому не исполнилось и шестнадцати лет, могу починить часы? Я думал, как с голоду не умереть и от насилия, пока Ральф был дома хозяином. Где бы я мог научиться ремонтировать часы? Ей жалко лишних несколько баксов заплатить часовщику? Она ведь знает, что я не смогу починить часы. Когда я ей сказал, что не умею чинить, то ее ответ был соответствующий - я останусь без еды. И что мне оставалось делать? Я хотел есть, но меня она не покормит, если я не сделаю то, что от меня требуется. Придется хотя бы попытаться. Я взял некоторые инструменты и стал чинить часы. Для меня механизм часов всегда был дремучим лесом и я не только не смог починить их, но и доломал. Глен ведь видел, что я не справляюсь, но помощь мне так и не предложил, а просто смотрел телевизор. С тех пор, как он поселился в моем доме, я от него не услышал ни единого слова, будто он был немой. За поломанные часы бабка меня наказала лишением ужина, и назвала правило номер пять - за поломку любой вещи я остаюсь без еды. Когда она произнесла эти слова, мерзко улыбаясь, и позвала Глена ужинать, я хотел рвать и метать. Мне делать еще уроки, а у меня в желудке пусто. Инструменты я положил на место и ушел в свою комнату. Я чуть не хлопнул дверью от злости, но не стал, так как и за это меня могли лишить еды.
В своей комнате я тщетно пытался сделать домашнее задание, но не мог сосредоточиться. В желудке громко урчало, а когда я голоден, то у меня отвратительное настроение и рассеянный ум. Я ничего не смог сделать, даже выучить самое элементарное. Мне это еще аукнится завтра в школе. Я ненавидел Кэтрин с каждой минутой голода все сильнее и сильнее. Швырнув учебник по математике на пол, я лег на кровать. Меня все раздражало, делать ничего не хотелось. Если бы мне дали немного поесть, мне не было бы так плохо. До отбоя я не выходил из комнаты, и меня никто не тревожил. Бабка внизу что-то лепетала своему муженьку. Ее не терзала совесть за издевательства надо мной. Она получала удовольствие от моих страданий. Я уже думал о том, чтобы сбежать к Джонни, но каждый раз я откладывал эту мысль. Даже если я к нему уйду, меня заставят вернуться домой, а это значит, что Кэтрин меня накажет еще более жестоко. Не знаю, как именно, но скорее всего на неделю лишит еды и заставит выполнять непосильную работу. Когда я спустился вниз, чтобы принять душ, мне она назвала шестое правило - на все спрашивать разрешение, даже если я хочу в туалет. Как интересно это получается! А если у меня вдруг диарея и нет времени просить разрешение? Кажется, она делала все, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. Скрепя сердцем от злости, голода и обиды, я вежливо попросил разрешить мне помыться. Позволила! А когда я закончил, она мне напомнила, что за все я должен всегда ей говорить спасибо. На то, чтобы лечь спать, опять же нужно разрешение. Мне впору в петлю лезть от такого деспота!
Утро снова было не самым лучшим. Меня снова подняли в четыре часа утра. Опять утреннее послушание. Теперь требовалось навести порядок на чердаке. Я и так долго не мог уснуть и смог поспать четыре с половиной часа. Когда я оделся, чтобы снова выполнить утреннее поручение, то заметил, что штаны мне стали велики. Когда это я так быстро успел похудеть? Не мог же я так быстро сбросить в весе за эти два дня! Я клял свою жизнь и Кэтрин самыми ужасными проклятьями, какие мне приходили на ум, но убирался на пыльном чердаке. Это сводило меня с ума, и чтобы развеять ярость, которая вот-вот доведет меня до срыва, я начал петь. Это помогает мне развеять сонливость и быстрее закончить дело. И опять от бабки нагоняй с новым правилом номер семь - никаких песен в доме, только молитвы. Вот я и взмолился тихо, прося Бога избавить меня от этих опекунов.
На завтрак после потного послушания была перловка с жареным куском хлеба. Она реально меня решила добить. Я ненавижу перловку, тем более она была совсем сухой. Кэтрин пожадничала туда добавить хотя бы чуть-чуть сливочного масла. На мою просьбу добавить туда масла, она ответила своим слащавым, мерзким голосом: "Ты слишком многого просишь. Ешь, что тебе дают!" Перловка всегда вызывала у меня отвращение, но ее бы я смог съесть, если в нее добавить какое-нибудь варенье. Но я не стал спрашивать на это разрешение, так как ответ и так был очевиден. Сама же Кэтрин с Гленом ели яичницу с жареным беконом, сыром, гренками и вареными овощами. Я им завидовал, пытаясь заставить себя проглотить мерзкую перловку. Но мне она становилась поперек горла. Я так и не поел, только перебил чувство голода одним скудным куском хлеба. Я ушел в школу. На это просить разрешение было глупо и я ушел, сказав "спасибо" за завтрак, который я так и не съел. На деле я хотел эту перловку Кэтрин за шиворот высыпать. Когда она ела, я пожелал подавиться. Когда она подавилась, я хотел посмеяться над ней, но сдержался. Не хочется, чтобы за это меня снова лишили еды. Только в школе я мог нормально поесть. На перемене мне помогла Дженнифер выполнить домашние задания. Если бы не она, то мне бы поставили двойку. Она сама заметила, что я стал выглядеть неважно. Из дома она в школу носила для меня хорошие, вкусные сандвичи. Я был готов носить ее на руках за такую заботу обо мне. Только благодаря ей я мог поддерживать силы и не отощать от недоедания. Дома мой рацион питания не менялся. На завтрак всегда была либо овсянка с хлебом, либо перловка, а на ужин, если я "хорошо себя вел", была вареная рыба или маленькая порция солянки с малюсенькими кусками мяса. Часто в моей порции вообще не было мяса. Но я постепенно привыкал. Ведь Дженнифер меня всегда выручала, но это только по будням. Пока она помогала мне, я не спешил к Джонни за помощью. Ей я рассказал, как со мной обходится моя бабка. Снова слова жалости и сострадания! Но для меня ее жалость ко мне и желание помочь были настоящим утешением. Жалею я о том, что мы так и не сходили с ней на каток. А ведь я вежливо попросил разрешение у Кэтрин. Но ее ответ был таков - только под ее присмотром, а идти куда-то с ним она не собирается. Это означало, что я вообще никуда, кроме школы не мог пойти. Она ни за что никуда со мной не пойдет. Ей нужно, чтобы я был под ее присмотром. Не знаю, как я смог прожить в таких условиях целый месяц. Выходные для меня были еще хуже, чем будни. По воскресеньям она и Глен уходили на богослужение. Меня с собой не брали, так как я был лютеранином. Я был один дома и мне велено не покидать свою комнату. Если я попытаюсь стащить что-нибудь из холодильника, меня оставят без еды. Бывало, что Кэтрин и Глен приводили друзей. Это тоже означало, что я не должен покидать свою комнату. Такие посиделки могли затянуться на весь день и Кэтрин ни разу не вспоминала обо мне. Так что когда приходили гости, это для меня было голодным кошмаром. Чтобы как-то не одичать от голода, я тихо воровал на кухне хлеб и кусочки сахара. Пока Кэтрин с гостями пировали на первом этаже, я тихо плакал в своей комнате. Из огня да в полымя! Я не подписывался на такое!