Though our parts are slightly used

— Ты в последнее время очень тихий, — говорит Юнас в тот же день, потому что Исак, очевидно, так и не избавился от привычки бежать к нему и приглашать поесть кебаб каждый раз, когда в его жизни что-то идёт не так. — Ты в порядке, бро? — Всё нормально. — Знаешь, я ведь могу помочь. Юнас всегда был таким. Он всегда напоминал Исаку, что он здесь, всегда где-то неподалёку, готовый ринуться на помощь в любой момент. Вот причина, почему Исак так отчаянно влюбился в него, причина, почему он так надолго застрял в этом подвешенном состоянии. — Не можешь, — говорит Исак, потому что это правда. — Ну… Я могу выслушать. — Нет. — Блядь, он всегда это делает. — Почему ты это делаешь? — Что? — Ты всегда кидаешься на помощь, ты всегда… Ты постоянно рядом. Крутишься неподалёку, наблюдаешь за мной, подмечаешь детали, спрашиваешь, в порядке ли я, постоянно уделяешь мне время, и… — Это что, плохо? — спрашивает Юнас, и в отличие от ожидаемой Исаком реакции в его голосе нет и намёка на юмор. Лишь беспокойство. Всегда это грёбаное беспокойство. — Я веду себя как друг. — Почему? — восклицает Исак. — Блядь, это странно, Юнас, что ты всегда ставишь меня на первое место. У тебя есть грёбаный парень, раньше у тебя была девушка, и тем не менее ты всегда рядом, и ты такой заботливый и такой… Когда я был младше, я думал, что ты тоже в меня влюблён. — Тоже? — Но ясно, что это не так. Это очевидно. Так что это, комплекс спасителя? Тебе так сильно хочется творить добро, и ты можешь добиться этого, помогая мне, поэтому решил сделать заботу обо мне своим проектом и таким образом зарабатываешь себе баллы? — Какого хрена, Исак? — возмущается Юнас, и впервые Исак срывается на ком-то и получает отпор. — Что за бред ты несёшь? Я веду себя так, потому что ты мой лучший друг. Всё очень просто. — Непросто, — отвечает Исак. — Почему? — Потому что я не… Потому что… Ты не уходишь, — наконец выдавливает он, и на лице Юнаса начинает отражаться понимание. — Исак, — говорит он так чертовски мягко, что ком в горле Исака становится всё больше. — Конечно, я не ухожу. Мы же друзья. Исак качает головой. — Да, — настаивает Юнас. — Так и есть. Повисает долгая неловкая пауза. — Ты думаешь, что должен со всем справляться сам, — продолжает он. И в его голосе столько грусти, и сам он выглядит печальным, взгляд мрачный, такой же, как был, когда он расстался с Эвой, или когда отец Исака бросил семью, и Юнас примчался к ним через пятнадцать минут и притянул Исака к себе, даря самое долгое объятье за всю его жизнь. — Я стараюсь быть рядом, потому что знаю, с каким дерьмом тебе пришлось столкнуться в жизни, — продолжает он. — И я постоянно за тебя переживаю, и если я не буду обращать внимание, то я не узнаю, что что-то не так, потому что ты, блядь, никогда сам не рассказываешь. — Я не хочу тебя грузить, — говорит Исак. — Ты несколько месяцев жил в подвале. Юнас выпаливает это так, словно в этих словах скрывается что-то важное, словно к этому всё шло, а потом делает несколько глубоких вдохов, и Исак лишь смотрит на него, не зная, что ответить, удивляясь, что друг так расстроен. Что именно он расстроен. — Исак, — выдыхает Юнас, и на этот раз отчаянно. — Мы дружим с тобой с шести лет, и ты знаешь, что моя мама тебя любит. Ты мог бы жить с нами, мы могли бы найти какое-то другое решение для тебя с помощью взрослых, которые о тебе волновались, но ты предпочёл хранить всё в секрете. — Я прятался, — тихо отвечает Исак. — Потому что ты гей. И ты не был уверен, что я нормально к этому отнесусь из-за моих дурацких гомофобских комментариев. В этом есть доля правды. Юнас ужасно расстроен из-за этого, и Исаку хотелось бы успокоить его, сказав, что это неправда, но на самом деле это не так. И это была одна из причин. — Потому что я был плохим другом, — продолжает Юнас. — Нет… — Я должен был вмазать Элиасу по морде, — говорит Юнас. — Ты ненавидел его, Эва ненавидела его, и когда меня избили, ты связался с пенетраторами, чтобы остановить парней, которые это сделали. А я даже не смог дать по морде гомофобу. Это смешно. Точнее это не смешно, и не должно быть смешно, потому что Исак чувствует себя таким уставшим и разбитым из-за происходящего, но то, как Юнас произносит эти слова, словно это главная ошибка его жизни, заставляет его фыркнуть от смеха. — Ты что, смеёшься надо мной? — Нет, просто… — Исак не может больше сохранять серьёзное лицо. — Ну, может, слегка? Сначала Юнас смотрит на него, вскинув брови, словно его смех совершенно неуместен, но потом переводит взгляд на губы Исака, до сих пор растянутые в улыбке, и улыбается в ответ. — Бля, ты такой идиот, — говорит он. — Я идиот? — переспрашивает Исак. — Если кто-то и идиот, так это ты. — Что я сделал на этот раз? — спрашивает Юнас, но теперь с улыбкой. Он улыбается, и, возможно, Исак впервые снова чувствует близость к нему с тех пор, как Юнас стал встречаться с Микаэлем, а Исак начал возводить стены вокруг себя. — Я сижу и пытаюсь попросить прощения, потому что много лет чувствовал себя виноватым, а ты надо мной смеёшься? — Да брось, — говорит Исак. — Ты правда переживал из-за того, что не прибег к физическому насилию по отношению к случайному парню, у которого мы на первом курсе покупали дурь? Ты же против насилия. Теперь Исак хихикает. — Юнас, ты же ратуешь за неприменение силы. — Дело в принципе. — Заткнись. Теперь они смеются вместе, и, наблюдая за Юнасом, Исак вспоминает, почему он так ему нравился, почему он впервые влюбился в него. Он вспоминает, но больше ничего не ощущает, потому что все его чувства теперь направлены на другого человека. Возможно, теперь он может сказать это вслух. Если он и может кому-то признаться, то Юнасу. Поэтому… — Дело было не только в том, что я не знал, как ты отреагируешь на то, что я гей, — говорит он, и улыбка слетает с губ Юнаса, и он готов внимательно слушать. Но его лицо расслаблено, там больше нет серьёзной решимости, как до этого. — Просто всё так навалилось, понимаешь? И к тому же я… Исак нерешительно замолкает. Но он хочет произнести эти слова, поэтому, собравшись с духом, продолжает: — Ты мне как бы нравился. Юнас вскидывает брови, но помимо этого никак не реагирует. С одной стороны, Исаку кажется, что сейчас происходит что-то грандиозное — он наконец говорит о своих чувствах человеку, к которому их испытывал. Но с другой стороны, всё это кажется не таким уж значительным. Множество людей испытывают чувства к своим лучшим друзьям, Юнас всегда так просто ко всему относился. — Я тебе нравился? — наконец говорит он так легко, словно в этом нет ничего странного, ведёт себя так же, как когда Исак признался в своей ориентации. Возможно, мораль в том, что Исак считает Юнаса лучшим человеком в мире, а Юнас на самом деле ещё лучше. — Серьёзно? — Да, — кивает Исак. — Вообще-то я именно так и понял… Юнас изумлённо фыркает и улыбается, медленно и неуверенно, а потом губы расползаются в стороны. — Вау, — говорит он. — Я? — Фу, ты что, хочешь потешить своё самолюбие? — Конечно, — отвечает Юнас. — Ты мой лучший друг, и я тебе нравился? — Заткнись. Юнас заливается смехом, и, когда Исак слышит и видит это, он чувствует, как напряжение последних нескольких недель покидает его. Плечи расслабляются, тяжесть в груди исчезает, спазмы больше не скручивают желудок, и Исак чувствует, что наконец снова может дышать. По-настоящему вдыхать полной грудью, а не короткими урывками. — Но ты… — говорит Юнас, поднимая на него глаза. — То есть кажется, что теперь тебе нравится кто-то другой, да? Он словно намеренно пытается не произносить имя, как всегда, давая Исаку возможность самому рассказать свою историю, самому решить, чем именно хочет поделиться. Исак кивает. — Да, — кивает он, откидываясь на спинку сиденья, потому что теперь он наконец может расслабиться. — Так и есть. — Он ковыряется в еде. Юнас тоже кивает и улыбается. — Он хороший парень, — говорит он, отправляя в рот очередную порцию кебаба и тщательно разжёвывая. — Но вы вместе — это просто катастрофа. Исак не может сдержать смех. — Что? Почему? — Ну да, вся эта драма, и ради чего? — продолжает Юнас. — Совершенно очевидно, что вы по уши влюблены друг в друга, чувак. — Всё сложно. — Ой, заткнись. — Исак снова смеётся, как и Юнас, который легонько толкает его плечом в плечо, и, возможно, Исак больше не влюблён, но он по-настоящему его любит. — Это правда сложно? Что ты чувствуешь сейчас? Что он чувствует сейчас? Исак не совсем уверен, но думает, что его не только покинуло напряжение, но и кровоточащая рана в его душе затянулась. Когда он думает об этом теперь, о том, чтобы действительно попробовать быть с Эвеном, в груди разливается то же тепло, что и раньше, только оно сильнее, так как теперь он не чувствует страха. — Я не знаю, — отвечает он, но при этом улыбается. — Он мне очень-очень нравится, так что… — Тогда, возможно, всё на самом деле просто? — Тебе легко говорить, — фыркает Исак, но в то же время внутренне соглашается. Юнас лишь пожимает плечами. — Но я прав, — продолжает он. — Да? Исак пожимает плечами, но потом кивает. — Да, — подтверждает он. — Вероятно, ты прав. Их взгляды встречаются. Раньше Исаку было больно думать, что быть лучшим другом Юнаса — это всё, на что он может рассчитывать, но теперь он вспоминает, как это на самом деле важно. Какое огромное значение это имеет — быть лучшими друзьями. Насколько это порой важнее, чем быть чьим-то парнем. — Я… э-э-э, — начинает он, снова утыкаясь в еду, чтобы избежать взгляда Юнаса, потому что Исаку всегда трудно признаваться в чём-то, тяжело произносить определённые вещи вслух, но Юнасу нужно это знать. — Ты не был плохим другом. Исак чувствует на себе его взгляд, но не поднимает глаза. — На самом деле для меня много значило, что ты был рядом. — Правда? — в голосе Юнаса слышится такая надежда, словно только этого он и хотел, и Исак снова поражается доброте людей по отношению к нему. — Разумеется, я был рядом. Исак пожимает плечами, потому что для него это «разумеется» как раз не очевидно, но для Юнаса это так, так что теперь нет смысла спорить об этом. — И прости, — продолжает Юнас, чем немного удивляет Исака. — Прости, что я не чувствовал к тебе того же… Немного неловко, что ему вообще приходится это говорить, но в то же время Исак думает, что понимает. Юнас беспокоится за него, а значит, он, вероятно, не слишком счастлив узнать, что он, пусть и косвенно, но виноват в той боли, которую испытывал Исак. Вместо того чтобы что-то сказать, Исак кивает, и они снова смотрят друг другу в глаза. В это мгновение всё, что произошло между ними, прошлое Исака пролетает между ними, и они безмолвно признают и отпускают каждый эпизод. Потом Юнас улыбается, а следом за ним Исак, и, возможно, так и должно быть. Пока они едят, Магнус присылает Юнасу смс, и, доев, они отправляются на встречу с друзьми, с Магсом и Махди, планируют вместе отправиться в скейтпарк. — Ты знаешь, что они напились в сопли и целовались в пятницу? — говорит Юнас по пути к месту встречи. — Нет. Что??? — Ага, — Юнас усмехается. — Им обоим не понравилось. Исак фыркает. — Думаю, у Магса сейчас кризис под названием «Как мне двигаться дальше после Вильде». Как выяснилось, вариант влюбиться в близкого друга ему не подходит. Кстати, из последних новостей о нём. Он попросил Юсефа помочь ему устроиться на работу в детский сад. И он подумывает сменить специальность и стать учителем. — Вау, — поражённо выдыхает Исак. — Почему я ничего об этом не знаю? — Ну ты в последнее время не очень-то следил за новостями, — говорит Юнас. — Мы скучали по тебе, бро. Исак улыбается. У него прекрасно получается отгораживаться от всего, когда возникают проблемы, но на этот раз, когда он почувствовал, что готов снова противостоять миру, все его друзья оказались там же. Не ушли, а остались. — Как только почувствуешь, что готов вернуться, сделай это. Я хочу сказать, что твоё место тебя ждёт, — говорит Юнас. — Только скажи. — Ладно. Спасибо. Юнас кивает. — Конечно. Мы же друзья.

*

Когда Исак вечером возвращается домой, Нура и Вильде сидят на кухне и о чём-то оживлённо разговаривают, глядя на экран телефона. На стойке закипает чайник. Когда девушки замечают Исака, они улыбаются. — Исак, — с энтузиазмом восклицает Вильде, и он вряд ли когда-нибудь полюбит этот тон, хотя сейчас уже не так возражает против него, как раньше. — Посиди с нами. Мы зависаем в Тиндере. — Да? — Ага, — говорит Нура, доставая из шкафчика чашки — три, Исаку даже просить не пришлось. Она кладёт в них пакетики с чаем и заливает кипятком. — Вильде наконец решилась поменять настройки и указать, что ей нравятся девушки, так что… — А, — улыбается Исак, — понятно. — Ну… Совершенно нормально, что нужно время, чтобы осознать подобное, — сообщает Вильде. — Сана так считает. Когда Нура расставляет перед ними чашки с чаем, Исак старается не засмеяться из-за того, что для Вильде Сана является непререкаемым авторитетом в подобных вещах несмотря на то, что на данный момент встречается с парнем. Нура ловит взгляд Исака и улыбается, вероятно, думая о том же. — Ну конечно, — говорит она, снова усаживаясь рядом с Вильде и обнимая её за плечи. Исаку всегда нравилось, как она добра к людям. Иногда он ворчал на неё, а она ворчала на него, и поначалу они не были достаточно близки. Но потом, когда несколько лет назад она извинилась за то, что сплетничала о его ориентации, всё изменилось, и Исак сидел в гостиной вместе с ней и Эскилем, когда она рыдала из-за Вильяма, а потом призналась им, что думает, что лесбиянка, а немного позже он узнал о её отношениях с родителями. Тогда он почувствовал то же, что и когда узнал о ситуации в семье Вильде, или Эвы, или даже Эскиля, — мгновенную солидарность. Когда детям вдруг приходится вести себя, как взрослым — это необъяснимо сближает. — К тому же… — продолжает Вильде, нервно опуская пакетик с чаем в чашку и вынимая обратно, хотя теперь в этом уже нет смысла. — Вся эта ситуация с моей мамой… Это… Она замолкает, и Исак внимательно смотрит на неё. — Было трудно. Значит, вот о чём говорили какое-то время назад. На мгновение на кухне повисает неловкая тишина, потому что им тяжело делиться деталями собственных душевных травм, но потом Нура тихо усмехается и снова обнимает Вильде. — И не говори, — смеётся она, и Исак фыркает. Когда они смотрят на него, он пожимает плечами. — И не говори, — повторяет он. Обыденно. Словно это больше не причиняет боль. Допив чай и не забыв поблагодарить за него Нуру, Исак достаёт телефон и отправляет Эве сообщение с извинениями. Потом идёт по коридору к комнате Эскиля и стучит в дверь, приоткрывает её, услышав разрешение войти. — Ты в пристойном виде? — спрашивает Исак, держась за ручку, чтобы в случае необходимости снова захлопнуть дверь. Эскиль, лежащий на кровати с ноутбуком, возмущённо фыркает. — Думаешь, я бы разрешил тебе войти, если бы это было не так, малыш Иисус? — спрашивает он, и последние несколько дней между ними существовало напряжение, в основном из-за нерешительности Исака, так что сейчас он безумно благодарен услышать своё прозвище. — Как дела? Ты пришёл в двадцатый раз извиниться? — Не в двадцатый, — возмущается Исак, но Эскиль лишь отмахивается от него. Исак пожимает плечами. — Нет. Просто хотел… Официально сообщить тебе, что мне кое-кто нравится. — Эскиль улыбается, закусывает губу, словно это смешно, но он старается спрятать улыбку. Исак закатывает глаза. — Ты знаешь, о ком я. — Ладно. — Я знаю, что это странно, просто… Просто ты любишь такое… В общем… — Исак пожимает плечами, глядя на свои ноги, потому что не уверен, что когда-то привыкнет к тому, как сложно делиться чем-то личным и не чувствовать при этом уязвимость и желание спрятаться. — Это типа оливковой ветви. Исак бормочет всё это себе под нос, но, когда осмеливается посмотреть на Эскиля, тот улыбается, словно услышал каждое слово. — Ты очень милый мальчик, Исак, — говорит он, и Исак закатывает глаза. — Неважно, — отвечает он. Но Эскиль продолжает улыбаться. Когда он выходит в коридор, то видит, как Нура впускает в квартиру Сану. Когда они оказываются одни, Сана первой начинает разговор. — Знаешь, я не возражаю, — говорит она. — Ну то есть я знаю, что дело не во мне. Просто… Просто дело в том, что она поделилась с ним всем, когда у нее были тяжёлые времена, и в том, что ей, должно быть, больно понимать, что Исак не доверяет ей так же, как она ему. — Ты хороший друг, Сана, — перебивает её Исак. Её, похоже, это удивляет, и он снова думает о том, что нужно стараться чаще напоминать ей о таких вещах. Что людям нужно чаще думать о подобном. Однако мгновение спустя она улыбается. — Ладно, — удовлетворённо говорит Сана, и Исак с облегчением понимает, что по-прежнему может делать её счастливой. — Ты к нам присоединишься сегодня? — Нет. Думаю, мне нужно пойти поговорить с Эвеном. — Да? Её удивление ужасно наиграно. — Да брось, ты знала, что он мне нравится. — Хм… — Теперь она уже пытается тянуть время и не открывать свои карты, но у неё так плохо получается, что Исак смеётся, впервые за долгое время чувствуя себя свободным. Видя его реакцию, Сана тоже улыбается. — Ладно, я знала, — признаётся она. — Ага. Ты совсем не умеешь врать. — Заткнись. Они улыбаются друг другу. А потом, перед тем как уйти, Исак сжимает её плечо. Оказавшись в своей комнате, он вытаскивает телефон из кармана и открывает переписку с Эвеном. Последнее сообщение в ней — то самое, где Эвен говорит, что хотел бы попробовать — так и осталось без ответа. И если раньше Исак чувствовал вину, глядя на него, то теперь он полон надежды, и оттого улыбается. Взяв телефон поудобнее, он начинает набирать сообщение. «Привет. Ты не спишь?» Сегодня среда, и стрелки часов давно перевалили за десять вечера. Он получает ответ практически мгновенно. «Нет. У тебя всё в порядке?» «Я в порядке», — пишет Исак. «Я могу прийти? И поговорить?» Далее следует долгая пауза, пока Эвен печатает ответ. Всё время, пока он видит на экране танцующие пузырьки, Исак надеется, что он будет положительным. Пришедшее сообщение оказывается длинным. «Серьёзно?» — спрашивает Эвен. «Да, конечно. Думаю, парни уже будут спать, но если ты позвонишь мне, когда придёшь, то мы можем поговорить снаружи, а потом подняться?» «Хорошо», — отвечает Исак. «Тогда я выхожу». Эвен присылает сердечко. Красное. Когда Исак стоит на улице рядом с его домом, немного ёжась от холода, потому что он пришёл сюда пешком, желая собраться с мыслями, он думает именно об этом — о красном сердечке. Потом достаёт телефон из кармана, находит номер Эвена и набирает его. — Привет, — говорит Эвен, отвечая на звонок. — Привет. Они спят? — Да. — Из динамика раздаются какие-то звуки: скрип половиц, дыхание Эвена и шуршание ткани. — Погоди, я сейчас спущусь. Две секунды. — Хм. То, что обычно люди собираются сделать за две секунды, всегда занимает намного больше времени. Он слышит в трубке вздох, похожий на усмешку, такой тихий, что Исак не уверен, что Эвен хотел быть услышанным. — О, так ты один из зануд? — интересуется он, и Исак слышит звук закрывающейся двери, а потом шаги на лестнице. Теперь голос Эвена отдаётся эхом больше, чем раньше. — Даже не знаю, хочу ли теперь тебя видеть. — Ты уже спускаешься. На этот раз Эвен смеётся громче, достаточно для того, чтобы Исак был уверен, что он этого не скрывает. — Никогда не поздно повернуть назад, — говорит Эвен. — А ты хочешь повернуть назад? — Нет. — Исак видит, как Эвен преодолевает ступени последнего лестничного пролёта. Они улыбаются друг другу сквозь стекло, и Эвен делает несколько шагов к двери. — Я здесь. — Да, я вижу. Эвен закатывает глаза, но подходит ближе, мягко улыбаясь, и ищет взгляд Исака, смотрит внимательно, словно изучая. Спустя мгновение он прикладывает руку к стеклу, и Исак видит переплетение линий на его ладони. Он несколько секунд просто смотрит на это, а потом поднимает руку и прижимает к руке Эвена с другой стороны стекла — единственной преграды между ними. — Привет, — снова говорит Эвен, но мягче, чем до этого. — Привет. — Ты в порядке? — Исак кивает. — Хорошо. — А ты? — спрашивает Исак, и на этот раз кивает Эвен. — Да. На нём спортивные штаны и толстовка, в волосах нет и следа средств для укладки, пряди свободно падают ему на лоб, вызывая у Исака желание убрать их оттуда. На Эвене также куртка и кроссовки, но он не делает попыток прекратить то, что они делают сейчас, и выйти на улицу. Вместо этого они, разделённые дверью, продолжают стоять достаточно долго, чтобы свет на лестничной площадке погас. — Я обычно этого не делаю, — говорит Исак, потому что больше не хочет тянуть, желая перейти к главному. — Ну то есть я знаю, что уже говорил это, но… Я обычно всё делаю сам. Как и Юнас до этого, Эвен, кажется, понимает, о чём говорит Исак. — Окей, — кивает он. — И для меня всё это трудно. Вокруг этого всё и крутилось. Вокруг того, как Исаку трудно позволить себе решиться несмотря на то, что только этого он и желает. Но признаться в этом — уже что-то. Сказать об этом вслух — это уже что-то, потому что даёт надежду. Он словно признаёт этот факт и надеется на шанс измениться. Выражение лица Эвена смягчается, и он наконец улыбается. — Но ты здесь, — говорит он, и Исак, осознающий серьёзность происходящего, улыбается в ответ. — Но я здесь, — соглашается он. По ту сторону стекла Эвен подаётся вперёд, словно желая быть ещё ближе. — Я тебе рассказывал, — говорит он, теперь уже практически шёпотом, — что перестал считать, что лучшие истории любви должны заканчиваться трагедией? Исак качает головой, потрясённый значимостью, монументальностью того, о чём пытается сказать Эвен. Любовь. — И как же тогда выглядит хорошая история любви? Удар сердца, и Эвен переводит взгляд на их руки, ладонь к ладони по разные стороны стекла. Исак улыбается. Стекло между ними — это препятствие. Но его так легко преодолеть. — Открой дверь, — говорит он. Эвен поднимает на него глаза, и в них тоже светится улыбка, а потом опускает ладонь на дверную ручку. И открывает дверь. Какое-то мгновение они просто стоят, с улыбкой глядя друг на друга, без барьеров, разделяющих их. А потом Исак делает шаг вперёд, и ещё один, и ещё, пока не оказывается прямо перед Эвеном, и его ладонь теперь касается не стекла, а его щеки, и он приподнимает подбородок, выбирая правильный угол, и… Целует его. Наконец-то целует его. Через секунду губы Эвена расползаются в широкой улыбке, и Исак делает то же самое, зарываясь пальцами в его волосы, и они прижимаются друг к другу лбами, чтобы дать себе минутку успокоиться. — Ты подарил мне киношный момент, — шепчет Эвен с благоговением в голосе, кончиками пальцев осторожно касаясь щёк Исака, словно он какое-то чудо. Смех вырывается из Исака, тихий, но такой настоящий, и он ласкает щёки Эвена и качает головой. — Тсс, — говорит он, и Эвен улыбается ещё шире. — Просто поцелуй меня. — Ладно. И он целует. Обхватив ладонями лицо Исака, нежно, мягко, наконец-то целует. А потом Исак обнимает его. Это крепкое объятье, потому что именно такое сейчас нужно Исаку, и Эвен, кажется, понимает это, потому что тесно прижимает его к себе. И они так и стоят, обнявшись, у подножия лестницы, и Исак чувствует себя уязвимым, и уставшим, и свободным — бесконечно свободным. Хорошо, думает он. Всё теперь будет хорошо.