Война за неизбежное

Впрочем, какой бы сильной не была причина, сомнения все еще терзали душу девушки, не позволяя принять правильного решения. Все время, что она думала об этом, появлялись какие-то «но», практически на корню пресекающие мысли о том, что пора прекратить бороться и сдаться на волю лорда Беккета. Но в том-то и была беда – это лорд Беккет, личность весьма неприятная, рядом с которой и находиться даже в течение минуты казалось невыносимым, не то что оказаться под его опекой. Лора хорошо представляла себе, какой именно будет эта «опека»… И только от одной мысли об этом сдаваться не хотелось с еще большей силой, чем прежде. Подчиненный лорда, так и не пожелавший раскрыть свое имя, навещал ее каждый день, неизменно принося и демонстрируя документы – ключ к ее свободе. Он, как попугай, повторял избитые фразы, добавляя к ним еще парочку философских рассуждений о том, какая судьба сможет настигнуть ее, если она не примет так любезно предоставленные Беккетом условия, что потеряет, если и дальше будет сопротивляться неизбежному пути. Часто он вспоминал и Норрингтона, сетуя на то, как бесконечно адмирал будет опечален ее участью, как станет винить себя за ее собственное упрямство, которое наверняка приведет девушку к самым плачевным последствиям. Этот неприятный человек неоднократно замечал, что долго она здесь не протянет, и Лора была уверена, что так оно и есть. А после уходил, оставляя Кловерфилд наедине с новым ворохом мыслей, распутать который казалось почти что невыполнимой задачей. Понемногу силы стали покидать ее. Выход, еще недавно видимый где-то у черты горизонта, исчезал, как и угасала надежда, что все может пойти по другому, верному пути, где нет места такому человеку, как Катлер Беккет. Она больше не прислушивалась к шагам по ту сторону решетки, надеясь узнать в них походку Джеймса. Заветная карта так же оказалась не у дел: выучив ее вдоль и поперек, Лора больше не видела смысла изучать ее еще один, тысячный раз. Даже ободряющие выкрики пиратов из соседних камер, сопровождающие каждый визит приспешника лорда, больше не воодушевляли ее, не вызывая ничего, кроме холодного безразличия. Выход действительно был, но совсем не в том, что она уже успела себе придумать, пока томилась в ожидании в этом проклятом месте, задыхаясь от холода и вони. Ей просто нужно было принять это с самого начала, не тратя драгоценные дни, часы и минуты на глупые сомнения, не приведшие ее в итоге ни к чему. Впрочем, никогда не поздно признать свои ошибки… Именно так она и подумала, когда в очередной визит помощника Беккета, не размениваясь на приветствия, тихо произнесла: – Я все подпишу. Давайте ваши бумаги. Карета ехала весьма неровно, то и дело наталкиваясь на кочки, пока Лора, отвыкшая в заточении от слишком яркого солнца, пряталась в углу экипажа, лишь изредка выглядывая в окошко, чтобы посмотреть, где они сейчас находятся. Мужчина, сидевший напротив, наоборот выглядел слишком довольным от успешно проделанной работы. Казалось бы, его не могла расстроить ни неровная дорога, ни скучный, ничем не примечательный пейзаж за окном. Когда же карета остановилась у особняка лорда, он и вовсе весь засиял. Лоре невольно подумалось, что так он радуется уже совсем скорому освобождению обузы в ее лице, и возможности вернуться вновь к своей рутинной работе. Впрочем, все мысли тут же вылетели из ее головы, стоило ей услышать деланно равнодушное: – Добро пожаловать в ваш новый дом… Поспешите, здесь не любят медленных и ленивых особ. Даже глухой смог бы расслышать плохо скрываемую издевку в его голосе, но Лора никак на это не отреагировала, пытаясь сосредоточиться на смирении, которое никак не желало приходить, и хоть немного облегчить тяжелый груз на сердце. Поэтому она всего лишь кивнула, добавляя покорное «Да, сэр», и спешно вылезла из экипажа. Встретила ее полноватая, и очень неприятная на вид женщина, представившаяся миссис Корельски, и сходу объявившая, что Лора должна подчиняться ей и ее помощницам. Сама миссис работала в доме смотрительницей, заведовала всей прислугой в доме, и строго следила за тем, чтобы особняк лорда и все его угодья оставались в идеальном порядке. – Обычно мы не принимаем всякое отребье, – женщина смерила ее презрительным взглядом, и продолжила: – Но раз так велел лорд Беккет, я не смею отказать в его милости приютить тебя под крышей этого дома. Работы будет много, и не вся окажется легка, но жалоб я никаких не принимаю. Тебе стоит быть благодарной уже с этой секунды, а если что-то не понравится, можешь возвращаться обратно в тюрьму. Думаю, мало кто откажется посмотреть, как вздернут на петле очередного мерзкого предателя. Познакомившись с остальной прислугой, Лора пришла к весьма неутешительному выводу – подчиненных Беккет выбирал, кажется, каждого себе под стать. Кухарки, горничные, конюхи, да все, смотрели на нее, как на грязь, и только что не пытались стереть ее собственными руками. Вместо этого они использовали рты, и такой брани она, пожалуй, не слышала никогда, с самого своего рождения. И больше всего обидно было даже не от того, что каждое грязное слово или презрительный взгляд были направлены именно на нее. Больше всего девушку ранило то, как сильно они верили в правдивость своих слов, как искренне они верили в Беккета, который и заставил их так думать. Но даже это померкло в сравнении с тем, какую работу на нее сбросили в первый же день. Для всей прислуги это был словно праздник, освобождающий ото всех обязанностей – по крайней мере, она так и не увидела, чтобы работал кто-нибудь еще, кроме нее. Лишь были слышны отовсюду новые указания и требования. Брань значительно увеличилась, когда она, просто не справляясь, не успевала закончить первое задание, чтобы перейти к другому. Никто и не собирался чему-либо ее учить, никто даже не удосужился дать хоть какие-то объяснения. Все знали, что девушке ее новая работа в новинку, и искренне наслаждались ее неумелостью и слабостью перед каждым из них. «Приятным» дополнением ко всему, что ей пришлось преодолеть за день, Лора обнаружила, что комнатку ей выделили в затхлом, практически утонувшем в пыли чулане. Впрочем, возмущаться у нее просто не осталось сил. С тихим болезненным стоном упав на старенькую, очень скрипучую кровать, она в ту же секунду провалилась в сон, успев подумать лишь о том, что жизнь ее теперь превратилась в настоящий ад. И это не ночной кошмар, который легко бы рассеялся с первыми рассветными лучами обжигающего солнца. Посторонней мыслью на следующий день в голове пронесся вопрос о том, что стало с ее собственным домом: но, увы, вряд ли ей удастся узнать ответ. Да и стоило ли? Иной раз правды лучше не знать. Теперь Лоре приходилось жить здесь, в месте, где она никогда не была и предпочла бы никогда и не появляться. Господи, что сказал бы Джеймс, если бы узнал, в каком она оказалась положении? Холодный ужас резко пронзил сердце девушки – еще никакая мысль так ее не пугала, даже когда Кловерфилд была уверена, что ее поведут на казнь. Что, если Норрингтон отвернется от нее так же, как и все эти люди? Страх настолько сильно завладел девушкой, что она замерла в испуге посреди своей крохотной комнатки, и не двигалась до той самой поры, пока кто-то изо всех сил не забарабанил в хлипкую, едва держащуюся на петлях дверь. – А ну просыпайся, мерзкая чертовка! – послышался по ту сторону грозный голос миссис Корельски. – Солнце уже поднялось, а в доме грязь! Слышишь? Немедленно вставай, пока не позвала Джорджа, и он не вынес эту чертову дверь! Страх перед этой женщиной оказался сильнее, чем перед неизвестностью, и Лоре пришлось спешно одеваться, чтобы извиниться перед своей «благодетельницей» не в ночной сорочке. Впрочем, это не помогло, а только лишь усугубило положение: в качестве наказания Кловерфилд получила крепкую пощечину, и грозное: – Еще никто в этом доме не позволял себе такой вольности – заставлять меня бегать, чтобы всех разбудить. Проявишь такую наглость еще раз – познаешь на себе всю тяжесть моей руки, уяснила? Лора не знала, что нужно ответить на это, и нужно ли отвечать вообще – вдруг от этого станет только хуже? Смотрительница выглядела весьма разъяренной, и злить ее еще больше не хотелось. Поэтому девушка только кивнула, опустив взгляд, и поспешила взяться за работу. К слову, работы после ее вчерашних трудов не уменьшилось, а стало намного больше. У Лоры создалось впечатление, что ночью вся прислуга не спала, а старательно разводила в особняке бардак, чтобы доставить ей утром как можно больше хлопот. Другого объяснения Кловерфилд не находила, но и старалась поменьше о таком думать. Нет смысла терзать себя ненужными мыслями, особенно сейчас, когда было просто необходимо не терять бдительности и всегда быть начеку. В этом доме она была совершенно одна. Все были против нее, с первой секунды, с того самого мгновения, когда она переступила порог этого величественного особняка. Никто не протянет руку помощи, никто ее не поддержит. Поэтому нельзя быть слабой. Только не здесь, не рядом с этими людьми. Нужно бороться. Да только как? Прямого ответа на этот вопрос не было, а искать хотя бы намек на него просто не хватало сил. С уборкой комнат Лора закончила только ко второй половине дня. Работала девушка, не останавливаясь даже на короткую передышку, – ей этого не позволяли. Миссис Корельски словно следила за ней, неустанно, каждую секунду, и стоило Кловерфилд только отложить тряпку, выпрямить спину и вздохнуть, она тотчас появлялась рядом с ней, одним своим видом внушая страх, а вместе с тем желание работать еще более усердно. Но даже после всей проделанной работы ей не позволили даже минуты отдыха, в тот же миг послав в конюшню. – Стойла нужно почистить, – приказным тоном произнесла миссис Корельски, встретив ее в коридоре. – Достойная работа, для такой, как ты… Ну, чего застыла? Бегом в конюшню, Виктор с Джорджем не любят ждать! И никак не возразить, ничего не сделать. Эта женщина одним своим видом внушала страх, и Лоре не хотелось проверять, действительно ли стоит ее бояться, и за что. С другой стороны, внутри девушки поднимало голову отчаяние; оно подначивало проверить, действительно ли эти люди могут выполнить свои угрозы. Если бы проклятый Беккет не был бы заинтересован в сохранении жизни Кловерфилд, последняя давно бы отправилась на виселицу, и эта перспектива уже не пугала. Лора глубокомысленно рассудила, что лучше пять минут позора, чем сносить унижения и боль еще бог знает сколько. Но еще больше ее пугали произнесенные ею имена. Джордж и Виктор, конюх и его помощник, при знакомстве понравились ей не меньше, чем вся остальная прислуга в доме, в том числе и смотрительница. Неотесанные и грубые, они с первых секунд вселили в ее сердце отвращение. Но больше ее напугали их похотливые взгляды и противные красноречивые ухмылки. Кловерфилд невольно подумалось, что они уже придумали план, как загнать ее в угол и поиздеваться, согласно желаниям их явно прогнивших душ. Именно это и заставило ее замешкаться, неловко переминаясь на месте, что, к несчастью, лишь вызвало гнев миссис Корельски. Звонкая пощечина – вторая за день – заставила девушку очнуться и попросту сбежать, только бы не нарваться на новые угрозы. В конюшню Лора пришла только через полчаса: сначала она пряталась в одной из ванных комнат, собираясь с силами и пытаясь убедить саму себя, что ничего плохого не случится. Да что может быть хуже ее нынешнего положения? Даже в тюрьме она не чувствовала такого отчаяния и безысходности, по крайней мере, не сразу. Тогда еще была хоть какая-то надежда. Еще можно было во что-то верить, еще была причина открывать глаза по утрам. Но сейчас… Да, сейчас она может видеть солнце, но холодно уже внутри. Да, на ее руках больше нет кандалов, но и свободы она так и не почувствовала. Да, теперь ей не грозит виселица, но желание умереть и просто прекратить все это из головы так и не исчезло. Наоборот, стало только сильней. А это только второй день… А что же будет дальше? Об этом думать хотелось в самую последнюю очередь. Блуждающий взгляд зацепился за ржавый гвоздь, наполовину торчащий из стены. Вытащить его не составило труда даже Лоре; это действие было продиктовано скорее инстинктом самосохранения, чем логикой. Первым ее встретил Виктор. Не говоря ни слова, он протянул ей старые, проржавевшие почти насквозь вилы, и толкнул в сторону стойла. Не удержав равновесия, Лора упала прямо в навоз. В нос тут же ударила невыносимая вонь, и она поспешила подняться на ноги, что получилось довольно скверно, и не с первой попытки. Когда же она все-таки смогла встать, платье, руки, даже лицо оказались измазаны в отвратительно пахнущей грязи, такой, что Лора едва сумела сдержать рвотный позыв, с трудом держась на ногах, и то только благодаря вилам, на которые можно было опереться. Виктор, с явным удовольствием наблюдавший за ней, противно рассмеялся и подкатил к ней скрипучую тележку. – Принимайся за работу, свинка, – прогнусавил он издевательски. – Если Джордж увидит, что ты еще ничего не сделала, проблем тебе не миновать. Ты же не хочешь все это съесть? А он ведь может заставить. Обиду пришлось проглотить, как и душащие ее слезы. Силы были явно не на ее стороне, хоть ей и вручили вилы. Только они почти что разваливались в ее руках, поэтому достойным оружием не казались. Девушке и здесь ей пришлось стерпеть и заняться тем, что от нее требовали. Работа оказалась просто неблагодарной, и не только из-за своей тяжести. На вонь она перестала обращать внимание уже через несколько минут и испачкаться уже не боялась. Но инструмент, который ей вручили, своим требованиям совершенно не соответствовал – уже через полчаса у вил откололся один из зубьев, а еще немного погодя она держала в руках один лишь черенок. К Виктору за помощью обращаться не имело никакого смысла. Он сразу дал понять, что даже пальцем не шевельнет для того, чтобы ей стало хоть чуточку легче, только смеялся все так же громко и мерзко, наблюдая за ее попытками выполнить работу как можно скорее. В конце-концов Кловерфилд удалось найти лопату, тоже ржавую, но более надежную, чем вилы, и дальше работать стало намного легче. Единственной проблемой оставался Виктор, отпускавший сальные шуточки через каждые пять минут и откровенно издевающийся над ее положением в общем и видом в частности. Как она не пыталась, отвлечься не удавалось, ведь каждое его слово било по самым больным местам. Только что она могла сделать? С самого начала она поняла – сопротивление бессмысленно, оно может только навлечь новые проблемы. Нужно стерпеть, просто смириться. Даже если невыносимо тяжело. Когда она выкатила доверху наполненную навозом тележку в последний раз, лучи палящего солнца заметно потускнели, медленно исчезая по ту сторону горизонта. К тому времени в конюшню заглянул Джордж, отчего стало только хуже: в отличие от своего помощника, одними шутками он не ограничивался, и не раз переворачивал тележку, чтобы потом с издевательской ухмылкой смотреть, как она собирает навоз обратно; ставил ей подножки, чтобы уже с Виктором смеяться над тем, как она снова валяется в грязи, полностью оправдывая данное ей совсем недавно одним из них прозвище. Когда же она вернулась в конюшню в последний раз, он и вовсе зажал ее в углу, и под смешки своего друга принялся приставать, не обращая и малейшего внимания на ее неумелое сопротивление. – Господи, как же от тебя воняет, – говорил он, пока его руки, сильные и грубые, лезли под подол ее платья. – Личико вроде смазливое, но за грязью даже и не разглядеть. Какая же ты жалкая… Даже руки не хочется марать. Где твои манеры? Ты же вроде из высшего общества… Была, пока твой папаша не пошел на корм рыбам, и оставил тебя ни с чем. От этих слов Кловерфилд словно очнулась. Ярким, пугающим голубым светом вспыхнули ее глаза; одним молниеносным движением девушка выхватила ржавый гвоздь и воткнула его прямо в шею обидчика. Тот начал задыхаться: глаза непонимающе раскрылись, руки медленно потянулись к шее, почувствовав тепло крови. Лора, к которой пришло осознание, что она только что сделала, рванулась с места прежде, чем Виктор смог понять произошедшее. Убедившись, что ее не преследуют, девушка перешла на шаг – как ни странно, страха не было. Она рассуждала совершенно спокойно: если обо всем станет известно, ее либо отправят обратно в тюрьму, либо устроят самосуд. Так или иначе, ее ждет смерть: а смерть не так жестока, как нынешняя жизнь. Все тем же медленным шагом Кловерфилд добрела до своей комнаты. По счастью, никто на пути ей не встретился и не заметил того состояния, в котором пребывала девушка. Сколько прошло времени? Она не знала. Но из этого транса ее вывел громкий стук в дверь: - Ты опять дверь закрыла? – услышала она голос миссис Корельски. – Вот же дрянная девчонка, немедленно открывай! И не вздумай притворяться, что там тебя нет, я по вони чувствую, что ты вернулась! Дверь пришлось открыть, хотя больше всего хотелось спрятаться под хлипкую кровать и не высовываться оттуда, по крайней мере, до утра. Смотрительница смерила ее презрительным взглядом и демонстративно прикрыла рот рукой, словно пытаясь сдержать рвоту. – Боже, ну и видок, – проворчала она. – Ты что, купалась там в навозе вместо того, чтобы его убирать? Бегом в ванную, я не потерплю, чтобы ты разнесла по всему дому грязь! Сейчас обижаться девушка даже не собиралась – ей и самой хотелось смыть эту вонь и просто выкинуть этот день из головы, хоть это и казалось практически невозможным. Она все еще ощущала прикосновения грубых пальцев конюха, которые, как она начала осознавать, так просто не смоешь и не забудешь. Кажется, в ее копилку добавится еще один кошмар… Но самый страшный кошмар ей только предстояло пережить. Мыться пришлось под холодной водой: никто не удосужился нагреть ее, и это больше не казалось странным, скорее ожидаемым. Даже в такой мелочи ей не станут помогать, не считая это достойным таких усилий. Стараясь не обращать внимания на дрожь, Лора чуть ли не до крови стирала грязь старой, явно не первой свежести, мочалкой, глотая вновь подступившие слезы. В этот момент умереть хотелось сильнее всего. Просто нырнуть под воду, выпустить весь кислород из легких и захлебнуться. Жаль только, что все равно не получится – инстинкт самосохранения ей этого попросту не позволит. Из ванной она вышла, завернувшись в простыню со своей кровати. Платье пришлось застирать, хотя девушка сомневалась, что оно станет полностью чистым. Но хоть вонять не будет так сильно, уже хоть какая, но радость. По коридору Кловерфилд шла очень тихо – не хотелось привлекать к себе лишнего внимания, особенно сейчас, когда на ней не было ничего, кроме тонкого куска ткани, которое можно легко сорвать. Даже свечу она не зажгла, бродя в потемках, ориентируясь в пространстве практически наощупь. Уже за поворотом стало немного легче, далее шли комнаты слуг, и из-под каждой двери виднелась полоска света. Одна из дверей вообще была приоткрыта, освещая часть коридоры, что заставило девушку ускорить шаг и не бояться что-нибудь уронить. Правда, ненадолго. – Да хватит тебе уже чушь пороть, Миртл! – голос миссис Корельски заставил Лору застыть на месте и даже перестать дышать на пару секунд, чтобы та не услышала ее и не вышла из комнаты. – Ты всему готова поверить, лишь бы и дальше оставаться подстилкой этого хамоватого голландца. – Вот и неправда! – донесся до Кловерфилд звонкий голосок собеседницы женщины. – Мой Мерсер никогда не врет, он верен своему слову! И он правда помогал его светлости собрать ложные доказательства вины отца этой белоручки. – И зачем его светлости это делать? – смотрительница явно скучала от этого разговора и не проявляла никакого интереса к словам служанки. – Он же приютил эту девчонку в своем доме, хотя мог послать на казнь, как сделал это с ее отцом. Какая ему выгода держать при себе предательницу, которая может в любой момент ему навредить? – О, это часть его плана, – довольно ответила ее собеседница, в голосе которой явно угадывалось восхищение. – Мерсер сказал, что его светлость с самого начала хотел прибрать к рукам все их богатства, а ее забрать, как главный трофей. Так просто она ему бы не далась – строптивая мерзавка оказалась, которая потом и под ногами путалась, защищая своего дружка, Норрингтона – вот и пришлось идти таким изощренным путем. Подставив ее папашу, он отправил его на верную смерть, а у этой чертовки отобрал все, что у нее было, и отправил в тюрьму. Там она должна была окончательно сломаться, и, судя по тому, что она теперь живет здесь в качестве прислуги, это действительно получилось. Теперь она в полной власти его светлости и уже никак не выкрутится… Так ей и надо, впредь не будет идти против воли нашего лорда. На несколько минут в комнате воцарилась тишина, после чего послышался скрип старого кресла, а следом за этим и голос миссис Корельски: – Что за вздор! Его светлость не мог поступить так низко… А вообще, Миртл, как ты смогла выведать все это у этого голландского прохвоста? Служанка, видимо, заметно стушевалась, потому что ответила не сразу, и уже не так довольно. – Накануне своего отплытия Мерсер пришел ко мне, и мы выпили немного вина… Оно быстро развязало ему язык, и он мне все это рассказал. – Хороша ты, глупая, повелась на пьяные россказни, – женщина усмехнулась. – Еще бы в существование духов поверила… Ложись уже спать и больше не зови меня ради таких пустяков. Завтра на кухне отработаешь, будешь знать, как морочить мне голову всякой ерундой. Выйдя в коридор, смотрительница внимательно осмотрела коридор, но, не заметив ничего странного, отправилась в свою комнату, на ходу бурча что-то о безнравственности и легковерности нынешних молодых особ. А Лора в это время сидела на скрипящей кровати и даже не пыталась сдерживать слезы, градом хлынувшие из глаз. В услышанное не хотелось верить, но и отрицать очевидное не представлялось возможным. За скверным, продуваемом всеми ветрами окошком восходило солнце, а Кловерфилд все еще задавалась вопросом – насколько же несправедлива может быть эта жизнь? Но девушка успокаивала себя тем, что скоро все закончится: ей не простят нападения, даже если этот негодяй останется жив, хотя надежды на это было мало... Перед глазами Лоры встал непрерывный поток крови и ржавый конец гвоздя – если конюх не умрет от потери крови, умрет от ее заражения. Испытывала ли девушка раскаяние? Если бы нашелся человек, который сейчас бы задал ей этот вопрос, она бы расхохоталась ему в лицо, заметив, что испытывает не раскаяние, а досаду, что не может воткнуть этот же гвоздь в горло Беккета, Мерсера, Корельски и еще множества людей, отравивших жизнь ее семье. Боль и отчаяние были так огромны, что Лора поклялась – если она выживет, то пойдет на все, чтобы ее рука смогла дотянуться до горла этих негодяев.