Though our parts are slightly used

Впрочем, хорошее настроение Эвена не может длиться вечно. Спустя какое-то время, в один из дней, когда занятия в университете длятся с десяти до пяти, они с Микаэлем отправляются съесть по кебабу во время ланча. Они находят скамейку, чтобы сесть, и Микаэль внезапно замолкает и сосредоточенно копается пластмассовой вилкой в еде, словно хочет что-то сказать. Несколько минут Эвен просто сидит рядом, ест и молча ждёт, потому что Микаэль, кажется, обдумывает, как лучше начать разговор. Вокруг них чирикают птицы, и Эвену странно видеть друга таким, когда на дворе яркий весенний день. В какой-то момент Эвен устаёт ждать. — Ты очень странно себя ведёшь, — говорит он в попытке разговорить Микаэля, и тот улыбается, не поднимая глаз от еды, такой же милый, как всегда, а потом решительно поднимает голову и встречается взглядом с Эвеном. — Мне сложно, — признаётся он. — Окей? За этим следует очень долгая пауза, когда Микаэль снова копается вилкой в еде, пряча глаза, и в этой жизни не слишком много вещей, которые могут заставить его так себя вести. У Эвена сжимается сердце. — Ходят кое-какие слухи. Ах… Блядь, ну конечно. Разумеется, было глупо надеяться, что Эвену удастся убежать от прошлого, пусть он и удалил свою страницу в Фейсбуке и сделал всё возможное, чтобы жить дальше, не оглядываясь назад. Прошлое преследует его. Не только в его голове, но и в обычной жизни. — Какие именно? — спрашивает он. — Обо всём или…? — Думаю, обо всём. Эвену вроде как хочется найти того, кто посмел делиться этой информацией, и сказать ему пару ласковых, но он знает, что если бы сделал это, то его действия восприняли бы как что-то сумасшедшее — «он снова слетел с катушек» — а не как вполне оправданную реакцию на людей, судачащих о его личной травме, как будто это, блядь, не причиняет боль. — Только обо мне или о тебе тоже? — Ну я как бы неотъемлемая часть истории, разве нет? Микаэль произносит это легко, словно старается заставить Эвена улыбнуться, но тот так чертовски зол, потому что Мик не заслуживает такого. — Прости, — говорит он. — Да мне насрать, Эвен. — Микаэль решительно смотрит на него. — Я только о тебе беспокоюсь. О том, как ты. — Я в ярости. — Да, — кивает Микаэль. — Я тоже. Они смотрят друг на друга, но молчат. И Микаэль такой щедрый, смотрит на него без осуждения, хотя Эвену кажется, что он должен хотя бы немного ненавидеть его за всё это. Они оба возвращаются к еде. Микаэль сосредоточенно жуёт, а Эвен думает, как это всё несправедливо. Как иногда кажется невозможным сбежать от прошлого, как попытка выздороветь каждый раз становится труднее оттого, что всех волнует не твой прогресс, а то, как всё ужасно бывает во время срыва. — Мне нужно рассказать Юнасу, — выдыхает Микаэль. — Ну или по крайней мере о… Он не может закончить, поэтому Эвен сделает это за него. — О том, что мы целовались? — говорит он. — Точнее прости… О том, как я тебя поцеловал? — Не злись. Когда они снова смотрят друг на друга, глаза Микаэля спокойны, как происходит каждый раз, когда Эвен раздражён: в них доброта, но в то же время решимость. И Эвен ненавидит себя за то, что злится. Он думает о себе как о человеке, которому нравятся люди, которому легко их любить, и большую часть времени так и есть, но, когда речь заходит об этом, он не может справиться с отчаянием и безысходностью. — Возможно, его это не касается, но просто… Если создаётся впечатление, что я что-то скрываю, это… — Разве он тебе не доверяет? — Пожалуйста, Эвен. — Слова полны отчаяния, а голос — мольбы. — Я просто хочу быть с ним честным, но я не хочу, чтобы ты злился, не хочу, чтобы считал, что я предаю тебя. Я просто действительно хочу поговорить с ним о том, что произошло. — Почему с ним? — Потому что я его люблю, — отвечает Микаэль, и, наверное, ужасно, что эти слова причиняют боль, но так и есть, пусть и немного. — И потому что мне до сих пор так грустно и тяжело, но я не могу говорить об этом с тобой. И мне просто нужно сказать это кому-то, мне нужно… Он замолкает, и Эвен поражён, понимая, что у друга срывается голос. — Мне просто нужно рассказать это кому-то, кто не был там, — продолжает Микаэль, и его голос снова звучит ровно, и Эвену становится очевидно, что Мик сделает это, что бы он ему сейчас ни сказал. — Я утаиваю от него правду и больше не хочу этого делать. — Ладно, — отвечает Эвен, потому что ему больше нечего сказать. Разве может он отказать несчастному Микаэлю в такой малости, в том, чего он отчаянно хочет, пусть это и означит раскрыть своё прошлое? Эвен не думает, что имеет на это право. — Ты правда не возражаешь? — спрашивает Микаэль. — Мне всё равно, — отвечает Эвен, и в его словах уже нет злости, лишь смирение. Когда Микаэль поднимает на него глаза, он пожимает плечами. — Спасибо, — говорит он, и Эвен снова дёргает плечами. Всё нормально. Плевать. Это меньшее из всех зол. Когда они возвращаются в университет, повисшая между ними тишина кажется немного зловещей. Внезапно Эвен озаряет: если слухи появились, то, возможно, Юнас уже знает. Возможно, вся компания знает. Возможно, знает и Исак.

*

В тот вечер он зовёт Исака в гости. По двум причинам. Во-первых, он хочет его компании. Во-вторых, собирается рассказать ему. Вообще это странно, потому что Эвен чувствует себя опустошённым, и ему особо не хочется никого видеть, да и нельзя сказать, что они близки с Исаком. Но в нём есть что-то такое, отчего Эвену хочется, чтобы он был рядом. Он не думает, что дело в чувстве юмора Исака, хотя ему бы сейчас не помешало немного повеселиться. Дело в том, что его присутствие рождает в комнате какое-то странное спокойствие, словно от него исходит умиротворение, обволакивающее Эвена. Дело в том, что он может существовать рядом с людьми в тишине. Когда Исак приходит, они валяются на кровати так же, как обычно Эвен лежит с Соней: головами в разные стороны, касаясь друг друга ногами. — Есть ли особая причина, по которой ты возжелал моей компании? — спрашивает Исак. Он теребит нитку, торчащую из покрывала на кровати и смотрит на Эвена, но не так, словно чего-то ожидает или изучает его. Скорее он побуждает его заговорить, а сам готовится слушать. Возможно, дело именно в этой способности ждать, и слушать, и успокаивать одним своим присутствием. Именно она так сильно нравится Эвену. — Типа того, — отвечает он. — У меня был не очень хороший день. — Хм… Знаешь, в вашей квартире сегодня очень странная атмосфера, — замечает Исак. — Это как-то связано? — Что ты имеешь в виду под «странной»? — спрашивает Эвен, неожиданно развеселившись и готовясь разыгрывать обиду. — Хочешь сказать, что мы странные? — Я всего лишь говорю, что мне показалось немного странным, что Мутта целую минуту стоял в дверях и зловеще на меня смотрел, когда я пришёл. Когда Эвен вернулся домой после лекций, Мутта и Адам словно поняли, что что-то случилось. По крайней мере они оба нахмурились и переглянулись, как всегда делали, когда беспокоились о нём. И обычно Эвен был бы счастлив увидеть, что им не всё равно, но он всё ещё был зол и расстроен, поэтому, вместо того чтобы улыбнуться, он закатил глаза. — Вообще-то я не ребёнок, — сказал он, потому что самое плохое во всём этом — то, что он ощущает собственное бессилие. Мутта извиняется, а Адам поднимает руки в примирительном жесте, а Эвен уходит в свою комнату. Однако теперь, когда Исак упомянул об этом, ситуация кажется ему довольно забавной. Поэтому несмотря на пустоту внутри он улыбается. — Тебе необязательно рассказывать, — продолжает Исак, и в этом есть что-то удивительно доброе и заботливое, отчего сердце Эвена сжимается немного. — С меня довольно и того, что я здесь. — Правда? — спрашивает Эвен. — Потому что вообще-то это то… — Чего тебе хочется? — Да. — Всё нормально, — говорит Исак, а потом ложится на подушку в изножье кровати Эвена и поворачивает голову так, чтобы смотреть в окно. На улице уже стемнело, и на небе показались звёзды. — Если бы я не занимался биологией, — продолжает он, — то мне бы хотелось изучать звёзды. Эвен абсолютно уверен, что понимает, что делает Исак. Он не производит впечатление человека, который поспешно рассказывает о себе. Скорее он принадлежит к типу людей, которые раскрываются постепенно и только перед теми, кому доверяют. Эвен рад быть одним из них. — Да? — спрашивает он. — Почему? — Я сейчас могу целую тираду выдать. — Не вопрос. На самом деле я бы хотел на это посмотреть. На этот раз Эвен не собирается флиртовать, но Исак всё равно краснеет, совсем чуть-чуть, и Эвен не может оторвать глаз от слегка порозовевшей кожи, а потом понимает, что ему хотелось бы к нему прикоснуться. — Ладно, — кивает Исак. — Ну смотри. Мне нравится мысль о существовании параллельных вселенных. Большинство учёных спорят по этому поводу, и если посмотреть на имеющиеся данные, то они противоречивы, но мне эта идея нравится, пусть она и не является научно доказанной. Я имею в виду, что ты не можешь даже сфальсифицировать теорию… — Почему она тебе нравится? — перебивает его Эвен, и Исак улыбается немного застенчиво. — Точно, — говорит он. — Просто это прикольно, разве нет? Что где-то существуют наши версии, очень похожие, но в чём-то отличающиеся от нас. Что всё, что может произойти, обязательно произойдёт, и уже происходит прямо сейчас в какой-то другой вселенной. — Закон Мерфи. — Ты знаешь об этом из фильма. — Именно, — соглашается Эвен, и Исак улыбается. — Как ты думаешь, парень, что придумал это, был под кайфом? — Заткнись. — Эвен не может не рассмеяться, потому Исак такой восхитительный. — Я серьёзно. Это круто. — Нет, — качает головой Эвен, и он действительно так думает. Он видит привлекательность этой теории. Миллион разных жизней, какие-то из них лучше, какие-то хуже. Всё это немного напоминает то, как он обычно представляет себе различные истории, всегда отчётливо осознавая, как его жизнь выглядит со стороны. — Могу я тебе кое-что рассказать? — спрашивает он, потому что сейчас пришло время той части истории, когда ему положено произнести эти слова. Исак смотрит на него и кивает. — Да, — отвечает он. — Конечно. — Я… — Эвен замолкает. — То, что случилось сегодня, то, из-за чего сегодня такая странная атмосфера… Это из-за того, что появилось кое-что, связанное с тем, что касается меня. Он понимает, что его слова звучат крайне туманно, но глаза Исака расширяются, словно он знает, о чём пойдёт речь. Ох. — Подожди, — просит он, и Эвен уже знает, что последует дальше. Самые большие страхи становятся реальностью. — Можно сначала я кое-что скажу? Прекрасно. — Ладно. — Я… — Исак закусывает губу. — Я как бы уже знаю. То есть Эвена лишили даже этого. — То есть я думаю, что я знаю, о чём ты говоришь, и я не хотел… Я не пытался специально узнать, это как бы случилось само собой, и я не знал, должен ли я сказать тебе или нужно подождать, пока ты сам захочешь. — Давно? — спрашивает Эвен. — С первого раза, когда мы все вместе ходили в бар. Значит, уже какое-то время, неделю или около того. Но он всё ещё здесь, а это значит… Они флиртовали, хотя Исак уже знал. Эвен совсем не понимает, что ему делать с этой информацией. — И что ты знаешь? — спрашивает он, потому что, возможно, ещё остались вещи, о которых он сможет рассказать сам. — Я знаю, что у тебя биполярное расстройство, — отвечает Исак. — Как у мамы Магнуса. Ох. То есть он уже немного знаком с этим. — И я знаю, что вы с Микаэлем однажды целовались. И всё. И всё. То есть по крайней мере он не знает, что последовало за поцелуем. Эвен думает, было бы прекрасно, если бы он был в состоянии найти в этом что-то положительное, но он не может. И он устал стараться. — Мы не целовались, — говорит он. — Что? — Мы не целовались, это я его поцеловал. — Ох. — Он тогда ещё не вышел «из шкафа», и ему было очень трудно, поэтому он не ответил на поцелуй, хотя я уверен, что мы нравились друг другу, что не только я испытывал эти чувства. У меня был маниакальный эпизод, поэтому я сделал это. И я тогда ещё встречался со своей бывшей. — Окей. — Так что я как бы изменил ей физически. А эмоционально я изменял ей уже какое-то время. — Что ты делаешь? — спрашивает Исак. — Меня бесит, что я не могу сам рассказать об этом, что всё превратилось в слухи, распространяемые другими людьми, хотя это моя жизнь. И никто никогда не пытается быть деликатным. Их интересуют только самые грязные подробности, никому нет дела до деталей, нюансов… — Я отчитал девушку, которая рассказала мне, — говорит Исак, и несмотря на то что Эвен ужасно расстроен, он на мгновение останавливается, чтобы улыбнуться. — Правда? — Ага. Возможно, это вышло слишком грубо, так что, наверное, мне нужно с ней поговорить. Глупо. Это так глупо. Но Исак сейчас сидит здесь, на его кровати, и лунный свет танцует на его левой щеке, он улыбается и предлагает Эвену именно то, что ему так необходимо, и всё это понемногу его успокаивает. Эвен делает несколько глубоких вдохов. — Это смешно, — говорит он. — Немножко. — Ага. — Когда я только пытался выйти из шкафа, девушка, с которой я не хотел встречаться, начала распространять обо мне слухи, — говорит Исак, и Эвен видит, как он отводит глаза, теребя нитку, торчащую из джинсов, а потом снова поднимает взгляд на Эвена. — Это было мерзко. Я, разумеется, не сравниваю, потому что это разные ситуации, но… Он пожимает плечами, и не интересоваться сплетнями — обычная вежливость, но всё равно Эвен настолько к этому не привык, что он поражён. Безусловно, он испытывает облегчение, но в то же время история самого Исака заставляет болезненно сжаться его сердце. — Сплетни — отстой, — замечает он. Исак тихо смеётся. — Да, — кивает он. — Сплетни — отстой. Они улыбаются, глядя друг на другу с разных концов кровати, и в глазах Исака горят искорки, а кудряшки сверкают в свете лампы на прикроватной тумбочке, и сейчас, впервые за всё время, Эвену хочется поцеловать его не только ради забавы. Он закрывает глаза. Вот дерьмо.