Котецкие истории

Держать глаза открытыми становилось сложнее с каждой секундой. Антон как мог старательно пялился на лектора, но даже это не помогало. Вчера они с Димой и Катей некисло засиделись, а сегодня надо было ехать к первой паре. Строго говоря, если бы не Оксанино категоричное «Шастун, если ты не притащишь свою жопу на английский, я её потом на этот же флаг и растяну», он бы спал. Даже сейчас спал бы. Но Фроловой упрямо не хотелось сидеть в одиночестве, и вот — он тут. Упрямо грызёт гранит науки всё положенное время. Антон нажал на кнопку блокировки, пробуждая телефон, и уставился на дату: двенадцатое мая, двенадцать двенадцать. Невольно он закатил глаза. После того странного сна прошёл уже месяц, а дело не сдвинулось с мёртвой точки. Как ни странно, Арсений несколько раз предлагал встретиться, даже на праздниках, что было для него скорее не свойственно, а Шастун как мог врал, что не может. Они как будто играли в кошки-мышки и неожиданно поменялись ролями. Раньше Антон доставал мелкого вопросами и предложениями, а теперь он ощущал себя неприступной принцессой, крепостью просто, скалой. Правда, крепостью отличалось, в основном то, что он пил, а не то, о чём думал. Двенадцать сраных лет. Пацан настолько мелкий, что с ним можно буквально только дружить. Антон потёр лицо и попытался сосредоточиться на теме лекции. Потухший было экран ожил — от Попова пришло сообщение. Он писал, что на физре потянул лодыжку и теперь сидит в медпункте и ждёт, когда урок закончится, чтобы на ком-нибудь из одноклассников доехать до дома. «Главное не крикнуть «Шевелись, Плотва!», иначе поскачу я не на чужой спине, а на своей одной)))» — писал Арсений. «Что-то серьёзное? Нужна помощь?» — не уточнить казалось совсем грубым. Несмотря на то, что видеть его Антон не хотел от слова совсем ближайшие лет эдак десять, не предложить он тоже не мог. Хотя чего бегать? В том, чтобы увидеться и поболтать был определённый резон. Шастун же не зверь какой, чтобы кидаться на ребёнка. Вполне сможет подождать. Лет десять. Перспектива не казалась особенно радужной. От метафоры стало совсем тошно и Антон лёг на стол, вытянув длинные руки вперёд. Англичанин бубнел что-то себе под нос, водя скрипучим маркером по доске. И эта какофония казалась слаще колыбельной. Глаза сами собой закрылись, а всё тело налилось приятной тяжестью. Антон начал соскальзывать в мягкое ложе сна, слушая, как мозг нашёптывает о том, что на самом деле ждать нужно всего лет шесть, а может и меньше. Арс так и не признался, когда у него там день рождения, так что было не особо понятно. Но до совершеннолетия оставалось пять с небольшим лет. Там ещё немного подождать и можно будет. Можно будет что? Он встрепенулся, и прямо в этот момент Оксана больно ткнула локтем в рёбра. Не ожидавший такой подставы Антон чуть не выронил к херам телефон. Тот, конечно, видел полёты и более впечатляющие, чем тот, которого чудом избежал, однако испытывать судьбу и проверять, хряснет в итоге стекло его старенького яблофона или нет, как-то не тянуло. Сонный и недовольный, Антон посмотрел на Окс с осуждением. Она ответила свирепым взглядом человека, обманутого в лучших чувствах. Ну конечно, сраные жаворонки вообще уверены, что если солнце встаёт вместе с ними, то и весь мир, цивилизованный и нихуя, живёт по тем же правилам. Единоличники ебучие. Лектор всё так же продолжал что-то монотонно бубнеть с кафедры, и Антон нахмурился. Мир, казалось, был максимально равнодушен к проблеме, не дающей Антону даже дышать нормально. Как ни странно, внезапно обнаружить у своей ориентации голубой оттенок было не столь неожиданно или неприятно, как тягу к ребёнку. И да, в курсе был Антон, в каком возрасте некоторые начинают заниматься сексом. Он сам не то чтобы очень берёг невинность, но всё же ему судьба улыбнулась в довольно приличном уже для этого возрасте. — Не обязательно было меня тыкать, — для проформы выпятив губу, буркнул Шаст. Иногда Фролову приходилось ставить на место. — Ты только рот не раскрыл, думала, захрапишь. То ворон считаешь, то дрыхнешь на лекциях. О чём задумался, Антошка? — Она развернула к нему скетчбук, и Шаст на секунду залип. На белом листе карандашом был нарисован он сам, задумчиво пялящийся куда-то вдаль. — Да так, о цифрах. А что? — Ничего, — пожала Окс плечами. Рубашка сползла, оголяя нежную кожу, и она не стала её поправлять — на улице было не по-питерски жарко. В открытые окна аудитории лился тёплый желтоватый свет, накаляя воздух, насквозь изрешеченный птичьими трелями. Учиться не хотелось сильнее обычного. Чудилось, что ещё недавно он гонял в пыльном дворе старый мяч с пацанами и сам себе заклеивал разбитые колени. Ещё недавно курил за школой и за гаражами, играл в школьной команде КВН и встречался с Нинкой. В такую погоду даже домоседу Антону хотелось гулять. Совершенно противоестественно хотелось. Он посмотрел на улицу и серьёзно задумался над приобретением шлейки для среднего размера собак. Такая должна была выдержать натиск Графа, если он чего-то испугается и решит штурмовать дерево. В том, что штурмовик из него примерно такой же, как в Звёздных Войнах, Антон не сомневался. Скучная лекция подошла к концу, и Шаст, едва не разрывая от зевоты рот, стал собираться. Не сказать, что ему было особенно что собирать: самого себя со стола, если только. В отличие от Оксаны. У той было три пенала: два для ручек и текстовыделителей и один для карандашей, несколько скетчбуков, тетради, коробка от наушников, какие-то ленты, феньки и прочая мелкая поебота, жизненно необходимая на столе даже во время лекций. Антон не мог понять, за каким хером каждый раз разворачивать весь этот походный лагерь, но не возражал. Окс писала за него его курсач, давала конспекты и была ужасно полезна во всём, что касалось учёбы. Роптать было бы глупо. Поэтому, притулив таз к углу стола, он уставился в окно. Там, вдалеке, на границе территории универа и свободной земли, стояла яблоня. Радостно разметав светлые ветви, она цвела. Усыпанная крупными белыми цветами, деревянная красотка напоминала невесту. Какая-то противоестественно круглая, она, казалось, любовалась сама собой в зеркальной глади потрясающего размера лужи. Антон наклонил голову к плечу и почувствовал, что не может остановиться: он просто прямо сейчас готов был завалиться хоть на пол и уснуть. Осоловело моргая, увидел, как медленно скользнул к его ноге листок. Потом ещё один и ещё — Оксана выронила несколько скетчей и даже не заметила. Понимая, что без кофе всё-таки продержится, Антон наклонился, поднял листки и вгляделся. Некоторые скетчи Фролова делала каким-то цветом, чаще всего одним, чтобы передать характер или настроение, реже несколькими, чтобы добиться сходства. И сейчас с плотной бумаги на него смотрел хитрыми янтарными глазами Веник. У него почему-то были усы наподобие гусарских и забавная кичка на голове. Кошачьи виски были обриты по моде, а на толстеньком животе растянута футболка с красной надписью «не прислоняться». Эта деталь, пугающе яркая на фоне серого скетча, выглядела как неоновая вывеска пожарной части. Антон протянул листки Оксане и оторвался от стола. Расстыковка прошла так себе, он сделал пару неловких шагов, удержал равновесие. Внутри что-то приятно ёкнуло — не навернулся. — Составишь мне компанию? Я обещала занести доклад Марии Фёдоровне в двенадцатую аудиторию. Смотаемся в первый корпус и сразу обратно? Антон нахмурился, но кивнул. Ничего страшного в грёбаной цифре не было, ему просто показалось. * — Ваша сдача двенадцать рублей, — процедил Шастун и, подозревая, что выражение лица у него сейчас самое зверское, попёр собирать заказ. Бывают такие дни, когда кажется, что весь мир против тебя. Или что весь мир знает о чём-то. Разумеется, это просто иллюзия, игра воспалённого сознания, не более чем самообман. Но вот такие совпадения невольно напрягали. Наденька, собирающая Биг-Мак, призывно улыбнулась. Она, конечно, была миленькой, но эти её огромные зубы убивали всю возможную романтику, вынуждая её тухло чахнуть где-то на дне зарождающейся симпатии и не позволяя разрастись и затопить собой всё существо. В человеке, кроме души, должно быть прекрасным что-нибудь ещё. Стараясь больше ни на что не отвлекаться, Антон собрал заказ, сложил всё на поднос и выставил на стойку. Девушка с выражением явного одолжения на лице сгребла поднос и пошуршала прочь. Её место упруго заняли двое других. В жральнях такого плана от народа отбоя не было, и Антон уже привык разгребать этот человеческий пиздец. — Я буду милкшейк и чикенбургер, — картаво заявила та, у которой волосы были выкрашены в облезло-фиолетовый. — А мне фисташковый макфлурри и картошку. И чесночный соус, пожалуйста, — вторая поправила очки в огромной пластиковой оправе. Обе они смотрели на Антона чуть смущённо и снизу вверх. В такие моменты он ощущал себя не то боссом в какой-нибудь бродилке, причём в начальной локации, где никто не мог его завалить поначалу, а потом, прокачавшись, уже ленился возвращаться, не то языческим идолом, высеченным из дерева. Ни то ни другое сравнение не находило живого отклика в душе, так что, уже не пытаясь даже задумываться над тем, как они, нахрен, собираются это всё есть, он поплёлся собирать заказ. Картошка, соус рядом с ней, зацепить бургер. Самое основное, чему его учили с первого дня на кассе — это минимум движений, максимум профита и никакой суеты. Рассчитать идеальный маршрут так, чтобы взять всё что нужно и не возвращаться туда, где уже был, если тебе хватает двух рук. Антону в этом плане невероятно повезло: кроме очевидного преимущества в длине ног, было не слишком очевидное в длине и гибкости пальцев — он мог зацепить до восьми (проверено) порций картошки фри и не расплескать всё это по дороге к подносу. Наблюдая за тем, как ложка неистово колбасится в стаканчике с макфлурри, Шастун серьёзно задумался о том, чтобы сменить место работы. Перевестись в другой ресторан или вообще поменять саму компанию. Такое времяпрепровождение периодически казалось ещё более бессмысленным, чем обычно. Он читал, что есть разные варианты: можно было пойти в поддержку банка и работать удалённо по несколько часов в день, можно было просто перейти в ресторан, где есть сраная фигня для самостоятельного заказа того дерьма, что продавалось у них, можно было ебануться и попробовать себя на поприще фриланса. С тихим чпоком ложка отвалилась от страшной машины. Он взял мороженое, поставил на поднос, выдал заказ. Вместо девушек появилась целая толпа школьников. Думая обо всём об этом, Шастун каждый раз отказывался от идеи и откладывал написание заявления по одной простой и невысокой причине. Она, причина, подошла сейчас и, мелькая светлой макушкой, давала распоряжения. — Шастун, снимай кассу, пойдём, поработаешь сегодня в зале. Учащиеся всех школьных ступеней ему не нравились ни в бытность в школе, ни сейчас. Сейчас они раздражали даже, наверное, сильнее, чем раньше. С высоты прожитых лет и житейского опыта их страдания выглядели притянутыми за уши и такими ненатуральными. Близоруко Антон вспомнил об Арсении и невольно улыбнулся. Впереди шёл Витя. Серьёзный, нахохленным воробьём, он ловко лавировал между оборудованием и телами, затянутыми в форменные футболки красного цвета. Щетков вообще был мировым человеком. Как от такого можно было уйти? Задумчиво потирая пол тряпкой и подозревая, что чище это место уже не станет, Антон предавался меланхолии. Хотелось бы чему-нибудь более приятному: чревоугодию или безудержному сну, а выходило, что выходило. Оставалось только думать. В последнее время он делал это так часто и так много, будто всерьёз собрался накачать ту мышцу, которая между ушей у него все двадцать с хвостом лет безыдейно болталась. Не то чтобы он считал себя совсем уж дураком или невеждой, но Шаст здраво смотрел на мир. А значит, понимал, что звёзд с неба он не хватает. Мимо, толкаясь и шумно смеясь, прошли несколько школьников в баскетбольной форме. Разгорячённые тренировкой, они плевать хотели на относительную прохладу погоды, счастливо щеголяя в форме и попахивая потом. У того, что был в центре, на футболке белым пламенем горела цифра двенадцать. Будь она неладна. У Антона дёрнулся глаз. Можно было бесконечно размышлять, прикидывать и сравнивать, но сути дела это не меняло — Арсению было двенадцать чёртовых лет. И с тех пор, как Шастун начал загоняться, дюжина преследовала его неотступно, не позволяя ни расслабиться, ни отвлечься. Что-то ему подсказывало, что даже сними он проститутку, у той оказалось бы двенадцать зубов или что ещё похуже. Например, двенадцать рёбер. Сколько их должно быть в норме, припомнить с ходу не удавалось, но цифра, состоящая из единицы и двойки, применимо к костям грудной клетки выглядела пугающе малочисленной даже с такими знаниями анатомии, какими располагал Шаст. Тряпка замерла совсем — Антон бесповоротно задумался. Впервые за долгое время, если не сказать за всю жизнь (так говорить не хотелось, потому что как-то ну совсем позорно получалось), он влюбился. Конечно, Шастун и раньше падал с головой в омут чьих-то карих или серых глаз, таскал букеты и дежурил под окнами по ночам, чтобы ничего не увидеть, потому что Нина жила на сраном тринадцатом этаже, туда чтобы пялиться, нужна дальнобойная оптика, а не пара глаз шестнадцатилетнего КВНщика. Однако этот раз отличался от всех предыдущих. Отличий было так много, но начал Шастун всё-таки с самого главного — с возраста. Остальное было и поправимо, и не критично, и вообще. Между лопаток прижалась горячая ладонь, и Антон едва не сел на пол от неожиданности. К счастью, весьма фигурально. Буквально же он стоял с невозмутимым видом, сжав швабру до побеления всего организма. Это оказался Витя. — Ты стоишь тут уже двенадцать минут и трёшь одно и то же место. Шаст, с тобой всё в порядке? Антон справедливо хотел заметить, что нет, с ним ничего не в порядке, и, если кто-то ещё раз скажет ему «двенадцать», или сделает дюжину, или, упаси, покажет, он за себя точно перестанет отвечать. И его даже в суде оправдают. Но вместо этого он только кивнул. — Да, извини, завис что-то. В последнее время на учёбе напряги небольшие, вот и туплю. Но я справлюсь. Пойду. Поработаю, — Шаст натянуто улыбнулся и под проницательным взглядом Щетковских глаз упиздячил старательно тереть кофейные пятна, оставленные Зиной. Зинаиду любили все. Не любить её было невозможно, так что Антон почти не обижался на пролитый и изрядно растоптанный напиток. Фандорина была не только криворукой, но ещё и очаровательно смешливой полноватой девушкой, которая всё время улыбалась. Что именно так сильно радовало её в работе, он не знал и, честно говоря, узнавать не торопился. Некоторые вещи или явления интересны только до тех пор, пока непонятны. А если он узнает, например, что Зинаида принимает тяжёлые наркотики, чтобы справиться с флешбеками, и разливает кофе оттого, что у неё уже трясутся руки, то магия момента будет безнадёжно утеряна. Он поднял глаза и замер на секунду, потому что Фандорина широко, почти маниакально улыбалась, глядя в телефон. Это было нарушением правил, на рабочем месте нельзя было стоять с телефоном, но в такой поздний час заебавшийся за день менеджер мог ослабить хватку, и сотрудники начинали понемногу выходить за границы дозволенного. Кажется, почуяв его взгляд, Зина подняла голову, и улыбка на её лице стала чуть смущённой. Как будто Антон застукал её ночью на кондитерской фабрике, с рукой по локоть в сгущёнке. Метафора показалась до странного забавной и органичной, пусть и упоротой, и Шастун тоже улыбнулся. Происходящее стремительно скатывалось в какой-то сюр. На плечо легла горячая ладонь. Несколько охуев от такого напора, Антон испытал страстное желание откусить ебло ещё одной тактильной сволочи. Его личные границы сегодня не интересовали никого. — А я тебя ищу повсюду, а ты вот где, — радостный голос за спиной было впервые в жизни приятно слышать. Шаст резко, рискуя рухнуть, обернулся. Вот бывают такие люди: обычно они не приятнее зелёной мухи, севшей на свежий кусок хлеба, но при определённых обстоятельствах и такому можно обрадоваться. Он, с деловым видом уперев швабру в ведро, посеменил от МакКафе в сторону, увлекая за собой узкоглазого франта. Тот, не ожидая подобной прыти от обычно ледяного Антона, механически потопал следом. Как двухметровая долбаная болванка. — А я вот он где, — устало повторил Антон, встав у мусорки и затолкав ведро за неё, чтобы никто не навернулся. Поднял взгляд на ухажера. Тот выглядел на удивление бодро и совсем не сонно, с завистью отметил Шастун. Сон в последнее время был скорее привилегией, чем необходимостью, и ему уделялось часа четыре от силы. Остальные двадцать Антон продуктивно распределял между учёбой, работой и написанием курсовой. Если бы с этим не помогала Окс, он бы и вовсе не спал, наверное. И, возможно, не ел бы. — Я соскучился и решил заскочить, — чувак улыбнулся, отчего его глаза стали ещё уже, чем были. Его определённо можно было назвать красивым. Высоченный, с широким разворотом плеч и приятными чертами, этот парень производил мощное впечатление, а его голос, довольно низкий, неизменно вызывал лёгкую зависть — у Шастуна и близко не такой был. И всё же при всех очевидных плюсах франт не вызывал вообще никакой реакции, если не считать недоумения с толикой раздражения. И сегодня Антон всерьёз собрался расставить все точки над всеми «ё», которые между ними только могли образоваться. В конце концов терпеть ухаживания не было никакого смысла. Вернее не было смысла давать человеку какую-то надежду. То, что уловил его гей-радар в Антоне, принадлежало совсем другому. Поймав себя на этой сопливой мысли, Шаст собрался с духом окончательно и выдал: — Знаешь, я, наверное, могу быть пиздец как польщён одним фактом того, что ты таскаешь свой холёный зад сюда только затем, чтобы заказать кофе, который ничуть не лучше, чем в любой другой кофейне того же ценового диапазона, и посмотреть на меня. Но на этом всё. Я не гей и не собираюсь записываться в стройные ряды только потому, что ты, даже не знаю как зовут… — Нурлан, — булькнул казах, смотря куда-то на лакированные носы своих ботинок. В них отражались, чуть кривясь, потолочные лампы. —…Антон, будем знакомы. Так вот, Нурлан, я рад, конечно, но нам не по пути. Голубой вагон никуда не тронется, советую искать кого-то другого, уверен, тебе повезёт. Выглядишь ты очень круто, хотя подход, конечно, пугает немного. Я поначалу так охуевал, что даже не понимал что происходит. Ты бы начинал издалека, у меня на лбу хуй не нарисован, с чего ты взял, что я играю за парней? Назвавшийся Нурланом оторвал взгляд от пола и, ухмыльнувшись как-то невесело, ответил: — Я часто делаю что-то просто потому что. Ты мне понравился, вот и решил подойти, за такое обычно ничего не бывает, тем более мне. Думаю, ты сам прекрасно понимаешь, что не всякий захочет связываться с таким, как я. Вот и тут так получилось. А ты так интригующе мною не интересовался, что удержаться от повторного визита я просто не мог. Антон кивнул не столько словам, сколько общему посылу и протянул руку для пожатия. — Будем знакомы значит и удачи тебе, Нурлан. — Удачи, Антон. — Пожатие у него оказалось крепкое, мужское. Распрощавшись с ухажером, Шастун ощутил непреодолимое желание покурить. Показалось, что он упустил что-то важное, возможно, даже судьбоносное. Конечно, завтра, когда он немного поспит, погладит кота и получит очередное «доброе утро» от Арса, щедро сдобренное огромным количеством нелепых смайликов, ощущение рассеется как туман, а пока потеря была слишком ощутимой. Не то чтобы Антон прямо страдал от нехватки чужого внимания, но и не был тем парнем, за которым девушки ходили бы косяками, поэтому каждый такой эпизод запоминался. Как запомнился брат Оксаны, чёрт знает почему на него клюнувший. Чуяли они что ли, что он сломается и тоже станет немного голубее, чем был? Такие чувствительные гей-радары у всех вокруг, что хоть шапочку из фольги крути. Не до конца понимая, как относится к происходящему, Шаст споро вымыл вверенные ему территории и, ловко убрав несколько подносов со столов, оглядел поредевшее население их крошечного королевства. Если становилось совсем скучно, то можно было как в детстве представлять всякую херню вроде того, что у зоны выдачи находится лавка целителя, а поинты — это что-то наподобие порталов или магических досок. Которых тут отродясь не водилось, поэтому они в такой сраке. Тогда Глеб — гоблин, а Надя — эльфийка, такая же томная и бледная. Это привносило в жизнь немного красок. Убрав ведро и швабру, Антон тщательно вымыл руки, как-то фоново радуясь, что не работает в лесу и ему не приходится срать под кустом, и, накинув на плечи худи, которая в таком случае не особо-то и грела, вывалился на крыльцо. Жидкие сумерки уже заползли во двор, и фонарь, ливший чуть желтоватый свет, казался до странного гнойным сегодня. Хотя оттенок был тот же, что и раньше, просто в свете последних дней цвет настроения чётко сменился на Достоевский, и хотелось только убить кого-нибудь. Или, если это окажется не по плечу, убиться самому. Антон сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой и шумно выдохнул через рот — искры летели исправно, но пламя всё равно даже не пыталось появиться. Газ явно закончился, и можно было хоть обдрочиться, а так ничего и не получить. Шастун не был бы сам собой, если бы не попытался. Мама часто говорила, что упрямство это их семейная черта. Впрочем, как бы там ни было, а вселенная сжалилась над Антоном, и прямо перед несколько охуевшим лицом возник трепещущий огонёк. Его держал Витя. Сейчас он выглядел лучшим человеком на земле, Прометеем двадцать первого (спасибо, что не двенадцатого) века. И даже сраный фонарь не портил впечатления. Как там было? Умрёшь, начнёшь опять сначала, и повторится всё как тварь? Шаст прикурил и кивнул, довольно затянувшись. — Спасибо. — Не за что, — буркнул менеджер, глядя снизу вверх. Ничего непривычного в этом не было, кроме оттенка голоса. Виктор как будто был чем-то немного раздосадован. Но прямо сейчас Антону было не до чужих душевных метаний, тем более неозвученных, так что он покрепче вцепился в фильтр и принялся споро курить — дел было так-то по горло, а ещё домой ехать. *** Антон не считал себя ни романтиком, ни просто сильно впечатлительным. Сегодня же, пялясь в экран телефона, он не считал себя вообще никем и ничем. Арс, как обычно, пожелал доброго утра, скинув мем про ветки и бросив пожелание, чтобы их было побольше, и свалил в школу. Шастун как-то обмолвился, что именно в эти даты получает зарплату, но не думал даже, что мальчишка запомнит. Всё их общение теперь напоминало сраный морской бой. Е2 Е4 — мимо. А5 — ранен. 6А — убит. И Антон ощущал себя убитым. Раздавленным, а ещё очень малолетним. Таких страданий в его жизни не было даже в подростковом возрасте, там всё решалось быстро, и, если не получалось достичь желаемого, он просто менял вектор приложения силы. Так было до тех пор, пока Шаст не попал в юмор. Тогда его жизнь, можно сказать, устаканилась, пришла в движение в совершенно ином, куда менее хаотическом смысле. Сейчас же его так шарашило от мыслей, что впору было лечь на пол и повыть. Можно было, разумеется, решить вопрос одним махом, и он даже не сомневался в том, что получит ответ на мучающий вопрос, что сам Арсений думает об отношениях. Когда-то двенадцатилетний Антон думал о них не так уж много, но один случай чётко отпечатался в памяти. Он сидел в туалете, кафель под пальцами был ледяным, наверное за окном белела зима, он сидел и думал, что, когда станет совсем взрослым, лет в пятнадцать, у него точно будет самая красивая девушка. Непременно из новеньких, потому что сейчас в школе самой красивой была Светка Тарасова, дочь учителя физики. Но у неё был такой мерзкий смех, что всякое желание предлагать ей руку и сердце отпадало само собой. Наверняка Арс думает об отношениях что-то своё, странное, но точно примерно в том же ключе — слишком мал ещё. Шаст потёр лицо ладонями, подхватил Графа и, пару раз орнув в пушистый живот, несколько смутив этим животное, понёс добычу на кухню, чтобы и себя, и товарища накормить, а после сесть за курсовую. Учиться не хотелось ещё сильнее, чем обычно, но времени это не прибавляло, так что Антон собирал себя в кучу изо всех сил. Но учёба не клеилась. Он каждые пару минут жал на кнопку разблокировки, чтобы проверить не пришло ли очередное бессодержательное сообщение от Арсения. Не написал ли Витя, отменяя смену, не случился ли какой-то глобальный катаклизм вроде, пусть и заезженного, но такого притягательного сейчас зомби-апокалипсиса. Он бы бегал с коротким ружьём, в респираторе и мочил бы гнилоголовых направо и налево. Хорошо бы ещё, чтобы интернет работал — можно было бы сколотить свою банду и разъезжать на тачке без крыши, поливая всё вокруг пламенем из огнемёта. То, что он замечтался, Антон осознал только когда запиликал будильник, намекая на скорый выход из дома. Курсач злобно пялился на него, мигая курсором на пустой странице. Под заголовком не было решительно ничего, и это внушало скорее усталое безразличие, чем страх. На нет, как говорится, и суда нет. Впрочем, Шастун понимал всю плачевность сложившейся ситуации и не питал ложный иллюзий. В Макдаке люди всегда нужны, а через годик-другой можно и до менеджера подняться. Тренькнуло сообщение от Арса. *** Мягкими кошачьими лапами удовольствие прошло вдоль позвоночника, потопталось, разъезжаясь, на ягодицах и пошло обратно к затылку. Шастун застонал. Он понимал, что это может смутить животное, но сделать с собой ничего не мог — наслаждение требовало выхода и желательно незамедлительного. Каких-то полчаса назад он вернулся домой и, успев принять душ, теперь блаженствовал. Граф иногда устраивал вот такие ленивые прогулки вдоль позвоночника, отлично расслабляя мышцы, правда, чёрт знает зачем это делая. Впереди была рабочая смена, которая, казалось, со вчера не закончилась. Безумный круговорот жизни универ-дом-работа-дом-универ долбаным колесом Сансары вертелся всё быстрее, цвета сливались, превращаясь в грязные линии, а один день всё меньше отличался от другого. Окс наседала с курсачом, требуя писать, и делать, и вообще учиться, Витя наседал с тем, чтобы он улыбался за кассой и вёл себя аккуратнее, не размахивал руками и не совал их во фритюр. И завёлся чего, было всего один раз, да и то не серьёзно, так, на ботинки плюхнулось. Кот, конечно, его тогда полночи нюхал, пытаясь с офигевшей рожей понять, чем это таким от хозяина несёт. Что-то подсказывало Антону, что так и не понял, просто оставив глупые и не приносящие плодов попытки, а после и запах выветрился. Граф замер и через секунду пушисто сел прямо на лопатки, уложив хвост на голове. Наверняка Антон выглядел комично, однако ему было настолько безразлично всё вокруг, что внешний вид волновал строго в последнюю очередь. Он даже бриться бросил. Впрочем, сегодня за такое могли уже и нахлопать, особенно если на смене будет Айдар или Лёля. Эти двое куда меньше церемонились с персоналом, чем Щетков, и могли даже развернуть и не пустить к работе, если внешний вид или состояние вызывали опасения. Ощущая, как медленно, но неумолимо соскальзывает в густой, как молочная пена, сон, Антон встрепенулся. Кот, явно севший мыться, недовольно мявкнул и спрыгнул со спины. Вид у него был надменный. Вроде как сам ушёл, а не прогнали. Шаст и не хотел сгонять, но под пушистым прессом было так легко вырубиться и не заметить, что прогул начинал не просто маячить на горизонте, а неистово так сиять. Пришлось собрать себя как попало и отчалить на работу. Даже не пообедав. Желудок тут же недвусмысленно взвыл, но Шастун его стоически проигнорировал. Да, в холодильнике стоял целый огромный контейнер наваристого Катиного борща на бараньей кости, но времени его наливать, чтобы взять с собой, не было вообще. Вот и вся любовь — или с котом время провести, или пожрать. Выбор был довольно очевиден, учитывая насколько упитанным выглядел Антон. Машину он брать не стал, не то было состояние, чтобы садиться за руль. От аварии никому из них лучше точно не станет, ни Антону, ни машине. *** Он так мощно задумался, разглядывая какого-то пиздюка, ожидающего своей очереди, что не заметил подошедшего Щеткова. И хмыкнувшего Щеткова. И даже помахавшего Щеткова. Виктора, который хлопнул его по плечу, он тоже не заметил бы, но тот решил ещё и окликнуть Антона по фамилии, а это неизменно работало. — Шаст, земля вызывает. Ты опять заболел что ли? Может, пойдёшь домой? Переведя ошалевший взгляд на менеджера, Шастун механически провёл шваброй по его ботинкам. Судя по тому, как перекосило лицо Вити, ему не понравилось. Что ж, не всегда жизнь преподносит только охуительные сюрпризы, правда? А вот тот факт, что пиздюк оказался до странного похожим на Арса, в сочетании с недосыпом сыграл совсем злую шутку, и теперь Антон мучительно соображал, как бы отмазаться и от похода домой, и от пиздюлей да поизящнее. Пока получалось, что никак, если не раскрыть все карты, и, тяжело вздохнув, он кивнул на дверь подсобки. Смысл всё рассказать незаинтересованному в этом Виктору был и ещё какой. Про него самого поговаривали, что работу в полиции на должность менеджера в забегаловке он сменил не просто так — в органах голубыми могли быть только рубашки, но никак не сотрудники, так что Щетков просто сдал корочку и табельное оружие и ушёл. Вроде был даже небольшой скандал, после которого он и перебрался в Питер, но Антон так не любил сплетни, что всякий раз уходил, едва эту чушь снова начинали мусолить. А сейчас он даже немного жалел об этом — было бы о чём поговорить. Как они оказались в баре, Шастун даже сам не понял. Вот он, давясь дымом, вскользь обронил что-то о своей странной влюблённости, а вот уже сидел за потемневшим от времени столом где-то глубоко в Петербурге, а перед носом у него стояла пинта тёмного и чуть сладковатого эля. — Ты, главное, не парься. Уверен, ты парень с головой и дров не наломаешь. Пацан же, как ты верно отметил, вырастет. Тем более, они сейчас такие акселераты, не успеешь оглянуться, а ему уже и восемнадцать стукнет, а там разберётесь. Менеджер прищурился и приложился к узкому горлу бутылки, забавно вытянув губы уточкой. Сейчас в нём было очень много от человека и почти ничего от начальника. Светлые волосы чуть растрепались, серую форму он сменил на кипенно-белую футболку и ярко-красную, камуфляжную толстовку, в которой остался сидеть, только рукава закатал. — Не обязательно же сразу в койку прыгать. Тем более, когда ты сам себя отпустишь и перестанешь шарахаться, станет проще. Может, тебе он и не нравится так сильно или просто нравится как друг. Или ещё что. Шастун, времени навалом, успеешь ты всё передумать. Давай выпьем за этот чудесный вечер четверга. Когда бы мы ещё в бар пришли вместе? Как ни странно, из уст другого человека всё то, что Антон гонял в голове как жвачку, звучало разумно, здраво и взвешенно. В своём же черепе, своим же голосом это всё казалось малозначимой чушью, не годной даже на то, чтобы претендовать на калории, сжигаемые ради обмозговывания этой самой чуши. О рецепте пиццы, которую Шастун никогда и ни за что не станет готовить, и то было больше резона думать, чем об этом. И сейчас, глядя на Витю, почему-то становилось так легко и хорошо на душе, словно проблем попросту не существовало, будто они были выдуманы, и время, потраченное на их решение, теперь вызывало тоску по утраченному. Не то чтобы Антон прям мечтал оказаться в баре с Витей, но это был определённо уникальный экзистенциальный опыт, и его имело смысл испытать. — Действительно, — выдавил Антон и всё-таки чокнулся своим стаканом со стаканом Щеткова. Было в его словах так дохрена здравого смысла, что становилось не по себе. Из-за близости проблемы на неё было сложно смотреть с нескольких сторон разом, и, уперевшись лбом в возраст Арса, Шаст всерьёз стал забывать, что, кроме всего прочего, у мальчишки есть свои желания и мысли, и он, вполне вероятно, может просто не захотеть встречаться со взрослым дядькой. Он может оказаться натуралом, асексуалом, хуй знает кем ещё из модных этих течений. Раньше было проще: готы, эмо и всё такое, а трахались всё равно все со всеми, а теперь пансексуалы, бисескуалы и чего только не придумают. Где-то на горизонте замаячила старуха с косой, кокетливо держа за руку старость. Шаст встрепенулся и уставился на Витю. — Знаешь, спасибо. Не думал даже, что ты станешь так возиться со мной. Я же не гей или вроде того. Щетков прыснул в бутылку, отпил немного и посмотрел чётко в глаза Антону. — Конечно не гей. Просто влюбился в парня. Крыть было нечем. А чуть после он потерял и всякое желание это делать. Ночевать в итоге поехали к Щеткову. Так на такси было дешевле. Сраные разводные мосты, сраные судоходные реки, сраный Питер и сраная весна, чего уж там.