Осколки чувств

      Ветер. Бескрайний воздушный океан, что простирается далеко-далеко, вплоть до высоких горных хребтов у барьера Хакурей, нежащихся в сверкающих облаках, и уходит высоко в небо, в те высоты, где одиноко плывёт едва заметный в этой голубой бесконечности перевёрнутый замок Кишиндзё, где в белоснежной дымке, обрывки которой, словно лёгкий пух, раскиданы по небу, можно отыскать врата в Мейкай, и выше, где такое желанное зимой и жестоко палящее летом солнце делает свой извечный путь по небосводу, — был бы мёртв, если бы не существовало ветра. Все эти бесконечные пространства были бы безумно скучны и однообразны, если бы их не ворошил лёгкий осенний бриз с реки Сандзу, снежная позёмка, шквалы и ураганы, сопутствующие первым весенним грозам, когда лепестки сакуры, поднятые с земли, кружатся в сумасшедшем танце со струями дождевой воды, льющей с небес под вспышки молний, жаркий и пыльный летний порывистый ветер, что так любит, будто играя, срывать шапочки с голов жительниц Генсокё и уносить их в сторону, превращая сцену брани, рискующую перерасти в даммаку-поединок, в комичную ситуацию, над которой остаётся только посмеяться и разойтись…       Для Аи ветер был чем-то таким, без чего просто нельзя было представить этот мир.       И потому она любила иногда стоять вот здесь, на одном из многочисленных уступов скал, террасами поднимающихся по склону Ёкайской горы, и, расправив крылья, чувствовать, как воздушные потоки, что несутся с той или иной стороны, готовы подхватить её и унести вдаль, то в сторону Муэндзуки или Магического леса, то в сторону деревни людей или Хакурейского храма, то ещё куда. И нередко она отвечала согласием на их безмолвные призывы, делая шаг вперёд, в пропасть — и, пролетев немного вниз, ощущала, как тонкие струи воздуха свистят среди перьев её крыльев, делала взмах, другой — и вот уже она, с недостижимой для других скоростью, несётся вперёд, к новым приключениям — всю правду о которых, разумеется, она не забудет записать в свой блокнотик.       И если для Аи было что-то дороже этой всепоглощающей стихии ветра — то это информация.       …Ая родилась в обычной семье карасу-тенгу много столетий назад, тогда, когда люди ещё уважали и остерегались ёкаев и богов, а те, в свою очередь, отвечали им в некотором роде «взаимностью»: охраняя и защищая их, либо наоборот, устраивая кровавые драмы в масштабах целой страны. И порой даже другие ёкаи страдали от этого: не зря деревня тенгу на горе Яцугатаке в первые десятилетия жизни Аи всё ещё находилась на военном положении. Ведь если бы Тамамо-но Маэ, тогдашней грозе Японии, не жалевшей ни людей, ни ёкаев, взбрело бы в голову наведаться сюда — тяжёлого сражения было бы не миновать. Но к счастью, смелые люди из молодого, но уже сильного клана Цутимикадо сумели её пленить и запечатать — хоть, как оказалось, и ненадолго по ёкайским меркам, — и угроза миновала.       Однако, этот дух войны, противостояния, желания отстаивать свою свободу, свободу, жизненно важную для тенгу, уже в те времена запал в сердце Аи. В возрасте сотни с небольшим лет она поступила на службу в разведывательный батальон, стандартное место службы для карасу-тенгу — и достаточно быстро зарекомендовала себя как первоклассная специалистка своего дела. Нередко ей доводилось участвовать и в совместных операциях и учениях, проходивших под прямым командованием Тэммы-сама, главнокомандующей деревни — и там она познакомилась поближе с некоторыми из своих дальних сородичей, хакуро-тенгу.       Не то, чтобы она относилась к ним с предубеждением, но они всё равно выглядели как-то странно: мало того, что у них не было крыльев, как и у людей, так ещё наличествовали волчьи хвосты и уши. Ая долго пыталась задавить в себе ростки неприязни к тем, кто не был таким, как она, и в конце концов, ей это удалось — когда она завела дружбу с одной из хакуро-тенгу, курсанткой, только-только поступившей в ряды деревенской армии.       Правда, получилось это не самым лучшим образом. Молодая волчица, чьей задачей было тогда охранять склады с припасами, которые тенгу возили с собой на военные учения, в тот судьбоносный день чуть не порубила Аю своим мечом, заметив ночью странную тень в соседних кустах: зрение у новой знакомой Аи было удивительным, и вряд ли бы кто другой смог почувствовать её присутствие. Охранница же, осознав свою ошибку, жутко испугалась: подумать только, она служит каких-то несколько десятков лет — и уже чуть не убила сержанта собственной армии. Стоило бы событиям зайти чуть дальше — и её ожидало бы изгнание из войск, а то и из самой деревни, что для тенгу равносильно смерти, нет, даже хуже — вечному позору. И Ае достаточно было бы всего лишь сказать пару слов перед Тэммой-сама, и тогда бы эти страхи неудачливой волчицы стали реальностью…       Но вместо этого Ая лишь присела рядом с перепуганной, бросившей свой меч на землю и свернувшейся в комочек охранницей, пытающейся осознать, что она только что натворила и что ей за это будет, и присмотрелась к ней.       Пожалуй, именно тогда она поняла всем сердцем, что хакуро-тенгу и карасу-тенгу — не враги и даже не соперники, а точно такие же братья и сёстры друг другу, и пусть у кого-то из них есть вороньи крылья, а у кого-то — волчьи уши и хвосты, всё равно их объединяет дух общности и преданности деревне, готовность служить и приносить пользу.       Подняв токин, что свалился у волчицы с головы, Ая осторожно водрузила его обратно и потрепала её по плечу.       — А-я-я-я-я, подруга, ну чего ты так распереживалась? Остынь, всё нормально. Ты ж выполняла приказ, так что всё чётко, была б я твоим командиром, медаль тебе бы выписала за усердие, хе. Давай-ка лучше знакомиться: я Ая Шамеймару, зам командира шестнадцатого отделения нашего разведбатальона, а ты? А?       — Мо-Момидзи… Инубашири, ну… — новообретённая подруга Аи испуганно подняла на неё взгляд и принялась оправдываться. — Шамеймару-доно, я, право, не думала, что…       — Ой, да ну тебе, Момидзи. Буду тебя по имени звать, ага? Ну, так вот: у тебя был приказ и ты поступала так, как тебе велит честь тенгу. Ага?       — Ну… Я…       — Ну вот и не скули, как обиженный щенок. Лучше следи внимательнее, а то и правда какой враг проберётся…       — Есть, Шамеймару-доно!       Ая, разумеется, уже успела разузнать: вокруг не было никого, кто бы представлял опасность для лагеря тенгу, но это не значило, что новую подругу стоит отвлекать от службы.       Прошло совсем немного времени, а Ая и Момидзи и в самом деле успели стать близкими подругами. В отличие от соперничества друг с другом, обычного для карасу-тенгу — чего стоили одни лишь взаимоотношения Аи с одной из своих подчинённых, рядовой Химекайдо, — Момидзи видела в Ае наставницу и собеседницу, которой всегда можно выложить то, что накопилось на душе, а Ая в Момидзи — строптивую, но честную и ответственную ученицу и коллегу. Нельзя сказать, что они души не чаяли друг в друге: непостоянная, как ветер, Ая, нередко ссорилась с ней по пустякам — но неизменно потом мирилась, понимая, что дружба в любом случае важнее каких-то глупых разногласий. Да и Момидзи тоже иногда обижалась на излишне легкомысленную и порой слишком много себе позволяющую по её меркам коллегу. Чего стоил хотя бы тот момент, когда она начала рассказывать Ае о каком-то бродячем тенгу, которого она пыталась отогнать, а некстати оказавшейся рядом Тэмме вдруг взбрело в голову вместо того, чтобы похвалить Момидзи за усердие, взять да и принять этого бродягу в состав деревни… Тогда после пары часов болтовни обычно молчаливой Момидзи, Ае надоело слушать эту непрекращающуюся ругань, и она, усмехнувшись, спросила подругу:       — Если ты столько времени говоришь об этом Хираку, значит, ты явно неравнодушна к нему, а, Моми-тян?       По тому, как Момидзи мгновенно замолчала, залилась краской до кончиков ушей и убежала, сославшись на какие-то срочные дела, Ая поняла: она попала в точку.       Впрочем, для Аи это было нормально. Она всегда видела то, что скрывается за словами её собеседников, и порой задумывалась над тем, что может рассказать, пожалуй, даже больше о каждом из них, чем они способны поведать сами.       Осознание этого и послужило для неё толчком к тому, чтобы найти себе ещё одно занятие. Да, в те времена у Аи появилось новое развлечение: она начала писать истории про своих сородичей. В то мирное время Тэмма-сама не часто нуждалась в разведывательных донесениях её подчинённых, и члены отряда были предоставлены самим себе. Кто-то из них заводил семьи, кто-то пытался наладить контакты с группой капп, не так давно из-за гонений сёгуна Ёшимицу переселившимися из пригородов Кё-но-Мияко к подножию Яцугатаке, кто-то — просто предавался беззаботному времяпрепровождению, типичному для тенгу: пьянству и игре в дайсёги. Ая же не могла оставить привычное дело — и собирала и собирала любую доступную информацию по крупицам, но теперь уже не для того, чтобы докладывать о чём-нибудь Тэмме-сама, а просто так. Она зачем-то записывала разные сведения, а прилетая к себе домой, писала отчёты по ним. Листы бумаги, исчерканные заметками про разные факты из жизни деревни и её окрестностей, копились и копились в жилище у Аи; дошло даже до того, что она разругалась с родителями и вынуждена была перебраться в другую часть деревни — разумеется, перетащив вместе с собой все свои информационные накопления. Это бы, наверное, переросло в болезненную зависимость, если бы не…       Если бы однажды Тэмма-сама не вызвала Аю к себе и не спросила, что это за листы, написанные её почерком, и зачем в них описываются какие-то вещи о трудностях строительства домиков капп в долине, подсчёты количества камней на южном склоне горы и события, происходившие на праздновании свадьбы Макото Наканодзё и его избранницы Юко — обычных карасу-тенгу, живших где-то на дальней окраине деревни. Ая, с ужасом вспомнив, что забыла какие-то из своих записей в родительском доме, и поняв, что они теперь попали к Тэмме-сама, попыталась придумать правдоподобную причину, но именно тогда, когда это было нужно, ей ничего в голову так и не пришло…       Однако Тэмма-сама не разозлилась. Более того, она сообщила, что по слухам от её знакомых, то, что Ая пишет, называется странным словом «новости», а в стране Мин, что лежит на континенте за западным морем, такие вещи пишут в так называемых «газетах». И — что на самом деле нет ничего плохого в том, чтобы писать истории о других, если это идёт на пользу деревне. В конце концов, даже Хугин и Мунин, знаменитые карасу-тенгу с другого края света, занимались тем же самым, что и Ая: благодаря им до живущих там богов доходили известия обо всём, и те могли принимать правильные решения, обладая всей возможной полнотой информации.       И именно тогда в деревне появились первые листки с названием «синбун» — то есть просто-напросто «газета». Чуть позже Ая додумается ради эстетичности дважды повторить пару последних слогов этого слова в качестве названия, а потом и отделить название от слова «газета» кружочком, и именно так газета примет то имя, что известно в Генсокё и поныне…       …Сородичи поначалу приняли начинание Аи не очень хорошо: кому будет приятно, если ты вчера сделал что-то неправильное, в чём-то ошибся или просто выставил себя не в лучшем свете, а наутро об этом уже знает вся деревня? Однако, с другой стороны, ещё чаще можно было и услышать о том, что какой-нибудь твой ничего не значащий поступок преподносится как геройский. Бывало, что простой визит в лагерь людей у подножия горы с целью их немного испугать и прогнать оттуда — не что иное, как гениальная и рискованная операция по защите поселения; что переговоры с каппами из долины — потрясающий успех дипломатии тенгу; что исследование обломков недавно обвалившейся небольшой скалы — серьёзный шаг в предотвращении природных катастроф в деревне, а рождение двойни маленьких воронят у той самой семьи Наканодзё — не меньше и не больше, чем кардинальное решение демографического вопроса…       …Ая всё чаще увлекалась, и где-то на задворках её сознания всё ещё теплилась мысль о том, что не стоит слишком потакать своему воображению. Но…       Но если жителям деревни нравится читать то, что она пишет, так может быть правда — это не то, что было в действительности, а то, как она сама видела эти события? В конце концов, если её сородичи — пусть и благодаря ей, — уверены, что нечто было именно так, может, в этой уверенности и заключается настоящая правда?       Да, третьим по важности для Аи была правдивость. По крайней мере то, как она её понимала.       Разумеется, её газета не могла не повлиять на жизнь деревни. Кажется, благодаря тому, что писала Ая, её сородичи всё больше и больше ценили то, что для тенгу было так важно — единство поселения. Кто бы мог подумать, что стоит новоявленной журналистке написать, что в чьём-либо доме протекла крыша — как уже наутро у дверей, окружив удивлённого хозяина, стояла толпа готовых помочь товарищей по поселению; достаточно было рассказать о том, что в молодой семье трудности с выращиванием потомства — как к тем родителям тут же начинали напрашиваться на роль нянек, учителей и воспитателей соседи, как едва начавшийся после грозы пожар в лесу на склоне тушили всей деревней — стоило Ае за несколько минут накатать спецвыпуск своей газеты об этой опасности.       И в то время, как другие деревни разорялись людьми, которые покоряли вершины гор, уничтожали живших там ёкаев и строили свои храмы, чтобы закрепить свою победу, в то время, как очередная война с вновь возродившейся Тамамо-но Маэ стёрла с лица земли ещё немало горных поселений, прежде чем Цутимикадо окончательно экстерминировали эту угрозу Японии, в то время, как конвенты правителей тенгу посещало всё меньше и меньше коллег Тэммы-сама, в то время, как люди начали постепенно входить в век технологий и забывать про ёкаев — деревня на горе Яцугатаке процветала, как и сотни лет назад.       И Ая, видя такое, отдавалась этому делу, которое она считала не менее, а то и более важным, чем защита деревни традиционными методами, полностью. Она была слишком трудолюбива даже для тенгу: вечно снующая со своим блокнотом, записывающая всё, что могла счесть нужным, расспрашивающая всех обо всём, забывающая о еде и сне, Ая трудилась на благо деревни.       Ведь собственный долг тенгу для Аи был не менее важен.       Быть может, именно потому, что деревня тенгу на горе Яцугатаке на заре эры Мэйдзи была самой сильной в тогдашней Японии, именно её и выбрала Юкари Якумо для переноса в Генсокё.       Это было действительно странно: кто из свободолюбивых тенгу согласился бы жить в замкнутом пространстве, ограниченном пусть вместительным, но всё же барьером? Какая птица, какой зверь добровольно полезет в клетку?       Издавна повелось, что такие вопросы решались всей деревней: даже авторитета Тэммы-сама для этого было недостаточно, да и сама она не желала быть тираном для своих подопечных. И поначалу, в ответ на предложение незнакомки в фиолетовом платье почти все жители деревни ответили «нет». Но та не была бы собой, если бы оставила на этом свои попытки…       Заметив способную и переполненную энтузиазмом в распространении новостей по деревне карасу-тенгу, Юкари просто-напросто подловила её в тот момент, когда она размышляла над тем, что же написать про сегодняшнюю встречу, и безо всяких лишних уговоров просто предложила поделиться информацией о проекте «Восточная страна» и о том, что происходит в других местах обитания ёкаев по всей Японии. Ая, разумеется, без какого-либо особого умысла написала это в своей газете — и результат, казалось, превзошёл даже ожидания Юкари: рассказы о печальной судьбе других поселений, наряду с обещаниями спокойной и приятной жизни в новом мире, приправленные рассуждениями Аи, возымели такое действие на сородичей журналистки, что на следующем собрании, через пару дней, тех, кто не желал бы переезжать, можно было бы пересчитать по пальцам… Да и они, пожалуй, скорее сомневались, чем протестовали.       Быть может, Ая сыграла ключевую роль в переносе деревни тенгу, да и всей горы Яцугатаке в придачу в Генсокё.       Действительно, жить в этом мире оказалось проще, чем в их предыдущем. Здесь не так сильна была власть людей; здесь, как и в старые времена, люди продолжали верить в ёкаев и богов, опасаться и почитать их, и даже иногда налаживать с ними отношения. Они не пытались покорить все доступные им пространства и довольствовались жизнью в деревне — совсем как тенгу, что выбрали для себя склоны горы, или каппы, населявшие долину у её подножия.       Более того, Ая здесь сумела профессионально вырасти и стать по-настоящему ведущим репортёром в Генсокё: небольшой фотоаппарат, найденный где-то в Муэндзуке и доработанный каппами, печатный станок, сделанный ими же, и маленький прибор, который мог запоминать разговор, а потом проговаривать его вновь теми же голосами — кажется, Юкари назвала его «диктофон», — позволили Ае добиться новых вершин в издательском деле и впервые повысить тираж своей газеты, и даже начать распространять её вне самой деревни — когда такую идею ей предложила нежданная пришелица из леса под горой, представившаяся Асакурой-сан. Чуть позже Ая расширила своё «влияние» и на долину капп, и на храм Хакурей, и даже на деревню людей, где ей пришлось выдерживать конкуренцию с человеческими газетами. Глядя на такой успех, её подруга Хатате тоже начала пытаться издавать свою газету — и сумела на этой волне снискать кое-какой успех, хоть и несоизмеримый с популярностью Аи.       Нет, разумеется, у популярности была и обратная сторона: Аю часто считали слишком назойливой, и иногда вместо интервью давали отпор в виде потоков опасных даммаку-снарядов; но даже в этом Ая находила пользу для себя — такие фотографии легко могли бы украсить первые полосы её газет, потому пару раз она намеренно провоцировала жителей Генсокё на такое.       Так или иначе, как бы к ней ни относились, для чего бы её газеты ни использовали — затыкать дверные щели, протирать оконные стёкла, заворачивать еду при походах на пикник, — Ая знала: без её усилий Генсокё было бы совсем другим.       А значит, она и дальше будет стараться изо всех сил, чтобы принести пользу — и теперь уже не только деревне тенгу, но и всему Генсокё целиком.       Всем тем, кто за это время стал её друзьями.       …И когда грянул очередной инцидент, с Тенши и каким-то гостем из Внешнего мира по имени Бролли, Ая всё так же хотела приносить пользу.       Тогда её вместе с Хатате отправили в составе разведотряда оценивать обстановку вокруг Ёкайской горы, в то время, как остальные силы тенгу были брошены на защиту деревни. Тэмма-сама, казалось, прекрасно распланировала, как можно построить оборону от сил, что привлекла с собой Тенши, и защитить свою деревню, но…       Но противник был бы глуп, если бы попытался лезть на хорошо обороняемую гору.       Тенши тогда предприняла атаку на беззащитную долину капп — и когда Ая, патрулируя вместе с Хатате окрестности горы, увидела то, во что превратилось поселение этих излишне доверчивых ёкаев, она просто не смогла спокойно полететь дальше.       Здесь жизненно необходима помощь. И Ая, как один из офицеров армии тенгу, могла бы приложить силы к тому, чтобы эту помощь привести — пусть для этого и надо было бы пойти против приказа Тэммы-сама и ослабить оборону собственной деревни…       Но деревне вряд ли что угрожает, а здесь всё-таки её друзья попали в беду.       Нарушить приказ Тэммы-сама? Нет, это было немыслимо. И всё же…       Очень многое для Аи было дорого в той её жизни. Свобода, что дарил ей ветер, вечно дующий вдоль склонов Екайской горы — и которую у неё легко могут отнять, лишив токина, а значит, и права выходить за пределы деревни. Информация — которую она больше не сможет собирать и публиковать, если её лишат права издавать свою газету. Правда, которая потонет в потоках противоречий, которыми будет окружена история этой битвы. И тот долг, что она, как тенгу, не сможет выполнить, если ослушается приказа Тэммы-сама.       Она могла в одночасье потерять это всё. Она, несомненно потеряет это, но…       — Хатате, сюда срочно нужно переправить часть наших. Без них каппы обречены. Их поселение сравняют с землёй, а часть из них, возможно, даже погибнут…       — Ая, ты чего? Тэмма-сама сказала нам ничего не предпринимать! Мы должны только ей докладывать! Она подумает, разберё…       — Какое «подумает, разберётся»? Хатате! — Ая схватила подругу за плечи и встряхнула так, что у той чуть не слетел с головы токин. — Пока Тэмма-сама будет разбираться, всё в долине будет уже разрушено! Ты, кажется, прожив столетие в Генсокё, уже успела забыть, какими жестокими бывают обычные войны? Ты сможешь спокойно спать, зная то, что долина опустела лишь из-за того, что ты решила доложить, дать подумать, разобраться? А-я-я-я-я, да ну тебя, Хатате, делай, что хочешь, а я поступлю так, как считаю нужным!       Ая чёрной молнией метнулась в сторону горы, и глядя ей вслед, Хатате не понимала: что же движет её подругой, почему она поступает так, как ни один из тенгу никогда бы не поступил?..       И вряд ли бы Хатате поняла, почему, когда днём позже в зале военного трибунала деревни тенгу майор Наганохара снимал токин с головы Аи, лишённой за этот поступок всех прав — непокорная карасу-тенгу гордо улыбалась без тени какого-либо сожаления или отчаяния. Ей определенно было, чем гордиться.       Её друзья, которых ей удалось спасти, были для Аи важнее всего, что она теряла в этот момент. А значит…       Значит, она поступила правильно.       По крайней мере, по её собственному убеждению…