***
Девушка лежала у себя в камере, но резко встала и села перед зеркалом. Оно было разбито, но Мария достала из-под кровати нож, взяла длинный локон и срезала его. Тоже самое она проделала с остальные. Девушка еле-еле, подстригла себя под каре, ей шло. Шатенка взяла эти волосы и спрятала под подушку, сняла пиджак и, завязав на бедрах, вышла в столовую. Весь день она думала о Тео и Барбаре, о том, как эти мрази обо всём знали. Сейчас одно дело творится с выборами и Мари хотела уничтожить Его. Она его презирала. — Мария, — вдруг кто-то тихо позвал её, когда она была в камере. Девушка ничего не поняла, она резко присела, там была решетка, а рядом с ней камера была пуста. — Марииияяя… — Чего?! — Это я, Эд, — ответил он. — Чего тебе? — тихо спросила девушка. — Слышал, к тебе мама приходила, — сказал он, а Мари присела, опираясь спиной о стенку. — И почему тебе это интересно? — Скучно просто. — И моя жизнь для веселья тебе интересна?! — Тише-тише, я не хочу враждовать, мне наоборот, не помешало бы умных людей. — Я не настолько умная, как ты. — Ты не глупая, по крайней мере, — Нигма ухмыльнулся, а девушка рассмеялась. — Хитрый ты очень, — ответила она. — Ну, так что там? — спросил он. — Эх, — Мария вздохнула. — Ничего такого, что меня бы обрадовало. Она сказала, что простила меня за убийство дяди, когда он хотел сделать мне и маме с братом плохо. Мать сказала, что я вела себя вызывающе. — Ну, понимаешь, может ты сама не понимала и так вела себя для него вызывающе. Хотя, если дядя на тебя так смотрел, то инцест — дело семейное, в нашем времени все может быть. Задумался Эд. — Господи… фу! — Мария представила дядю. -Хорошо, что я убила его. Девушка рассмеялась, а Эд смешно повернул голову к стенке, будто к ней. — Вижу, ты ещё та ненормальная, — ухмыльнулся он. — Тут нормальным не будешь, — Мари оскалилась и посмотрела на своё отражение в зеркале, которое держала все это время в руках, никак не положила его на тумбочку. В глазах двоилось, что-то ей напомнило Джерома, в груди снова ёкнуло. Девушка опустила глаза, в голове звучал его безумный смех. «Л-а-а-а-а-а-сто-о-чка»***
В один вечер далеко за стенами лечебницы, где цивилизация и кишела жизнь, был сильный ливень, как из ведра. Девушка стояла у окна и смотрела на то, как улицы очищалась от всего, вода защитной оболочкой укрывала асфальт. Она села на него и так наслаждалась видом: гром и молниями, которые своей силой поражали её. Одна на вид тонкая линия взрывало небо своим грохотом, невероятной силой, освещало густо-тёмные тучи, которые будто сами боялись его и от страха лили слёзы. Мария вздохнула и приложила руку к окну, под её ладонью появился лёгкий осадок от тепла. За окном был холод всё же середина октября. Девушка убрала руку, прижала к себе, приобняла себя за плечи и села на кровать и укуталась в плед. У неё был насморк, она простудилась. «Сейчас бы чего-нибудь теплого». Девушка нахмурилась, попыталась согреться, но ей было холодно, тело бросало в дрожь, у неё поднималась температура, она прямо чувствовала, как глаза горят, бьёт по вискам, а голова раскалывалась… Она прикрыла лицо ладонью и даже лёгкий свет с улицы бедных ламп мешал ей. Такое ощущение, что чуткость увеличилось. Мари повернулась лицом к стене и долго смотрела в одну точку, это однообразие, это всё… Всё так надоело, всё было так одинаково, абсолютно. Девушка разрыдалась и спрятала лицо в плед. Она столько всего пережила и потеряла, она была одна, никого рядом. Если ей будет плохо или она будет умирать, рядом никого не будет, чтобы помочь ей встать на ноги. Она не считала себя слабой, но когда ты будешь умирать, это ведь не имеет значение. У девушки болела каждая часть её тела, начиная с головы до пальцев ног — всё. Её сердце разрывалось, постоянно, особенно тогда когда она ходила по коридорам. Каждая точка напоминала Джерома, то, что она там находилась, не давало ей возможности отойти от него. Ничего ей не давало покоя, и то, что она его забывает, было глупым самовнушением. Чем больше она старается, там сильнее его имя и образ появляется перед глазами. Эти мысли, эти дикие мысли. Одна хуже другой. Мари мечтала, чтобы это был сон. Он даже тем, что умер, делал ей больно, он сделал её сильной ценой всему: её нервов, психики и довёл её человечность до края. Мария вот-вот свалится в эту яму, в которую он её засыпал в каждом кошмаре. Она разбивалась на осколки, куда больше может разбиться ваза, если она не превратится в пыль и её не унесет ветром. Мари хотелось, чтобы её унёс ветер, потому что жить так было уже невозможно. После того дня, как пришла мама и добила её воспоминания о приятных моментах с мамой и братом, теплом доме и вкусной едой, тёплая рука мамы, которая гладила её и целовала в лоб, когда у неё была температура… когда-то не все ведь плохо было… Сильные руки Джерома, несмотря на грубость и холод, незаметное для всех тепло, но они были, и только Мари было дано это чувствовать. Его потрескавшиеся губы, широкая улыбка, смех и хрипловатый голос, речь и манеры — она его так любила. Любила его любого, даже этим милым и каким-то смазливым, очень злым и противным, даже таким потерянным мальчишкой. У девушки сильно поднялась температура. Она всхлипнула. Ее вырубало, она медленно закрывала глаза, дверь камеры открылась, кто-то зашел, но Мари отключилась.