Шмяк!
— Уй, ты чего? — удивлённо заморгала Мина, когда я звонко шлёпнула её по лбу.
— Температуры вроде нет, — пробормотала я, — Отчего же фигню несёшь?
— И вовсе не фигню! — возникла подруга, отнимая мою руку, — Я к тебе с очень серьёзной просьбой, а тебе всё хиханьки да хаханьки!
— Ну простите, — с сарказмом ответила я на её возмущение, — Не каждый день лучшая подруга предлагает мне всякие непотребства.
— Блять, Ева-чан, всё совсем не так, — со стоном уткнулась она лицом в ладони, пытаясь скрыть горящие щёки.
— Тогда объясни мне, что за восхитительная мысля́ взбрела в твою буйную головушку, что ты подкатываешь ко мне с такими неординарными желаниями, — начала злиться я, — Если это твоя очередная попытка вызвать ревность Серо, то план говно, я не хочу в нём участвовать, я брезгую.
— В смысле брезгуешь? Сама идея поцеловаться со мной что, вызывает такое отвращение? — Ашидо была близка к тому, чтобы надуться, как мышь на крупу.
— Не совсем, — я раздражённо выдохнула, — Милая, у нас с тобой этого интимного разговора как-то до сих пор не случалось, но открою тебе великий «секрет» — я гетеросексуальна до мозга костей.
— Подумаешь, — в итоге фыркнула она после трёхсекундного залипания на такую странную меня с этакой неоднозначной для данного мира позицией к отношениям. Как же я всё-таки ржу с того, что каминг-аут приходится делать всем непанам, — Тоже мне новость: «натуралка». Сенсация. Редкий зверь из Красной книги. Охранять, оберегать и никого близко не подпускать. А я би, но родители об этом не знают — им вряд ли понравится моя категоричность, — немного поникла подруга.
— Минуточку, ты сейчас что, ты сейчас… Это самое?.. В симпатии мне признаёшься, что ли? — сразу зарделась я, начиная обливаться холодным потом от осознания той жопы, в которую ненарочно угодила, — А как же Серо?
— Стоп-стоп-стоп! — перебила мои лепетания Мина, — Прошу прощения, я не с того начала и ввела тебя в заблуждение. Ты, конечно, очень красивая и всё такое, и я даже, возможно, втюрилась бы в тебя, если бы не Ханта-кун…
— Фух, — нервно ухмыльнулась я, разом расслабляясь от осознания того, что мне не придётся иметь дело с влюблённой в меня (ужас-то какой!) девушкой. Нетушки, спасибо, мне хватило и одного неудобного признания в чувствах в прошлой жизни со стороны одногруппницы в институте.
— …который отчасти косвенно виноват в том, что мне позарез нужно, чтобы ты меня научила целоваться.
— Я… снова ничё не поняла, — покаялась я.
— Короче! — Ашидо стала поочерёдно хрустеть пальцами, волнуясь, — Суть в том, что он меня наконец позвал на свидание.
— Мои поздравления? — не очень уверенно, скорее даже вопросительно сказала я, потому что Мина не выглядела особо обрадованной открывшейся перспективе.
— Как бы объяснить по-человечески, — порывисто пригладила та свои непослушные букли, отодвинув несколько завитков за чуть отросшие за учебный год рожки, — С чего начать?
— С начала, — подсказала я, терпеливо ожидая, когда Мина наконец-то разродится.
— Понимаешь, Ханта-кун был до некоторых пор довольно… любострастным парнем.
— И это мягко сказано! — хохотнула я, уже примерно догадываясь, к чему вело это сумбурное предисловие, — Кобелиной он был, думавшей своим половым органом! Хоть это биологически невозможно.
— Да уж, — недовольно сморщившись, после запинки признала Ашидо, — И опыта, как ты понимаешь, он успел понабраться с лихвой.
— Так ты просто не хочешь ударить в грязь лицом, когда ваше рандеву дойдёт до десерта?
— Почему, когда ты говоришь это вслух, то это звучит особенно пошло? — нахмурилась девушка на смех, который мне не удалось сдержать.
— Бу-бу-бу, — я шутливо разгладила морщинку на розовой переносице, — Гоменасай, я не хотела тебя задеть.
— Понимаешь, мне в первую очередь просто-напросто обидно, что я нецелованная и вообще всё ещё чиста, как слеза единорога, в то время как он, почти уверена, уже с кем-то успел перепихнуться, — эмоционально высказала она всё то, что у неё было на душе.
— Да, досадное упущение, ничего не скажешь, — стоило отметить, что Мина, с которой мы нередко шушукались об отношениях, уже смирилась с любвеобильной натурой своего духовного партнёра, который преданностью до последнего времени не отличался. По-взрослому рассудив, что не стоит зацикливаться на прошлом, она зареклась волноваться по поводу предыдущих дульциней парня, не забыв клятвенно пообещать себе разорвать намечавшиеся будущие отношения при малейшем намёке в измене со стороны Серо.
— Но не к первому же встречному подкатывать с такой слезницей, правильно?
— Правильно, — согласилась я.
— Поэтому, Ева-чан, молю тебя — помоги! — с надеждой глядя на меня, просительно прошептала подруга.
— Знаешь, я не думаю, что это самая лучшая…
— Я осознаю, что тебе может быть трудно иметь какой-либо тесный контакт после сама знаешь чего, — торопливо зачастила она, не дав мне договорить, — Но посмотри на это с другой стороны! Представители женского роду-племени тебя не привлекают, а значит, со мною у тебя вполне получится отчасти выбить клин клином. Заметь: безопасным и ни к чему не обязывающим «клином», ведь мне от тебя совершенно ничего большего не надо, и уж кто-кто, а я точно не наврежу тебе!
У меня аж дух выбило от напоминания о
том самом. Конечно, произошедшее выглядело немного блекло на фоне вернувшихся воспоминаний о том, чему подверглась мама, но дрожь ненароком овладевала мною каждый раз, как я невзначай вспоминала и грубые пальцы, больно шарившие внутри меня, и порывистые возвратно-поступательные движения, продолжавшиеся мучительно долго, и вес навалившихся на меня насильников, от которого я задыхалась, и ощущение полной беспомощности, утраченного контроля над собой и своей жизнью…
Я ни с кем не обсуждала своё изнасилование. Даже с психологом, особенно с психологом! Хоть с Харадой-сан у меня и установились ровные, в какой-то степени доверительные отношения, которые неизбежно завязывались между лекарем душ и его пациентами, но я не могла раскрыться, показать кому-либо, ажно профессионалу, какой грязной, испорченной я себя чувствовала на самом деле. Женщина только понимающе клала кубик тростникового сахара в мою чашечку с тизаном из котовника и что-то чиркала в блокноте, шевеля своими антеннками: ясно, как дважды два четыре, что мне было необходимо время.
— Дорогая, твоя авантюра мне всё-таки кажется сомнительной, потому что…
— И мы никому ничего не скажем! Пожалуйста, всего один ничего не значащий поцелуй! Это даже не будет считаться изменой! — итак было понятно, кого она имела в виду, приплетая сюда лебединую верность — себя с Серо. Ну не меня же и, там, Бегемота, правильно?
Девушка чуть не плакала, и выглядела она такой отчаявшейся, что я… сдалась. Одновременно с моим полным поражением у меня почему-то создалось впечатление, что кое-кто не стесняется из меня верёвки вить, чесслово. А, хер с этим, мне не сложно. Конечно, в первую очередь Ашидо думала о себе, как любой вменяемый человек, но и о моём благополучии она всё же не забыла, так что не такая уж она и эгоистка, как могло показаться. Да, я уже не шарахалась ото всех подряд, как бакэмоно от освящённых пагод, и даже могла заснуть в обнимку с Хитоши, но иногда нет-нет да хотелось, поджав хвост, свинтить подальше от лишних прикосновений и взглядов. Случалось это всё реже и реже, и поэтому я, собственно, не сразу дала Мине понять, что я пас с её затеей, чем она, манипуляторша доморощенная, не преминула воспользоваться, дожав меня мордашкой кота в сапогах.
— Ладно, подруга дней моих суровых, научу тебя лизаться как следует.
— По гроб жизни буду обязана, — облегчённо выдохнула Ашидо, заметно взбодрившись от моего согласия.
— Погодь, а причуду ты хорошо контролируешь? — припомнила я один немаловажный момент.
— Ага, — беспечно махнула она рукой, но решила пояснить, — Сперва, конечно же, были проблемы из-за неё: кислоту ведь у меня вырабатывает и выделяет всё тело, но папуля приучил снижать концентрацию до минимума и поддерживать на таком уровне. Было сложно, но теперь я только с папулей и даю волю квирку, когда там, к примеру, плачу: его коже хоть бы хны на мой pH, потому что он у нас схожий. С мамулей не так легко, но… А так я даже во время оргазма не боюсь травмировать ни себя, ни будущего партнёра.
— То есть Ханту, — пакостно протянула я.
— Мы перейдём к делу или как? — Ашидо решила начхать на мою подколку.
— Погоди, мне интересно, а каким макаром предки тебя вообще смогли зачать и без повреждений, эм, продолжают вуху? — ну любопытно же, как всё устроено! Раньше как-то не задумывалась, а сейчас прямо стрельнула идея, что биологический материал Ашидо-сана должен был сильно навредить своей возлюблённой. Ага, кислотой пульнуть прямо туда! Да это ж убиться можно! Но вместо умершей вдали от родины марокканки передо мной сидела кракозябра — результат любви четы Ашидо девять месяцев и много лет спустя.
— В мамулином теле вместо примерно 10 миллиграмм золота обычного взрослого человека содержится почти двадцать кило, которые равномерно распределены по всем костям, тканям органов там, крови, волосам с ногтями и так далее. Вместе с этим у неё синдром Паткуля-Мазурека…
— Синдром неполного раскрытия квирка? — решила уточнить я. Что-то такое я слышала или читала раньше. Интересное заболевание, связанное исключительно с природой причуд. У носителей Паткуля-Мазурека фактически до конца не формировался квирк, хотя все предпосылки в организме присутствовали, отчего они не могли воспользоваться своим даром. Иногда это было смертельно, иногда нет. В случае мамы Мины обошлось.
— Он самый. Не болей она — быть ей золотой версией Тецутецу.
— Золото само по себе присутствует в теле человека, как и железо, — я начала выводить логическую цепочку, — Поэтому, в отличии от меня с Эйджи-куном, она по типу Чинтецу гипотетически могла бы превращать в благородный металл не только внешнюю оболочку, но и частично внутренности, а значит… Стой! Но ведь аурум и серная кислота не вступают в реакцию!
— Дошло? — загиенила Ашидо так, что мордаха её сразу запросила кирпича.
— Вопросов больше нет, можем приступать к… операции.
Осязаемо нервничавшая Мина застигла меня врасплох, бросившись на меня, как бедуин на цистерну минералки в пустыне, и вцепившись в мои губы с такой силой, что я прыснула от смеха, когда мы слегка стукнулись зубами.
— Ша-а-а, полегче, — я отодвинула от себя подругу, поглаживая её плечи, чтобы успокоить нас обеих. Такой напор, прям скажем, мне не совсем понравился. Я наградила пытавшуюся что-то извинительно сказать девушку взглядом, говорящим «я всё понимаю, но доверься мне». Таким взглядом обычно смотрели мамы, медсёстры и прочие люди, с которыми лучше не спорить, так что Ашидо благоразумно решила послушаться, — Не спеши. Расслабься и разреши мне позаботиться о тебе.
Мы сидели достаточно близко, чтобы до меня могли донестись почти выветренный аромат кондиционера, с которым мы стирали бельё, нотка свежего клементина её духов, смешанная с солоноватостью дневного пота, и лёгкое, почти воздушное прикосновение ментола её дыхания на моих губах. Царила неописуемая ванильно-розовая тишина и в воздухе витала сладко-приторная нежность.
Я коснулась двумя пальцами подбородка подруги, большим поглаживая выемку над потемневшей губой. Мина была невероятна красива жаркой, в какой-то степени опасной иноземной красотой, и удивительным образом сочетала в себе цинизм наравне с мечтательностью. Хотелось сделать ей хорошо, хотелось сделать опыт её первого поцелуя, который она келейно пожелала разделить именно со мной, особенным.
Глядя в волоокие янтарно-шерловые глаза, я взяла её лицо в ладони, нежа в них цветочный румянец, убегавший по горлу и ниже, за ворот толстовки. Первый невесомый поцелуй мотыльком осел на скуле. Я услышала, как у девушки перехватило дыхание, и ласково прикоснулась во второй раз прямо в уголок подрагивающих в застенчивой улыбке губ. Не давая себе и секунды на раздумья-сомнения-анализ ситуации, я оставила последний, третий поцелуй, наконец прервав возбуждённо-томительное ожидание неизвестно-прекрасного осторожным единением моих — чуть сухих — и её — влажных и земляничных на вкус — губ.
После нескольких неловких чмоков, когда я с усердием то легонько оттаскивала верхнюю губу, то игриво «жевала» нижнюю, Мина окончательно разомлела и приоткрыла рот. Я ответила на немое приглашение и впустила внутрь кончик языка, тягуче-медленно проведя им по нёбу. Подруга застонала, вплетая руки мне в волосы, перебирая и не слишком больно оттягивая их, одновременно привлекая меня как можно ближе, и у меня всё пело внутри от этого чуткого внимания. Прохладно-скользкими от переизбытка эмоций ладонями я поглаживала выгнутую, доверчиво льнущую ко мне поясницу, по которой бежала едва осязаемая дрожь возбуждения. Дух захватывало, будто на крутом спуске, а отчего — понять было сложно: то ли от прикосновений, ласковых и приятных, то ли от их значения.
В комнате становилось нестерпимо жарко. Хрупкие неуверенные поцелуи в нежных йогуртовых тонах становились горячее, неопытность сменилась жадностью, железным блеском извивалась среди страстного мокрого танца языков серёжка, и уже совсем неважно было, что где-то в процессе на мне пропало вязаное платье, и я, забив на колготки, начала стягивать чёртову толстовку с майкой с Мины, нечаянно проходясь ногтями по её набухшим лиловым соскам. Она подбросила бёдра вверх и зашипела что-то невнятное про лифчик в стирке, а я ничего не могла поделать, кроме как застонать в ответ от владычествовавшей надо мною деликатной истомы и повалить её на постель, укладывая на живот.
Красные кометы темнеющих засосов уже украшали длинную шею и гладкие плечи Мины, и я, не переставая поглаживать, массировать руками её стройное, крепкое тело, сдвинулась ниже, припечатывая поцелуем каждый из изящных позвонков, не пропуская ни одного, отвлекаясь лишь, чтобы покусать мягкую кожицу ангельских крылышек лопаток. Когда я добралась до впадинок Венеры, девушка неожиданно перевернула нас, оказываясь сверху. Она тяжело дышала, завитки волос прилипли ко лбу, щекоча брови, делая её ещё красивей. Мина облизнулась, имея вид бесконечно хулиганский и довольный, и, прикрыв захмелевшие глаза, наклонилась ко мне, чтобы обласкать бешено бьющуюся жилку во впадинке ключицы.
Мы кувыркались в кровати, пробуя целоваться и так, и эдак, потому что мы были юны, любопытны и (возможно) немного влюблены, но не друг в друга.
Вдруг подруга по-эфирному легко провела пальцами вдоль моего хребта до самого копчика, сдвигая резинку колготок, а потом обратно уже раскрытой, тёплой, чуть шершавой от мозолей ладонью. Трель ноющей боли прокатилась от виска, пересчитав каждый нерв и каждое ребро, и я резко прервала до нехватки воздуха затяжной поцелуй:
— Извини, я… я больше не могу.
— А? — у Ашидо сейчас явно не хватало в голове, опьяневшей от пробудившейся сексуальности, парочки винтиков, чтобы сразу понять, что только что произошло.
— Сеанс окончен, — неуклюже скривила я зацелованные губы.
— А! Блин, я как-то?.. — сразу заволновалась она, вернувшись с пика возбуждения ко мне.
— Нет, что ты, ты просто чудо, — уверила я её, поднимаясь, чтобы достать закинутую на комод одежду, — Чисто флэшбеки, не волнуйся, просто с меня уже хватит. А у тебя шикарная техника, так что сразишь своего Ханту наповал.
— Спасибо, Ева-чан, — пробормотала она мне куда-то в середину спины, крепко обняв сзади, когда мы уже причесались/приоделись и были готовы выйти из комнаты, — Ты лучшая подруга, о которой я только могла мечтать. Спасибо, что поняла мои переживания и согласилась помочь.
— На то друзья и нужны, — от чистого сердца сказала я, поворачивая в замке ключ с брелоком, изображавшего плюшевого коалу, который я привезла подруге из Австралии.
— Кстати, я не сильно тебя отвлекла? Ты вроде с Шоджи там что-то готовила, — спросила Мина уже в лифте.
— Твою же ж нашу! — в панике взялась я за голову, вспомнив о том, что я делала на кухне до мининского похищения, — Ебическая сила! — вырвалось у меня, когда открылись двери на первом этаже, а там стоял весь 1-В, — Святые хуеса!
Ну, а последующая за щупательно-ласкательным сеансом ночь прошла просто кошмарно. Организм объявил забастовку и начал революцию, требуя только одного, но в неимоверных количествах — секса. И не какого-то там самообслуживаемого, а с двумя конкретными человечками. Начав днём с Миной за здравие, я одиноко кончила за упокой, прокравшись в ванную смыть с пальцев подарочек от своих желёз Скина.
Блять, как ненавидела тогда свои шестнадцать лет, так и сейчас не лучше. Хоть партнёра для чих-пыха будет легче найти, если совсем прижмёт, и на лубриканте можно будет по первой сэкономить.
***
Было трудно отвести взгляд от блестящих медовых глаз, ярчайше-жёлтых, как у породистого кота, с карамельно-карей окантовкой радужки, обрамлённые в длинные золотистые ресницы. Очаровательная лукавая улыбка с небольшой, едва заметной щербинкой всегда украшала даже самые мрачные будни, а ямочки, ёбаные
ямочки на щеках были лучшим средством для выработки убойной дозы эндорфинов. Смех — елейная услада для ушей, запах тела — чистый озон, который ни один одеколон не мог перебить. Это был не тэнши, посланный из Вечной страны, а целый грозовой смерч в маленьком поджаром теле, к которому так и хотелось прижаться подольше, не боясь, что вот-вот, ещё чуть-чуть, и шарахнет молнией, оставив видимый след на сердце. На тренировке ему порой удавалось, будучи в спарринге с ним, одержать победу и прижать его лицом в маты, чтобы самому, как наркоману за дозой, уткнуться во вспареный белокурый, всегда идеально уложенный затылок, и нюхать-нюхать-нюхать, пока его не отвергнут.
Снова.
Они сидели почти всем классом в гостиной, играя в дополненную версию Колонизаторов, а он только и мог что делать вид, что сёрчит новости, поглаживая лежащего на коленках подросшего Бони, чтобы на самом деле вдосталь понаблюдать за покачивающимся чёрным зигзагом на часто откидываемой чёлке, на провод зарядки меж влекущих губ, на вершину айсберга рубцов, разрядами выглядывающих из-под рубашки, каждому из которых хотелось поклясться в вечной любви и посвятить лучшие оды Шекспира, снова и снова расцеловывая дорожки переплетающихся веточек шрамов…
— Йоу, брателло, как дела? — на подлокотник кресла присела Ева с открытой яркой пачкой Maltesers, которая как раз слиняла с партии после своего окончательного банкротства из-за грабежа разбойников.
— Хэй, сеструха, как житуха? — Шинсо отделался кодовой фразой, что «его ничего ничего, болтать можно», сгребая сразу половину хрустящих шоколадных шариков. Бонифаций потянулся, приоткрыл сонный глаз, но, не увидев интересной вкусняшки, дальше засопел.
— А на самом деле почему такой поникший?
— Я безответно влюблён, — он был уверен, что эта фраза в очередной раз глубоким надрезом проявилась на его душе. Показалось, что даже объект его любви вздрогнул. Лечиться тебе, Шинсо, пора, а то глюки уже начали посещать.
— Дружище, я понимаю твою боль, уж поверь, но может попробуешь сменить немного фокус внимания? — не совсем удачно попыталась поддержать его девушка, закидывая драже в рот, — Он ведь так и не смог внятно объяснить ни мне, ни тебе, почему хоть и сохнет по тебе, но продолжает отвечать отказом на любые твои попытки сблизиться.
— Моя ориентация — Каминари Денки, и вряд ли это когда-нибудь изменится, — абсолютно серьёзно ответил он ей, — И не тебе меня учить, когда у самой на амурном фронте одна херня из-под коня.
— Тушé, — Ева отвернулась от лестницы, по которой только что спустилась её личная печаль в двойном формате. Не понимал, ой не понимал её Шинсо! Видно же, что пацаны находятся в активных поисках
именно её, а она будто ослепла, талдыча себе, что будет третьим колесом. Ра-а-а, какая упёртая ослиха! Её дело, конечно, но его выдержка скоро пойдёт трещинами, потому что глядеть на самобичевание подруги было тягостно. В один непрекрасный день он, сам того не зная, проколется, и её тайна вылезет наружу, причём боком. Ага, филейной частью, — Что интересного пишут?
— Процент похищений дошколят резко увеличился. Малыши никак не контактировали, ходили в разные ясли/сады, так что связь ещё нескоро найдут. Подозревают что угодно: от торговли людьми до детской порнографии. В нескольких префектурах начали в панике вводить комендантский час.
— Вряд ли это ощутимо поможет, — девушка мрачно вчитывалась в экран его смартфона, чуть слышно сказав себе под нос что-то на тридесятоцарсковском, —
Как я могла забыть об этом шибзданутом профессóре? Эх, канон, немилостив ты к нам…
— Народ! — влетела в гостиную Ашидо, тащившая на буксире Серо, мигом привлекая к себе внимание. Вот кому Шинсо искренне завидовал — у них точно всё было на мази, несмотря на предыдущие прегрешения одноклассника, в отличии от его милка́, вёдшего себя так, словно тому хотелось и рыбку съесть, и на хуй сесть, — Кто чем занят на День Всех Влюблённых?
— Завтра что, праздник всех соплежуев? — Ева перестала хрупать вафельные горошинки, переключившись со статьи на происходящее вокруг.
— Здрасьте, я ваша тётя, — засмеялся Хитоши на её удивление, — Все неравнодушные к этой дате пташки уже неделю разносят по коридорам сплетни о том, кто кому хочет всучить шоколадку и вылить ведро душевных излияний во время ланча.
— Класс моего двоюродного братца делает ставки на то, кому достанется больше всего тайных признаний, — подала голос услышавшая его Джиро, заменявшая струны на гитаре под влюблённым взглядом замстаросты.
— И кто лидирует? — со скуки, не иначе, спросил развалившийся в кресле напротив Бакуго с Киришимой на коленях, которых Ева в упор не замечала. Шинсо было забавно наблюдать за тем, как блондин ещё пытался доминировать в их паре — красноволосый акулёнок нехило раздался в плечах и грозился стать в будущем похожей на Старателя горой мускулов. Бакуго, должно быть, делал сильный упор на ноги во время занятий в зале, чтобы выдержать вес этих каменных мышц.
— Среди бэшников — Монома, Кодай и Пони, — по лицу музыкантши зазмеилась улыбка, — У наших — Тодороки, Бакуго и Ева-чан.
— Не, ни за что, неа, не нада, — начала отшучиваться последняя, нервно маша руками, — Нафиг такое счастье! Я все открытки из локера буду выкидывать или попрошу Тодороки сжечь. Не откажешь ведь, а?
— Буду только рад, — отозвался вошедший из прихожей парень со стопкой бумаг, — Сам займусь тем же. Хэй, староста, Айзава-сэнсэй не успел утром распечатать, поэтому просил передать Вам поручение раздать сейчас бланки на получение согласия проведения каких-то дополнительных занятий у Полночи. Отдать нужно будет лично ей в руки.
— Спасибо, Тодороки-кун, он меня предупреждал о них! — подхватил листы Иида, тут же начав передавать именные формуляры вместе с честно делившей с ним обязанности Момо. Получив свой, Шинсо не особо удивился: «Курс лекций о сексуальном воспитании от квалифицированного преподавателя и медицинского работника». Это следовало ожидать после того, как Янаги — младшей из их параллели — позавчера исполнилось шестнадцать. Забавно, конечно, учитывая, что как минимум в их здании половина учеников уже вовсю закупалась всем необходимым для весёлого времяпрепровождения в одном респектабельном магазинчике неподалёку, гарантирующим полную анонимность. Адресок ежегодно передавался из уст в уста от старшекурсников новеньким, а преподы смотрели на творившееся безобразие сквозь пальцы (сами такими были), не забывая всё же минимально контролировать броуновское движение природных порывов подопечных, дабы не случилось, э-э-э, супоросных эксцессов.
— Почему ты так ультимативно настроена против, Ева-чан? — возмутилась Мина, размашисто расписываясь под своим экземпляром, озорно чмокнув своего бойфренда в ушко, — Они всего лишь хотят выразить тебе свою симпатию.
— Не надо меня так облагодетельствовать, мне и так хорошо живётся. Хито-кун, завтра как обычно? — повернулась та к нему, прицельно пульнув пустую упаковку в стихийно образовавшуюся помойку для снэков у игрального стола и подтаскивая к себе замурчавшего Бони.
— Кретинский марафон «Сумерек» для неженатиков с собственной озвучкой и кучей помадки с цукатами из того русского гастронома? Конечно, — согласился он, — Кто-нибудь хочет присоединиться?
Но вопрос его повис во внезапной тишине. На них с безмерно глупым видом удивлённо вылупилась собравшаяся часть их вполне дружно-плотного коллектива.
— Как это — «для неженатиков»? — тоненьким, полуобморочным голосочком уточнил Денки, впервые не избегая пристального внимания не иначе как помешавшегося на нём Шинсо.
И вот тут…
Вот тут до Хитоши
допёрло.
— Ты что, думал, что мы с Евой
пара? — ошарашенно спросил он его. Каминари с абсолютно идиотским выражением быстро-быстро закивал, изумлённо разинув рот так, что из него выпал электрошнур.
— Вы что, вы всерьёз
все считали, что мы встречаемся? — в ступоре обратилась к ребятам Ева, точно так же дотумкавшая, как и Шинсо секундой ранее, о, вероятно, самом долгом массовом самообмане за всю историю человечества. Ответное молчание было выразительнее всяких слов.
Картина Репина «Приплыли». Холст, масло.
— Бляха-муха, — подруга не сдержалась, сделав смачный фэйспалм.
— Какая гадость! — вырвалось у самого Шинсо.
— То есть вы не вместе? — первой смогла наконец сложить буквы в слова Джиро.
— НЕТ!!! — вдвоём с Евой проорали они, отшатнувшись друг от друга, словно обожжевшись. Девушка аж набок завалилась, упав с кресла. Проснувшийся Бонифаций с недовольной помятой мордой потрусил к лестницам.
— Но почему? — спросил Иида, заторможенно присев на подушки рядом с ахуевающими Каминари, Сато и Оджиро, застывших над настолкой.
— Потому что это инцест чистой воды! — нервно ответила Ева, перебравшись обратно на подлокотник, — Ладно, не чистой, но почти! Хито-кун мне как брат, чёрт возьми, и ни я, ни он никогда не помышляли о чём-то бóльшем!
— Ты, конечно, деваха что надо, но мне противно от одной мысли о какой-то романтике между нами, — подтвердил он мысль наречённой сестры.
— Разве это возможно? — задал вопрос Киришима, — Вы же соулмейты!
Шинсо та-а-ак выразительно посмотрел на Еву, мол, сама, радость моя белогривая, разбирайся со своими кумушками, я помогать не собираюсь, что она только привычно фыркнула, скрестив руки на груди:
— Ещё чего! Они у нас разные, и я даже не представляю, как вам всем в головы могла прийти настолько бредовая мысль.
— Но вы же так близки! — подорвался с места Каминари, — Постоянно вместе и чуть ли не ночуете в одной постели!
— Вы что, сговорились все, что ли? Смешные вы чебуреки, — ответила девушка, — Раз мы друзья детства, которые не разлей вода, то обязательно сладкая парочка вроде этих, — кивком указала она на своих, собственно, ряженых. Стоило отметить, что Бакуго с Киришимой имели вид, как в той поговорке про Сашу, которая шла по США и упала в шоке. Как же Хитоши на самом деле остоёбло это дерьмо, по недоразумению названным «партнёрскими делами лучшей подруги».
— Чума-а-а, — отвис Сато, потерянно смотря на них.
— Опупеоз просто, — внемлил ему Оджиро, растерянно почёсывая себе ухо кончиком хвоста.
— Но ты же охеренно целуешься! — внезапно выкрикнула Ашидо, пальцем указывая на Еву, — Невозможно так круто целоваться без опыта!
— Прошу прощения, она
что? — выпал в осадок Серо, смотря то на возлюбленную, то на шокированную подругу.
— Мина, ты — кисломолочная свинья! — не ожидавшая такой подлянки девушка сразу пошла в наступление, — Ты обещала сохранить этот эпизод в секрете!
— Я-то думала, почему ты не переживаешь, что за хитошинской спиной согласилась поцеловаться! — Мина привычно не обратила внимания на собственную осечку, — А оно, оказывается, во как! Фантастика просто!
— Я думала, что когда ты упомянула, что это не будет считаться изменой, то ты имела в виду себя и Серо! — не осталась в долгу Ева.
— Ты нашла адюльтера, как только мы сошлись? — в трансе спросил Ханта, наверняка подумавший, что ему так не очень красиво отомстили.
— Нет! — рявкнули на него обе девушки, — Это было до нашего первого свидания, — всё же добавила рогатая (к счастью, не во всех смыслах, насколько знал Хитоши), дабы успокоить своего молодого человека, тут же разворачиваясь обратно к подруге, — Но кто тогда твоя родственная душа?
— Ашидо-кун, это крайне невоспитанно с твоей стороны в лоб задавать такие интимные вопросы! — вмешался краснеющий, как рак, Иида.
— Боюсь, что я как та девушка, которая говорит, что с изюминкой, а оказывается, что она скрывает в себе целый мешок сухофруктов, — ехидно отметила Ева, тем самым заранее затыкая всех желающих бомбардировать её неудобными темами, — Спасибо, Иида-кун, ты просто душка.
Но Шинсо уже не особо вслушивался. Он во все глаза смотрел на Денки, напоминавшего палитру художника-недоучки. Его прелестный в своём гневе ангел сначала побледнел, потом порозовел, а затем приобрёл ярко-красный оттенок. Когда Каминарина кожа стала потихоньку становиться лиловой, Хитоши почувствовал запах последождевой свежести петрикора, заметил, как заискрились розетки и замигали лампочки, и понял, что нужно срочно брать инициативу в свои руки прежде, чем поджарят весь их дурдом на выезде.
Он схватил так и стоявшего посреди гостиной парня за предплечье и волоком вытолкал их под некоторыми недоумевающими, а некоторыми радостно-понимающими взглядами на улицу.
— Шинсо, ты с рельсов съехал? Дубак! Дав…
— Я не знаю, как относиться к судьбе, — перебил его Шинсо, не выпуская прикрытую браслетом руку блондина из своей крепкой хватки, — Но я точно не могу считать её злодейкой. Она рано наказала меня безмозглой семьёй, но подарила мне встречу с Евой и сэнсэями. Не знаю, где бы я был,
кем бы я был, если бы не они, честно. Но, чтобы ты знал, они же привили мне неприязнь к тем, кто бросает бороться за своё. Поэтому я не такой, и я практически уверен, что ты тоже, — он сглотнул, стараясь не слишком стучать зубами и не нести сущую околесицу, — Люди вроде нас — меченые люди — слишком полагаются на провидение: на то, что всё само собой пойдёт своим путём, на то, что всё утрясётся без лишних усилий, на то, что отношения будут работать, если им суждено, что эти отношения вообще
будут. Я ничего не знаю про любовь, но это точно нечто большее, чем простое «суждено». И я…
Драгоценный цитрин широко раскрытых, немного слезящихся глаз напротив смотрел на него, не мигая, и придавал сил продолжить:
— И я просто уверен, что без какого-либо фатума не смогу прожить ни минуты более без тебя. Ты для меня как воздух, которым я дышу, и я завяну без тебя, как гербера без воды, — у Денки перехватило дыхание, — Я люблю тебя, Каминари Денки, люблю так, как только один человек может любить другого.
Шинсо стянул с чужой, мелко подрагивавшей левой руки кожаный браслет. Он бы сейчас точно нервно посмеялся, если бы его сердце не билось так сильно, что отдавало в горле. Он осторожно взял чуть красное и всё от холода в цыпках запястье, медленно поднёс к своим губам и поцеловал то место, где под родной кувшинкой пойманной бабочкой бился пульс. А после у него все пробки выбило напрочь, когда Каминари обхватил его лицо и быстро-трепетно опустил ему на заледенелые губы своё искристое дыхание и притёрся — плотно-плотно, близко-близко. И после долгого, звучного и грязно-желанного поцелуя, не обращая внимания на дорожку слюны на остром подбородке, не отстранился, а был, наконец, совсем рядом, и смотрел с искренней, радостной, незамутнённой ничем любовью своими большущими, сверкающими жёлтым кварцем глазами, из которых пропал неуместный и странный отблеск непонятной вины.
Вечер четверга, на улице минус пятнадцать. На заснеженном крыльце общежития стояли в обнимку двое, и им было
тепло.
***
— А куда?..
— Оставь, им надо свои мутки разрулить, — я остановила Яойорозу, что была готова с куртками под мышкой последовать за торпедой вылетевшими Хитоши с Каминари, которые, надеюсь, смогут наконец нормально объясниться после того, что вскрылось.
Нет, ну надо же! Подумать только! Столько времени мы неосознанно водили всех за нос! А я ещё удивлялась, почему Каминари так начинал менжеваться, когда я пыталась вытянуть его на разговор о друге! Ему, горемыке сердешному, не хватало наглости и/или храбрости прямо всё разузнать про мои «отношения» с Хитоши! У той, что вроде как являлась его соперницей!
Полный провал — шесть букв, вторая «и». Недопоняли, блин, мы друг дружку.
Но весь этот пиздец, слава всем богам, сейчас должен был рассосаться между ними. Мне же оставалось только в одиночку увильнуть от собственного эпохального объяснения.
— Ева-чан, ну расскажи, — завеньгала Мина.
— Ты прослушала, что староста сказал? О таком непристойно выспрашивать, — выдернула я своё прикрытое напульсником предплечье из её загребущих ручек, от греха подальше дополнительно камуфлируя его и сжав от неожиданного страха булки. Когда только успела незаметно подкрасться поближе? — Шут его знает, кто это.
— Так давай я помогу тебе в поисках!
А мне характер показать захотелось. Чай, не безмолвная:
— Достаточно, — и чего она такая подозрительно настырная? Или она…
Я как бы невзначай посмотрела, приподняв бровку арочкой, на шерочку с машерочкой нашего сквада. Может, подружка считала, что меня можно им втюхать?
В общем-то, я совру, если скажу, что не рассматривала вариант открыться им. Ситуация эта была проиграна мною в диалогах, мизансценах и прочих гэгах многократно. Но потом я видела, как им кайфово было без меня, и сразу становилось понятно, что я для них нужна, как козе баян, что бы они там периодически не причитали. Для вида, не иначе. Ну и чтобы брокколевидный сучара не слишком зарывался.
— Точно не знаешь? — хрипло, с серьёзным лицом спросил Бакуго. И зачем? Ясно же, что они меня даже не рассматривали в кандидаты на роль их, как они это называли, «третинки». Зачем тогда так бередить едва затягивающиеся раны на моём глупом влюблённом сердце, которому фиг что прикажешь? А, Кацуки? Зачем ты так жесток со мной?
— Точно, — ответила я, глядя на него своими честными брехливыми глазами, не заметив, как Джиро как-то по-особенному сучьи-понятливо хмыкнула, пока Тодороки задумчиво рассматривал меня с видом лепидоптерофилиста, обнаружившего в своей коллекции капустницу, отрицавшую свою причастность к порче урожая дачников Красноярска.
Но полный, так сказать, окончательный финиш меня ждал на следующий день в шабаш романтиков всея Земли, прямо-таки слащаво-сусально походивший на известный мне католический день сэ-вэ. Разукрашенная развешенными гирляндами с купидончиками и воздушными шариками Академия содрогнулась от бесчинств малосоображающих тинейджеров, у которых голос разума не просто временно задремал, а заснул мёртвым сном. Свистопляска затронула и меня с утра пораньше.
Для начала я проспала будильник и в спешке вляпалась в подсунутый под дверь комнаты подарочек. Ультра большая коробочка дорогого After Eight с любимыми пластинками мятного шоколада в красивейший латунной обёртке была помята, но жива, и, что греха таить — порадовала.
— Вкусно? — со смешком спросил Нейто на перемене, когда он увидел, как я анатомирую содержимое утреннего сюрприза.
— Очень, — ответила я другу, без стеснения слизывая остатки шоколада с пальцев.
Не знаю, кто в нашем классе решил меня осчастливить — точно не Хитоши или папа, которые не выделяли этот день от остальных, не видя смысла что-то дарить чисто по-товарищески, что могло быть, тьфу-тьфу-тьфу блять, превратно понято — но следующие двадцать четыре часа я держалась только засчёт них, урывками доставая их из рюкзака и с удовлетворённым урчанием лопая.
Потому что далее, открыв свой шкафчик в раздевалке, я наткнулась на ворох каких-то аляпистых открыточек с фруфрушечками и блёсточками, от обилия которых аж в глазах зарябило. О боги, родственник Джиро с факультета бизнеса оказался прав! Букмекер хренов! Хорошо, что локер у меня снизу, и всё это добро выкатилось прямо на пол, а вот соседствовавшему Тодороки не повезло — он оказался под завалом записочек на вырезанных в форме сердечек картонках. Я свистнула Бакуго, который с ненавистью выколупывал пайетки из своей сменки через два ряда от нас, и мы втроём вышли на улицу, с непередаваемым наслаждением уничтожив буйство красок фантазии наших фанатов, поджёгши всё в мусорке и получив за это ата-та от охранного андроида. Тодороки, которому пришлось до конца уроков терпеть застрявший глиттер в волосах, объяснил, что ему кажется чушью вся эта устраиваемая ежегодно показушность, направленная на увеличение доходов массовых корпораций; Бакуго не понимал дурней, которым хватало дебилизма продолжать к нему подруливать, тем самым расстраивая Эйджиро; мою позицию, в некоторой степени повторявшую суждение карамельной тросточки, они ещё вчера поняли. Чего я не предполагала, так это того, что кое-какой сердитый гремлин с неким человеком-щеночком прислушались и приняли информацию к сведению, не решившись в итоге что-либо дарить.
Вслед за этим те, кто всё же решился меня лично поймать на перерыве невзирая на пробежавшую информацию о предумышленном преданию огню по бо́льшей части анонимных посланий — я до сих пор поражалась тому, насколько по части новостей Юэй похож на деревеньку в три окошечка — чуть ли не
преследовали поджидали меня у нашего кабинета. Из-за них я была вынуждена тихонечко, по стеночке так, по стеночке передвигаться до конца этого сумасшедшего дня, задействуя квирк и рискуя попасться дежурившим профессорам. Могу сказать, что занятие это было не из приятных, а потому к вечеру, когда я смогла наконец запереться в своей комнате, я была очень-очень злая и очень-очень нервная, так как устроившие весь этот сыр-бор с тупым праздником поклонники (на кол их, на кол всех!) не давали мне нормально обдумать недавние события в мире, то бишь в Японии.
Спрашивается, почему я была такая дёрганая из-за четырнадцатого февраля? К чему все эти сложности с прятками от гиперстеснительных японских школьников, в кои-то веки набравшихся храбрости признаться в симпатии? О любви я даже не заикалась, с ней всё сложнее — чистое любование со стороны невозможно спутать с этим слишком сложным и запутанным чувством, которое, ин май хамбл опинион, могло появиться лишь при непосредственном длительном тесном общении. Так почему я так лихорадочно спасалась бегством от этих романтических штучек-дрючек?
Спорный вопрос. С одной стороны мне очень хотелось наконец узнать, каково это, когда тебе отвечают взаимностью. Отсюда следовал вывод, что мне такая сказка наяву не грозила. Смысл тогда было делать больно и создавать неловкость всякими вежливыми отказами бедным мальчикам, девочкам и другим, которые на свои бедовые головы нашли во мне что-то интересное? Тешить своё самолюбие чужими страданиями не хотелось, я всё же не какой-нибудь энергетический вампир. Кстати, после прошлогоднего срыва на Мидорию я всё-таки плотнее занялась самовнушением, как мантру повторяя при каких-то бесячих мой перестраивающийся организм экзогенных ситуациях, что ты, Ева, девочка-цветочек, которая не должна никого обижать. Ромашка, а не капская росянка. Милая невинная ромашка! Ага, из Чернобыля, мутировавшая и ставшая плотоядной.
С другой же стороны… Ладно, вопрос нихрена не спорный, я просто как малое дитя сбегала от ответственности. Ну в жопу, у меня итак проблем по горло, не хватало ещё и с этой одухотворённой придурью разбираться.
Как говорил один небезызвестный бард с берегов Эйвона:
«Something is rotten in the state of Denmark». Охохоюшки, и где мои младые годы? «В жопе алого дракона!» — орали в ответ мои нескромные мозги, делая рожицы моим попыткам расфасовать по полочкам мои извилистые размышления по поводу канона, основанные на собственных наблюдениях.
Короче, Склифосовский, что мы имеем? В рядах Академии предатель — это раз. Два — он может быть не один. Три — я до сих пор не поняла, как его или их вычислить. В теории это мог быть кто угодно, но практика, коими я считала нападения и каноничные авантюры, показала, что скорее всего это кто-то, приближённый к нашей параллели. Печально осознавать, что где-то совсем рядом затаился, как африканский бумсланг в засаде, душой и телом лицемерный перебежчик, готовый по команде наброситься на тебя из-за скрывающих его трёхметровое тело листьев кустарника, мимо которого тебе не посчастливилось проходить.
Я кулобдилась на своей кровати, обдумывая и пережёвывая в голове ментальную жвачку, одновременно пуская пузыри из настоящей. Постучав понадкусанным Бегемотом карандашом по дневнику со всей рефлексией на тему вопросов мироздания, который я благополучно вела на русском (знаю, я не ахти шифровальщик, но хоть так, чем никак), я глубоко выдохнула, прислушиваясь к тому, как мимо комнаты прошла к себе Урарака, весело болтавшая с кем-то по телефону, и продолжила записывать гипотетическую концепцию возможного ренегатства Шоджи, жирно подчеркнув главный пункт из списка подозрительных: «Абсолютный минимализм в комнате => лёгкий путь для быстрого отступления».
Что за хлёсткая мысль у меня сейчас возникла и забылась? Точно! Я перевернула мелко исписанные страницы до отдела, посвящённому Очако, и быстро начеркала: «Любивший детали Хорикоши часто использовал в рисовке светотень, разделяя лицо круглолицей пополам, словно уделяя внимание её двуличности». Перечитала этот притянутый за уши бред, но вместо того, чтобы стереть его, поставила знак вопроса. Мура или нет? Мура или нет? Мура или…
Всё, я так больше не могу! Мне нужно поговорить об этом с отцом! Пусть он меня успокоит, сказав, что всё в порядке и что я зря себя накручиваю!
Я раздражённо кинула блокнот с карандашом в стену напротив, попав в монохромный винтажный плакат Asking Alexandria, и стала натягивать на себя шерстяные носочки. Затянув волосы резинкой, я сбежала вниз, по пути запихнув брюки и пиджак от униформы в общую корзину у прачечной — раз в неделю мы всем классом стирали свои мундиры, экономя таким образом на порошке, на который приходилось всем скидываться — и выпрыгнула на мороз. Поплотнее укутавшись в шарф, я почапала к общежитию преподов, стараясь не думать о том, что наш с Хитоши марафон сорвался и что придётся мне продолжать в одиночестве куковать в своей комнате, пока он и все остальные мои друзья разбежались по свиданкам. Мда, уныло. Наверное, стоит напроситься переночевать к папе, а то я такими темпами скачусь в хандру.
Но господин Случай решил подложить мне свинью. Огромную такую, толстую, с десятком поросят, не иначе. Потому что, как только я открыла незапертую дверь папиной «квартиры», мне тут же пришлось её с грохотом захлопнуть, плотно зажмурившись и не своим голосом в ужасе заорав:
— БЛЯТЬ, МОИ ГЛАЗА!!!
Конечно, только я могла стать невольным свидетелем порнографической сцены! И как я теперь должна забыть то, как дядя Секи, откинувшись на подушки и крепко сжав папины волосы, с выражением полного экстаза излился ему в рот?!
Ненавижу День Всех Влюблённых!
