Война за неизбежное

Атмосфера на корабле с каждым днем становилась все хуже. Уже почти все догадались о плане лорда, и хотя большинство вдохновилось идеей уничтожить всех пиратов, многие подобного энтузиазма не разделяли. Во-первых, всему Ост-Индскому флоту приходилось полагаться на слово капитана Воробья; во-вторых, любая ошибка могла стоить им жизни. В-третьих… Это «в-третьих» очень тревожило Джеймса каждый раз, когда фигура лорда возникала рядом с ним. Эта неконтролируемая неприязнь усиливалась скорее, чем того хотелось бы адмиралу; Норрингтон буквально чувствовал, что в Порт-Ройяле происходит что-то плохое. Поведение Беккета только усиливало это подозрение: нет, Катлер ни словом не обмолвился о семье Кловерфилдов, но по улыбке, по неким намекам, по взглядам, которыми обменивались его светлость и Мерсер Джеймс угадывал нечто нехорошее. Однако тревога за Лору уступала место другим проблемам: Чарли узнал, кто из экипажа мог бы поддержать восставших против лорда. Таких оказалось большинство, и теперь вставал только один вопрос – как осуществить задуманное. К сожалению, по-видимому, либо кто-то проболтался, либо подслушал разговор, потому что лорд решил отдать приказ о переводе Норрингтона на «Летучий голландец». Причем не одного – компанию адмирала должен был составлять Мерсер; решение, одинаково раздражавшее обоих, было сделано исключительно с одной целью – удалить Джеймса. «В любом случае, во время сражения я смогу вернуться», – рассудил Норрингтон и ничем не выдал своего внутреннего несогласия, повинуясь приказу и покидая «Эндевор». И вновь план Беккета сработал; корабль Cяо-Феня попал под обстрел, команда была взята в плен. Джеймс где-то внутри даже почувствовал жалость к этим людям – они угодили в эту ловушку лишь по своей вине. Но каково же было удивление Норрингтона, когда среди унылых членов экипажа он услышал знакомый звонкий голос… – Элизабет? – мужчина не поверил собственным глазам. В один миг в памяти всплыли слова лорда о том, что в результате обстрела корабля мисс Суонн погибла. Это было еще до смерти губернатора… – Джеймс! – девушка вырвалась из цепкой хватки солдат и обняла адмирала. Норрингтон хоть и обнял ее в ответ, но скорее машинально, ибо он предпочел бы избегнуть этой встречи. Джеймс знал, что на корабле компании Элизабет ждет только одно… – Что с тобой? – Элизабет заметила странную реакцию Норрингтона, точнее, отсутствие таковой. Мужчина очнулся и поспешил улыбнуться, но получилось не очень убедительно: – Все в порядке. Девушка не хотела удовольствоваться таким кратким ответом; мисс Суонн хотела было задать еще с десяток вопросов, но в планы британского флота явно не входила эта дискуссия. Как капитана вражеского корабля, девушку намеревались отвести в карцер – Джеймс этого не позволил. Элизабет, как всегда, хотела возразить, но эти попытки утонули в гомоне чужих голосов и криков. Адмирал ничего не выражающим взглядом смотрел вслед удаляющейся фигуре: ее сопровождали два офицера. Вся радость от чудесного спасения Суонн вмиг пропала: как только она окажется на борту «Эндевора»… Джеймса даже передернуло от этой мысли. Мужчина вдруг представил, как Беккет обрадуется и мгновенно переменит свой план, снова втянув девушку в свои грязные игры как объект шантажа. Адмирал знал одно – этому необходимо помешать. Как именно – пока неясно, но в любом случае придется рискнуть. Столько мыслей, столько вопросов… Наконец они остались одни, а зловещая тишина никак не прервалась. Элизабет смотрела на Джеймса если не с враждебностью, то с подозрением, и этот взгляд был Норрингтону неприятен. Мужчина также не без интереса рассматривал мисс Суонн, ее нисколько не изменившееся лицо и напряженно размышлял – почему она здесь? Почему не дома, не в безопасности? Но что понимать под этой безопасностью, и могла ли на нее рассчитывать Элизабет? Или Лора? Или другие люди, у которых члены семьи пошли против новой власти? – Джеймс, помоги мне бежать, – голос Суонн долетел до мужчин как сквозь вату, но смысл он уловил – прежде всего потому, что эти слова отвечали его собственным мыслям. Он лишь кивнул после недолгого молчания – это единственное, на что его хватило. Джеймс принял решение ждать: темнота была их единственным союзником. Адмирал намеревался провести Элизабет к кормовой части и дать ей спрыгнуть за борт – это все, что он мог для нее сделать. Девушка, кажется, и сама поняла, что необходимо ждать; но если Норрингтон глубоко ушел в свои мысли, то мисс Суонн пребывать долго в таком состоянии не могла. Сама ситуация ее в глубине души пугала, и, чтобы отвлечься, хотелось завести разговор, что она и попыталась сделать: – Джеймс… – тихо позвала дочь губернатора и, поймав растерянный взгляд, неуверенно улыбнулась: – Ты думаешь, я поступаю неправильно? Кажется, ей впервые было страшно. – Нет, – покачал головой мужчина. – Возможно, из всех нас только ты и поступаешь правильно. Но не мое мнение имеет значение… Как мистер Тернер решился оставить вас в этой игре, Элизабет? Ведь только Беккет и, возможно, Джек Воробей имеют представление о том, что происходит, и кто на самом деле является союзниками. После этих слов ответа не последовало. Так и длилось это тягостное молчание, и чем дольше оно тянулось, тем сильнее эти двое людей понимали, какая между ними пропасть, и что с каждым словом, с каждым поступком она становится все больше. – Пора, – адмирал кивнул в сторону двери. И снова Элизабет одарила его подозрительным взглядом, будто сомневалась в том, может ли ему доверять. Джеймс постарался сделать вид, что ничего не заметил, но подобный жест больно задел его. Тихо Норрингтон шел по палубе корабля, выбирая самый короткий и малоосвещенный путь; за ним неслышной тенью скользила Элизабет, которая вдруг резко остановилась. – Моя команда! – громко прошептала она, и в глазах мелькнуло знакомое Джеймсу выражение; мужчина едва успел удержать ее, чтобы Суонн не направилась в карцер. – Ты должна уходить, – возразил адмирал. Они подошли к самому краю борта, и упускать такой шанс было бы глупо. – Я сам освобожу команду. Иди же, скорее! Но девушка будто и не слышала. Она неотрывно смотрела в глаза Джеймса, и тот в который раз на миг растерялся, не понимая, что происходит. Мужчина так и не понял, что скользнуло во взгляде Элизабет – воспоминание? Недоверчивость? Или просто грусть? Посторонний шум мгновенно развеял все посторонние мысли; теперь Норрингтон уже не дал Суонн размышлять и оставаться на корабле еще хоть минуту. Тихий, едва различимый всплеск воды, и вот адмирал снова один. Этим шумом оказался внеочередной обход корабля. Мужчина не ответил на приветствие, а медленным шагом направился в сторону своей каюты. Он знал, чем ему грозит побег Элизабет… Знал, что обвинят его, но иного пути не было. Именно поэтому Джеймс соврал, что освободит ее команду – девушка должна была уйти. На горизонте показались первые лучи солнца, когда Виктор, стараясь не шуметь лишний раз, зашел в холл через главный вход. Мужчина словно не замечал, как сильно был испачкан в чужой крови, и уж точно не задумывался о том, каким отталкивающим и неоднозначным казался его внешний вид. Все, что оставалось в его памяти – застывший ужас в глазах цвета сочной зелени, и сорванное дыхание, которое совсем скоро стихло раз и навсегда. Даже сейчас, спустя столько часов, он по-прежнему не мог поверить, что все это не сон. Даже кровь, медленно застывающая на его руках и одежде, не казалась неопровержимым доказательством всему тому кошмару, что ему пришлось увидеть на закате прошедшего дня. Он был так сильно потрясен всем этим, что вполне мог убить первого попавшегося на пути человека. Или самого себя… Может, он действительно сотворил что-то подобное, но не помнил, просто не знал. В памяти не отложилось ничего, что могло на это хотя бы намекнуть. Выглянув в коридор, Виктор убедился, что все в доме еще спят, и уже уверенней последовал в нужную часть дома. Вокруг была почти что могильная тишина, но в его ушах до сих пор стояли крик Джорджа и его болезненные стоны, когда Виктор помогал ему забраться в наспех запряженную телегу. До этих самых пор конюху слышались его сдавленные хрипы, среди которых с трудом можно было различить проклятья в адрес строптивой чертовки, которая посмела поднять на него руку, и обещания добраться до нее и собственноручно лишить жизни. И почти что отчаянное: «Не спеши, братец… Все равно не успеть». Кажется, он тогда кричал… Но и этого он не мог вспомнить. Да и не хотел. Мимо комнаты миссис Корельски Виктор шел особенно осторожно. Ему, как и остальной прислуге, хорошо было известно, как чуток ее сон, и какой незавидной становилась участь того, кто мог ее ненароком разбудить. Джордж как-то пошутил, что ни одна фурия в аду не сравнится с их смотрительницей, только-только очнувшейся ото сна, и даже самый последний круг ада покажется блаженным раем незадачливому бедолаге, нарушившему ее сон. Воспоминание отдалось неприятной, тупой болью где-то области груди, и Виктор едва сдержался, чтобы не сорваться на бег в поиске той, что в одночасье разрушила всю его жизнь. Ему хотелось кричать, ломать все вокруг, но это только помешало бы его планам. Шум привлек бы других, ему бы помешали… Лорд Беккет дал четкое указание не трогать новенькую, не причинять ей никакого вреда. Это его игрушка, и только ему позволено делать с ней все, что вздумается. Об этом никто не говорил, но все поняли это и так. С чего еще его светлости снисходить до мерзкой предательницы, дарить ей кров и еду? Их хозяин святым никогда не был, и меняться явно не собирался. Особенно ради какой-то никчемной девчонки, которую не ждало ничего, кроме петли на шее. Остановившись перед нужной дверью, Виктор перевел дух. Ярость не поможет, а боль может только все усугубить. Он не должен поддаваться чувствам, только не сейчас, когда дорога каждая секунда и каким роковым может оказаться даже один неверный шаг. Оглядевшись еще раз и удостоверившись, что все по-прежнему спят, и будут спать еще, по меньшей мере, полчаса, он с силой надавил на дверную ручку, толкая ее, чтобы и так хлипкая дверь поддалась его напору, открывая путь к его единственной цели. Вокруг была абсолютная тишина, поэтому Лора хорошо расслышала приближающиеся к ее двери шаги. Человек за стеной старался идти очень тихо, но она отчетливо слышала каждый его шаг. Даже скорее чувствовала. Наверное, причиной тому было сильное напряжение, в котором она провела все эти часы ожидания. Да, она ждала. Ждала, как в любую секунду кто-то ворвется сюда, в ее слишком хрупкое, чтобы уберечь свою хозяйку, убежище, и поставит точку в истории ее жизни. Отсчитывая секунды до конца, она пыталась вспомнить, что же такого было в ней, в этой жизни. Словно заезженный фильм, она прокручивала в голове воспоминания. Сначала самые тусклые, почти исчезнувшие из памяти. Никаких цельных картинок, лишь покрытые туманом забвения фрагменты, и только эмоции оставались такими же, как прежде. Она не могла точно сказать, чему радовалась, от чего плакала и на что такое злилась, но чувствовала все это так живо, словно это произошло всего несколько минут назад. Странное ощущение, но ей нравилось строить догадки, что же происходило в те моменты, когда она поддавалась тому или иному настроению, что этому способствовало… Можно было спросить и отца, он бы с удовольствием открыл ей эти тайны, но разгадывать все самой было гораздо интересней. А сейчас было уже слишком поздно. Ее отец, ее единственная надежда и защита, так же, как и вся ее прошлая жизнь, обратился очередным воспоминанием. Всего лишь еще одним маленьким фильмом, бережно запрятанным в самой глубине лабиринта памяти, путь к которому может найти только она. Но даже от этого было не так больно. Джеймс. Воспоминания с ним ранили девушку особенно сильно, но она просто не могла отказать себе, чтобы не тревожить себя еще один раз. Разве может сравниться боль с чувством той бесконечной радости, когда они бегали друг за другом по улицам, стараясь друг друга перегнать? Джеймс, как истинный джентльмен, всегда уступал ей, нарочно замедляя бег, и потом очень искренне сокрушался по поводу своей скорости. И хоть она знала, что на самом деле он поддается, ей все равно было очень приятно побеждать в таких вот небольших забегах. А разве может боль хоть немного сравниться с тем невероятным ощущением тепла и заботы, когда она, глупая девчонка, обиделась на своего друга по какому-то глупому поводу и забралась на дерево, на котором одна из веток предательски подломилась. Падать было больно, но гораздо больнее – слушать последующие нравоучения от отца и ловить выразительный взгляд Джеймса. После этого, помнится, они долго друг перед другом извинялись, и отец Лоры под конец просто махнул на них рукой. Но Норрингтон тогда дал обещание самому себе – обещание, что он будет внимателен к Клоферфилд. Если бы он был сейчас здесь, в этом, проклятом одной личностью городе, вспомнил бы он о своем обещании? Помог бы? Спас? Она знала ответ, но даже думать о таком не хотела. Какой прок, когда она теперь здесь, прячется в маленькой каморке, встревоженно наблюдая за дверью, которую пока никто не спешил снести с петель? Да и что бы он сказал, что бы подумал, узнай, в кого ее превратили эти люди? Кем ее заставил стать лорд Беккет, повинуясь своим ничтожным прихотям? К чему привело его желание загнать ее в угол и сломать? Наверное, это к лучшему, что уже совсем скоро эта история подойдет к своему логичному завершению, и он не узнает ничего из того, что произошло во время его отсутствия. До него донесутся лишь слухи. Слухи, в которые он все равно не поверит. Да, это лучшее, чего она может желать. Беккет не допустит, чтобы правда распространилась дальше его угодий. Джеймс никогда не услышит весь рассказ от начала до конца. Лишь еще одну ложь, которой так любят кормить всех вокруг, заставляя искренне в нее поверить. И Джеймс поверит. Большего ей и не надо. Дверь, наконец, открылась. С некоторым удивлением Лора наблюдала, как Виктор спокойно зашел в комнату, осторожно прикрыл за собой дверь, запирая на ключ, присел на край кровати, и тихо спросил: - Ну что, довольна? Он мертв. Девушка оторопела. Не этого она ожидала, всю ночь проведя без сна. Она была уверена, что к ней придут не говорить. Уволить, увести обратно в тюрьму, убить – но только не устраивать беседу. Но конюх и правда не проявлял никаких признаков агрессии, наоборот: устало вздохнув, он опустил голову, и спустя несколько мгновений Кловерфилд, к еще большему удивлению, услышала сдавленный всхлип. - Ты когда-нибудь видела, как умирает близкий тебе человек? – не дождавшись ответа, продолжил он. – Держала на руках его остывающее тело? Видела, как из его глаз уходила жизнь? Видела? Отвечай! Лора невольно вздрогнула, но не от его слов, а от взгляда, который он на нее поднял. В нем читалась боль, и боль немалая, словно мужчина перед ней в один миг потерял все. Словно он сам умирал, оставаясь при этом живым. Но почему?.. – Вы были так близки? – вырвалось у нее помимо воли, о чем тут же пришлось пожалеть. В следующую секунду девушка лежала на полу, прикрывая ладонью горевшую от удара щеку. – Он был моим братом, подлая ты тварь! – взревел Виктор, словно позабыв о том, что не собирался кричать и поднимать тем самым на уши весь дом. – И ты его убила! Убила, и глазом не моргнув! Ты довольна теперь? Радуешься? Гордишься собой? Отвечай, черт тебя бери! За криками последовали новые удары, уже ногами, буквально вышибающие дух. Говорить в таком состоянии возможным не представлялось, да и что тут можно сказать? Что он сам виноват? Что сам напросился? Они оба? Вряд ли эти ответы будут приняты, скорее, они приведут его в еще большую ярость. Поэтому Лора лишь молча принимала удары, прикусив губу, чтобы и самой не сорваться на болезненный крик. Если это доставит ему удовольствие… Что ж, если он забьет ее здесь до смерти, они оба будут в выигрыше. Виктор же совсем перестал себя контролировать, бил, куда попало, не жалея сил. – Он бы тебе ничего не сделал, он и не собирался! Построила бы из себя недотрогу пару минут и была бы вольна, как ветер, он бы и не смотрел в твою сторону! Ты же неприкосновенный товар, игрушка нашего лорда, не могла потерпеть? Чтобы он остался жив, чтобы ты осталась жива, мразь! – Что здесь происходит? – дверь едва не слетела с петель, выбитая крепким плечом домашнего повара, Билла, и на пороге показалась миссис Корельски. За ее спиной столпилась, по меньшей мере, половина прислуги. Перешептываясь, они с интересом заглядывали в комнату, в то время как старший мужчина скрутил сопротивляющегося конюха, оттаскивая в другой конец комнаты. – Эта негодяйка убила моего брата! – закричал Виктор, все еще не теряя надежды вырваться из железного захвата повара. – Гвоздем ему шею распорола! Не верите, так сходите в конюшню, его тело там, в телеге лежит… Да пусти ты меня! За спиной смотрительницы послышался еще больший шум, и ей пришлось сразу разогнать по комнатам всех любопытных, оставив при себе только одну из горничных, Лизу, и лакея, Алана. Только после этого последовал ее ответ: – В нашем доме нет места для мерзких убийц. Заканчивай с ней поскорей, и сходи умойся да переоденься. Нам следует достойно проводить Джорджа в его последний путь… Алан, как все кончится, заберешь тело этой мерзавки, и увезешь отсюда как можно дальше, да закопаешь где-нибудь, где неприметней. Лиза, как место освободится, все здесь приберешь. Билл, отпусти его, пусть заканчивает свое дело. Я придумаю, как сказать его светлости, куда делась его подопечная. Боже, какой позор на голову… Продолжая бормотать под нос что-то неразборчивое, женщина вышла из комнаты. За ней последовал и повар, напоследок кинув на конюха полный сочувствия взгляд. В коридоре остались только Лиза и Алан, но и те поспешили отойти от двери подальше, чтобы не мешать. Лора из этого почти ничего не слышала, а видела еще меньше: в ушах стоял неприятный звон, а в глазах – непроглядная темнота. Кажется, Виктор пару раз попал ногой по голове, да и вообще избивал от души, практически впечатав ее в стену. Но даже небольшая передышка, которую ей дали, отвлекшись на разговор, никак ей не помогла. Стоило ей только немного открыть глаза, чтобы попытаться рассмотреть, что происходит, на нее градом посыпались новые удары, еще более сильные, чем прежде. Совсем скоро девушка перестала различать каждый из них, все превратилось в одну сплошную боль, не прекращающуюся ни на одну секунду. Но и это вскоре стало неважным, когда на ее место пришла темнота. Безграничная темнота, дарящая ей новое убежище, надежное и уютное, где нет места ничему, кроме покоя и тишины. Кажется, это действительно конец. Виктор остановился только после того, как его снова оттащили к двери. На этот раз это был лакей. С большим трудом ему удалось успокоить взбесившегося конюха. - Она уже мертва! – убеждал он его. – Видишь, она больше не корчится от боли. Ты сделал свое дело. Теперь иди к брату. Он достоин твоего внимания больше, чем она. Его слова немного отрезвили мужчину, но это не помешало ему оставить на безжизненном теле девушки еще несколько ударов, после чего он взял с парнишки-лакея слово показать ему позже место, где он закопает эту «чертову тварь». Только когда Алан поклялся, что отведет его туда тем же вечером, он наконец-то взял себя в руки, и ушел, бросив напоследок, что оставит лошадь с телегой рядом с черным выходом. Тело бывшей служанки Алан вынес вместе с Лизой, решившейся ему помочь. Горничная выглядела белее мела, не скрывая слез, но в помощи не отказала, даже сбегала за мешковиной, чтобы его прикрыть. И тут же убежала обратно в дом, чтобы поскорее выполнить поручение миссис Корельски. А Алан, отъехав на почтительное расстояние, скрылся в первом попавшемся безлюдном переулке. Спешно опустившись рядом с Лорой, он осторожно нащупал пульс, и облегченно вздохнул. – Живая, – выдохнул он почти неслышным шепотом. – Еще жива. Дальше он, торопясь, поехал на окраину города, где жила его мать. Там точно не станут никого искать, он сделает все, чтобы не стали. – Ничего, выкарабкаешься,– подъезжая к нужному дому, приободрил он, но скорее себя, чем бессознательную девушку за своей спиной. – Выкарабкаешься, встанешь на ноги, и, может быть, хоть тогда станешь свободной.