Пантеон

      Кажется, она должна была бояться.       Так во всяком случае говорили ей здравый смысл и социальные стереотипы. Она должна была бояться той смерти с небес, что неминуемо обязана была обрушиться на них буквально с минуты на минуту. Должна была со страхом сжиматься в комочек и втайне молиться, что пронесет. Что вот в этот раз траектории изменятся, и Губитель исчезнет из поля зрения.       Но никаких эмоций не было.       Возможно, тому виной заклинание Изиды, или, как вариант, ее больное и разбитое сознание, которое попросту отказывается реагировать на внешние раздражители, а может — наличие богини Судьбы, присутствие которой отсекало у нее всякие сомнения в неопределенности происходящего. Сценарий был написан, герои определены, и им всем только и оставалось, что играть свои роли. В ее голове как-то сами всплывали слова так любимого ее мамой Шекспира о том, что есть мир, и какую роль в нем играют люди*. И Лахезис словно играла роль строгого режиссёра, что придерживается одному лишь ему ведомого сценария.       Последние полтора часа, что прошли с момента манифестации Лахезис, Тейлор провела, наблюдая как получившие надежду герои пытаются сформировать достаточно надежный план сражения с Симург.       Для начала, повинуясь просьбе Дракон и безмолвному приказу Тейлор, Лахезис переместилась на крышу Вышки Протектората, куда то и дело прибывали все новые и новые добровольцы. Но богиня Судьбы нужна была там не за этим. Робокостюм Дракон вместе с неизвестным Тейлор героем, обладающим пророческими способностями, проверили радиус действия способности, подавляющей пророков. Она честно предупредила героев о том, что способности ее Персон становятся тем сильнее, чем больше конфликта вокруг нее, и что во время боя с Симург радиус действия увеличится, но и в минимальном режиме выходило, что Лахезис подавляла способности пророков приблизительно в радиусе десяти километров вокруг себя. Этого было более чем достаточно для того, чтобы накрыть весь Броктон-Бей так необходимой защитой.       Как только радиус действия был выяснен, герои перешли к более активной стадии обсуждения, а именно — к самому плану победы над Симург. В первую очередь обсуждался план на тот случай, если способностей Лахезис окажется недостаточно, чтобы блокировать действие предвидения Симург. Ошибки должны были быть исключены. Впрочем, отчего-то Тейлор была абсолютно уверена в способностях своих Персон.       Она не очень-то вслушивалась во все происходящее, акцентируя внимание лишь на том, где и когда она может понадобиться. Хотя по всему выходило, что в этом бою она будет оказывать лишь поддержку. Весомую, критически важную, но именно что поддержку.       Александрия, между делом осведомившись о пределе ее способностей, быстро определила основным местом пребывания Тейлор на время битвы госпиталь, который сейчас спешно оборудовали внутри здания СКП. Хорошо укрепленное, способное выдержать даже несильную бомбардировку здание было полностью автономно и обладало собственным бункером. Не настолько большим, чтобы расположить внутри гражданских, но достаточно крупным и хорошо оборудованным, чтобы было возможно перенести туда лазарет в том случае, если надземная часть строения будет разрушена атаками Симург. В начале было непонятно, зачем размещать госпиталь в центре города, в том месте, куда практически гарантированно придется удар Симург, не говоря уже о её крике. Но в этом и состоял план — не дать Симург прорваться в город, зажать ее в заливе, максимально ограничив свободу действий и эффект её любимых атак. При участии Лахезис это становилось теоретически вполне возможным. И потому для плана была критично важна скорость восполнения ресурсов выбывших кейпов. И тут вновь на сцену выходила Тейлор, но на этот раз с Изидой. Даже в базовой форме та была способна исцелить множество ран одновременно, во много раз увеличивая скорость возвращения выбывших кейпов в строй.       Она пыталась было что-то возразить про участие непосредственно в бою и реакции ее способностей на актуальный конфликт, но наткнулась на стену непонимания со стороны остальных. Дракон и Александрия довольно кратко объяснили Тейлор про то, каков процент гибели среди новых масок, думавших, что их способности достаточно сильны для того, чтобы бодаться с Губителем.       Возможно, она бы и пыталась говорить о боевом потенциале Персон и дальше, если бы Голос Лахезис раздавшийся в ее голове не посоветовал: «Негоже Пандоре тратить слова на бессмысленное. Жребий уже брошен.» Тейлор предпочла послушаться совета мойры, соглашаясь с доводами более старших и опытных кейпов.       И вот сейчас она здесь. Двадцать минут назад Скиталец, закончивший перебрасывать последних масок из разных уголков мира, подхватил Тейлор и Панацею и мгновенно переместил их к зданию будущего лазарета. Оталу должны были забросить сюда немногим позже. Здесь уже собрались некоторые маски-барьерщики, которые должны будут прикрывать госпиталь и Тейлор от нападения Симург. Никого из них она толком не знала, хотя ей показалось, что среди толпы она слышала знакомый по интернет-роликам голос Элита.       Их встретил взмыленный парамедик, который провел краткий экскурс по поводу того, что и где находится, кого звать и как действовать в той или иной ситуации. Если честно — Тейлор слушала его в пол уха, эгоистично положившись на способности Изиды к врачеванию. И наконец настал момент, когда их с Панацеей оставили одних посреди пока что пустого лазарета.       Браслет Дракон то и дело оживал радиограммами, координирующими действия тех или иных кейпов и их соединений, подготавливая будущее поле битвы.       Но в остальном… В остальном, сейчас и здесь, в лазарете царила обреченная тишина. Тейлор без особого интереса огляделась по сторонам. Здание СКП… Оно было сугубо утилитарным. Конструкция, обстановка — все прямо кричало о том, что единственной целью проектировщиков была максимальная эффективность. Серые стены, без единого намека на обои, с редкими плакатами с должностными инструкциями или еще более редкими газетными вырезками, вставленными в рамки. Высокий потолок с рядами галогенных ламп. Всю нехитрую мебель, ранее стоявшую здесь, сдвинули в тупиковый конец зала, чтобы разместить два десятка коек, застеленных одноразовым бельем. На одной из таких расположилась и сама Тейлор в ожидании начала бойни. А в том, что это будет бойня, она почему-то не сомневалась. Иначе попросту не бывало.       Её замыленный взгляд скользнул по фигуре ее напарницы по лазарету. Панацея, сгорбившись, также сидела на одной из коек и смотрела в пол. И что-то в ее позе было не так. Тейлор пригляделась. Героиня… Настоящая героиня была мрачна и нелюдима. Выглядела такой. И это… Это резко контрастировало со всем, что Тейлор знала о ней, о ее жизни. Да, она не питала особых иллюзий по поводу героической карьеры и того, как это соотносится с реальностью, но видеть Панацею в таком состоянии… Это было что-то совсем новое. И знакомое одновременно.       Помочь ей? Тейлор наверняка хотела помочь ей. Это было логично. Это ожидалось от того, кто хочет показать себя героем. Это было правильно? Да. Определенно. Во всяком случае — так бы повел себя папа.       Но как ей помочь? Отвлечь разговором? Она и раньше-то не была самой дружелюбной личностью, а уж теперь… Даже в отсутствии всего того вороха страхов, тревог, моральных травм и негативных эмоций, что определяли ее отношение к другим людям, идея разговора о птичках казалась Тейлор не слишком-то удачной. Вот очень вряд ли у них найдутся общие темы для разговора — особенно учитывая то, как они расстались в прошлый раз.       Хотя… Возможно, с этого и стоило бы начать.       — Наверное, сейчас самое время извиниться, — произнесла Тейлор в пустоту, не адресуя эту фразу никому. Однако, учитывая то, что сейчас в помещении, отведенном под госпиталь, находились только они двое — вариантов не оставалось.       Панацея приподняла голову, оглядывая Тейлор.       — О чем ты? — тон её голоса был непонимающим.       — Там… В больнице. Когда я призвала Изиду. Я… Извини, если напугала тебя. Или обидела. В общем… Ну, ты поняла, — да, если кто-то сможет назвать ее попытку завязать разговор хоть сколько-нибудь удачной — он нагло соврет.       Однако Панацея все же ответила:       — Не стоит. Ты была не в себе, боялась. Я бы наверное тоже испугалась кого-то вроде меня… — последние слова были сказаны с какой-то неслышанной ранее Тейлор горечью.       Панацея боится своих собственных сил? Панацея? Одна из самых известнейших супергероинь на сегодняшний день вообще и самая известная из своей возрастной группы? Кейп, которой пророчат влияние на уровне Триумвирата через пару лет? Почему из всех паралюдей именно она, та, чьи способности действуют лишь во благо, боится себя?       Столько вопросов… И ни одного внятного ответа.       — Но ведь… Ты же лечишь людей? Зачем тебя бояться? Ты же [герой].       Последнее слово… Почему из ее уст оно звучало так… неправильно? Впрочем, так же она могла и охарактеризовать вообще всю свою жизнь с недавних пор.       Панацея повернулась к ней всем телом. Тейлор поймала ее взгляд. В нем читалось… Всякое. Усталость. Обреченность. Страх… Во всяком случае это было то, что смогла рассмотреть она.       Но почему? Почему Панацея боится? Чего она боится? Тейлор не понимала. И потому, когда героиня ей ответила, она внимала ее словам.       — Моя сила — не лечение. Контроль биологии на клеточном и субклеточном уровне. Лечение — это просто та область, где эту силу можно применить во благо. Когда ты понимаешь как человек устроен… Как работает каждая мышца и клетка… Слишком легко обернуть организм человека против него, — героиня мрачно улыбнулась. — Знаешь… Тогда, в хосписе, меня позвали для того, чтобы стабилизировать тебя.       Даже несмотря на заклинание Изиды — было что-то такое в тоне Даллон, что заставило Тейлор покрыться гусиной кожей.       — Знаешь сколько у тебя было смертельных диагнозов? Четырнадцать. Ты должна была быть мертва, Пантеон. Но та тварь, чем бы она ни была… Та тварь, которую ты призвала — она обменяла твою жизнь на сорок восемь других. И они все равно позвали меня, чтобы я спасла твою жизнь.       Панацея все продолжала говорить о том дне, о котором сама Тейлор ничего не знала. Нет, ей было ведомо о том, что произошло после того момента, как она открыла [Врата]. Люцифер был достаточно добр, чтобы показать ей характерные целлофановые мешки. В этом и заключалась его Истина. Но то, как об этом говорила она…       Мэд…       Ее голову на мгновение прострелило болью, которая утихла в тот же момент, но это было плохим знаком.       «Патра не всесильна, дитя. Оно лишь отгоняет твои страхи и тревоги. Но они могут быть сильнее даже сильнейшей магии.» Да, точно. Она теперь настолько больна на голову, что даже магия (штука, которую еще месяц назад она считала абсолютно невозможной), придуманных коллективным бессознательным человечества Персон не способна подавить это. Просто блеск.       А Панацея продолжала раскручивать спираль тех эмоций, которые по видимому бурлили в ее голове:       — Я спасла тебя, Пантеон. Спасла, понимаешь? Но я не хотела тебя спасать. Ты виновна в том, что эти люди умерли. Я не знаю, что с тобой случилось, какой у тебя был триггер, но это неважно. Ты виновна, Пантеон. И я могла убить тебя. Вряд ли бы та тварь успела остановить тромб в твоем мозгу. Или разрыв сердца. Или внутреннее кровотечение всех органов. Ты умирала четырнадцатью способами. Я могла придумать еще сотню, — она смотрела Тейлор прямо в глаза. Сейчас… Даже находясь по одну сторону баррикад, она могла видеть, насколько велика та пропасть непонимания, что пролегала между ними. Они уже были кораблями, которые никогда не сойдутся курсами.       — Но ты этого не сделала, — констатировала факт Тейлор.       — Верно, — кивнула Панацея, — не сделала. Потому что дала клятву Гиппократа. Но только поэтому ты жива, только я сама ограничиваю себя от этого. Понимаешь, Пантеон. Только я и больше ничего на свете!       Тейлор понимала. Очень хорошо понимала. Возможно, даже лучше, чем кто-либо на свете, хотя это было довольно спорно. Она только-только получила свои силы, не осознав даже и грана той безудержной мощи, что таилась за [Вратами] ее разума, но даже бледной тени понимания, даже самой бедной фантазии хватало на то, чтобы понимать, что может произойти, если она выпустит на волю те легенды, что веками блуждают в разумах людей.       — Если уж так думать, то что ограничивает меня, Панацея? Веришь или нет, я не давала клятвы Гиппократа и не боюсь Неписанных Правил. СКП и его политика надзора за «Стражами» забрали у меня семью. Мою личность знают уже все, кого это хоть сколько-нибудь интересует. Но тогда почему я играю по правилам, хотя они ничего не могут дать мне? Почему ты не видишь перед собой Танатоса? — увидев непонимание в ее глазах, Тейлор поправилась: — Так звали ту тварь, которая спасала мне жизнь до того момента, пока не пришла ты. Тогда почему я здесь? Ты боишься себя, Панацея, и это правильно. Но не делай из себя Чудовище. Потому что всегда найдутся те, для кого ты будешь выглядеть Красавицей.       Тейлор не понимала, почему она говорит то что она говорит. Откуда в ней такая словоохотливость и патетичность. Она не понимала, почему вообще этот разговор происходит. Между ними нет никакой связи, никакой эмоциональной привязки. Словно плохой сценарист написал диалог, пришедший из ниоткуда и ведущий в никуда.       Сценарист…       Тейлор на секунду прикрыла глаза сосредотачиваясь на мойре.       «Лахезис? Это твоих рук дело?»       «Руки мои свободны, Пандора. Но верна мысль твоя. Этот Осколок играет свою роль.»       Тейлор выдохнула, потирая лоб. Нет, до головной боли было еще далеко, но выходки ее Персоны определенно не добавляли ей здоровья. Еще раз взглянула на Панацею, которая молчала, явно думая над ее словами.       — Слушай… Сейчас не время, Панацея. Симпатии ты ко мне не испытываешь, это понятно. Но ты играешь по правилам — и я играю по правилам. И мы обе прекрасно понимаем, что спорить сейчас о чем-то — бесполезное и даже вредное занятие. Когда это все закончится — мы можем поговорить о чем угодно. Но сейчас — давай на пару часов забудем, что ты ненавидишь меня за сорок восемь трупов в момент моего триггера, а я не буду вспоминать, что твоя мать позволила адвокату из её фирмы участвовать в судебном деле против моего отца, будучи явно заинтересованной стороной.       Барнс. Мэд…       Голову вновь прострелило болью, но она снова утихла.       Тейлор понимала, что ей нельзя больше нагнетать всю эту ситуацию. Она не имела на это права. Заклинание Изиды слабеет, а ей нельзя терять ясность ума. Не сейчас. Иначе… иначе может произойти что-то очень плохое.       Панацея только и успела, что кратко кивнуть, прежде чем браслеты на их руках издали одновременную громкую трель и зазвучал голос Дракон.       «Всем приготовиться. Симург входит в воздушное пространство над Броктон-Бей. Барьерщикам и Стрелкам приготовиться. Ожидаемое время прибытия — двенадцать секунд.»       Она уже почти здесь. Неотвратимая и неизбежная. Названная в честь мифической птицы и выглядящая словно ангел во плоти.       

«Десять секунд.»

      Как же все быстро происходит. Пятнадцать лет спокойной и размеренной жизни — для того чтобы перевернуть все на корню за жалкие пять дней. Проекции, София, Фортуна, Алиса, Тор, Александрия, Симург.       

«Восемь секунд.»

      «Лахезис, это ведь ты даешь людям жребий. Значит ли, что все вот это — все это было предопределено? Каждый из нас вытянул свой камень**, и теперь у нас нет никакой власти над собственной судьбой?»       

«Шесть секунд.»

      «Если все определено — то зачем выбору существовать? Если есть Начало и Конец, зачем Я существую? Я — слуга Рока, но лишь ты сама, Пандора, вправе подписать себе приговор. Судьба всегда играет в кости. Но бросаете их вы.»       

«Четыре.»

      «Если мы сами творим свою судьбу, то существует ли она вообще?»       

«Три.»

      «Так же, как существуем и мы — существует и она. Вопрос лишь в том — желаешь ли ты, Пандора, верить в нее?»       

«Две.»

      «Нет, не желаю.»       

«Одна.»

      «Да будет так.» ______________________________________       *«Весь мир — театр.       В нём женщины, мужчины — все актёры.       У них свои есть выходы, уходы,       И каждый не одну играет роль.»       Монолог из комедии «Как вам это понравится?» Шекспира.       **«Каждый из нас вытянул свой камень…»       pteradon: Тейлор отсылает к тому, как происходил процесс жеребьевки/выбора в Древней Греции.