Осколки чувств

      Это был ничем не примечательный тихий летний вечер. Солнце уже клонилось к горизонту — оставалось каких-то полчаса до того, как его оранжевый диск коснётся гребня Окраинных гор. Его мягкие лучи окрашивали кирпичные стены особняка во все оттенки красного — от тёмно-пурпурного до ядовито-оранжевого, и казалось, будто он, одиноко стоящий здесь посреди зелёного моря деревьев, едва отделённый от них лужайками прилегающего сада, появился здесь случайно, совсем не к месту, словно прилетев из другого мира.       Впрочем, именно так и было: каких-то десять лет назад этот особняк находился совершенно в другой местности, в другой стране, в другом мире. И сейчас его обитатели, хоть и успели привыкнуть к здешней обстановке, всё ещё здорово отличались от окружающих. Порой эти отличия и следующее за ними непонимание друг друга выливалось в серьёзные конфликты, или, как их тут называли, инциденты. Однако, если в том прошлом мире подобного рода вещи обычно приводят к вечной вражде, длящейся порой не одно столетие, здесь любой такой конфликт с недавнего времени заканчивался лишь очередной весёлой вечеринкой в храме известной здесь жрицы, Рейму Хакурей.       Поначалу Ремилия, владелица этого особняка, не поняла такого гостеприимства: она повидала слишком много подлости в прежнем мире — и потому, посетив первую из вечеринок, куда её пригласила Рейму, постоянно ждала какого-то подвоха. Но позже, немного пообщавшись с ней и её друзьями, в конце концов поняла: в этом мире ей, похоже, на самом деле нечего бояться.       И поэтому сейчас она так беззаботно сидела на этом балконе и медленно, небольшими глотками пила чай, наслаждалась очередным прекрасным вечером и рассеянно наблюдая за окрестностями: за тем, как ветер шелестит листьями в саду, а разнообразные птицы, задорно галдя, летают от дерева к дереву; как вдоль дорожки носятся друг за другом, позабыв о работе, легкомысленные феи-горничные; как солнце, уже изрядно ослабевшее и вот-вот готовое отправиться на свой ночной отдых, играет прощальными бликами в витражах окон большого зала особняка.       Разумеется, Ремилия была не одна: позади нее в паре шагов стояла её нынешняя служанка, Сакуя. Никак не навязывая своё присутствие, неподвижно, будто статуя, она ожидала, пока её госпожа закончит пить свой вечерний чай, и можно будет собрать посуду на поднос и отнести её на кухню — где феи-горничные, которых Сакуя кое-как, но всё-таки сумела научить приемлемо исполнять свои обязанности, с ней разберутся.       Так бы, наверное, эти минуты и прошли в тишине, если бы на балконе не появилась ещё одна из здешних обитательниц. Ремилия, обернувшись на знакомый шорох платья, заинтересованно улыбнулась:       — Ого, Пачи, ты вышла из библиотеки. Очевидно, случилось что-то экстраординарное. Мариса опять украла у тебя именно ту книгу, которая тебе нужна прямо сейчас? Ты немного ошиблась в заклинании и превратила Коакуму в кошку? К тебе каким-то образом забрались юккури из леса и мешают тебе читать? Рассказывай, мне правда интересно.       — Перестань уже, Реми. Насколько я читала, во Внешнем мире это называется «троллить», а по известной мне информации, ты относишься к классу вампиров, а не троллей. Или, может, что-то поменялось, а я как-то пропустила это? Мукю-ю! Какая досада…       Ремилия, отставив чашку, тихо захихикала.       — Я смотрю, ты точно сегодня в ударе, Пачи. Да и вообще, после этой истории с весенними цветами ты какая-то слишком активная стала. Ах да, наверное, это потому, что у тебя такое имя. Воистину, как вы волшебницу назовёте, так она и…       — Ты так говоришь, как будто это что-то плохое. И да, к твоему сведению, — Пачули, уставшая стоять, устроилась за столиком рядом с Ремилией, — да, действительно случилось кое-что странное: прошло уже полгода, как ты с Сакуей поразвлекалась как следует в Бамбуковом лесу, и с твоими-то амбициями, от тебя вполне можно было бы ожидать, что у тебя созрел очередной план по захвату этого мира или что-нибудь такое. Вот я и пришла поинтересоваться…       — У-ха-ха, Пачи, — Ремилия задорно рассмеялась и затрепетала крыльями. — Я правда произвожу такое впечатление?       — О, пару лет назад ты вполне даже…       — Эх ты, Пачи, — Ремилия перебила её и, привстав со стула, потрепала подругу по голове, на что та состроила было недовольное лицо и небрежным движением поправила шапочку, однако, взглянув на широко улыбающуюся Ремилию, не удержалась и едва слышно хихикнула. Та же, довольная реакцией Пачули, уселась обратно и продолжила:       — За эти пару лет я изменилась настолько, насколько не менялась за столетия до этого. Генсокё теперь мой дом, а захватывать свой дом — глупо, не находишь? Вот какую-нибудь, например, Луну — другое дело, но с Генсокё всё ясно: мы уже давно его часть.       На несколько секунд повисла тишина — Пачули прекрасно понимала, о чём говорит её подруга; сама она, наверняка, чувствовала то же самое. Чтобы нарушить это молчание, она огляделась по сторонам.       — О, Сакуя.       — Да, Пачули-сан. Я всегда здесь.       — Эм-м… Хорошо. Раз уж ты тут, можешь мне кофе сделать?       — Разумеется, Пачули-сан. Если миледи не возражает…       Ремилия махнула рукой, и уже секунду спустя Сакуя стояла рядом с подносом, на котором стоял кофейник и небольшая чашка.       — Вы опять будете всю ночь работать, Пачули-сан?       — Почему нет?       — Это плохо скажется на вашем зрении, а также может спровоцировать приступы астмы из-за…       — Ой, ладно тебе, Сакуя, я попросила тебя просто приготовить кофе, а не читать нотации. Я ценю твою заботу, но…       — Извините, Пачули-сан.       Ремилия едва слышно вздохнула: Пачули всё ещё с трудом общается с кем бы то ни было, и если ещё каких-то десять лет назад, до переноса в Генсокё, они с ней были в этом похожи — Ремилии тоже не часто доводилось покидать свой особняк и посещать близлежащий Брюгге, и годы проходили в компании немногочисленных слуг и жителей особняка, — то сейчас, попав в этот новый мир, вампирша определённо изменилась. Но этого, увы, нельзя было сказать о Пачули — даже Сакую она понимала не всегда, хотя все эти двадцать лет с того момента, как та появилась в особняке, волшебница была с ней рядом. И вот сейчас, Пачули заботу и желание помочь расценила как бесполезные указания…       — Сакуя, — обернулась к служанке Ремилия, — мы ещё немного посидим, а ты пока можешь отдохнуть. До вечера ты свободна, — она ещё раз махнула Сакуе рукой, и та, грациозно поклонившись, вышла.       …Что же, несколько десятков свободных минут. Их Сакуя может посвятить себе — например, пойти прибраться в саду, или посмотреть, как там Мейлин охраняет ворота, или проверить, не натворили ли чего-нибудь в особняке феи: хоть в последнее время у Сакуи получилось мало-помалу приучить их делать что-то полезное, они то и дело забрасывали работу и начинали заниматься какой-то ерундой.       Хотя, в самом ли деле это было бы тратой времени на свои личные дела?..       Сакуя уже давно над этим размышляла — и вполне свыклась с мыслью, что для неё нет разницы между своими делами и делами особняка: она сама чувствовала себя неотделимой его частью, и поддерживать это место в лучшем виде было не просто её работой, о которой можно было бы спокойно забыть в своё личное время, а скорее призванием.       И ещё большим её призванием было служить той, кто этим особняком владеет.       Выполнять её поручения и приказы — даже если для этого следовало бы выйти один на один против сильнейших людей и ёкаев Генсокё, или отправиться в самый настоящий мир мёртвых, в сам Мейкай, или даже вступить в схватку с той, кто повелевает душами умерших, с хиганской ямой Эйки — было для Сакуи так же приятно, как заниматься какими-нибудь личными делами…       …Вернее, не так.       Выполнять приказы госпожи было для неё приятнее, чем тратить время на себя. В самом деле, уже просто быть с ней рядом и иметь честь служить ей — это величайшая награда.       Ремилия Скарлет. Вечно молодая, вечно прекрасная, обладающая подобающей ей гордостью, изысканными манерами и целеустремлённостью, и при этом такая открытая и понимающая, такая добрая и снисходительная — с теми, кто заслужил её доброты и снисхождения. Сакуя с лёгкостью бы назвала сотню своих плохих сторон, но найти что-то ущербное в госпоже было для неё непосильной задачей. Она была счастлива служить такому удивительному созданию, одному из сильнейших здесь, в Генсокё. И она…       Она всегда стояла на пару шагов позади. У стола, за которым её госпожа завтракала, обедала и ужинала; на прогулках, когда несла над ней зонтик; на весёлых праздниках и вечеринках, что здесь, что в храме Хакурей — везде, где Ремилии могла понадобиться её помощь, и в любой момент она должна быть готова выполнить её желание.       Она всегда находилась позади. И пусть всего в паре шагов — но как же это было далеко…       Эта невидимая стена, разделяющая её и Ремилию, словно толстым слоем прозрачного, но ужасно холодного и твёрдого льда встала между ними — и её нельзя было разрушить…       Не позволено было разрушить.       Ей никогда, никогда не стать столь же близкой Ремилии, как та же Пачули. Ей никогда нельзя будет просто так, по-дружески, погладить Ремилию по голове или взять её за руку, чтобы отвести куда-нибудь показать что-то интересное. Ей никогда не придётся сидеть с Ремилией за одним столом, слушать её разговоры и весело и беззаботно отвечать ей. Ей никогда не посмотреть в её глаза с укором, с насмешкой, с вызовом…       Ей никогда не достигнуть Ремилии. Даже тогда, когда они вместе сражались с непокорными жителями Эйентея, Сакуя всё равно лишь выполняла приказ. Её госпожа была инициатором и командиром, но никак не той, кто должна была стоять рядом с ней плечом к плечу…       И самое ужасное — что Сакуя сама когда-то в детстве выбрала этот путь, сама построила эту стену, выбрав роль служанки Ремилии, и теперь ей оставалось довольствоваться тем, что она может стоять здесь, вечно в паре шагов от госпожи — и наблюдать за ней.       Просто быть рядом и наблюдать.       Что это? Ревность? Зависть? Как у неё, у Сакуи, служанки такого бесподобного существа, могут возникать такие мысли? Да достойна ли Сакуя вообще того, чтобы быть рядом?..       Разумеется, эти мысли нельзя раскрывать госпоже: это будет чудовищным оскорблением для неё. И самым отвратительным в нём будут не сами эти мысли — а то, какой ужасной будет Сакуя в своих собственных глазах, когда её госпожа, узнав это, вместо того, чтобы наказать вышедшую за рамки дозволенного служанку, всего лишь усмехнётся, а потом подойдёт, посмотрит на Сакую снизу вверх — и ласково обняв её за ноги, проговорит что-то вроде: «Я так благодарна тебе, Сакуя, что ты так хорошо думаешь обо мне…»       Даже думать об этом — просто невыносимо.       Как бы то ни было, жизнь в особняке шла своим чередом — и вслед за этим спокойным летним вечером наступила короткая прохладная ночь с её нескончаемым стрекотанием сверчков, шорохом неосторожных юккурей в траве и криками ночных птиц. Пачули, как и ожидалось, удалилась к себе в библиотеку; Сакуя уложила свою госпожу спать, утихомирила не в меру активных фей, что всё ещё никак не могли успокоиться после недавнего цветочного инцидента, и, в конце концов, сама отправилась к себе.       Сон — лучшее лекарство от навязчивых мыслей, не так ли?..       …Сакую вырвал из её сна тихий, осторожный стук в дверь её комнаты. Она разлепила глаза — и увидела, как дверь медленно открывается, а лучи лунного света, что пробиваются сквозь полупрозрачные занавески на окне, выхватывают из темноты тот самый невысокий крылатый силуэт, который Сакуя, кажется, узнала бы даже не глядя.       — Миледи?! — откинув одеяло, она вскочила на постели и уставилась на Ремилию круглыми от удивления глазами. — Миледи, что случилось? Что-то… Серьёзное? Нападение на особняк? Пожар? Кому-то плохо?.. — Сакуя начала в панике строить догадки, и даже мысль о том, чтобы остановить время, одеться, и всё-таки предстать перед своей госпожой в более приличном виде, так и не пришла ей в голову.       — Сакуя… — тихо и испуганно начала в ответ Ремилия, будто бы проигнорировав панику своей служанки. — Сакуя… Мне… Мне приснился страшный сон… Ну… Вот…       Сакуя некоторое время молча смотрела на госпожу, ожидая от неё продолжения фразы, пока, наконец, не догадалась, что это всё, что та хотела сказать ей. Сакуя правда думала, что сейчас ей придётся разобраться с чем-то вполне осязаемым и реальным, однако… Сон? Всего лишь сон?       — Э-э… Миледи, вы же понимаете, что раз это был всего лишь сон, то чего-то, что бы грозило вам…       — Сакуя… — перебила её Ремилия в ответ, кажется, пропустив мимо ушей её слова. — Я…       — Миледи?       — Сакуя, я… Боюсь…       Слова Ремилии сбили служанку с толку. В самом деле, куда подевалась та её гордая и уверенная в себе госпожа, которая с легкостью была готова решиться захватить и подчинить себе всё Генсокё, а после того, как у неё это не получилось — хотя бы укрыть его навечно красным туманом? Почему она ведёт себя, как девятилетняя девочка…       Сакуя вновь удивлённо раскрыла глаза, осознав очередную очевидную мысль — до которой она, несмотря на всю её очевидность, так и не додумалась раньше.       Ремилия ведь и правда — всего лишь девятилетняя девочка, и то, что она прожила в этом виде почти пятьсот лет и была вынуждена играть роль могущественной Алой Дьяволицы, не делает из неё кого-то иного…       Тем временем виновница этого внезапного события осторожно подошла к кровати служанки и ещё раз повторила:       — Сакуя, я боюсь…       — Миледи, вы… — такая ситуация была для Сакуи всё-таки полной неожиданностью, и она с трудом находила слова, чтобы отвечать своей госпоже, и ещё более сложно ей было понять, что происходит. Она боялась сказать что-то не то и разрушить ту грань, о которой она совсем недавно думала — и которую так мечтала разрушить.       Когда действительно появилась возможность это сделать — Сакуя просто испугалась.       …Однако, эту грань легко, одним движением губ уничтожила Ремилия:       — Сакуя, можно я сегодня ночью посплю тут, с тобой?..       Сакуя от неожиданности чуть не подпрыгнула на кровати и принялась озираться по сторонам, то ли в надежде скрыть своё смущение от Ремилии, то ли пытаясь призвать на помощь кого угодно, да хоть свои даммаку-шары, лишь бы только этот кто-то сказал ей, что она должна сделать сейчас. Ни в одной книге, где описывались тонкости её профессии, не было ответа на это. Её наставница, мудрая и всезнающая Элизабет, ни разу не говорила о таких ситуациях. Да что там, это было просто немыслимо…       Когда-то давно, когда Сакуя только начинала свою карьеру служанки Ремилии, та говорила ей: «Мне хочется, чтобы ты оставалась мне не только служанкой, но и подругой». Но что это значило для Сакуи? Может быть, чуть больше снисхождения, чуть больше благодарности — не больше, чем добрая улыбка или краткие дежурные объятия от госпожи. Возможность всегда быть рядом с ней. Возможность исполнять её поручения и иногда давать советы — разумеется, решение о том, прислушиваться к этим советам или нет, было исключительным правом Ремилии. Неужели ещё и…       Тем временем Ремилия подошла и, усевшись рядом с Сакуей на её кровати, повернулась к ней и всё тем же тихим, испуганным, чуть ли не плачущим голосом спросила вновь:       — Сакуя, так можно или нет?..       Разумеется, запрещать что-то своей госпоже Сакуя не считала дозволенным, поэтому, кое-как собравшись с мыслями, проговорила в ответ:       — Миледи… Если вы так хотите… Я не буду вам перечить, и…       — Спасибо, Сакуя… — почти шёпотом проговорила Ремилия, но даже так Сакуя почувствовала облегчение в её голосе.       Ремилия уложила Сакую обратно в кровать — как же это странно, когда не служанка укладывает госпожу, а наоборот! — и сама легла рядом, забравшись к ней под одеяло. Сакуя совершенно не представляла, что ей стоит делать, и поэтому, вытянув руки по швам, легла на бок, повернувшись к Ремилии. Было крайне непривычно, когда кто-то лежал рядом — а уж если это была не кто иная, как сама её госпожа?.. Сакуя явно боялась сделать какое-нибудь неосторожное действие, что Ремилия могла бы расценить как недопустимое — несмотря на то, что она прекрасно отдавала себе отчёт: они обе творят что-то далеко за гранью допустимого по меркам обычных взаимоотношений служанки и госпожи. Но Ремилию это, очевидно, не устроило, и та решила зайти ещё дальше:       — Сакуя, а можешь меня обнять?..       В очередной раз — какой уже за этот короткий отрезок ночи? — в голове Сакуи всё перевернулось. Да, Ремилия иногда обнимала её в знак благодарности, но чтобы самой позволить себе сделать это — Сакуя даже вряд ли когда-то серьёзно думала о таком.       Разумеется, пойти против желания своей госпожи она не могла и, неуклюже подсунув одну руку под голову Ремилии, а другую осторожно положив сверху, она соединила ладони у неё за спиной. Это было не очень удобно, но раз госпожа хочет…       Несколько мгновений прошли в тишине — Ремилия, кажется, удовлетворилась этим. Или…       Или может, она просто это недолгое время изучала её реакцию?       Как бы то ни было, она, чуть подумав, спросила — и нотки испуга в её голосе сменились слегка ироничным оттенком заинтересованности:       — Сакуя, почему ты так неудобно положила руки? И ещё… Ты очень часто дышишь, а твоё сердце бьётся, словно птица в клетке. Ты чем-то взволнована, а, Сакуя? Может, я прошу чего-то слишком странного, хи-хи, но… Можешь, во-первых, обнять меня нормально, а во-вторых, рассказать мне, что тебя так тревожит?..       Сакуя даже в темноте видела её прищуренные глаза с кроваво-красными искорками внутри и уже совсем не напоминавшую о том испуге, что Ремилия переживала минуты назад, задорную клыкастую улыбку — ту, которую Сакуя всегда мечтала видеть на её лице. Она, несмотря на все усилия, не смогла не спрятать взгляд — и ответила тихим, смущённым голосом — уже понимая, что если ей и суждено сделать что-то непоправимое сейчас, то она не сумеет этого избежать:       — Миледи, простите… Я думаю, что вам лучше не знать всего. Если я чем-то и взволнована, то это лично мои пробле…       — Сакуя! Я же тебя прошу ответить. Ты не собираешься слушаться меня?       — М-миледи…       — А?       — Миледи, я боюсь, что вы меня возненавидите…       — Сакуя, — Ремилия осторожно прикрыла служанке рот рукой. — Насколько я вижу нашу судьбу, этого не произойдёт.       Ремилия сменила свой насмешливый тон на осторожный шепот, в котором чувствовался неподдельный интерес — и Сакуя ощутила себя пойманной в ловушку. Некоторое время она раздумывала — но не находила выхода из этой ситуации. Всё быстрее в её голове мысли сменяли друг друга: волнение становилось страхом, страх — паникой, и Сакуя больше не видела другого варианта, кроме как перестать сдерживать свои мысли и переживания, рвущиеся на волю — словно слова Ремилии были зовом сирены, которому невозможно было сопротивляться…       В конце концов, что может быть самым страшным, что может ожидать Сакую? Страдания? Смерть? Или Ремилия могла бы выгнать её вон из особняка — это сейчас казалось самым жутким, что могло бы случиться. Но это будет потом, потом, а сейчас…       Сакуя глубоко вздохнула — переживания и чувства, переполнявшие её, не давали ей дышать, — и решила: будь что будет. Она будто со стороны увидела, как изо всех сил прижала к себе Ремилию, заставив ту пискнуть, словно застигнутую врасплох летучую мышь, и встрепенуться, резким движением крыльев отбросив край одеяла в сторону. Она почувствовала, как тут же успокоившись, Ремилия со счастливым выражением лица осторожно обхватывает руками её шею и прижимает голову к её груди, как она едва слышно бурчит что-то нечленораздельное, и как голос, так непохожий на голос Сакуи в любое другое время, произносит её губами:       — Миледи, почему вы так безупречны?!.       Сакуе едва хватило дыхания, чтобы это сказать; она шумно вдохнула и продолжила свою несвязную тираду — в то время, как остатки её разума, которые ещё не захлестнула эта волна эмоций, отчаянно твердили ей: «Остановись, это недостойно ушей госпожи!..»       — …Миледи, в самом деле, почему? Почему вы всегда так добры, так милосердны, так справедливы и честны, и при этом вы можете так легко и непринуждённо себя вести? Почему мне выпало такое счастье служить вам? О, если бы вы знали, если я вдруг задумываюсь над тем, кто вы есть, я понимаю, что недостойна даже просто быть рядом с вами, но при этом так рвусь, так стремлюсь к этому идеалу! Для меня порочна даже мысль сравниться с вами, и при этом я не могу удержаться, чтобы во всём и всегда брать с вас пример, чтобы выполнять любое ваше желание, каким бы странным или необоснованным оно ни было — ведь я просто не могу понять всю его мудрость. Чем, скажите, чем я заслужила это счастье быть вашей служанкой? Прибирать за вами постель, мыть посуду, готовить вам еду, сопровождать вас на прогулках, защищать вас… Вы доверяете мне настолько, что позволяете быть вашей защитой, и ведь я не всегда могу даже справиться с этой ответственной задачей! Ведь тогда, два года назад я даже не смогла удержать этих двоих от того, чтобы они вызвали вас на бой… Я ужасна! И несмотря на всё это, вы всё равно позволяете мне быть рядом, и…       По щекам Сакуи вовсю катились слёзы — она заметила это только сейчас, и решив, что это уж совершенно непозволительно, уткнулась лицом в подушку, оборвав фразу на середине — впрочем, прекрасно понимая, что от взгляда Ремилии это не скроется. И та лишь осторожно погладила её по голове и прошептала ей на ухо:       — Сакуя, можешь не сдерживать себя. И да — теперь я ещё больше горжусь тем, что ты у меня есть…       Нет, в самом деле, чем тут можно гордиться? Тем, что Сакуя настолько слаба, что не может это всё держать в себе, не вызывая подозрений у Ремилии? Тем, что она неспособна выполнить всего-то маленькое пожелание госпожи, не переволновавшись и не разрыдавшись прямо перед ней? Сакуя, какая ты отвратительная, мысленно сказала она сама себе…       — Сакуя, какая ты тёплая и мягкая, — почти повторила её мысль Ремилия, но почему-то завершила её совершенно по-другому. — Мне тут очень уютно и не так одиноко, как у себя…       — М-миледи?.. — поинтересовалась Сакуя, подняв своё раскрасневшееся лицо с подушки.       — И тут я абсолютно уверена, что никакой страшный сон ко мне больше не придёт, если ты меня так защищаешь. Я ведь права, Сакуя?..       — М-миледи, — Сакуя повернулась к госпоже, и вновь увидела на её лице довольную улыбку. — Я сделаю все, что в моих…       — Я права, Сакуя?       Ремилия смотрела служанке прямо в глаза. Та никогда не видела её лица так близко — и будто загипнотизированная её взглядом, коротко и отрывисто кивнула.       Покуда Сакуя так вот держит своё сокровище в руках, она правда способна на всё. И… И если её госпожа сильнее, несоизмеримо сильнее, так, что Сакуя почти бесполезна для её защиты в битвах с сильными мира сего, то от плохих снов Ремилию защитить просто больше некому. Некому, кроме Сакуи — и значит она, единственная, кто это может сделать, будет делать это, прикладывая все возможные — и невозможные усилия…       Когда Сакуя закончила размышлять об этом, она заметила, что Ремилия уже давно самозабвенно спит, уткнувшись носом ей в плечо и обхватив её за спину — так, словно даже во сне не желала отпускать свою защитницу. И если после всего того, что Сакуя наговорила ей, Ремилия по-прежнему так ей доверяет…       Да, Ремилия доверяет ей, и она обязана оправдать это доверие.       Сакуя осторожно подвинула руки — так, чтобы голове Ремилии было немного удобнее, — и уткнулась носом в её волосы. Мягкие, слегка вьющиеся, собирающиеся в небольшие прядки, отливающие таинственным голубоватым оттенком в лунном свете, что струился из окна, пахнущие корицей и яблоневыми лепестками — ингредиентами того шампуня, что недавно делала для неё Сакуя, — никогда не приходилось служанке обладательницы этих волос ощущать их так близко. Повинуясь какому-то спонтанному желанию, она отодвинула пару прядей вбок и осторожно, едва-едва прикоснулась губами ко лбу своей госпожи — словно давая той некое обещание…       Завтра всё вернётся на круги своя: Сакуя всё так же, приведя себя в порядок, так, что и следа не останется от того, что только что случилось, будет стоять у стола своей госпожи и никто, кроме них двоих, не будет об этом знать. В их взаимоотношениях ничто не поменяется, всё будет так же, как и раньше. Но сейчас…       Сейчас, хотя бы ненадолго, стена, разделявшая их двоих, была разрушена — и Сакуя по-настоящему почувствовала всё то, что Ремилия хотела дать ей понять.       Завтра наступит завтра, а сейчас — сейчас Сакуя защитит её. Обязательно.