Анэстель

      Леголас чувствовал себя замечательно. Ему было тепло, он вдыхал запах первых цветов и зелёной травы, тяжёлая рука прижимала его к мускулистому горячему телу. Ровное спокойное сердцебиение убаюкивало, но что-то назойливо щекотало нос, не давая погрузиться в дрёму.       Леголас чихнул и заворчал, попытался отползти в сторону, но сильные руки ещё крепче сжали его в объятиях. Раздражённо вздохнув, Леголас приоткрыл один глаз и обнаружил, что ему на лицо обрушился водопад ослепительных золотых волос. Это были не его белоснежные, идеально прямые, мягкие волосы, а непослушные локоны его лорда, подобные первым, ярким, жёлтым цветам, приветствовавшим наступление весны, волнистые и тяжёлые.       — Тебе уже лучше, roch-neth?       Он вздохнул, вопрос Глорфиндела освежил в памяти все те ужасные события этого дня, о которых он на краткий миг успел позабыть. Леголас кивнул и выдавил из себя дежурную улыбку. Глорфиндел улыбнулся ему в ответ и поцеловал, и Леголас позабыл обо всём на свете.       Когда он выпустил его губы из плена, Леголас осмелился задать волновавший его вопрос:       — Почему вы меня защищаете?       — Что значит, «почему я тебя защищаю»? Я всегда буду защищать тебя. Ты уже должен был это понять, pen-neth. Я никогда не позволю никому прикоснуться к тебе даже пальцем. Я убью любого, кто посмеет до тебя дотронуться.       — Потому, что я принадлежу вам. Я ваша… собственность… — хрипло прошептал Леголас.       Мальчишка так спокойно и непринуждённо говорил с ним об этом, как будто они обсуждали сборник поэзии.       — Разве Владыка Элронд не говорил тебе, что я жуткий собственник, а ты мой, и я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Я никому не позволю причинить тебе боль.       — Вы успешно справляетесь с этой задачей сами, — ляпнул Леголас ещё до того, как успел сообразить, что он только что произнёс вслух.        — Да, я беру то, что моё по праву, дерзкий мальчишка, — рассмеялся Глорфиндел, пропустив его дерзость мимо ушей. — Но разве ты не получаешь удовольствие, когда я показываю тебе, что ты принадлежишь мне? Неужели мои прикосновения ничем не отличаются от прикосновений тех юнцов, что пытались взять тебя силой?       Леголас вспыхнул и отвёл взгляд в сторону.       — Когда же ты уже повзрослеешь, малыш? Нет ничего постыдного в том, чтобы желать принадлежать кому-то. Особенно, если этот кто-то я, — Глорфиндел погладил юношу по белоснежным волосам и заставил посмотреть ему в глаза. — Roch-neth alag nin… Знаешь ли ты, как рохиррим укрощают диких жеребят? Первым делом они приучают их к уздечке, и поначалу жеребята так и норовят сбросить её с себя, но потом привыкают к ней так же, как к прикосновению руки хозяина. Так же, как привыкают к седлу и хлысту. Когда лошадь объезжена, она становится со своим хозяином одним целым. Когда лошадь укрощена, она подчиняется его приказам и ходит под седлом с гордостью.       — Какое варварство! Мы так не делаем! — возмутился Леголас. — Мы просим лошадей служить нам. Мы обращаемся с ними как с равными. Они сами нам подчиняются. По доброй воле! Мы никогда не используем хлыст и не надеваем на лошадей уздечку или седло. Они свободны и вольны уйти, когда того пожелают. Они остаются с нами по своей воле, потому что любят, а не потому что боятся.       — Да, малыш. Но люди не могут попросить лошадей служить им. Что же им остаётся? Отказаться от езды верхом и ходить пешком? Даже гордый жеребец, что носит их короля, когда-то был диким и строптивым жеребёнком, которого когда-то приучили к седлу. Но несмотря на боль, что он вынес от руки своего хозяина, он научился повиноваться и доверять ему.       — Но я же… Я не лошадь. Я не животное! — на грани слышимости прошептал Леголас.       — Нет, ты не лошадь. Но ты дитя, а потому не знаешь, что для тебя лучше.       — А вы, можно подумать, знаете? — фыркнул Леголас и отвернулся, когда Глорфиндел попытался погладить его по щеке.       — Я знаю. Показать тебе? — с ленивой улыбкой Глорфиндел очертил подушечками пальцами набухший сосок, дразня розовую кожу, пока тот не затвердел, а его принц не откинулся на подушки с тихим стоном.       Глорфиндел наслаждался своим превосходством над этим красивым неопытным юношей. Он изучил каждый сантиметр этого прекрасного тела, знал, как навести порядок в этой строптивой голове. Искусный язык совершил почётный круг вокруг возбуждённого соска, дерзкие губы легонько подули на чувствительный кусочек плоти — незамысловатая ласка заставила Леголаса хватать ртом воздух, биться в конвульсиях, словно выброшенная на берег рыба.       Глорфиндел всезнающе усмехнулся и хотел отстраниться, но тонкие пальцы вцепились в его волосы, требуя большего.       — Видишь? Я знаю, дитя, — усмехнулся он и впился губами в набухший сосок юноши.       Леголас удивлённо посмотрел на него. Словно в горячке, он тихо простонал:       — Почему это возбуждает меня? Почему мне… это нравится? Я не понимаю…       Очень скоро он уже перестал понимать смысл слов, слетавших с его губ. О чём он спрашивал Нолдо, умолял его, просил… Леголас не мог сказать. Он практически обезумел от желания.       Глорфиндел притянул его к себе и впился в его губы страстным поцелуем, разделяя с ним его вкус.       — Я знаю, что тебе нужно, малыш. Ещё один эльфёнок, а то у тебя слишком много свободного времени, чтобы забивать эту красивую головку всякой чепухой.       — Не-е-е-т, прошу вас. Не надо. Я не вынесу этого. Я не хочу! — со слезами на глазах взмолился Леголас.       — Умолкни! Это не тебе решать, — одёрнул его Глорфиндел, поцеловал мальчишку в лоб и прижал к своей груди, наслаждаясь последними минутами тишины и покоя.       Скоро его сын проснётся и украдёт у него его прекрасного и строптивого Синда.