Spring day

Мягкие лучи солнца ласкали светом матовую гладкую кожу, пробегались по идеальным чертам лица. Тэхен жмурится, противясь солнечному свету, который лишал его сна в такое раннее утро. Тело ныло, окрашенное в синий, оно напоминало Киму о ненависти на глубине черных родных глаз, о жгучей боли в районе шеи, изуродованной красными отметинами, о полусломленной воле и о предстоящей разлуке с родным домом. Тэхен тяжело вздыхает. В груди застрял твердый комок противоречий, не дающий с легкостью отпустить прошлое и начать новую страницу будущего. Тэхен даже не знал, нужно ли ему это было, но чувствовал, что больше здесь не протянет. В грязной клетке, окрашенной в розовый и заставленной дешевой, но любимой бутафорией, в которой он прятался почти пять долгих лет, скрывался от своих ночных кошмаров и темных будоражащих глаз. Бутафории больше не было, розовый окрасился в черный, а прятаться было больше не от кого — Тэхен остался совсем один. Скрипнула старая потертая дверь. Парень дернулся в сторону открывшегося прохода, окончательно отметая остатки сна. — Тэхен-а, ты уже проснулся? — громкий жизнерадостный голос заставил Кима вздрогнуть. Слишком уж непривычно. — Да. Хосок улыбается и заходит в комнату, поправляя на себе милый белый фартук с изображением розового зайчика где-то на груди. Тэхен подвисает, взглядом цепляясь за изображение мультяшного животного, который одним своим видом резал сердце растерянного парня на части. Гукки любил розовых зайцев. Тэ тоже. Дрожь прошлась по всему телу, губы дрогнули и превратились в одну сплошную линию, в глазах резко резануло, а в груди сдавило так, что невольно выступили слезы. Улыбка на лице Хосока медленно спадала по мере того, как менялось настроение парня напротив. Он совсем растерялся, увидев слезы Кима, но быстро среагировал, прижимая его к себе и обнимая. Нет ничего лучше объятий, дарящих нежное тепло, когда на сердце скребут кошки и меркнет перед глазами свет, единственное, что хочется в данный момент — это выплеснуть все свои эмоции, поддаваясь моменту. Нет ничего лучше, чем найти спасение в руках доброго человека, способного подарить тепло каждому, кто в этом нуждается. Юнги молча наблюдал за открывшейся картиной. В груди что-то скреблось, но он понимал, что Хосок был сейчас необходим этому ребенку, потерявшему дом и пристанище в огромном жестоком мире. Чон мягко гладил подрагивающие плечи, прижимая худое, искалеченное тело к себе, шептал что-то неразборчивое, но точно успокаивающее сердце плачущего парня, улыбался ему кроткой нежной улыбкой, прищуривая свои светлые лучистые глаза, и был в данный момент больше похожий на яркое весеннее солнце, чем на обычного человека. — Завтрак стынет, — все-таки произносит Юнги, разрушая утреннюю идиллию. Тэхен отшатывается от Хосока и виновато смотрит то на одного, то на другого. Нос его распух, лицо покраснело, глаза мокли под тяжестью черных влажных ресниц, волосы растрепались и делали его похожим на сонного воробушка. Мин смеется, смотря на смутившегося Кима и на своего нахохлившегося, недовольного парня, и темная аура недопонимая быстро сходит на нет. Все отправляются на маленькую, рассчитанную едва ли на двух человек, кухню, из которой доносился приятный запах еды и горячего чая. Тэхен тихо улыбнулся сам себе. Это первое воскресное утро, когда ему не было страшно выходить из своей комнаты, боясь наткнуться на пьяную версию своего брата. Первое весеннее утро, которое было пропитано не приторным запахом вишни, а лавандовым чаем и сладостью приготовленных тостов. *** — Как, говоришь, ты очутился в том парке? — Хосок в изумлении проливает на себя горячий чай, тихо матерясь себе под нос. Юнги обеспокоено смотрит на обожженное колено своего парня, но тот лишь шикает на него, вытираясь сухой салфеткой, продолжая выспрашивать подробности тэхеновского побега. Ким ежится под взволнованными взглядами получужих людей, но все-таки находит в себе силы рассказать свою историю. Весна. Лепестки розовой вишни на деревьях. Смущенный пятнадцатилетний Тэхен пред выжидающим родителем. Волнение, перемешанное со страхом, трепет перед неизвестностью. Слова любви, предназначенные не девушке, а собственному брату. Боль. Больница и душевная смерть. Тэхен говорил быстро, размашисто, путаясь и захлебываясь словами, проглатывая их, но с жаром пылающего негодованием сердца, с детской обидой на отца, брата, на весь мир. Плечи парня подрагивали — весь он дрожал, как тонкий, только распустившийся листик на ветви старой вишни, размахивал руками, не в силах передать все чувства только словами, прерываясь на короткие слезы и поддаваясь черной горечи на сердце. Хосок и Юнги слушали молча, напряженно, боясь пропустить хоть одно слово из пылкой речи разгоряченного парня, боясь разорвать нить, ставшую связующим слабым звеном между ними и малознакомым мальчишкой. Закончив свой рассказ, Тэхен в конец разревелся, чувства выходили вместе с соленой влагой из его сердца, орошая прикрытый паркетом бетон. Молчание затягивалось, приглушенное тихими всхлипами. Юнги посмотрел с вопросом в глазах на Хосока и медленно, будто вырывая каждое слово из груди, вдруг начал: — Когда-то давно, лет десять назад, в старом облезлом приюте жил один маленький мальчик — его звали Юнги. Все вокруг, и дети, и воспитатели, считали его странным, угрюмым и жестоким ребенком, пока один мальчик не подошел к нему и молча не начал с ним играть. — Юнги, может, не стоит? — Чон тихо подает голос, но блондин не обращает на него внимания, монотонно продолжая свой рассказ. Тэхен поднимает свой заплаканный взволнованный взгляд на Юнги, забывая о своих проблемах и поддаваясь таинству чужой сокровенной жизни. — Юнги был холоден с ним, но лед постепенно таял, а в сердце зарождалось чувство. Тепло другого человека преобразило мальчика, он тянулся за ним, нуждаясь в нем, как в спасительном лекарстве от одиночества, — хрипло продолжал Мин. — Дружба быстро крепла, становилась опорой для мальчика в серых стенах страшного дома, пока не переродилась в другое, более глубокое и романтическое чувство — любовь. Юнги думал, что это взаимно, и жестоко поплатился за это. Тэхен затаил дыхание, боясь за судьбу мальчика. Сердце сковало тоской, грудь трепыхалась от непонятных чувств, хотелось узнать, что же будет дальше. Юнги хлебнул чаю, хотя всегда любил больше кофе, и молча уставился в стену, пытаясь собраться с мыслями. Хосок нервно теребил белый фартук, тускнея прямо на глазах. Тэхен чувствовал, как маленькая кухонная комнатка сузилась до размеров крохотного стола, за которым они сидели. Атмосфера давила, пригвождала к холодному бетону. — И что же случилось дальше? — тихо спросил Ким. — Боль. Ненависть. Презрение. Голод и холод. Детская жестокость и жажда выплеснуть свою затаённую на неизвестных порой родителей на одном худом маленьком мальчике, который прожил в Аду до совершеннолетия. Тэхен тяжело выдыхает. Сейчас вдруг все проблемы отошли на второй план, сделались крохотными, незначительными по сравнению с тем, что пришлось пережить Юнги. Тэхену было жаль его убитое детство любовь, но он не посмел сказать и слова жалости, утешения, потому что чувствовал, что Юнги уже пережил это, претерпел, потому что ощущал внутреннюю силу, скрытую за кротким спокойствием и мягкими чертами лица, потому что знал, что раны давно залечены и вспарывать своей жалостью их не стоит. — К-как ты справился с этим? — Тэхен хотел знать, хотел понять, как забыть свое прошлое, больше похожее на жестокий ночной кошмар. Юнги хотел продолжить свои рассказ, но вместо него начал говорить Хосок: — Мы встретились с ним на подработке в каком-то дешевом старом магазине. Он был такой бледный, худой и заморенный, что я не стерпел и спросил, все ли у него хорошо. Меня тогда жестко послали, но я не успокоился и начал приглядывать за ним. Однажды, когда Юнги стало плохо на работе, я не выдержал и повел его к себе домой. Накормил, отогрел и захотел спрятать от всего мира. Однажды прикоснувшись к нему, я больше не смог отпустить, и черствая стена отчуждения пала — Юнги тогда остался со мной. Стал моим ярким лучиком в темном царстве. — Не только тогда. Я теперь и навсегда твой, Хосок, — Мин улыбается, тонкими пальцами касаясь чужого запястья. В сердце Тэхена зарождается надежда. Жизнь — тяжелый длинный путь, преодолевая который можно обрести настоящее счастье. Нужно только биться, сражаться за него, не боясь погибнуть за то, что действительно дорого. Нужно оставаться человеком в любых ситуациях, сохранять в душе внутреннее тепло, человечность и доброту, которая может быть скрыта за метровым слоем отчужденности. Тэхен понял сегодня простую истину — нужно жить, а не существовать, отгородившись от чуждого мира розовой стеной. Жить и любить. Неважно ответят тебе взаимностью или нет. *** Намджун никогда не был агрессивным человеком, его всегда было тяжело вывести из состояния равновесия и спокойствия, но стоило ему сегодня увидеть Чон Соволя, как неконтролируемая ярость затмила голос рассудка. Удар. Еще один. Джин пытается оттащить разъярённого мужчину от Соволя, но Джун жестом показывает не вмешиваться. На шум прибегает встревоженная женщина, как вкопанная застывшая у порога. Глаза ее полны мокрого ужаса, у горле застрял испуганный крик. Джин быстро оказывается возле нее, хватает за руку и пытается оттащить в другую комнату. Женщина кричит, что-то невнятно произносит, пытаясь дотянуться до своего окровавленного мужа, но Киму удается отгородить ее от жестокой нечеловеческой картины. Джин аккуратно прижимает маленькую мать Тэхена, гладит её по волосам, пытаясь успокоить. Та больше не пытается ринуться на кухню к своему мужу, потому что сама в душе ждала, когда того настигнет возмездие за издевательства над старшим сыном. Она была беспомощна перед его авторитетной властью и деспотизмом, поэтому за нее, за Тэхена должен был отомстить Намджун. — Отец! — Чонгук слетает с лестницы и кидается к двум ненавидящим друг друга братьям. Сильные руки отталкивают, и он валится, ударяясь затылком о деревянный пол. Губа разбита, привкус собственной крови и ярость, исходящая от его дяди, пугает. Чонгук не может двинуться с места, тело сковывает страх. Если отец слаб перед этим монстром, то что может сделать Чонгук? — Это тебе за Тэхена, мразь, — последний раз ударяя распластанного мужчину, с ненавистью плюет Джун. — За его боль, за его страдания. У тебя больше нет сына, ты собственноручно убил его еще тогда, когда он очутился от твоих рук в больнице, привязанный к белой холодной койке. У тебя теперь есть только ты и твой сынок-подонок. Копия тебя. Поздравляю! Соволь морщится, перед глазами плывет, но он ясно видит перед собой ненавистное лицо своего брата, слышит всхлипы жены и тяжелое дыхание своего сына. Улыбается. — Тэхен — не мой сын, он кусок дерьма, который жил в моем доме, за мой счет, — жуткий смех бьет Джуна в лицо, клокочущая ненависть доходит до своего апогея — он готов убить эту тварь. Руки тянутся к жилистой шее Соволя, но Джин перехватывает их, тянет мужчину на выход, прерывая развернувшуюся драму. Намджун осторожно, боясь испачкать старшего Кима в крови, вытаскивает руки из захвата и направляется на второй этаж. Ступени скрипят, проседая под тяжестью взрослого тела. Одна. Вторая. Вот уже знакомая дверь. Намджун заходит в клетку Тэхена — там розовая вакханалия. Мусор, разбитое стекло, разбросанные вещи. Следом забегает запыхавшийся Чонгук, остановившийся за спиной Кима. — Где Тэхен? — слишком требовательно для его юного возраста. — Где мой брат, я спрашиваю! Намджун, медленно считая про себя, разворачивается к маленькой молодой копии Соволя, хватает его за грудки, приближая свое лицо на максимальное расстояние к нему. — У тебя больше нет брата! — подобно змее шипит Нам, кидая подростка на пол и хватая сумку с вещами Тэ. Чонгук валится прямо на осколки, ранит руки о их острые грани. Взгляд цепляет старая фотография на стене, едва уцелевшая после бури отцовской ненависти. Ярость заполоняет сердце, Чонгук срывает фотографию, швыряя на пол. Стекло трескается. Странные слезы текут по щекам, смешиваясь с кровью. Чонгук любил брата. Когда-то любил. *** Сокджин напряженно молчит всю дорогу, пока они едут до указанного в сообщении дома. Ким не любил агрессию, не любил кровь и слезы, предпочитая решать все мирным путем. Он понимал, что тот мужчина заслужил наказание, но в силу своей доброй натуры, не могу принять акт насилия и агрессии со стороны Джуна. Нельзя опускаться до уровня павших в духовном плане людей, нельзя доходить до агрессии, иначе в противном случае станешь таким же, как и они. Пустым деспотом в обличье человека. — Джин-и, — не выдерживает тишины Нам. — Мы поговорим об этом потом, Намджун, — уклончиво говорит Джин. Намджун насуплено смотрит на дорогу, но потом, не выдерживая, хватает своего возлюбленного за руку, мягко целуя красивые длинные пальцы. Джина всегда смущало это, потому что у него с детства были проблемы с пальцами и он считал их своим главным изъяном. Намджун улыбается, наблюдая за постепенно краснеющим лицом самого красивого, талантливого, идеального мужчины на свете. Намджун любит в Сокджине каждую мелочь. Водитель ошарашенно, с явной неприязнью смотрит на них через стекло заднего вида, но молчит. *** Узкий коридор, маленькая квартирка, спальный район. Намджун нервно смотрит на двух молодых парней, которые встретили его у порога. Тэхен следом забегает за ними и застывает на месте, встречаясь глазами с Кимом. Улыбка расцветает на искалеченном лице, и Нам про себя содрогается от количества кровоподтеков на лице своего племянника. — Хён! Хосок и Юнги удивленно переглядываются и пропускают странного мужчину к Тэ. Тот немного мнется, не зная, как себя вести, но все-таки кидается на шею растроганного мужчины. Намджун утыкается носом в взъерошенную макушку Тэ, вдыхая родной запах. Тэхен такой маленький, худой, нежный в больших руках Намджуна. Как крохотный, лишившийся дома, птенчик, нашедший приют в чужом доме. Рядом стоящий Сокджин подходит к хозяевам квартиры, предлагает деньги, но те категорически отказываются, не желая продавать доброту и человечность. Ким улыбается, Тэхену повезло, что его приютили такие хорошие люди. Намджун передает Тэ сумку с вещами, и тот бежит переодеваться в другую комнату. — Может, чаю? — с улыбкой предлагает Хосок. Юнги удивленно смотрит на него, но молчит. — Спасибо, но мы, — Сокджин прикрывает пухлые губы мужчины своей рукой, с улыбкой кивая в знак согласия. * ** Крохотная кухня. Большой Намджун и улыбающийся Сокджин, с наслаждением попивающий горячий чай. Он всегда непредсказуем, и Нам далеко не всегда понимал мотивы его поступков, заведомо соглашаясь с мнением своей половины. Юнги уже минут 10 пристально смотрит на золотые кольца на безымянных пальцах двух Кимов, забыв про чай и все остальное на данный момент. Сокджин смотрит на замершего блондина и как бы невзначай говорит: — Они обручальные. Юнги задыхается, узкие глаза превращаются в два больших шара. Юнги завидно, он тоже хочет. Навсегда. Навечно. Только с Хосоком. Чон, видя метания своего парня, кладет свою руку на его, мягко поглаживая светлую кожу. Хосок тоже хотел, но знал, что у них никогда не будет возможности узаконить свои отношения. Корея оставалась и будет оставаться консервативной страной. — Хён, я все! — Тэхен забегает в тесную комнату, ярко улыбаясь Киму. Юнги смотрит на Тэ и думает о том, что этот мальчуган за один день смог стать ему настолько близким, что не хотелось его отпускать. Мин будет скучать. Хосок, наверняка, тоже. *** Вещи собраны, посуда убрана. Осталось попрощаться. Тэхен стоит у порога, не в силах перешагнуть через него. Хосок мягко подталкивает к выходу, борясь с комком в горле, Юнги старается не смотреть в сторону уходящего Кима. Слез не должно быть, не должно быть и боли. Но почему-то не получается. Тэхен пылко обнимает парней, прощаясь навсегда с людьми, которые подарили ему надежду, которые смогли возродить в нем огонь души. Больно. Но нужно уметь прощаться. Слезное спасибо и запертая дверь. *** Черная машина набирала километры, отделяющие Тэхена от дома. Боли больше не было — одна пустота и горечь. Рука с длинными пальцами ложится шею — Тэхен трогает отметины, оставленные братом, и плачевный крик вырывается из груди. Перед закрытыми глазами дом. Любимая комната, мягкие одеяла, детский лепет и слова любви, тепло, исходящее от родных глаз. Маленький Чонгук, во сне жмущийся ближе к хёну, потому что так теплее. Счастливый Тэхен. Но вот Ким открывает глаза — и впереди дорога. Далекая, пугающая. Он не знает, куда она его занесет, но поддается ее зову, плывет по течению. Что будет впереди? Будущее. Пугающее будущее. А пока нужно сказать «до свидания» прошлому.