***
Айзава каменным изваянием сидел у дверей в отделение интенсивной терапии и не спускал с них глаз. Вот уже несколько часов как его дочурка нашлась, но никто так и не соизволил объяснить, почему её доставили в чёртову реанимацию. Только один медбрат сжалился и бросил: «Состояние стабильно тяжёлое». Что это, блять, вообще должно значить? Ему нужна конкретика! — Попей, — Секиджиро протянул ему кофе из автомата. Айзава апатично принял его и глотнул — невкусный. Кан в это время уже растолкал спавшую на соседнем кресле Немури и всучил ей то же самое. Она передвинула очки на голову, протёрла лицо и недовольно поморщилась от горькости напитка. Люди Каваками-сана прямо с пресс-конференции доставили Айзаву с Каном в госпиталь Юнтэндо, что уже тогда насторожило их, ибо просто так сюда не направляли. По дороге они смотрели прямой репортаж из Камино, где Куго чуть не умер, столкнувшись в битве с Все-За-Одного, но всё же завалил его не без помощи подтянувшейся подмоги взамен почившей в бозе полицейской поддержки про-героев. Второго похищенного студента, что с трудом уворачивался от атак сразу нескольких злодеев, спасла Леди Гора, которая, как они увидели, из последних сил использовала свою гигантификацию, чтобы тупо прикрыть своим телом кузена, свернувшись вокруг него огромным клубочком. Именно в этот момент и пал Все-За-Одного, но остальные члены Лиги Злодеев оказались достаточно шустрыми, чтобы смыться от спецназа через портал. Когда Шота с Секиджиро уже час нервно грызли ногти в зоне ожидания, к ним присоединилась подруга, в качестве исключения (но с разрешения директора!) скинувшая на коллег присмотр за своим классом и остатками 1-A с 1-B. Немури прискакала не просто так, а с новостями от найтёшников, что уже расспросили Бакуго (с которым, словом, всё было относительно в порядке), поведавшего им много нового. Да-а-а… Можно сказать, что загадочный пазл сложился, когда Айзава наконец узнал причину почти шестнадцатилетнего преследования Евы. — Может, позвоним Старателю или Ястребу? Они-то уж точно расскажут нам, что с ней, — предложила Немури, допивая предлагаемую больницей бурду для посетителей. — Не хочу, — мрачным голосом сказал Шота, — У них устаревшая информация. А полузнание хуже незнания. — Возможно, ты и прав, но давайте сейчас звякнем хотя бы Ганхеду… — Нет значит нет, Каяма, — оборвал её Секиджиро. — Я волнуюсь не меньше вашего! Ева мне тоже не чужая, знаете ли! — она обиженно отвернулась, метко пульнув скомканный пластиковый стаканчик в ведро. Обстановка накалялась. Двери, наполовину застеклённые матовым светло-зелёным панно, наконец разъехались в стороны. Оттуда вышел уставший врач со сдвинутой на подбородок медицинской маской в сопровождении Исцеляющей Девочки. Айзава нетерпеливо подскочил с места: — Что с ней?! — Прошу, присядьте, — взял слово доктор. — А мне кажется, лучше!.. — Айзава-кун, послушай Ито-сана, — строго осадила его Шузэнджи-сан. Все герои, что когда-либо сталкивались с этим якобы ангельским созданием, знали, что перечить Исцеляющей Девочке смерти подобно, а потому Шота подавил желание наорать на врача за то, что тот разводит ненужные политесы. Он занял продавленное за время тягостного ожидания место, рядом примостились вскочившие на пару с ним Кан и Немури, а оба целителя присели на софу напротив. — Скажу прямо: Ваша дочь поступила к нам в крайне тяжёлом состоянии, но нам удалось его стабилизировать, спасибо вовремя оказанной помощи, — начал названый Ито-саном врач, — И спасибо коме, в которую впал организм, чтобы себя защитить. — Как кома? — от ужаса у Айзавы в зобу дыханье спёрло, и Секиджиро приобнял его за плечи. Боги, его Ева сейчас находилась в том самом длинном-длинном сне, в котором душа выходила из тела и блуждала в поисках смысла остаться на этом свете. — Давайте по порядку, — выдохнул врач, готовясь к участи гонца с плохими вестями, — У Энгден-сан, помимо следов сильнейшего избиения, из-за которого была повреждена целостность одного из лёгких, были обнаружены серьёзные вагинальные и ректальные разрывы. Рентген также показал, что в животе есть воздух, что значит, что её кишечник разорван. Будь она в сознании, ей было бы невероятно больно. Айзава буквально окаменел. — Это было жестокое изнасилование. Айзава настолько сильно сжал зубы, что эмаль могла крошкой рассыпаться от такого напора. — Вкупе с обморожением… Мне жаль это говорить, но она с большой долей вероятности не сможет иметь детей. Айзава зажмурился, будучи неспособным сдержать наворачивающиеся горестные слёзы. Его малютка подверглась такому… такому… И с таким печальным исходом… Боги, ну почему он не предотвратил это? Почему не сберёг её?! — Ева… Из-за этого в коме, да? Из-за пережитого… стресса? — до него как сквозь вату донёсся полувопрос-полувсхлип подруги. — Отчасти, — прочистил горло Ито-сан, — Как вы все понимаете, она потеряла… в процессе… много крови. Но после её начали резать поперёк неизвестным способом, буквально превратившим несколько сантиметров тела в лохмотья, что ещё сильнее повредило органы малого таза. Это усилило уже присутствующие внутренние кровотечения и добавило внешнее. Организм не выдержал такой нагрузки и… К счастью, Энгден-сан, по всей видимости, продолжительное время находилась в помещении с чрезвычайно низкой температурой, что развило тяжёлую гипотермию, — Айзава находился в полуобморочном состоянии, слушая, что случилось с его доченькой, — Функционирование системы приостановилось незадолго до полного прекращения деятельности сердца и органов дыхания, и холод тем самым предотвратил преждевременную гибель мозга, сильнее обычного отсрочив наступление биологической смерти. Это позволило дольше и эффективнее проводить реанимационные мероприятия, что в итоге и спасло её. — Что уже было сделано и что будет предпринято дальше? — спросил Секиджиро, единственный, кто был в состоянии говорить. — Начали с аутогемотрансфузии, благо я успела привезти нацеженные за время учёбы запасы, — врач любезно дал высказаться «Вечно юной героине», — Но их не хватило, поэтому мы переключились на постепенное переливание донорских плазмы с кровью. Голову пришлось обложить льдом, чтобы полностью спала небольшая внутричерепная гематома; синяки смазаны разогревающим кремом, через пару часов мы вдобавок наложим тёплые компрессы, но если в них успела занестись инфекция, то будем дренировать; на всякий случай были взяты анализы на ИППП, хоть она, судя по медкарте, поздновато — лет в шесть — но была привита от них; Ито-сан своим квирком заштопал все разрывы; я же помогла по мере возможностей восстановить ткани органов и срастить кости. Но вы, ребятки, поймите — она так слаба, что сейчас от меня мало пользы. Но я обязательно буду приходить каждый день по мере её выздоровления. — Она поправится? — единственное слово, которое вычленил Шота, было «выздоровление». — Главное — пристально следить за её состоянием, — расплывчато ответила про-героиня, — Капельницы с индивидуально подобранными лекарствами; комбинированное кормление: через зонд и парентерально; гигиенический уход… В общем, всё необходимое, чтобы вывести её из комы. — Но Ева ведь выйдет из неё? — спешно переспросила Каяма, от волнения вцепившись длинными ногтями в колено Айзавы. — Милая моя, — покачала головой Шузэнджи-сан, — Мы сделаем всё возможное, но медицина в принципе не всегда может дать стопроцентную гарантию выздоровления, тем более, когда дело касается такого исключительного случая, как коматозное состояние. Первые дни наблюдения смогут дать лишь приблизительный ответ на твой вопрос, Немури-кун. Одно мы знаем точно: мы её отогрели, а значит, она находится не в гипотермической коме, а уже… в другой. В какой-то степени сейчас всё зависит от неё. Как говорится, надо надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Потом Айзава, поддерживаемый с двух сторон, на подгибающихся ногах прошёл вслед за Ито-саном, чтобы провести полную дезинфекцию себя любимого и лишь затем быть допущенным в палату ОРИТа. Судя по задёрнутым ширмам, в стационаре, помимо Евы, находилось ещё три пациента. Медсестра отодвинула белую занавеску у койки, что находилась у самого окна, открывая вид на девушку, застрявшую между жизнью и смертью. Она лежала неестественно неподвижно, едва ли не сплошь обвитая проводами и трубками. Одна из них, довольно толстая, соединявшаяся с другой, гофрированной и тянущейся к аппарату искусственной вентиляции лёгких, торчала прямо из приоткрытого рта. Белокипенная кожа, облачённая в лимонную казённую сорочку, могла тягаться по белизне с простынями, если бы не пугающие огненно-фиолетовые континенты разорванных сосудов, блестевшие от жирной мази. Но помимо них по всему телу, от недвижимого лица до трогательно выпирающих косточек запястий, гармонично рассыпались серебристые созвездия крошечных адамантов, взявшие на себя роль отсутствовавших ранее веснушек. Волосы же, выглядывающие из-под упаковок с охлаждающим гелем, были тусклы и непривычно коротки, такие, как когда Еве было не больше одиннадцати. Закрытые лейкопластырем веки венчали нерадостный образ беспросветной обречённости. Айзава почувствовал, как сердце медленно тает в глубине груди, когда отцовская скорбь за бесчувственного, подвергшегося страданиям ребёнка застила разум. Он рвано выдохнул, хватая губами обеззараженный воздух, насквозь пропитанный металлическим привкусом, что неприятным осадком оседал на самом кончике языка, обожжённого о пресный напиток бодрости, который этой самой пресловутой бодрости так и не принёс. — Вы собрали материалы для полиции? — задал вопрос Кан, стоявший позади него. — Конечно, за ними должны приехать утром. Но могу сразу сказать, что самое необъяснимое для нас стало ранение живота. Можно было предположить, что преступники решили, будто она «мул», вот только, чтобы достать наркотики, режут вдоль, а не поперёк. — Нет, Шузэнджи-сан, — возразила Немури, что мягко гладила ту руку больной, которая была украшена гипсом на пальцах, — Кое-кто… из следователей сообщил нам, что Еве активировали вторую причуду, схожую с той, что у Киришимы. Бакуго был свидетелем этого. — Трансформационный квирк? — удивилась Исцеляющая Девочка, — Тогда всё становится на свои места. А я ещё не могла разгадать природу этих кристалловидных образований на её коже. Но тогда мне непонятна абсолютная невежественность злодеев, решивших, видимо, что весь организм превращается, насколько я вникла, в породу, схожую по параметрам с алмазом, и что на этом можно поживиться. Я ещё могла бы понять целесообразность этой дикой идеи, если бы это была пассивно активная мутация, и то не факт, но тут!.. — Надеюсь, их накажут, — тихо добавил Ито-сан. — Уж за этим проследят. Пенитенциарная система сработает, как надо, вот увидите. Даже если эти суки — иностранцы, — уверенно произнёс Секиджиро. Шота не слушал и не слышал их. Он с благодарностью принял из рук медсестры влажные салфетки, чтобы заботливо протереть подсохшую кровь на лице его девочки, что прикипела к полупрозрачной коже и теперь напоминала бурые чешуйки. — Детка, это папа, — голос Айзавы напоминал скрежещущую шрапнель, а сознание — большие песочные часы, в которых слишком медленно сыпались песчинки, — Я здесь, искорка, я рядом. Возвращайся скорей, ладно? Ответом ему послужила тишина.***
Какой-то отдалённо знакомый, необычный запах тления проник в ноздри, заставив чихнуть. Просыпаться не хотелось совершенно, но глаза волей-неволей пришлось приоткрыть, потому что под ресницы проник раздражающе-яркий свет. Первое, что я увидела — странные коралловые разводы на пустом полотне. Сфокусировав взгляд, стало понятно, что я лежу, очевидно, на земле, потому что над головой нависли алые стрелы длинных тычинок хиганбан на фоне белейшего, без единой трещинки неба. По крайней мере, стало ясно, откуда такой «дивный» резкий аромат гниения. С горем пополам я поднялась, без особого удивления констатировав наличие на себе чёрного мофуку с запа́хом налево. Кругом всё заросло бескрайним рдяным пожаром паучьей лилии, уходивший куда-то за горизонт. Шестым чувством не боясь ядовитости толстого стебля, я сорвала цветок лучистого ликориса и, вертя его в руках, вспоминала, что по преданию он охранял покой умерших. Во всяком случае, в лесу Кинчакуда, что около кладбища, где похоронены бабушка с дедушкой, всегда цвело целое море таких всполохов пламени в период осеннего равноденствия. Мысли роились, расталкивая и пихая друг друга, и не давали пробиться той одной, истинной, за которой скрывалась суть. Брыдкие хиганбаны, траурная одежда… Я мертва? — Относительно. Вдали появился чей-то внушительный силуэт, сидевший посреди поля. Хотя, чего я усложняю — знаю ведь, к кому пожаловала в гости, только виделись мы с ним уж больно давно. Поправив плотно сидевший фукуро-оби, я посеменила к нему в надетых на белые таби дзори, стараясь не помять густо растущие цветы. Отдалённо подумалось, что мне не очень часто приходилось щеголять в кимоно с ханао, как-то всё больше в юкате с деревянными гэта. — Ты рано. Бог выверенными движениями звонко точил свой танто, но червонные огоньки в глубине глазниц цвета первобытной тьмы недобро смотрели прямо на меня. — А где жёлтый источник? — блеснула я своими познаниями в теологии. — Да разве ты грешила, чтобы в подземном царстве оказаться? — ками недовольно клацнул зубами, точно у него во рту был капкан, — Плевала на молитвы или не проявляла уважение к небожителям? То-то же! Госпожа Идзанами лично просила передать благодарность за вкусные дары и почтительность. Говорила, что редкий смертный так хорошо к ней относился. Короткий меч ходил туда-сюда по водному камню. Я была, как под гипнозом. Туда-сюда, туда-сюда. Пауза, чтобы ловко смочить сёто маслом с двух сторон, и по новой. Туда-сюда, туда-сюда… — Забавно у тебя с именем получилось, — я с трудом оторвалась от лицезрения складной работы, приподняв бровь на такое диковинное замечание, — Никакого единого бородатого начальства да «праматери» людей с авраамическими идеями не существует, а всё равно прижилось. — От чего оно тогда произошло? — странный у нас какой-то разговор. — У древних германцев было «Иво». Ты и сама, по сути, как этот тисовый, длинный, с рост человека, лук. Тебя, как и деревце, буквально с рождения готовили в особых условиях; как и заготовку для лука, вылёживали, когда срубали. Не несколько месяцев, правда, а несколько лет, — мой собеседник отложил в сторону самурайский кинжал и достал из ножен, подвешанных на перевязи аси, покоцанный тачи, не сводя с меня колкого взгляда, — Но дерево в напряжённом состоянии быстро теряет упругость и деформируется. Вывод? — Оружие прослужит недолго. — Именно. Поэтому ты здесь. Ответь же, — размашистые движения возобновились, придавая нужный угол концу клинка, — Почему ты тетиву натягивала не прямо перед боем? Туда-сюда, туда-сюда. Смена камня на меньшую зернистость. Теперь взмахи резкие, короткие, чтобы добиться бритвенной остроты. Туда-сюда, туда-сюда… — Сайсей-сама, скажите — за что? — задала я мучивший меня вопрос, подспудно боясь услышать правду. Шинигами залился сиплым сардоническим смехом. — Уходишь от ответа. Значит, всё ты прекрасно знаешь и понимаешь, но принять не хочешь. Слабачка, — зло сплюнул он мне под ноги. Несколько лилий задымились, зашипели рассерженной кошкой и рассыпались пеплом. Из него сразу потянулись вверх зелёные ростки, удивительно быстро распустившись мареновыми соцветиями. Я отпустила ликорис, что продолжала крутить в руках. Он плавно спланировал рядом с новорождёнными цветами, и с ним случилось то же самое. Вот только вместо ожидаемой хиганбаны выросло сразу три разных и никак друг с другом не связанных цветка: веточка кремовой магнолии, а под ней — одинокий чёрный тюльпан с несколькими бутонами сюрреалистичной голубой орхидеи. — И всё же — за что? — настойчиво попросила я проговорить вслух пугающие меня мысли, присев на корточки перед необычным терцетом, чтобы потрогать нежные лепесточки растений. Со лба упал кончик ленточки, держащей причёску, который я с раздражением заправила за ухо. — Настырная! — с долей восхищения хмыкнул Сайсей, — Я не силён в полемике, но одно могу сказать точно: нет ничего неизменнее прошлого. Смекаешь? — Да. Я сама виновата, что подписалась на такую поганую судьбу. — И это твоя жемчужина мысли? Не разочаровывай меня, — презрительно рыкнул ками, аккуратно обрызнув дайто маслом, — Один мой знакомый любил говорить, что счастье — это не «и жили они долго и счастливо», а «и пройдя весь этот пропитанный болью путь, они вздохнули с облегчением». — Кто-то из Ситифукудзинов? — Конечно! Они в курсе, что в каждую новогоднюю ночь ты кладёшь гравюрку с их Такарабунэ. Правильно делаешь. Приплывут к тебе во сне однажды, зря переживаешь по этому поводу. Но для этого ты должна захотеть вернуться обратно. Я подняла глаза на того, кто когда-то предложил мне сделку, у которой, как у любой монеты, оказались аверс и реверс. Туда-сюда, туда-сюда. Пауза, смочить бальзамом. Туда-сюда, туда-сюда… Ко мне на плечо сел маленький бумажный журавлик. Я сняла его и увидела протянутую через него прочную нить, как для пряжи крошé. Ками зафырчал, остановив заточку меча, и щёлкнул загнутыми внутрь когтями. Второе оригами, соединённое с моим, прилетело из ниоткуда точнёхонько в его раскрытую жилистую ладонь. — Н-да, — рассматривая предмет декоративно-прикладного искусства, протянуло божество, — В этих душах сейчас такой шаман-шалман стоит, что только пух, перья и пыль во все стороны летят. Ну, что делать будешь? Но я не ответила. Здесь хоть и пахло преотвратно, но было так хорошо, спокойно, что возвращаться обратно, к воспоминаниям, не было никакого желания. Зачем? Что меня там ждёт? Хотя были вроде какие-то люди, чьи образы расплывались в голове… — Значит, трезвить тебя будем радикальными методами, — Сайсей кинул мне разноцветную птичку, и она, оживая, перелетела ко мне, размахивая своими узорчатыми крылышками. Бог вернулся к своему занятию. Туда-сюда, туда-сюда… — Я хочу, чтобы ты уяснила: не смей ради этого или какого-либо другого мира жертвовать своей жизнью. Они этого не заслужили. Слишком велика честь, чтобы вот эта штука, — он ткнул самым кончиком тачи в солнечное сплетение, и в нём, переливаясь, появился кривой отблеск моего измождённого лица, — оказалась на перерождении до назначенного времени. Ты веришь в карму? — неожиданно сурово спросил он. — Я верю в расплату, — не так твёрдо, как хотелось бы, отозвалась я. — Гавённейшее чувство. Сама же это понимаешь. На твоём месте я бы прислушался к моим словам. Карма всех настигнет, точно так же, как все смертные рано или поздно попадут ко мне, — шинигами внезапно задрал лохматую известковую голову, высматривая что-то в туманном небе. Я проследила за ним. Где-то высоко-высоко по одному зажигались едва различимые золотые огни, — Обон начался. Решайся. И что-то такое загадочное, недостижимое ранее всколыхнулось во мне, отчего я, сама того не замечая, крепко-прекрепко стиснула журавлики. Это невозможно было описать словами, но я как будто всем своим существом поняла, что рано. Даже если до ужаса больно, зверски страшно и адски обидно — рано. — Хорошо, — услышала я довольный голос божества. Я посмотрела на него. Занятное зрелище. Вид у Сайсея был словно у кота, залезшего в кладовку и сожравшего всю сметану в одну харю, а потом закусившего сочным куском мяса и не получившего при этом люлей от хозяев. По крайней мере, выглядел бог именно так, насколько это вообще было возможно с его нестандартной внешностью, — И не попадайся мне раньше срока. Придёшь ко мне старой каргой с этими… как их… Тьфу, забыл! Неважно. Всё, сайонара. Поднялся дикий ветер. Вырванные из почвы цветы закружились в пёстром танце. Вихрь сдёрнул атласные ленты, и волосы беспомощно развеялись в буре. Я зажмурилась от взбунтовавшейся стихии, плотно прижав бумажные пичужки к груди. Мне было откуда-то известно, что сохранить их было, в буквальном смысле, вопросом жизни и смерти. Я стоически выдержала налетевший шквал. Рёв урагана стих, и сильные порывы прекратили бросать меня из стороны в сторону. Я опасливо открыла глаза. Тёмная пустота освещалась ослепительной сферой, которая находилась далеко впереди. Но меня пробило на истерику от очередной смены гардероба — больничная рубаха мне категорически не шла. Впрочем, она быстро закончилась от таинственного ощущения дребезжания на краю сознания. Я прислушалась, но разобрать бессмысленную цепочку звуков не представлялось возможным. Почему-то я чётко осознала, что время вокруг остановилось. Я подобрала красочные журавлики, которые обронила во время приступа истерии. Вот зелёный с белыми спиральками, вот оранжевый с коричневыми ромбиками, а вот этого у меня не было — синий с розовыми волнами… Я неспешно шла вперёд, с неким озорством собирая всё новые и новые разукрашенные пташки, прислушиваясь к становившимся всё более чётким голосам, которых иногда сменяла приятная музыка. Радужная нитка вела меня прямо к свету в конце туннеля.***
Проведать Еву оказалось целым квестом. На начальном этапе Мине пришлось столкнуться с собственными родителями. Сложность заключалась в том, что перепуганные предки чуть ли не первыми забрали её из общаги и отказывались выпускать из дома без их сопровождения, навязчиво предлагая бросить идею стать героиней, чтобы освоить какую-то менее опасную профессию. Дантиста, например, и пойти в будущем работать в зубную клинику под бок мамы с папой! Не думали они как-то, что их лапуленьку родненькую с первого года могут всякие злодеи преследовать. Но Мина, узнавшая из новостей о Евином плачевном состоянии, скандалила и гнула свою линию, желая каждый день навещать лучшую подругу. Родители, конечно, не могли ежедневно ездить с дочерью в Токио ввиду своей занятости, а отпускать чадушко даже в сопровождении четы Киришима — их соседей и хороших друзей, чей сын сейчас пребывал у своей спасённой зазнобы — было боязно. Отсюда, собственно, конфликт. Матриарх их маленькой семьи не стеснялась в выражениях и громко, со всей присущей ей марокканской экспрессией, периодически срываясь на родной тамазигхтский, весь вечер ругалась с дочерью. Ашидо Наиля, видная мулатка с водопадом тёмно-лиловых кудрей и такими же, как у её мелкой оторвы, глазами, под стать своему красивому имени почти всегда добивалась своего. Главное слово — «почти», потому что Мина в этот раз на диво непреклонно стояла на своём, грозясь сбежать под покровом ночи и — к вящему ужасу мама́ — поселиться в каком-нибудь дешёвом мотеле, наверняка полном алкоголиков и наркоманов! К сожалению, Наиля хорошо знала безбашенную натуру дочери, которой трава по колено не расти — дай только вляпаться в приключение или сотворить какую штуку, отчего та и дружила всегда с сумасбродными пацанами. В неё, блин, пошла! А бараньей упёртостью — в любимого мужа, у которого на голове прямо под стать этой черте характера красовались муфлонские рога! Ради счастливой жизни с Мака-куном, с которым началось подобие курортного романа, быстро переросшее в нечто большее, она сама, будучи только-только достигшей совершеннолетия соплёй, когда-то сбежала от «причудного брака» и навязанной невесты на другой конец света, оборвав все связи с деспотичной роднёй. Да уж, её клопик и в этом оказался на неё похож: быть готовыми пойти на риск ради по-настоящему близких людей, даже если знакомы всего пару месяцев, могут только они. Шантаж в итоге подействовал, и пришёл черёд отпрашиваться у вернувшегося с работы отца. В этот раз тактику девушка избрала другую. Папа поначалу был непреклонен («Я понимаю, дорогая, что она твоя лучшая подруга, и мне её очень жаль, но навестим её, когда сможем вместе туда поехать на выходных»). Но Мина умело пользовалась своим положением единственной и неповторимой дочери. Она смотрела на него глазами оленя из известного диснеевского мультфильма и была готова разреветься. Ашидо Макато держался час, держался два, держался три. На четвёртый, перед самым сном, Мине в реале стало так хреново от мысли о Еве, которая, судя по докладу Исцеляющей Девочки на очередном брифинге для прессы, была в тяжелейшем состоянии, что сама себя довела и заплакала в три ручья. Папка сразу раскудахтался вокруг любимой деточки, завертелся бирюзовой круговертью в поисках платочка и ромашкового чаёчка, да и разрешил сдуру ездить к подруге, когда того Миночке захочется. Миночка враз успокоилась, утёрла прожигающие папочкину рубашку слёзки, а наутро галопом побежала на «Сокол», пообещав спохватившимся папуле с мамулей писать раз в час. Следующим уровнем сложности оказалось пройти в больницу, которую пуще Тартара охранял очень страшный зверь: толстая тётка породы вахтёрус вульгариус. До этого дня Ашидо и не подозревала, что милые дежурные сестрички с братишками могут быть такими противными мордами. Оба раза, что она попадала в вотчину Гиппократа, эти заботливые создания были предельно вежливы и добры. А потому она с душой нараспашку обратилась в маленькое окошко на проходной с вопросом, где ей найти интересующую палату. Несостоявшуюся визитёршу приняли за наглую писаку, решившую разнюхать обстановку для какой-нибудь паршивой газетёнки, чтобы сделать себе имя на страданиях чужих людей, что и было тут же высказано всеми красочными и не очень эпитетами. — Позвольте! — вызверилась оскорблённая в лучших чувствах девушка, — Я пришла узнать, что с моей лучшей подругой! — Все вы либо лучшие подруги, либо дальние родственники. Знаю я вас… — и многозначительно так окинула взглядом, задержавшись на бренчащих цепочках и облегающей мини-юбке, словно Мина какая-то прошмандовка вокзальная, а не студентка элитного учебного заведения из хорошей семьи. — Но Ева-чан и вправду моя лучшая подруга! Вот, смотрите! — сунула она под нос достопочтенной матроне телефон. С экрана смотрели две девчонки, жарившие зефир у костра из левой стороны Тодороки. — Фотошоп! — авторитетно заявила вредная жаба. — Чего?! — Того! Вас в списке разрешённых посетителей нет? Нет! А значит, никуда я Вас, дамочка, не пущу! — Это несправедливо! Я хочу увидеть Еву-чан! — Прекратите уже шуметь, или вызову охрану! Она с удовольствием выдворит отсюда этакую нахалку! — причмокнув ярко-накрашенными губами, будто каждый раз оргазмировала от такого исхода тарарама с неудавшимися гостями, пригрозила мымра. — Гр-р-р! Мина раздосадованно притопнула ножкой, но, покосившись на прикативших пузатых аниматроников, вспомнила хорошую пословицу: «Не тронь говно — вонять не будет». Папенька ею описывал я-лучше-стоматолога-знающих клиентов. Пришлось натянуто улыбнуться грымзе, мысленно обматерив её, и развернуться к простому люду, не без удовольствия следившим за сием представлением. Среди сидящих на креслицах людей Ашидо с удивлением приметила знакомую долговязую фигуру: — Серо-кун, ты что ль? — Я тоже пытался пройти через эту мегеру, изобразив дальнего родственника, но, как видишь, не прокатило, — залихватски подмигнул этот… этот… ёжик! Вроде миленький, но иголки колются, причём сильно! Мина вспомнила истрепленные похождениями этого Казановы нервы, в чьи конкретные руки с первой минуты знакомства рвалось больное на все четыре камеры сердце; вспомнила слёзы досады, пролитые ночью в подружкино плечо, убеждавшей, что на любого кобеля найдётся своя величественная альфа самочка; вспомнила наставления Евы с Каминари общаться с одноклассником без сердечек в глазах… Вспомнила, и именно поэтому Ашидо в этот конкретный момент не придумала ничего лучше, как брезгливым жестом королевы на помойке присесть рядом, уткнувшись в мобильник, как бы показывая, что Серо не так уж ей и интересен. — Думала, я первой буду, — протянула она, открывая лайн и боковым зрением считывая реакцию. Положительная: широкая улыбка парня чуть дрогнула, но он ничем больше не выдал своего расстройства. Какой он всё-таки дурашка! — Дык я рядом живу! Прошлым вечером увидел повтор репортажа с нашей медсестрой, но было уже поздно, поэтому решил сегодня с утреца заглянуть. Увы, меня отбрили, — потягиваясь, ответил Ханта. Этот донжуан явно наслаждался приятным зрелищем: он взором провожал мерно покачивающиеся при ходьбе бёдра незнакомки, которую как раз вызвали проводить в отделение хирургии. Мина сделала вдох, незаметно выдохнула. В уме бегущей строкой пробежало Евино напутствие: «Против лома нет приёма, если нет другого лома». Последнее в арсенале розовокудрой девушки, к счастью, имелось. Она кокетливо перекинула ногу на ногу, и коротенькая юбка игриво поползла вверх, открывая невероятные ножки, к которым тут же прикипела нужная пара карих глаз. Честное слово, Серо иногда хуже Минеты! — А почему домой не пошёл? — спросила Ашидо, прикидывая варианты прохода к подруге. Список получался длинным и насквозь незаконным. В чате зажёгся зелёным кружочек рядом с аватаркой бэст фрэнда: mimimina: кири-кири, быстро eiji_shima: че mimimina: как пролезть в закрытую ото всех палату? mimimina: план нужен на двоих eiji_shima: для кого именно план mimimina: меня с хантой eiji_shima: если придумаете, без нас не начинайте 🙏🙏 eiji_shima: мы в пути, пробки 😫 — С ней наверняка сейчас как минимум один сэнсэй, как максимум — целых трое. Хоть кто-то из них должен будет выйти поесть. — С чего ты взял? — искренне удивилась Мина, посылая в ответ Кири-куну древний мем с фэйспалмом капитана Пикара. — Юнтэндо известен своей дерьмовой кормёжкой. — Не, про преподов, — девушка развернулась к другу, мимолётно мазнув по закрытому напульсником чужому предплечью, где пряталась схожая с её метка… Так, Мина, не глупи и изображай по-хе-ризм! А лучше — его близнеца по-ху-изм! На лице Серо чётко отображались сомнения в её умственных способностях. Ашидо прокрутила, что сказанула, и про себя застонала. Похуизм изображай, а не тупизм! — А, ну да, что я несу, — потеребила она одну из многочисленных цепочек, — Они же отзываются на одзи, сюкубо и иже с ними. В итоге прошло почти полтора часа прежде, чем на проходной появился Кровавый Король, походивший на тень отца Гамлета. К этому моменту собралась группа из семи человек: к уже ждавшему дуэту присоединились подвезённая отцом Бакуго парочка, жившие в столице Оджиро со старостой и пригнавший из Сайтамы Тецутецу. Остальные ребята или жили слишком далеко (ашники), или всё ещё были заперты в общежитии (бэшники). Многие, как Денки, отписались, что находились под домашним арестом, по типу того, на который хотели посадить Ашидо. Некоторые, как Монома и Кендо, чуть волосы на себе не рвали из-за того, что не могли присоединиться (странного бельгийца, с которым сдружилась Ева, забрали домой на континент, а старосте B-класса не было выхода из Академии). И только Шинсо-кун подозрительно молчал — он не был онлайн со вчерашнего дня. — Влад-сэнсэй! — тот аж вздрогнул, когда перед ним из-под земли выросла банда школяров. Мина по общему голосованию взяла на себя роль переговорщика. А то мало ли, тоже пошлёт дальним лесом, пешим ходом да с заглядыванием в закоулочки, — Скажите, как Ева-чан себя чувствует? — Хуё… хуже некуда, — без утайки выдал учитель. Сказано это было так, что становилось ясно — выданный ответ и близко не описывал настоящее положение вещей. — Мы можем к ней зайти, — тихонечко, тошнотворно сладким голосом произнесла девушка. Мужчина только хрюкнул от такой наглости, но возражать не стал. Он отошёл к сволочной караульщице, от которой все шестеро вернулись, несолоно хлебавши (Бакуго благоразумно не подпустили к ней). О том, почему крокодилица их до сих пор не выгнала с помощью роботов-охранников, история умалчивала. Видимо, той хотелось посмотреть на их бессмысленное ожидание у дверей, доступ к которым имела лишь она одна. В конечном счёте Влад-сэнсэй приказал им ждать на месте, а через десять минут вернулся с их классным руководителем. Видок у того был, как у умотанного упыря, который казался мёртвым, даже когда шевелился. Голос его прозвучал скрипом несмазанной калитки: — Ребята, было очень мило с вашей стороны прийти, но к Еве нельзя. — Айзава-сэнсэй, пожалуйста, хотя бы поздороваться! — попросился Тецутецу. — Она спит. — А мы подождём, как она проснётся! — настоял Киришима. Айзава достал из кармана полудомашних брюк знакомый всем студентам флакончик и закапал пару капелек в краснющие глаза. — Сэнсэй, Вы можете считать, что Вашего присутствия достаточно, — пальцем в небо ткнула Мина, — Но мы не хотим, чтобы она подумала, что друзья о ней забыли, понимаете? Он вперил в неё не поддающийся описанию взор, потом переглянулся с покивавшим коллегой и в конце концов обратился в ненавистное окошечко. Нужно было видеть лицо недотраханной ведьмы, когда Айзава вписал их в список посетителей и она была вынуждена нажать на кнопку открытия дверей. «А тоналка у тебя, сука, потекла!» — довольно подметила рыжеватые полосы Мина, проходя мимо бабки. — Слушайте, — начал читать лекцию Айзава, когда они утрамбовались в лифт, — В палате одновременно могут находиться не больше двух человек. Будете заходить по очереди. Если её… — Когда! — сердито перебил его Влад-сэнсэй. — Когда, — признал оговорку мужчина, — её переведут из общей палаты, то есть когда она пойдёт на поправку, можно будет заходить вчетвером. Я не стал заморачиваться и включил в список всю вашу параллель. Договоритесь между собой: составьте там график какой-нибудь, не знаю, вдруг ещё кто захочет её увидеть… — Иида выглядел так, словно уже прикидывал в уме, как всех подогнать под одному ему известное идеальное расписание. Надо будет ему сказать, что она не собирается ему следовать и будет каждый день приезжать хотя бы на пару часиков, — На ночёвку в крыле для семей больных выделены только два места, но вы уж извините, их присвоили себе мы с Шинсо. А, так вот почему он не выходил на связь! Киришима как-то осунулся от этой новости, а Бакуго стал ещё хмурее, хотя это казалось физически невыполнимо. Ашидо было жаль друзей, чью заинтересованность, которую они умело скрывали, она подметила через пару недель учёбы. И Каминари тоже бедняжка. Как только умудрились в это вляпаться? Ничего же не попишешь! Сложноватый любовный многоугольник получался, мда… — Каждый раз перед тем, как зайти к ней, вам будут проводить дезинфекцию. Это необходимо для исключения занесения всякой заразы в отделение, где пациенты подвержены риску… больше других. Попрошу отнестись к этому серьёзно и слушаться во всём медработников, — Мина не сомневалась, что Иида и к этим распоряжениям отнесётся со всей ответственностью, — Бакуго уже растрезвонил вам о Евиной причуде? Упомянутый парень вскинулся, готовый отрицать свою причастность к распространению сплетен, но кое-кто рядом с ним уж больно подозрительно пытался слиться со стеночкой. — Мне тут одна сорока доложила, что… — А сороку зовут Киришима? — Бакуго не дал ей договорить, собственнически схватив любимого выше локтя. Кири-кун громко сглотнул. — Я не упомню, сам знаешь, что голова у меня, как решето, — шутка расслабила присутствующих, пока двери лифта не открылись и они не увидели вывеску с крупными буквами «Отделение реанимации и интенсивной терапии». Ёлки-палки, это как же Ева-чан пострадала, что её тут держат? Ещё и в палате для самых серьёзных случаев? Хоть Минины родаки и были далеки от обычных госпиталей, но они отлично знали всю систему и всегда могли ответить на практически любой вопрос, возникавший у дочери при просмотре американских сериалов типа «Чёрного кода». Там жертв сначала доставляли в реанимацию у выхода к скорым, а потом перевозили в одноимённое отделение, которое могло находиться на другом этаже. Ашидо смогла понять систему распределения пострадавших только благодаря родителям: если в комнате несколько пациентов — это палата непрерывного наблюдения и максимально быстрого реагирования, где у людей особое состояние декомпенсации важнейших органов и систем без явных улучшений или ухудшений; если комната одноместная, то человеку вне всякого сомнения лучше и за ним присмотр не такой напряжённый, потому что вероятность отказа на пустом месте какой-нибудь печени уже не так велика. — Значит, про квирк объяснять не стоит. И то хлеб, — выдохнул Влад-сэнсэй, — Детали узнаете из новостей, где всё чётко и понятно будет расписано, — Ашидо к нему присмотрелась. Она итак ахуела и до сих пор не выхуела обратно, узнав о том, что подруженцию, у которой в биографии белых пятен больше, чем на средневековой карте мире, забрали из-за ранее непроявлявшейся силы, а он на полном серьёзе предлагает ей подождать со всеми? Ню-ню, как будто это её остановит от собственного расследования, — О, Шинсо-кун! Тот как раз вышел к ним. Увидь его Ашидо в тёмной подворотне — поседела бы. Страшновато как-то заходить за эти двери, но… Айзава и рта не успел раскрыть, как она воскликнула: — Чур я первая! Остальные остались дожидаться своей очереди на диванчиках, а она после положенных процедур закончила свой квест. Только финал оказался безрадостным. Мина робко взяла подругу за сухую ладонь. В трубочках лились какие-то растворы, ослепляющие лампы злорадно трещали, приборы пищали по-особенному нагнетающе… Это было так странно. — Ева в коме… — неверящим шёпотом подтвердила она ребятам то, что успели рассказать им Влад-сэнсэй с Шинсо. — Ева в коме, — грустным подвыванием ответила она на немой вопрос родителей, свалившись к ним в объятия. — Ева в коме! — яростным рычанием высказывала она подушке, пока с остервенением била её, представляя на её месте злодеев, и в которую же она потом рёвом ревела. Как быть? Что делать? А что делать? Воробью хуй приделать! Да ничего не оставалось делать, кроме как ждать пробуждения Евы-чан! И Мина будет рядом в этот момент, вот! Так девушка и стала ежедневно выбираться к закадычной подружке. Конечно, ничем особенным она помочь не могла, но, прошерстив всевозможные медицинские блоги и пролистав кучу справочников в родительской библиотеке, Ашидо пришла к выводу, что главное сейчас — разговаривать с Евой. Возможно, та услышит её нытьё и проснётся, чтобы дать по розовой шее? Чем óни не шутит? Если бы её спросили, почему она сама не своя и готова горы свернуть ради Евы-чан, то ответ был бы одновременно прост и сложен. Дело в том, что в дружбу часто влезал такой дефект, как стёб и подъёбы. Но Мина верила, что без этого дружба невозможна. Другие девочки никогда не могли принять эту прописную истину, сразу обижаясь на неё, аки химе старинных кланов. Поэтому-то Ашидо с малых лет тусила с парнями и другими ребятами, но всё это было не то. Иногда прям до одури хотелось потрындеть с кем-нибудь о своём, о девичьем, не боясь, что очередной подкол может довести человека до нервного тика и разрыва дружеских отношений. Мина надеялась, что в старшей школе это изменится и она с кем-нибудь сойдётся, да только годы общения с мальчишками нехило сказались на ней. Девчонки не понимали и половины её пошлых шуток, неловко себя чувствовали от её откровенного сарказма и старались не показывать, но всё же уставали от её гиперактивности.Что-то начало складываться только с пацанкой Джиро, но та почти сразу переключилась на Яойорозу, от которой у неё разве что слюнки не текли. Мина ту не винила — первая любовь, сшибающая наповал родственная душа, все дела — и даже не успела расстроиться от очередной чисто мальчиковой компании, как в её жизнь с грохотом и матами ворвалась Ева. Не встреть Ашидо накануне лоботряса Ханту — решила бы, что её бисексуальное кокóро капитулировало перед шармом этой амазонки. Ева-чан была её первой, единственной и лучшей подругой, и терять её, как бы эгоистично это не звучало, Мина отказывалась наотрез. Вот и ездила она в госпиталь, как на работу. Компанию ей составляли классрук с Шинсо-куном да приходившая оставить свой волшебный поцелуйчик Исцеляющая Девочка. Кровавый Король с Полночью приезжали раз в три дня, так как оба были заняты и жили далековато. У Полночи были дела в её совместном с Миднайт Бойзами агентстве, а на первого повесили заботу о не находящем себе места кошаке, которого приходилось выгуливать наравне с бульдогом Монти, чтобы он хоть немного успокаивался. Несчастный Бегемотик! Помимо них часто заходили токийцы и другие, более необычные посетители. Так, Ашидо несколько раз столкнулась с понурой Мисс Шуткой, с леденящим душу Незу-самой (Мину до сих пор пробивала дрожь от воспоминаний с экзамена, когда они с Каминари чуть не убились из-за директора), с каким-то очень серьёзным зеленокожим дяденькой и даже с перебинтованным по самый плавник Бандитом Косаткой, прикатившим на коляске с другого этажа, пока доктора его не вычислили и не приковали к постели. Приходили и Киришима с Бакуго. Последний выглядел особенно удручённо. Друзья уже всё испробовали, чтобы доказать, что ему не стоит винить себя за случившееся с подругой, но он оставался глух. Да-да, прямо выключал слуховые аппараты и прогонял их от себя маленькими взрывами! Шло время. Наступили каникулы, и народу поубавилось. Серо, например, уехал праздновать своё малое совершеннолетие к родственникам на Висайские острова, куда те его утащили, раз уж он оказался не в лагере; Оджиро укатил с родителями в Китай; голубки, ворча и кляня всех на свете, были вынуждены собрать чемоданы и полететь на Экспо-35 на Ай-Айленд, чтобы не прогорели путёвки, выигранные Бакуго на Спортивном фестивале. Были и такие, как Денки: продержавшиеся лишь час и больше не появлявшиеся, говоря, что им слишком плохо при виде одноклассницы. Остальные ребята, оставшиеся на Центральных островах, навещали Еву по мере возможностей. Выздоровление шло ни шатко ни валко. Мина, помимо прочих талантов, о которых не говорят в приличном обществе, умела профессионально греть уши. Так она и вынюхивала всё об изменениях в Евином состоянии, которые взрослые старались скрыть от неё и Шинсо. — Не булькай, повидло! — подбодряла она его на десятый день, когда они узнали, что шансы человека выйти из комы пропорционально уменьшаются при увеличении дней, проведённых в ней. — Хватит подливать скисшее молоко в кашу из стекла! Всё будет хорошо, ты же знаешь, — попрекала она его упадническое настроение после знаменитого визита портативного зарядника, немыслимым образом умудрившимся нагрянуть посреди перевязки, из-за чего электричество во всём здании чуть не коротнуло. — Может, попросишь медбрата амнезирующего це-два-аш-пять-о-аш принести? Вмажешь дринков несколько, отключишься, — предлагала она ему, узнав, что он не может заснуть, боясь, что подруге может стать хуже, пока он отдыхает. В этом году лучшим подарком на день рождения стал перевод Евы в одиночную палату в связи с улучшениями. Она даже задышала сама, своими силами! Ещё Полночь-сэнсэй передала Мине припасенный той эксклюзивный набор прекрасной уходовой косметики для волос, который собиралась вручить в последний день летнего лагеря. Ашидо тогда по-человечески проплакалась в тёплых объятиях понимающей учительницы, но потом жутко стеснялась случившегося и вовсю избегала её, чем только смешила окружающих. — Давай, ненаглядная, харе дрыхнуть! Или ты, согласно своему коварному плану, хотела заставить своего папу не нервничать, а психовать? — суровости в голосе Ашидо хватило бы на двух налоговых инспекторов, но она ею скрывала радость. Дело в том, что Мина не так давно, прямо перед шестнадцатилетием, вспомнила легенду о сенбазуру, которую услышала в детстве. Любимый дедушка тогда сильно заболел, и внученька очень переживала. Папа ей поведал, что если собрать в клинья тысячу бумажных журавликов, то боги обязательно исполнят одно желание. Маленькая девочка все пальцы стёрла, складывая маленькие священные птицы. Дедушка выздоровел, хоть она и собрала не больше ста. Правда, он всё равно умер через пару лет, отчего они переехали в Чибу, но это уже детали. Как она могла позабыть это сказание? Девушка сложила несколько журавликов из обычной бумаги для принтера, вспоминая, как это делается, и в тот же вечер лёгкие Евы-чан полностью самостоятельно заработали. Может, Мина та ещё дура или оптимистка, что верит в чудеса, но после такого подозрительного совпадения она развернулась по полной: закупила специальный квадратный пергамент всех расцветок, катушку добротной нитки, и засела за складывание. Шинсо поглядел на её сосредоточенную мордашку, поинтересовался, где она раздобыла инвентарь, а на следующее утро его можно было увидеть за созданием своих десяти сотен оригами — для исполнения заветного желания человек должен был в одиночку сложить их. Сейчас же девушка радовалась очередному прогрессу: у Евы восстановилась моторная реакция, но с чудаковатым эффектом — кожа сама по себе покрывалась алмазами, если её касался кто-то из мужчин, словно обороняясь. Это было ярко видно по тому, как она моментально затвердела, когда Кендо-чан посреди визита неожиданно почувствовала изменения перед тем, как попробовать поцеловать её в лоб. Интересная, однако, вещь — подсознание. Сначала брюлики «защищали» предплечье с татуировкой соулмейтов от чужих глаз (ну сорян, Ашидо та ещё любопытная Варвара, только метку на поверхности минерала было не разобрать, и осталась она с носом), а теперь вот это. Мина, увы, понимала, откуда у данного рефлекса росли ноги. Но у Мины можно было брать уроки того, как из подкинутых судьбой лимонов делать лимонад. А при должном терпении и старании получить из них освежающий лимончелло. Она плевала на медицинские гадости, которым была свидетелем, вроде того же мочевого катетера, главное — всё это удерживало душу подруги в её изломанном теле. А последствия пребывания Евы-чан у злодеев они будут расхлёбывать вместе. Наступил праздник поминовения усопших. Ашидо не могла его пропустить, и усердно отплясывала с родителями бон одори — танец, призванный успокоить души предков — за двоих: Айзава-сэнсэй поделился, что для Евы эти три дня были очень важны. Пятнадцатого августа она во время торо нагаши пустила по морю два бумажных фонарика со свечами, а шестнадцатого привычно проматывала плейлист подруги: — Тэк-с, с какой песни сегодня начнём… Майкл Джексон? Coldplay? До сих пор поражаюсь, какую древность ты слушаешь, — Мина остановилась на ремиксе неизвестного Нико Коллинса и села в кресло, прямо на кровати начиная собирать журавликов. До этого постоянно державший дочь за руку Айзава-сэнсэй, с некоторых пор вынужденный смотреть на неё издалека (Еве даже лечащего врача пришлось поменять, чтобы она постоянно не превращалась в блестяшку), сейчас сидел в кресле подальше. Он только грустно улыбнулся ученице — как любой про-герой, он слишком часто оказывался близко с больничными койками и перестал верить в чудодейственную силу оригами. Но Мина была уверена, что лично её бумажные птицы помогают. Еве-чан ведь начало становиться лучше, когда она развила бурную деятельность, правильно? А значит, всё очень даже работает! Вскоре подошёл Шинсо, передавший ей чашку кофе с убойной дозой сахара и сливками. Девушка взяла перерыв, попивая единственный приемлемый в автомате вариант напитка и следя за медитативным занятием друга и уже фактически одноклассника. Он как раз сложил симпатичного синего журавлика с розовыми волнами, когда сэнсэю позвонили. Ашидо ненадолго выключила придыхание солиста Banners: — Секиджиро, ты где? — вспомнилось, что сегодня черёд Кровавого Короля завалиться к ним на огонёк. — Ваш бешеный котяра разбушевался! Подрал меня хлеще тигра! — в тихой палате были чётко слышны громкие ругательства. — Как будто в первый раз!.. Мина спрятала улыбку в переслащённом капучино и вернулась к делу. Оранжевый с коричневыми ромбиками, зелёный с белыми спиральками… И только она протянула через последний нитку, как все приборы с ума посходили. Она подпрыгнула от неожиданности, а Шинсо порвал бумагу, увидев, как активно зашевелилась бывшая ранее без сознания подруга. Айзава-сэнсэй кинулся к дочери, но его грубо отпихнули ворвавшиеся врачи с медсёстрами. В груди Мины стало невообразимо тесно от счастливой радости, горло сдавило, слегка затрудняя дыхание, и оттого её глупые слова прозвучали хрипло: — Ева-чан ожила… Через несколько часов, когда были сделаны все возможные тесты и досконально проверены показатели, она вспомнила об общем чате их курса: mimimina: очнулась!!! Но Мина не отвечала на посыпавшиеся сообщения, заливая горючими слезами кофту всхлипывающего Шинсо-куна. Да, подруга проснулась. Вот только взгляд у неё был пустой и словно сквозь — куда-то на изнанку мира. А ещё… Ева молчала.