Глава 33.
20 февраля 2021 г. в 16:34
Снова я пишу не самые приятные воспоминания. Как я уже говорил (или не говорил?) я не думал, что на свете будет человек, которого буду ненавидеть не меньше Ральфа и Браяна. Кэтрин гордо в моем рейтинге ненавистных людей заняла третье место. Хотя не третье, а второе. Браян и Ральф стоят оба на первом месте, друг друга немного тесня. Они меня гнобили физически и я знал, что от них можно ожидать. Кэтрин оказалась гораздо хитрее. Она знала, как мне сделать больнее. Ведь физические раны рано или поздно заживают, а вот душевные вряд ли когда-нибудь заживут. Меня больше всего злила ее вечная миловидная улыбка. Она это знала, и любила давать мне поручения или наказывать, улыбаясь. Кажется, что она всегда всем улыбалась, даже самым неприятным ей людям. Будучи религиозной фанатичкой, она как одержимая постоянно повторяла: "Наказывайте плоть, чтобы спасти душу". В детстве мне мама читала по одной главе Нового завета для моего духовного развития и я точно помню, что там таких слов не было. Там говорилось только о борьбе с плотскими страстями, под которыми я подразумевал обжорство, пьянство, наркоманию и блуд, там ни слова не было сказано, чтобы наказывать плоть. Только вот Кэтрин явно не понимала, что своими методами воспитания она делает только хуже. Из-за плохого питания, недосыпания и тяжелого труда я часто болел. Ее ничуть не волновало это и она, видя мое больное состояние, говорила, что болезни идут мне только на пользу. Уж не знаю, какая польза от болезней, я лично считал, что она хочет заморить меня таким образом, а потом все списать на то, что я якобы был психически нездоров из-за пережитого насилия, сам себя голодом морил и отказывался лечиться. Но врать не стану, она меня лечила, но не нормальными лекарствами, какие всегда есть в любой аптеке, а обычным горячим чаем без сахара с медом, имбирем или лимоном. Кашель и насморк обходился без надлежащих лекарств. От кашля она мне в бутылку наливала тот же чай с медом, а от насморка давала старые тряпки. Не знаю, что бы было со мной, если бы не Дженнифер и Джонни. От Дженнифер никогда ничего я не мог утаить. Я для нее был как раскрытая книга, достаточно только заглянуть туда. Она быстро заметила, что болею и меня не лечат должным образом. После школы она хотела сразу же отвести меня к Джонни, чтобы он дал мне необходимые лекарства, но я сразу отказался. Причина - Кэтрин мне запретила оставаться в школе на продленку. Она знала, во сколько у меня заканчиваются уроки и требовала безукоризненной пунктуальности, то есть после школы сразу домой и никуда более. Задержаться хотя бы на пять минут ни в коем случае нельзя. Я был вынужден жить по ее правилам, так как знал, что меня ждет в случае их нарушения. Дженнифер в таком случае сама шла к своему дяде, объясняла ему, что со мной случилось и он незамедлительно передавал мне через нее лекарства и немного денег на карманные расходы. С самим Джонни я не мог встретиться, чтобы попросить у него немного помощи. Не мог я ему и позвонить, так как Кэтрин запретила мне кому-либо звонить. Я мог позвонить только кому-нибудь из своих одноклассников, чтобы взять домашнее задание, если сам по состоянию здоровья не появился в школе. Но такое бывало крайне редко. Только если у меня температура перевалит за 38, меня Кэтрин оставляла дома в постели. Но соответствующий уход я все равно не получал. Она продолжала меня кормить тем же. Я хотел горячего супа, который был бы более полезен, чем обычный горячий чай. Но суп был только для нее и Глена. Как-то Кэтрин не оказалось дома. Она отправилась в магазин купить себе свои любимые пирожные. Я остался дома с Гленом. У меня была высокая температура, а еще я хотел есть, так как утром поел мало. Я знал, что если залезу в холодильник и возьму оттуда хоть немного нормальной еды, Кэтрин сразу заподозрит меня. Без разрешения брать еду мог только Глен. И я решил попросить его, уповая, что он хоть немного посочувствует мне, даст чуток еды, и не будет говорить ничего Кэтрин. Когда я подошел к нему и сказал все это, он ничего не ответил, а просто продолжил смотреть телевизор. Я повторил свою просьбу - никакого ответа. Когда я сказал третий раз, он посмотрел на меня и ответил равнодушно: "Ничего ты не получишь. Раз бабушка сказала, то надо ее слушаться. А будешь надоедать мне, я ей расскажу, о чем ты меня просил". После этого он сделал звук телевизора погромче. Это был мой последний шанс достучаться до Глена и его души. Я понял, что стучаться буду долго, и ответом мне будет равнодушие.
Я жил мыслью, что мои опекуны меня не просто не любят, а ненавидят люто, и при этом наживаются на мне. Многие ребята моего возраста в свободное время гуляют на улице или вместе играют в различные игры, в тот же футбол или бейсбол. Мне Кэтрин дала понять, что свободное время губительно для моего воспитания. Не стану пересказывать, как начиналось мое утро. Я могу сказать, что свободного времени у меня не было вообще. По большей части моей постоянной занятостью я был обязан Кэтрин. Вечером, когда я заканчивал домашнее задание для школы, она снова давала мне поручения. Я всегда молчал, так как разговаривать во время работы она запрещала. Можно было только молиться. Я молился лишь о том, чтобы поскорее сбежать из этого ада. Дома была идеальная чистота, не было смысла проводить генеральную уборку. Но Кэтрин это не волновало. В таких случаях она стала заставлять меня стирать ее и Глена одежду, при чем руками, хотя была стиральная машина, мыть посуду, хотя была посудомоечная машина, подметать, не пользуясь пылесосом. Одним словом - я стал их рабом. Сама она готовила только еду и ходила в магазин, так как в этом деле она мне не доверяла. И всегда эта мерзкая, слащавая улыбка. Мои страдания ей приносили удовольствие. Меня она ограничивала во всем, следуя своему правилу "наказания плоти для спасения души", хотя сама его не соблюдала. На те деньги, что мне полагались от государства, она и Глен вкусно ели и хорошо одевались. Когда она снова сказала мне про спасение души путем физического наказания, я ей сказал: "Что же ты себя и Глена не наказываешь, чтобы спастись?" Ее ответ был таков: "Мы благочестивы и заслужили все эти удобства. А ты испорченный, избалованный мальчишка". Вот так! Она и Глен святые, а я грешник. Я ей много тогда хотел сказать, но не стал, зная о последствиях. Хуже было то, что я с такой жизнью забросил шитье. Если раньше я продавал сшитую мной одежду, а деньги откладывал на свою мечту, то теперь у меня не было времени на это. Кэтрин не знала, что я грежу о Калифорнии. И так я жил три года под гнетом этого адского отродья, лишенный общения и любого досуга. Моя комната стала одновременно моим убежищем и тюрьмой, потому что именно в комнате мне велела сидеть Кэтрин все остававшееся после работы время. Я очень тосковал по Джонни. За эти три года я почти его не видел. Его и Дженнифер не пускали ко мне, чтобы проведать. Каждый раз были отговорки: "Он занят". Одним словом мой дом стал для меня тюрьмой. Я снова погрузился в депрессию. Как-то однажды на мой день рождения Дженнифер принесла мне торт, который она купила вместе со своим дядей Джонни. Я об этом узнал только когда она спросила, понравился ли мне он. А я никак не мог понять, почему вдруг Кэтрин созвала тогда подруг на чай. Оказалось, она съела мой торт вместе с ними. Не могу описать словами, как мне было тогда обидно. Три года я практически безукоризненно и молча выполнял все, что она от меня требовала. За это время разве я не заслужил хоть немного поощрения в виде хотя бы одного кусочка торта? Кэтрин считала, что никакого поощрения мне делать не следует, а то я, мол, быстро привыкну и стану капризным. От одного куска я бы точно не избаловался. Но она считала, что такое более чем возможно. Я ненавидел ее с каждой минутой все сильнее и сильнее, и порой меня посещала мысль тихо ночью задушить ее подушкой. Да только мне не хочется из-за этого оказаться в тюрьме. Ничего не остается, кроме как ждать. А я так устал от этого!