Котецкие истории

В том, что у всех, включая самого Попова, появилась работа, был огромный плюс: теперь днём никто не ходил по квартире и не грозил спалить его в человеческой ипостаси, никто не мешал уходить из дома и вообще всё было удивительно спокойно. Немалым плюсом была и оплата. Разумеется, и его, и Эда нещадно эксплуатировали, но и устроились они оба даже без документов. Что-то подсказывало Попову, что Выграновский просто отдавал ему половину своего заработка, но спрашивать об этом было бесполезно — всё равно упрямый пёс ни за что не сознается. Да и мастер во время их работы на путях не появлялся — у него рабочий день был строго с девяти до восемнадцати, не подловить. Правда, Шастун возвращался теперь не привычно после трёх, а после одиннадцати и потом что-то писал до полуночи, чтобы умереть часов на семь и, встав полутрупом, ушуршать в универ. Это сводило и без того не шикарное время вместе к нескольким минутам усталых ласк и поцелую в лоб, которого Арсений ждал с жадностью голодающего блокадника, ожидающего свой паёк. Пожалуй, метафора была высокопарной, но кто не грешил таким в пятнадцать? Вот и Арсений позволял себе немного лишнего. Шастун же бубнил что-то о конских нагрузках на учёбе и на работе, о новом преподе — Арс, когда услышал имя, аж водой подавился — Якове Адамовиче. Вот бывают же совпадения, нарочно не придумаешь. К счастью, его попытки не умереть списали на чихание и никто ничего не заметил, но Попов всё равно теперь чаще прислушивался, всё время лез на колени и вообще старательно строил из себя няшечку. Он всерьёз скучал по Антону, и возможность хотя бы вечером побыть с ним очень подкупала: ночами Арсений работал и спал теперь в основном в светлое время суток, всё равно делать больше нечего. Ещё днём он писал Антону ничего не значащие сообщения в ВК, присылал глупые мемы и советовался насчёт музыки, старательно поддерживая образ семиклассника. Разумеется, тот факт, что из седьмого он вырос буквально за месяц, ничуть не придавал ему спокойствия, но и сделать что-либо со своей природой он не мог. Не целовать же Антона только для того, чтобы затормозить взросление. Этот вариант он откладывал на самый страшный случай, если по-другому будет совсем никак. Как такое вообще могло случиться, Попов особо не задумывался и воровать поцелуй не собирался. Он хотел, чтобы Антон сделал это осознанно, возможно даже зная о его настоящей форме. Возможно. Пока же вечерами кот мурчал с замирающим сердцем, хрипел от счастья, сбиваясь и морща нос, когда очередное кольцо цепляло шерсть на шее. Подумаешь, новая отрастёт. И сейчас, лёжа на тонком матрасе и почёсывая горячую шею добермана, Арсений думал. Думал о будущем, где Антону не придётся так много работать, о будущем, где они будут вместе и где Шаст будет любить его ничуть не меньше, чем любит Графа. Руку обдало жаром и тут же кожи коснулся влажный, тёплый язык — Эд, лишённый возможности оборачиваться по желанию, иногда капризно просил внимания, как сейчас. Арс сунул сигарету в банку из-под колы и, усевшись, погладил пса по морде. — Ты чего загрустил, м? В ответ доберман тихонько заскулил и завилял тем, что когда-то было хвостом. Выграновский не рассказывал, но то, что ему купировали хвост, было и так очевидно. Значит, родился он не в Организации. Вообще слабо понятно, как такое могло случиться с оборотнем. В груди неприятно защипало. Он слышал о том, что некоторых оборотней ещё крошками люди мучили до смерти, а после, обнаружив труп младенца, не понимали что случилось. Некоторые даже сходили с ума, но жизни это вернуть уже не могло. В порыве какой-то странной нежности, приправленной фантомным ощущением чужой боли, Арсений наклонился, поцеловал лобастую тёмную голову, прижался губами к горячему собачьему лбу, покрытому короткой шерстью, и Эд тут же полез лизаться. Он заскулил громче, взволнованно, привстал на лапах, поддел носом, облизал подбородок, нос и шею и, уже переходя на рык, повалил Арса на матрас обратно, принялся возиться, играть, прикусывая. Он мог в любой момент вырвать ему горло, убить, но вместо этого только бестолково перебирал стройными ногами и суетился над человеком, явно дурея от восторга. Попов погладил выпирающие рёбра, прошёлся по поджарому животу и смеясь повалил пса рядом с собой. Заглянул в умные карие глаза, погладил по морде. — Ты же всё понимаешь. Буквально всё понимаешь. Но не можешь ничего сказать. Эд издал странный вопросительный звук, чем-то напоминающий скулёж, но определённо иной. — Не бери в голову. Про собак так принято говорить. Что всё понимают, только ответить не могут. Доберман закатил глаза. Буквально. Арс рассмеялся, потрепал его ещё по шкуре и рывком сел на кровати — время уже подходило к шести, скоро должны были вернуться Дима и Катя, стоило пойти домой и отсидеться там до полуночи. А потом на работу. Эд сзади завозился и вдруг прижался. Обнял со спины, поцеловал в шею, ткнулся носом, уже совсем не мокрым, но всё ещё прохладным, за ухо и замер. — Не уходи, — прохрипел Эд, и от его голоса на загривке волосы встали дыбом. Он говорил ещё ниже, чем обычно, едва не рыча, связки хоть и стали человеческими, но от собаки в нём было пока куда больше, чем от сапиенс. От гомо тоже было больше. — От меня и до работы, — бормотал он, прижимаясь губами к шее, — ближе, и рисков меньше. Шастун решит, что ты просто спишь где-нибудь. Сам же говоришь, что он как труп приходит, ему похуй. Арсений вздохнул, откинулся назад, сильнее прижимаясь к Выграновскому. После превращения, голый и жадный до ласк, Эд вызывал странное чувство сродни жалости. Но было и что-то ещё, что-то древнее, как сама суть оборотней. Что-то, что не позволяло просто оттолкнуть, уйти и забыть. Напротив, к такому псу тянуло, внутри всё сжималось в предвкушении не то вязки, не то каких-то ещё ласк, Арсений старался не думать об этом, гнал мысли и ощущения от себя. — Я не могу остаться. Ты же понимаешь. Ни сейчас, ни вообще. — Он наклонился вперёд, уходя от очередного поцелуя. Не хватало ещё, чтобы Эд всё понял, тогда точно будет не отвязаться. — Не понимаю, — чуть нудно отозвался Скруджи. Он вообще часто говорил как будто в нос. Странная привычка, но она не раздражала. Напротив, голос Выграновского очень отличался от всех, кого Арсений привык слышать, и это иррационально радовало — Эда невозможно было ни с кем спутать. — Мы обсуждали. Он мой Хранитель, и я люблю его. — А он тебя нет, — не унимался пёс. Этот разговор был уже не первым между ними, и Эд упирался больше по инерции, никак не принимая отказа, отказываясь понимать, что может быть иначе. — Засоси его, и дело с концом. Зачем тебе этот Антон? — Я устал тебе повторять. Не просто так говорят, что счастье Оборотня в его Хранителе. Не просто так существуют легенды. — Пыльные байки. — Предания старины, Эд! То, что нам оставили предки. Те, кто побольше нашего разбирался в устройстве мира. — Я знаю, как устроен мир. В центре ядро, потом мантия-хуянтия, магма и плиты, а на плитах города, в городах оборотни, никому нахуй не нужные. Скажи ты своему Антону, что ты и не котик вовсе, он тебя тут же выкинет! — Он меня любит! — Арс уже перешёл на крик и, обхватив узкие запястья Скруджи, попытался их от себя оторвать. Но тот вцепился только крепче, сдавливая живот уже до боли. — Я не игрушка, Эд, пусти! Удивительно, но слова сработали — доберман разжал пальцы и с видом побитой собаки замер на матрасе. Тощие ноги, украшенные черепами, полувозбуждённый член, впалый живот с короной. Арсений осмотрел всего Эда от пяток до макушки, расстроенного, злого на самого себя и свою странную, невероятную просто, любовь. Понимая, что не делает лучше, наклонился, поцеловал его в коротко остриженную макушку. — Я приду ближе к полуночи. Не наломай дров. В ответ Выграновский рыкнул что-то неразборчивое и потянулся к пачке сигарет, забытой Арсом. Ну и пёс с ней. Попов развернулся, подхватил свою толстовку и полез с чердака — псу явно стоило побыть наедине с собой и подумать. Даже не над поведением, а скорее о жизни. Влюблённость в другого оборотня ему ничего не даст, это же совершенно ясно. Одни страдания. * Дима пришёл домой максимально недовольным. Он молча разулся, молча вымыл руки и, даже запнувшись об зазевавшегося Графа, ничего не сказал. Молча погладил кота по спине, извиняясь за то, что задел, и ушёл в комнату, на ходу стягивая опостылевшую рубашку. Из кухни выглянула Катя. Она держала в руках льняное полотенце, выполняющее в этом доме массу ролей: от прихватки до мухобойки, в зависимости от сезона. Посмотрев в спину своему мужчине, девушка вернулась к плите, кажется несколько огорчённая таким поворотом событий. Ничего не понимающий Попов (ссора, если она имела место, произошла за пределами квартиры, и теперь можно было только гадать) прошёл к мискам, предсказуемо оказавшимся пустыми. Это пошатнуло его веру в сложившийся миропорядок и, задрав морду, оборотень вопросительно мяукнул. Зашёл Дима. Всё такой же хмурый, он отпихнул ногой кота, — не стал наклоняться и ловить, а обошёлся как со скотиной — шлёпнул ледяной паштет прям из консервной банки, даже не размяв вилкой, и удалился с таким видом, будто сделал доброе дело. Это задело. Обычно язвительный, Поз тем не менее был очень заботливым и даже по-своему милым, а тут как будто что-то произошло. Катя молча поставила тарелку жареной ароматной картошки прямо перед его носом, а сама ушла в комнату, бросив, что не голодна. Признаться, у Арсения тоже как-то аппетит пропал. Он ещё раз посмотрел на миску со следами подсохшей утренней порции паштета, закопал вечернюю и ушёл к девушке — всё лучше, чем смотреть на хмурого Диму. Лезть к нему с ласками сейчас не имело смысла, с коленей Позов сгонял и в хорошем расположении духа. Арсений прилёг рядом с Катей и стал с любопытством следить за тем, как ловко она орудовала тонкой иглой для вышивания. Заправив ткань в пяльца, девушка вышивала какой-то цветок, не то мак, не то хризантему, Попов не особо был силён в ботанике. Движения плавные, размеренные завораживали. Против воли он протянул лапу и мягко потрогал нитку. Положил на ткань мохнатую конечность, замер на секунду, полностью поглощённый происходящим, и, выпустив когти, поддел снова нитку, потянул в рот. — А вот так я с тобой не договаривалась, — рассмеялась Катерина и мягко, но настойчиво забрала иголку, а после спихнула лапу с пялец. — Будешь хулиганить, я тебя выгоню, — доброжелательно пообещала девушка и вернулась к прерванному занятию. Обидевшись, Арс поднялся и, не дожидаясь, когда его попросят, ушёл сам. В комнате всюду пахло Антоном. Около стула, конечно, сильнее, потому что там лежали ношеные, но ещё не достаточно грязные футболки, замершие разноцветной кучей в ожидании повторного использования. Кот прошёлся по комнате, запрыгнул на кровать и стал лизать лапу — это всегда успокаивало. А ещё помогало думать, особенно если потом ещё «гостей намывать» — проводить мокрой лапой за ухом. Никаких гостей ни откуда он на самом деле не намывал, просто само по себе действие чем-то напоминало магическое почёсывание затылка. Эд и его эта странная любовь не выходили из головы. С каждым днём пёс становился всё настойчивее. Он всё время говорил что-то, читал свои странные песни об удаче-сучке в чёрном белье, которая, вроде как, всюду за ним таскалась, и так смотрел на Арса, что у того невольно подкашивались колени. Не то чтобы во взгляде Эда читалась какая-то нереальная любовь или вроде того, но определённо было что-то пугающее. Казалось, что пёс или наложит на себя руки, или перегрызёт ему горло, чтобы просто никому не достался. Конечно, мысли эти ничем не подкреплялись, но спокойнее от этого не становилось. И всё чаще вспоминались слова Якова Адамовича о том, что не каждый встретит Хранителя. Что это счастье и чудо, если Хранитель находится, если с ним складываются отношения. Чем больше Попов думал и вспоминал, тем яснее становилось: каждого из них готовили к тому, что жизнь не сказка, но почему-то именно Арсений упрямо этого не замечал. Он слушал только о хорошем и запоминал только то, что бросалось в глаза, что было очевидно. Все ли оборотни так же свято верили в Хранителей? Все ли они всерьёз полагали найти своего человека и действительно ли Антон его Хранитель? Арс ведь ошибся однажды, решив, что это Дима. По всему выходило, что любовь его была слепа и вовсе не Антон нравился Арсу, а само то, что он мог даровать: свободу от сущности оборотня и то самое сказочное обещание, которое неизменно ведёт к «долго и счастливо». От этих мыслей становилось не по себе и, если бы он мог хмуриться, Арсений бы непременно сложил на морде очень сложное выражение. Но кошачья мимика была довольно бедной в его случае, так что пришлось ограничиться чуть прищуренными глазами. Между тем, сам Химбер потерял жену, не успев с ней даже пожить нормально. Они были знакомы около трёх лет, но не успели завести детей, всё откладывая это на потом. У Константина вообще ситуация была непонятной. Не то чтобы Арсений наводил справки, но среди колец, украшающих его пальцы, обручального он не заметил. Да и в Организации работали оборотни, получившие поцелуй и избавление, но не живущие с Хранителями. Многих из них Попов знал лично, но не видел смысла расспрашивать, никогда не интересовался другой стороной легенды. Что если Русалочка, вернув голос, не захотела остаться с Принцем? Что если Рапунцель, отрезав косы, не ушла из башни, а Белоснежка, сколотив банду из семи гномов, не отправилась возвращать себе замок? Самой близкой к реалиям оборотней сейчас казались Красавица и Чудовище. Что если это сказка об оборотне, утратившем возможность быть человеком в слепой попытке защитить свою любимую? Ведь третья ипостась самая опасная и самая коварная из всех. Почему Матвиенко так враждебно настроен и почему Выграновский считает, что его счастье, смешно подумать, с котом? Почему никто из них не ищет своего Хранителя? Оборотень тяжело вздохнул. Жизнь всё меньше походила на сказку. Вопросов было так много, а ответами и не пахло. Он снова тяжело вздохнул и прилёг на кровать — впереди ждала бессонная ночь, полная работы и подколов пса. Стоило восстановить силы. Когда пришёл Антон, Арс даже не услышал. Он так крепко заснул, что проснулся только от прикосновений (не самых тактичных, к слову) к спине — Шастун просто сдвинул кота к стене, а сам лёг рядом. — Нехуй на меня так смотреть, ты давно не мелочь. Занимаешь, блин, полкровати. А я, между прочим, спать хочу, — пробурчал Антон. Даже в жидких питерских сумерках были заметны тени у него под глазами. И щёки ввалились сильнее, чем обычно. — Купил тебе какой-то новый корм, продавец сказал, что он помогает отрыгивать шерсть. Ни разу не видел, чтобы ты её сплёвывал. Всё в животе остаётся? М, Граф? Уставший, взъерошенный, Антон напоминал то ли храброго воробья, то ли ещё какую птицу. Такой же тонкий, почти прозрачный, с коричневатыми родинками тут и там. Голос его хрипел немного то ли от простуды, то ли от криков. На Шастуна было больно смотреть, но это и не будет длиться вечно — Арсений откроется Антону и станет помогать. Устроится работать куда-нибудь в нормальное место, будет приносить домой деньги и по вечерам помогать Антону снимать штаны. Чтобы он не скакал на одной ноге, грозя не то убиться, не то снести к чёрту шкаф. Оборотень повернулся к человеку, обхватил лапами тонкое запястье, без браслетов кажущееся почти девичьим, и, не сдержав чувств, лизнул нежную кожу. Шастун даже не фыркнул — он уже крепко спал. * Эд сегодня был непривычно тихий. Какой-то раздражённый или просто уставший, он возил груз туда-сюда и молчал. Ни сальных шуток, к которым Арс успел привыкнуть, ни флирта, ничего. Это было одновременно и отлично, потому что не было нужды отвечать или увиливать, и ужасно — такого Скруджи он ещё не видел и втайне опасался, что всё-таки где-то перегнул, задел сильнее обычного. Обижать Эда в его планы не входило, просто держать пса на расстоянии с каждым днём становилось всё сложнее. И ведь, вроде, не дурак, понимает всё, слышал уже тысячу раз почему Антон, а не он, а всё не отстаёт. Придумывает какие-то глупые планы, настаивает, предлагает. Как будто всерьёз верит, что Арс бросит Хранителя, схватит его за руку и вместе они покатятся в закат, гремя пустыми жестянками от колы, прикрученными к бамперу машины, как в сопливых фильмах Голливуда пятидесятых. Удивительно, что глупым это казалось только Арсению. Попов как раз закончил со своими паллетами, когда на востоке забрезжил розоватый рассвет. Бледный, он едва-едва разгорался. Весной небо над Петербургом вообще не было щедро на красоты, особенно на рассвете. То ли дело закат. Вот на западе, догорая, день расщедривался и на краски, малиново-алые, надрывные, и на зеленоватые разводы у синей кромки неба на востоке, и даже на первые робкие звёзды. Арсений повернул погрузчик, всё так же глядя на солнце, зацепил что-то, и воздух вспорол резкий вскрик — так кричит собака, если её ударить. Не скулёж, а именно крик, полный боли и непонимания. Арс тут же обернулся, но никого под колёсами не было. Он вылетел из кабины, ощущая, как по спине от ужаса течёт пот, и замер — прямо перед погрузчиком, прижимая руку к животу, стоял согнувшись Скруджи. — Эд? Ты в порядке? — первый страх прошёл, и Арсений решил, что просто задел, напугав. Пёс поднял взгляд, и в нос тут же ударил запах крови. — В хуятке. Ты мне руку сломал. Вызови такси, поедем в Организацию. Арс опустил взгляд ниже, туда, где, под каким-то странным углом выгнув кисть, Выграновский держал повреждённую руку. Вид покалеченной конечности не отрезвил, а напротив, казалось, заморозил все мыслительные процессы. Попов просто уставился на неё, явственно видя, как толстовка промокает от крови, как чернеет ткань. Он насухо сглотнул. В голове не укладывалось — вот они дулись друг на друга из-за какой-то глупости, а вот уже Эд со сломанной рукой стоит и смотрит побитой злой собакой. Поверить в то, что он такой хрупкий, казалось невозможным. Разве так ломаются кости? Разве можно повредить человека просто по неосторожности? — Чё встал? Звони в такси, блять, больно! — рявкнул Эд и оскалился. Задавать тупые вопросы о том, больно ли ему и может ли Арсений чем-то помочь, он не стал — всё было и так очевидно. Трясущейся рукой он залез в карман, вынул телефон и вызвал такси ко входу на станцию. Происходящее казалось не то дурным сном, не то плохой шуткой. Только что Эд дул свои пухлые губы абсолютно здоровый и вот — стоит, морщась от боли, со сломанной рукой. — Прости, — выдавил кое-как Арсений. Уверенности в том, что сейчас доберману нужны его извинения, не было, но и промолчать казалось совсем тупостью. — Забей, переживу. Хули, не первый раз. — Эд оскалился. — Я перекинусь, сунешь меня в машину. Не хочу объяснять таксисту, какого хуя мы не в травму едем. Лады? Толкнув здоровым плечом, Эд пошёл к выходу. — Погрузчик на склад загони тока. Дорога оказалась куда легче, чем он предполагал. Лапу кое-как закрепили, используя какую-то полугнилую доску и бинты, найденные в аптечке. Таксист не стал ничего спрашивать, цокнул только языком и бросил, чтобы были поаккуратнее и не заляпали салон кровью. Арс буркнул, что будет очень аккуратен — дополнительно он прихватил шмотки Эда и примостил больную лапу кое-как на сложенной толстовке. Кровотечение прекратилось, но запах всё равно стоял специфический. Пейзаж за окном с претензией на андеграунд постепенно светлел и менялся — они покинули промзону и теперь катили уже вдоль набережных в сторону Васильевского острова. Пёс лежал на коленях, грея тёплым животом, и только иногда тихо скулил, когда машину подбрасывало на очередной кочке или лежачем полицейском. Из динамиков лилась чушь про медлячок, чтобы какая-то Юля заплакала. Попов сам был готов уже плакать, послав к чёрту и гордость, и самообладание. Как можно было не заметить Эда и перебить ему руку, оставалось загадкой. Сам Арсений знал что такое переломы и не хотел бы ещё раз это испытать. Ещё и с превращением. Нельзя было позволять Эду менять ипостась. Что если его руку не получится спасти? Что если там всё сместится и он потеряет её? Что если… Додумать он не успел — горячий язык прошёлся по щеке, мазнул по уху. В носу тут же защипало, а огни ночного ещё города поплыли — Арс заплакал. Он погладил пса по тощей спине и, ткнувшись в горячую шею, позволил отчаянию выйти. Слёзы катились, капали на тёмную шкуру животного, а Попов всё никак не мог остановиться. Каким надо быть идиотом, чтобы такое сделать? Феерическим, не иначе. А Эд даже не злится, лезет только со своими поцелуями. Дурачина! Как Арс расплатился и выволок собаку, он даже не понял. Очнулся уже на пороге Организации, когда Константин подхватил Эда под сухой живот, поднял как пушинку, хотя в собаке было около сорока кило, и унёс внутрь. Не дожидаясь, пока дверь захлопнется прямо перед лицом, Арсений понуро шагнул под родные своды. Прийти сюда, покалечив собрата, было более чем странным. Не этому их учил в своё время Яков Адамович. Но любой оборотень, попадая в передрягу, всё равно тянулся сюда, как в родной дом, которого у большинства не было. В коридорах было тихо. В нескольких классах проходили занятия, так что детвора была занята глоданием зернистого камня знаний, а более взрослые оборотни вели себя прилично, заседая в библиотеке или занимаясь своими делами. Арсений прошёл коридорами, посмотрел на свежие рисунки кого-то из учеников, подёргал дверь директорского кабинета, оказавшегося запертым, и, развернувшись, пошёл в лазарет. Раз поговорить с Химбером не удалось, дальше увиливать нет никакого смысла. Но малодушно он всё равно надеялся, что все необходимые процедуры уже провели и Эд отдыхает. Когда кот вошёл в лазарет, в нос сразу ударил запах лекарств, до этого отлично отсекаемый дверью. Здесь пахло бинтами, мятой и чем-то ещё неуловимо знакомым. По своей природе оборотни редко простужались, но часто получали самые разные травмы, и в медицинском корпусе всегда кто-то дежурил. Сюда доставляли и детей, умудрившихся что-нибудь себе повредить во время трансформации, и тех, кто не был воспитанником Организации и попал в беду. Сюда же несколько раз привозили и самого Попова. Он осмотрелся. За письменным столом, служащим и регистратурой, и приёмной, никого не было. Яркий, трескучий свет ламп отражался в его отполированной поверхности, безразличный ко всему. Арсений прошёл мимо вешалки, на которой сиротливо повесился чей-то белый халат, заглянул в изолятор. Четыре койки стояли пустыми, одинаково заправленные покрывалами, с одинаково лежащими подушками, они, казалось, замерли в ожидании, когда он закроет дверь и можно будет вернуться к сплетням. Арсений вынырнул из комнаты и принюхался. Конечно, человеческий нос не шёл ни в какое сравнение с кошкиным, но сейчас и он оказался полезнее глаз — металлический запах со спиртовым шлейфом тянулся из другого крыла. Волнуясь, Арс сделал несколько шагов, стараясь не шуметь. Как будто всерьёз полагал, что сделает хуже единственному, судя по всему, узнику этих стен. Впереди свет оказался выключенным, и только один ночник в дальней части комнаты, дающий слабый, но вполне достаточный свет, горел. Попов поспешил туда уже не думая — тревога за пса разыгралась сильнее, задвинув стыд и раскаяние дальше в грудину и раскорячившись внутри горячим. Глаза снова защипало. На кровати под тонким шерстяным одеялом, мерно дыша, лежал пёс. Загипсованная лапа покоилась поверх здоровой, а мощная грудь мерно вздымалась — Выграновский явно спал. Острые собачьи уши чуть дрогнули, а ноздри затрепетали, но он не проснулся. Заскулил только во сне тихонько, дёрнул лапами, как будто собираясь бежать за кем-то, и замер, погрузившись в сон глубже. Арсений подошёл ближе, поправил одеяло, натянул его до самой узкой морды и, погладив горячую голову, пошел вон из комнаты — скорее всего в Выграновском столько транквилизатора, что хватит на среднего размера корову, не проснётся даже если орать ему в ухо. Да и сон лучшее лекарство. Когда он вышел, в коридоре уже поджидал ворон, чёрт знает как тут оказавшийся. Наверное, был в соседней палате, мыл руки или что-то ещё делал — от него остро пахло спиртом, чуть удушливо мелом и сверху всё это было заполировано лавандовым ароматом мыла. Проницательный, Константин порой пугал. Ещё эта его странная привычка носить чёрное и украшать себя серебром. Наверное, это не байки, что вороны и сороки всё блестящее любят. — Как он? — Попов понимал, что Эд был не в том состоянии, чтобы рассказывать что-то, но можно было и догадаться, кто виноват в произошедшем. — Жить будет. Ему не впервой, — спокойно ответил ворон и махнул рукой, призывая следовать за собой. — Ты, наверное, хотел встретиться с Химбером? Ну так его нет пока здесь. Сказал, что у него каникулы, и отчалил. Детей поручил остальным преподавателям, а сам решает какие-то свои вопросы, но я передам, что ты заходил. Он ведь скучает. Небось, считает, что ты его котёнок. Арсений широко улыбнулся. Несмотря на общее настроение, в груди потеплело. По щекам тут же потекли горячие слёзы, скатились на подбородок, щекоча нежную кожу. Он шмыгнул носом и вытер их. Когда-то давно, много жизней назад, он тоже думал, что они с Яковом Адамовичем почти родные. Были моменты, когда Арсений, лёжа в кровати и глядя, как рассвет постепенно расползается узкой полоской света чуть выше плотных штор, мечтал, что Химбер его усыновит. Или сделает что-то настолько же невероятное, как-то признает их сходство. Но время шло, ничего не менялось, и Арсений даже перерос наставника, возмужал, в душе оставаясь, однако, всё тем же комком страха и тоски, каким его привезли и отдали под опеку старого еврея. По итогу он оказался не нужен родным. А с чёрной шкурой выжить было ещё сложнее — таких, как он, сатанисты и прочие ребята до сих пор разделывали на кладбищах в бесплодных попытках не то вызвать Вельзевула, не то воскресить Ваньку-Кастета, откинувшегося от передоза. И в таком мире Химбер взял его под свою защиту, обогрел, научил всему. Порой Попов тоже думал, что из-за масти Яков Адамович к нему как-то по особенному относится. А теперь, услышав этому подтверждение, он немного потерялся. Надо же. Вау. — Да, я правда хотел бы увидеться. Константин оглянулся, посмотрел секунду по-птичьи, одним только глазом, и пошёл дальше. — Ты голоден? — он сделал паузу, позволяя подумать, но Арсений только тряхнул головой — есть вообще не хотелось. Желудок как узлом завязался ещё в тот момент на путях, когда Эд закричал. Ворон продолжил тем же ровным голосом: — Если хочешь что-то обсудить, то я вполне могу ответить на твои вопросы. И о Хранителе, и о жизни в целом. Я даже постарше Якова буду. Не то чтобы Арс был готов это обсуждать с малознакомым оборотнем, но другого выхода особо не было, и Константин был не совсем уж чужим. Так что, набравшись смелости, он выдал, глядя ему между лопаток: — Вы знаете оборотня по имени Сергей? Он тоже кот, маленький такой, на коротких лапах. Ворон остановился. Встал и Арс, внимательно всматриваясь в чужую спину. Константин обернулся, повёл носом, как будто всерьёз рассчитывал учуять чужой запах на коже Попова, а после кивнул. — Вполне возможно. Я здесь не так долго работаю, но с архивом знакомился и о Сергее Матвиенко, если это, конечно, тот самый, знаю. А чего ты хотел? Арс даже опешил. Он не знал фамилию Серёжи, но что-то подсказывало, что не может это быть его друг. Матвиенко — какая-то не то украинская, не то белорусская фамилия, а манчкин очень отдалённо напоминал представителя любого из этих народов. Он и Сергея, если быть до конца честным, не напоминал ни разу, даже ночью и в темноте, но с именем Арсений как-то смирился. Решив, что может залезть куда-то не туда, он помотал головой — тупая была затея с самого начала. Стоило про Эда спросить, а не играть в шпиона у друга за спиной. — Да нет, не думаю. Забудьте, лучше расскажите мне про Эда. — Неожиданное желание пооткровенничать Попов списал на стресс и время суток — по ночам всегда тянуло болтать. Ворон обернулся. Он сложил на груди руки, но не выглядел осуждающе, скорее просто устало. Конечно, ночь уже клонилась к восходу, наверняка он с самого вечера в делах, а тут ещё Попов со своими допросами и раненым Эдом. Но желание лучше разобраться в хитросплетениях души пса было сильнее чувства такта, так что Арс кивнул. — Что ты хочешь узнать? Я был тем, кто подобрал его. — Подобрал? — внутри всё неприятно сжалось, как от боли. Арсению не надо было объяснять — подбирали тех, кого родители по какой-то причине выкинули умирать на улицу. У пса это была первая жизнь, а значит, иного сценария просто не могло быть. Константин, казалось, задумался на секунду, а после кивнув Арсу, чтобы следовал за ним, отвёл того на кухню. Здесь стояли большие кастрюли для утренней каши. На стенах были развешены ножи и всякие разные половники, шумовки и прочая кухонная дребедень. Попов редко бывал на кухне. Кормили всех в столовой, а Химбер не питал особенно нежных чувств к подсобным помещениям, предпочитая беседовать в своём кабинете. Ворон между тем налил коту тёплого молока с карамелью и, сев напротив, хрипло стал рассказывать: — Это было года полтора назад, тогда я ещё жил подо Львовом, ничем особенно не занимаясь. Перебивался разовыми заработками, брался за всё подряд. Не самый радостный период жизни, вынужден признать. Было лето, я выбрался в город по делам. Не помню точно, что тогда нужно было сделать, но проходя мимо одного из дворов, я услышал, как кричит ворон. Уверен, тебе знакомо это чувство, когда кто-то из твоих братьев привлекает внимание. Арсений кивнул. Его каждый раз наизнанку выворачивало, если где-то в коробке кричали брошенные котята или кто-то из хвостатых забирался на дерево и горлопанил оттуда, потому что не мог слезть. Но и постоянно вмешиваться тоже никаких сил не хватит, всех не спасти. Константин продолжил: — Оказалось, он хотел полакомиться свежим мясом и уже ликовал, чувствуя близкий пир. Такое в городе настораживает, и я пошёл посмотреть, что могло привлечь его внимание. Представь моё удивление, когда я увидел толпу мальчишек, их было человек пять, совсем ещё детей, которые с увлечением тыкали палками трёхмесячного оборотня. Бедняга кидался на них, рычал, но уже не мог ничего сделать, — Константин смотрел перед собой и говорил монотонно, как будто снова вернувшись в тот день и наблюдая за всем со стороны. — У щенка была рассечена бровь, глаз заплыл, он почти ничего не видел, но не скулил. Рычал и лаял, пытался кидаться, но на трёх лапах не повоюешь — дети перебили ему одну. Я распугал хулиганов и забрал щенка с собой. На тот момент ему успели купировать хвост и уши, ты же видел, какой он красавец в собачьей ипостаси. Я выходил его, залечил перелом и ссадины, вымыл и назвал Эдуардом. Мальчишка меня всё равно дичился, всё время норовил сбежать куда-то. Спасибо, что в окно не выпрыгивал, но с гипсом на лапе все равно пару раз вылетел в подъезд, едва поймал. А когда подрос, он смог рассказать, что мать, узнав об истинной природе сына, продала его каким-то людям, всерьёз решившим воспитать бойцового пса. Я даже думал их найти, как-то наказать, но там у меня не было ни связей с местной Организацией, ни иных ресурсов. Так что пришлось оставить как есть. А Эд так и не стал жить со мной. Всё время тянулся к шпане, пил, курил, ночевал на каких-то квартирах и в гаражах. Полгода назад со мной связался Химбер, мы давно знакомы, и предложил место, я взял билеты и, не раздумывая, перевёз Эда в Санкт-Петербург. Подальше от привычного круга общения, я надеялся, что он одумается, бросит свои пагубные привычки, социализируется, увидев, что он не один такой, и знаешь, кажется, не прогадал. Он стал куда спокойнее, нашёл тебя. Сначала я переживал, узнав, что он снова таскается по чердакам и подвалам, а потом появился ты и его как подменили. Стал работать, рассуждать о будущем. Между вами что-то есть? Арсений смотрел перед собой и ничего не видел. Он даже дышал, казалось, через раз. История, рассказанная Константином, не была ни особенно оригинальной, ни преисполненной зверств, но она была про Эда. Про его Эда, которого продали каким-то людям. Как собаку. Вопрос застал врасплох. Арс поднял глаза на Константина, но не нашёл в себе сил ни кивнуть, ни помотать головой, отрицая. Между ними совершенно точно что-то было. Как минимум странная привязанность пса. Да и Арсений не просто же так проводил с ним столько времени. ** Они проговорили ещё около часа. Арс что-то спрашивал, уточнял, не запоминая особо, но вот прямо сейчас, когда он сидел в прогретом салоне авто, а за окном проносился Питер, его трясло. Лихорадило, казалось, и сам город: вздыбившие спины мосты, блестящую от дождя дорогу, редких сонных голубей. Когда они проезжали мимо, вся эта жизнь, кипучая и настоящая, чуть замирала, как будто погружаясь в дрёму до утра. Редкие прохожие равнодушно плелись по своим делам. Самым важным было как-то переварить обрушившуюся на голову новость, не жалеть Эда, не лезть разглядывать шрамы и не спрашивать ни о чём. В идеале вообще было сделать вид, что он ни о чём не знает. Хорошо бы не видеться пару дней, но Выграновский сам себя накрутит, если не прийти. Арсений тяжело вздохнул. Он сжимал ремень безопасности пальцами так крепко, что их начало сводить. Константин припарковался во дворе, заглушил мотор и тут же поймал за руку Арса, уже готового выйти. — Мой тебе совет, Арсений, поспи и не руби с плеча. Подожди немного, постарайся наладить свою жизнь и потом уже берись за чужие. Ты ведь уже нашёл Хранителя? Наш мир не сказка, хоть и может показаться иначе. — Он замолчал, но ледяные пальцы всё не выпускал, удерживая их в своей сухой, как воронья лапа, ладони. — И приходи завтра, Эд тебя очень ждёт. Попов поджал губы и кивнул. Ему мир не казался сказочным уже давно. Больше было похоже на мультик «Том и Джерри», под который Агафья Фёдоровна часто засыпала по утрам, сидя в кресле. Только в жизни мышь в полтора раза больше кота оказалась. Арсений ощущал себя тем самым Томом, начисто задолбавшимся убегать от Джерри, по иронии судьбы поменявшись с ним ролями. Антон постоянно то искал, то догонял своего питомца, ни о чём не догадываясь. Он запутался, не зная куда бежать и что делать. Оставалось только привычно и механически выполнять действия. Эта стратегия ещё никогда не подводила. Арс поднялся к себе, спрятал вещи на чердак, пробрался в квартиру и, сунув ключ в коробку с бутсами Антона, пошёл на кухню — есть хотелось невероятно. Он взял с тарелки пару кругляшей колбасы и уже собирался поставить чайник, когда в комнате зажёгся свет. Так быстро он не перекидывался, наверное, никогда. Колбаса жирной уликой шлёпнулась на пол, а дверца холодильника медленно прикрылась. Свет внутри истончился, погас. Широко зевая, на кухню шагнул Антон. Встрёпанный, он почесал щёку с красным следом от залома наволочки, наполнив сердце Арсения неизбывной нежностью, перешагнул через кота и налил себе воды в стакан. Оборотень взял в рот колбасу и попытался тихохонько слиться, пока не поймали, но не тут-то было. Антон, удивительно охочий до ласк, когда не надо, подхватил его на руки и, урча что-то об огромной любви, понёс в кровать. Почти так себе Арс представлял их первую брачную ночь. Разве что без меха и колбасы. Хотя последнюю можно было бы и оставить. Вкусная.