Анэстель

      Глорфинделу хватило одного взгляда, чтобы понять, что пока его не было рядом, что-то произошло. Дело было не только в разбитой губе, порванной тунике, которую мальчишка прижимал одной рукой к груди, и багровых синяках на тонких запястьях. Нет, дело было в его глазах — в них застыл ужас. Глорфиндел бессчётное количество раз видел его на полях сражений в глазах неопытных мальчишек, которые впервые смотрели на те зверства, что творились на поле брани и не могли поверить в реальность происходящего. Так смотрели те, кто прошёл через жестокое сражение и видел кровь, сочившуюся из смертельной глубокой раны в своём животе; те, кто видел отрубленные руки и ноги; те, кто держал за руку друга, пронзённого вражеским клинком, и смотрел в его затухающие глаза; те, кто впервые забрали жизнь у живого существа…       — Что случилось? — Глорфиндел в два счёта преодолел разделявшее их расстояние и притянул шокированного мальчишку к груди, но ответа не последовало — юное тело лишь напряглось как натянутая тетива. Спустя минуту, учуяв знакомый запах, тельце вздрогнуло и обмякло, взъерошенная белобрысая макушка уткнулась мужчине в плечо, а дрожащие руки прижали младенца к сердцу ещё крепче.       — Леголас?       Мальчишка не издал ни звука. Слёзы ручьями струились по его лицу, насквозь промочив вельветовую мантию. Он не мог говорить, не мог рассказать своему лорду о том, что случилось в его отсутствие, потому что единственное, о чём он мог сейчас думать, это эти сильные руки, сжимавшие его в объятиях. Когда он начал ассоциировать эти жестокие сильные руки с безопасностью? Леголас не знал.       «Валар, как же низко я пал. Я бегу к моему мучителю в поисках защиты. Слабак… Леголас, какой же ты слабак! Возможно, эти ублюдки правы, и ты и в самом деле шлюха. Ты ведь почти не сопротивлялся, он так легко сломал тебя. Есть ли предел твоей раболепной покорности, Леголас?!»       Он горько усмехнулся своим мыслям.       «Какая теперь разница? Последние месяцы я был его маленькой хорошенькой зверушкой, покорной и благодарной… Побуду ещё немного, с меня не убудет. Какой смысл строить из себя невесть что, если он прекрасно знает, что я не более, чем эльфёнок, который не в состоянии устоять перед желаниями своего тела. Не более, чем шлюха, годная лишь на то, чтобы рожать ему эльфят и удовлетворять его желания.»       — Простите... Я не смог помешать… — еле слышно прошептал Леголас, сам не понимая, за что извиняется. почему-то ему казалось, что он должен просить у этого сильного мужчины прощения за свою слабость. Рядом с Глорфинделом он всегда чувствовал себя провинившимся мальчишкой. И он постоянно просил у него прощения за что-то. За то, что был слаб, за то, что не мог удовлетворить его желания, за то, что не был тем, кем он мог бы гордиться.       — Наш сын в порядке? — Глорфиндел нежно дотронулся до бархатной щеки Гилриона, а затем так же нежно погладил щёку Леголаса, на которой наливался лиловый синяк.       — Да, — хрипло прошептал Леголас и отстранился. Он даже смог выдавить из себя подобие улыбки, заметив, как напрягся его лорд. Правда, улыбался он недолго, ведь в воротах показались двое эльфов, пытавшихся изнасиловать его в саду.       — Герион! Таурон! — холодно произнёс Глорфиндел. Голос главнокомандующего был спокоен, но зелёные глаза выдавали клокотавшую в груди ярость. — Что. Произошло. В саду? — спокойно спросил он, произнося каждое слово с пугающей медлительностью.       — Мы преследовали его лошадь, мой лорд. Она бродила по королевскому саду. И наткнулись на него. Простите, мой лорд, — пролепетал наглец, изобразив на лице смущение. — Но эта мразь пыталась соблазнить нас. Мы пытались от него отвязаться, но он… был очень настойчив. Мой лорд, мы никогда не посмели бы тронуть вашу собственность, но эта шлюшка буквально сама на нас набросилась и умоляла её трахнуть.       Леголас побледнел. Он знал, какую версию событий эти двое преподнесут Глорфинделу, и всё же… Это было выше его сил. Он пытался оправдаться, пытался сказать хоть что-нибудь в свою защиту, но слова как будто застряли у него в горле.       «Кто я для тебя? Шлюха? Бездушная кукла? Племенная кобылка? Кто. Я. Для. Тебя? Покажи мне…» — мысленно задал вопрос Леголас, бесстрашно посмотрел в глаза Глорфинделу, но, увидев бушевавшую в изумрудных глазах ярость, отпрянул в ужасе.       «Он поверил…» — промелькнула в его голове догадка, а на сердце появился новый шрам.       — Да как ты посмел! — рявкнул главнокомандующий войска Имладриса, и у Леголаса сердце ушло в пятки. Но, как выяснилось, злился он не на него. — Как ты посмел солгать мне, Герион?! Мне?! Да ещё о таком! Ты забыл, кто стоит перед тобой?! Кто позволил вам прикасаться к моей собственности?!       — Но, мой лорд… Он же сам… — запинаясь, пролепетал другой эльф.       — Молчать! — пророкотал Глорфиндел. — Закрой свой поганый рот, Таурон! Вы считаете, что можете обмануть меня? По-вашему, я такой идиот, что не в состоянии понять, что там произошло? А ты чего молчишь, принц? Язык проглотил?!       — Они сказали, вы поверите им, а не словам маленькой грязной шлюшки Синда, — наябедничал Леголас и почувствовал, как два ненавидящих взгляда прожигают в нём дыру.       Глорфиндел раздражённо тряхнул головой и смерил побледневших парней яростным взглядом. Притянув Леголаса к себе, он положил руку ему на талию.       — Он знает, на что я способен. В отличие от вас двоих. Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о нём. Он принц Эрин Гален. Я едва приучил его к своему прикосновению. Думаете, я поверю, что он пытался «соблазнить» вас? Я знаю, что двигало вами, Герион… Да, Герион, я в курсе, что наплёл вам Элладан! Этот мальчишка не виноват в отъезде Элрохира. Это не его вина! Но даже будь это так, это не даёт вам никакого права прикасаться к тому, что принадлежит мне! Никто не смеет безнаказанно прикасаться к моей собственности. Если вы ещё раз тронете его, я кастрирую вас собственными руками, ублюдки! Понятно излагаю?       Таурон кивнул и затрясся так, как будто Глорфиндел собирался претворить свою угрозу в жизнь прямо здесь и сейчас. Герион же презрительно фыркнул и с нескрываемой ненавистью покосился на Леголаса, прильнувшего к плечу своего лорда.       — Эта синдарская шлюшка околдовала вас, мой лорд! Как вы можете защищать это?! Как вы можете защищать эту тварь?! Посмотрите на него! Что оно такое?! Это и не принцесса, и не принц! Эта мразь даже не пойми какого пола!       — Он мой! — отрезал Глорфиндел. В этот раз в его голосе зазвенела сталь. — Тронешь его, и я тебе кишки выпущу! Убирайтесь, и чтобы я вас больше здесь не видел, или об этом станет известно Владыке. Вы же не хотите, чтобы я рассказал милорду о том, что вы нарушили законы Имладриса. Он не будет к вам так снисходителен, как я.       Таурон испарился раньше, чем Глорфиндел успел договорить, Герион же смерил Синда презрительным взглядом и неспешно побрёл прочь. А Леголас остался стоять на том же месте, где его оставил Глорфиндел, не смея поднять на него глаза. Почувствовав на себе обжигающий взгляд холодных глаз, Леголас еле слышно прошептал, уставившись в землю:        — Простите, мой лорд, что доставил вам столько хлопот.       — Ты считал, что я поверю им, а не тебе? Отвечай! — нахмурился Глорфиндел, проигнорировав его извинения.       — Кто поверит словам шлюхи.       — Ты не шлюха! Ты моя собственность!       — Это всего лишь иное слово, мой лорд. Смысл от этого не меняется. Я шлюха. Ваша шлюха, — спокойно ответил Леголас, не поднимая головы. Гилрион заплакал, и он бесцветно прошептал одними губами: — Мне нужно уложить Гилриона. Вы позволите мне уйти?       Глорфиндел молча кивнул. Так же молча раб поклонился своему хозяину и хромая побрёл прочь.

***

      Когда Глорфиндел вошёл в спальню, его сын спал в резной колыбельке у окна, а Леголас сидел на подоконнике, обняв руками острые колени, и смотрел куда-то вдаль. Мальчишка уже успел переодеться и привести себя в порядок. О случившемся теперь напоминала лишь разбитая губа да синяк на скуле.       Услышав шаги за спиной, он вздрогнул и обернулся. На секунду — до того, как Леголас спрятал свои истинные эмоции под привычной вымученной улыбкой, — Глорфиндел успел уловить выражение огромных сапфировых глаз. В них застыли тоска, неуверенность и дикая усталость. Но было в них и кое-что новое, чего он раньше никогда не замечал — отчаяние. Отчаяние лани, понимавшей, что гончие разорвут её на куски, и иного пути, кроме как сигануть в пропасть, у неё нет.       Глорфиндел стянул измождённого мальчишку с подоконника и уложил в кровать. Леголас уснул раньше, чем успел коснуться головой подушки.