Громче воды, выше травы

— Раз, два, Фредди в гости жди, — напевала я, сидя на карачках в бакалейном отделе круглосуточного продуктового, — Три, четыре, двери затвори, — не то, не то, снова не то! — Пять, шесть, Фредди хочет всех вас съесть… — Могла и не ходить, раз тебе до такой степени тоскливо, что аж Крюгера решила к нам на сугрéв призвать, — заплетающимся языком оборвала считалочку маньяка-сомнофила Джиро. — Сугрев? — Означает цуть-цутечку хряпнуть, шоб согреться, — пьяненько хихикнула она, с горем пополам вставая с четверенек, опираясь на стеллаж с разными курабье. Несколько упаковок не вынесли произвола и попадали с витрины, отчего Джиро, пошатываясь, потянулась к ним и вновь оказалась на полу рядом с похрапывающим Тодороки, выпускающим изо рта облачка пара, который вызвался нас сопровождать. Со стороны кассы послышался унылый вздох прыщавого продавца, в чью спокойную смену мы впорхнули изящным поддатым пируэтом. — Святые ёжики, кто ж знал, что вы все такими пятикапельными окажетесь-то, — Кьёка хмельно рыгнула и, ойкнув, прикрыла покрасневшее от смеха и количества выпитого лицо ладошкой, пока её ушки-наушники стали дёргаться забавными зигзагами. Если б мне кто вчера сказал, что я в эту субботнюю ночь буду ходить по магазину с подкумаренными приятелями и искать миндальное печенье с изюмом среди кучки пачек такого же печенья, но с шоколадом, я бы громко поржала. Но нужное печенье не находилось, а я уже задолбалась сидеть на корточках, разыскивая на самой нижней полке упаковку с нарисованными сморщенными виноградинками. И всё из-за «светлой головы» Каминари, будь эта розетка неладна, что выразила идею с размахом отметить семнадцать лет нашего взрывчика. А подросткам только дай приемлемый повод наклюкаться по-настоящему, попробовать, так сказать, хлебнуть взрослых развлекух, и похуй, что с днюхи Бакуго почти неделя как прошла. Я вообще не почитатель жёстких попоек, но если это не стиль жизни, а единоразовая акция одну ночь в неделю, то жить можно. Ладно, не всё так печально. Было таки ещё два повода обстоятельно праздновать. В первую и самую немаловажную очередь — разрешилась судьба моего супостата. Ни для кого не секрет, что задержанных по циркуляру Евро/Интерпола (в особенности красному) могут как выдать государству, объявившему преступника в розыск, так и судить на месте. Препоной стало, во-первых, то, что этот нелюдь успел «облагодетельствовать» сразу несколько стран, а во-вторых, что самой первой его обозвала злоумышленником, как ни странно, Англия. Но хорошо, что от вскрывшихся деталей Туманный Альбион вообще и королевская семья в частности оказались в международной опале, то бишь в смердящем хезале такой глубины, что вопрос вернуть Сатклиффа с компанией на родину даже не стоял. Хотя заинтересованные лица — Оосава со своими нанимателями — до последнего старались умыкнуть их обратно, пока не стало слишком поздно: когда суд, а значит и все, кто следил за процессом, не прознали, как именно нынешняя носительница диадемы Георга IV оказалась повязана с пойманными подонками. Если постараться вкратце, то дело было так. Жили-были в Бирмингеме — самой большой преступной свалке страны — брат с сестрой Малкольм и Фэйт Сатклиффы, воспылавшие в двадцать и четырнадцать лет запретной друг к дружке страстью. Но, как говорится, инцест — дело семейное, и влюблённые благодаря исключительной непереносимости орехов, то бишь аллергии, незатейливо спровадили на тот свет матушку-тираншу, занимавшейся сбытом привезённых из Индии минералов. Читалась «случайность» кончины единственной близкой родственницы между строк, потому что очень-преочень странно то, как щепетильно относившаяся к составу всего мучного женщина вдруг сожрала непроверенный продукт. Будучи жёсткими расистами-нациками, новоявленные владельцы прибыльного бизнеса отказались марать руки об дела с заморской чернью и продали предприятие. Часть денег была вложена в обязательное для вхождения в Гильдию Мясников трёхлетнее обучение Малкольма и последующее создание деликатесной мясной лавки. К моменту открытия личной торговой точки семнадцатилетняя Фэйт ходила с пузом наперевес и вскоре родила чернокожего малыша Сильвера с букетом заболеваний (сказалось близкородственное скрещивание): волчьей пастью с заячьей губой, серьёзным пороком сердца и микроцефалией, сопровождающаяся умственной отсталостью. Необразованные, или, скорее, сильно однобоко просвещённые родители-арийцы в ужасе выкинули первенца в приют (удивительно, но в этом мире они из Британии никуда не делись), не желая брать на себя ответственность за проблемное и вдобавок муриновое семя, и Малкольм, приверженец псевдонаучной теории телегонии (где только раскопал?), начал поколачивать сестрёнку, уверенный, что не он сорвал девственный бутон. Она же начала попивать да принимать, муженёк тоже недалеко ушёл, манюх со временем стало с гулькин хуй — ровно достаточно, чтобы держать на плаву магазин — и в такой вот «здоровой» обстановке родился мальчик Билли. Но сам он здоровеньким казался лишь на первый взгляд и то только своим родакам — психически у него явно было не всё ладно. И нет, я ни в коем случае не пытаюсь оправдать морального урода пагубной семейной атмосферой. Я искренне считаю, что всё зависит от человека. Родился в каком-нибудь гетто или преступном районе? Это твой выбор — поддаться влиянию извне или попытаться что-то поменять в своей жизни, стать другим человеком, оказаться выше — сильнее — внешнего давления. Потому что хоть Сатклиффы и не были образцово-показательными «супругами» (по-настоящему жениться они не могли в виду статьи о кровосмешении, присутствующей в английском законодательстве), но сынуленьку любили настолько, насколько это вообще было возможно. А значит, опускания до сутенёрства и извращений иже с ним вполне можно было избежать. В детстве Билли-бой отличался повышенной агрессивностью и любознательностью — смертельный коктейльчик. Прошёл все известные стадии определения маньячизма от ночного энуреза до потрошения бездомных котят. В подростковом возрасте был полулегально припахан отцом к семейному бизнесу и с радостью принялся возиться с мясом, но это дело быстро ему наскучило ввиду своей трудности и отсутствием большой прибыли, а также конфликта с родителем-боссом и физиологической неудовлетворённости. По этой причине связался с дурной компанией и стал мелким разносчиком наркоты. Работа «на дядю» претила его эгоцентричной натуре, но приходилось терпеть ради бабла и периодически сворованных нескольких грамм анаши, пока его однажды не загребли за решётку. Пробыл Уильям там сравнительно недолго, будучи амнистированным за хорошее поведение и предыдущую чистоту кредитной истории по части криминала. За это время от передоза откинулся папаня Малкольм, несколькими годами ранее окончательно забивший сестру-жену Фэйт до смерти, и оставшийся в одиночестве девятнадцатилетний Сатклифф оказался на свободе с ненавистной лавкой без нормального образования и с подпорченной гражданской анкетой. Сатклифф для начала разгрёб завал документов, оставшихся в наследство, и обнаружил информацию о бизнес-модели покойной бабульки, о которой ему никогда не рассказывали. Он подумал, подумал, потом ещё раз подумал и решил, что идея возобновить ювелирный бизнес его прельщала и потому стоило начать с малого. В первую очередь были как воздух нужны стартовый капитал и либо найм экспертов, либо получение необходимого образования/квалификации. Сатклифф с горем пополам закрыл долги умершего отца и поднял лавку на уровень элитарной. За это время он чуть набрался ума и понял, что ширма ещё никому не мешала, а значит мясцом придётся торговать ради отмывания будущих богатств. Одновременно с этим он поступил в специализированный колледж, чтобы узнать всё-всё-всё о драгоценностях и… влюбился. В бриллианты. С этого момента началась история его узконаправленного бреда. Конечно, никто прям сразу не дал Сатклиффу заниматься любимыми цацками, а потому магазин использовался для прикрытия шмарушничьей деятельности. Отсюда ведут ядовитые корни бордельно-педофильского концерна Дер Вати и его своры. Ведь на каждый товар найдётся свой покупатель, не так ли? А деньги, знамо дело, не пахнут, главное, чтобы их было максимально много и быстро. Ещё и периодические пытки товара и конкурентов способствовали нехилому возбуждению, которого импотентный Сатклифф доселе не испытывал. Несомненный плюс для взрослого мужика, который оказался не сломан, а «специфическим», ага. Время шло, мечта не менялась, «Красные Шакалы» процветали, крепко подминув под себя юг родного города и смертельными побегами мефистофельских лиан проникнув в другие города. Уильям наконец вплотную занялся поисками редких и красивых драгоценностей, много разъезжая по странам и налаживая связи. Сначала были обычные перевозки ворованных изделий, впоследствии переросшие в целенаправленную добычу простых и уникальных материалов. Так пришёл день, когда исключительной прозрачности изумруд размером с детский кулачок был представлен Её Величеству в качестве подарка на юбилей от одного из министров-лордов. У королевы губа не дура, и она, безусловно, заинтересовалась истоками волшебного презента. Вызвала на ковёр дарителя, её пажи на побегушках вывели у него главную тайну — откуда шиши — и познакомились с предприимчивым Сатклиффом, который расстался с булыжничком ради некоторых внушительных преференций-привилегий в угоду своему увеличившемуся легальному предприятию. Конечно, служба е-вэ раскопала подноготную и ой как обрадовалась. Так судьба, злодейка сраная, свела двух ярых до ненормальности любителей блестяшек, при виде которых их колбасило не по-детски. С настолько внушительной крышей Уильям Кристофер Сатклифф стал бессмертен и почти богоподобен. Естественно, с этакой поддержкой за спиной он смог перебить недовольных и захапать часть континента для товарооборота. Шарлотта II же смотрела на всё сквозь пальцы, чисто по-бомондски решив, что красота — в нашем случае удивительной чистоты и величины камни — требует жертв. Единственное правило — не трогать чью-либо аристократию — выполнялось беспрекословно, а остальное неважно. Конечно, в каждой бочке мёда найдётся ложка дёгтя. Первой стала стерильность Дер Вати (спасибо кровосмесительству, не хватало ещё, чтобы такие шизики плодились, как ужики). Вот только выход был найден — о брошенном братишке Уильям знал, но доселе не интересовался, а теперь понадобился, всё же кровь не водица, будут родные племянники, не шестёркам же наследовать преступную империю? Службы порфироносной покровительницы быстренько нашли всё ещё чудом живого одинокого Сильвера и заключили в золотую клетку с наказом иногда трахать подсовываемых баб-мам, а тот только и рад был, даром понимал немногим больше восьмилетки. Второй стало подложившее свинью британское подразделение Международной Организации Уголовной Полиции, которое по некоему недоразумению выписало циркуляр на имя Сатклиффа, когда тот находился заграницей. Преданные короне люди постарались быстро замять дело, убрав особо ретивых служителей закона, но тут неожиданно такой же ордер, но уже в Европол, подала Эллада, которая, оказывается, расследовала странным образом естественный мор сотрудников рубинового месторождения, на котором произошло хищение в особо крупных размерах. Вздумай Англия после такого отозвать обвинения — вопросов с рыбным привкусом было бы не избежать, так что пришлось проглотить обиду за недосмотр и делать скорбную мину при продолжающейся хорошей игре. А однажды гэнг-босс Дер Вати путешествовал поездом через деревню городского типа Лонгтаун графства Камбрия, ну и пошло-поехало. Короче, мне, понятное дело, насрать, но Англию сейчас ждали серьёзные пертурбации во власти со сменой согрешившей дальше некуда династии и минимальными изменениями прогнившего социопорядка, чтобы немного вылезти из мировой немилости, а вот Сатклиффа с пойманной в Японии компанией ожидал ироничный в собственной жестокости приговор — лишение свободы в одиночной камере механизированной тюрьмы «Плутон» (т.е. лишь с дистанционно контролируемыми дроидами вообще без людей) до достижения возраста семидесяти пяти лет, за чем следовала казнь по моему усмотрению. Никакая апелляция, конечно же, не предусматривалась. Когда я вынырнула из воспоминаний, прервав киносеанс от похлопывания борушистой ладони, в зале суда стояла звенящая, сильно давящая на уши тишина. На меня смотрели некоторые заплаканные, некоторые побледневшие, а некоторые перекошенные ужасом и жалостью лица. Ладони сжались в подрагивающие кулаки. Эти люди стали свидетелями кошмара, которому подверглась моя бедная мама, нет, Мать, именно так, с заглавной буквы, и свидетелями падения моих тела и души в бездну самой возможной мерзкой хляби. Они все видели, как я… Как меня… Я встретилась взглядом с глазами цвета лавы жерла самого жаркого вулкана, в которых я, к счастью, не увидела претивших мне прямо сейчас чувств. Лишь жажда мести моим обидчикам да желание разделить тянущую мёртвым грузом вниз боль пережитого и обмазать себя в той гунявой грязи, в которой меня изваляли, лишь бы мне — Энгден Еве — стало легче. Киришима. Я устремила взор на другие, палящие яростью и теми же эмоциями ализариновые корунды, блестящие брызгами вспышки сверхновой. Бакуго. Это… успокоило. — Господа судьи, господа присяжные, — взяла я слово, никоим образом не показывая, как тяжело было так открыться перед всеми, — Я верю в справедливость. Я верю, что буква закона непредвзята и объективна, а потому я верю, что вы сможете найти заслуженное наказание для того, кто привнёс в этот мир столь много зла. А если нет… Что ж, — я перевела взгляд на это чмо и, скривив самую зверскую рожу, что прямо просилась наружу, громко, чётко и с могильным холодом сказала, — Этому животному отольются в посмертии слёзы всех тех, чьи жизни были погублены по его милости. Отольются, не будь боги беспристрастны в своей каре. Но настоящее, истинное удовлетворение я получила, когда меня, как потерпевшую, пригласили на оглашение приговора через несколько дней с начала слушания (громкое дело старались закрыть как можно быстрее) и дали право выбора между инъекцией, стулом, расстрелом и повешением. Я без раздумий избрала последнее и воспользовалась правом заключительного обращения к осуждённому: — Ты будешь гнить в каморке шесть на шесть без окон и с щелью в двери, через которую тебе, как заразной псине, будут дважды в день кидать обглоданные кости — энергетическую похлёбку без вкуса и запаха. Ты быстро потеряешь ход времени и будешь стареть в тотальном одиночестве и не будешь знать, когда наконец за тобой придут не дроиды, чтобы помыть, а люди, чтобы отвести на помост виселицы. И тогда ты не просто умрёшь, а сдохнешь, корчась от верёвки на шее, с опухшим высунутым синим языком и лопнувшими капиллярами старческих глаз, а по твоим ногам будут стекать моча и дерьмо, которые отпустит твой расслабившийся в предсмертной агонии немощный организм. Ты сдохнешь, и последнее, что ты увидишь — это моё лицо, той, что оказалась сильнее тебя, и всё, что после тебя останется — это упоминание в Википедии, а ты даже не сможешь покончить с собой, потому что твои бездушные охранники будут тщательно следить за тем, чтобы ты не смог уйти на тот свет раньше времени. Думал, ты только после жизни будешь гореть в преисподней? Ошибаешься. Добро пожаловать в ад, мразь. Страх в глазах Сатклиффа был божественно приятен. — Ева-чан, ты такая хорошая, помогаешь мне найти моей Момочке её любимые печенюшечки, — засюсюкала адли ровно вставшая Джиро, носком чёрных вансов подпинывая несвоевременно впавшего в спячку Шото и с признательностью смотря на меня. — Ну что ты, доремифасолюшка моя, не стоит благодарности. Для чего ещё друзья нужны? — саркастично пробурчала я, внутренне обмирая от кавайности, потому что с одной стороны, это капец трогательно, как Кьёка побежала, роняя тапки, доставать своей страдающей от первых часов месячных девушке единственное средство, которое помогало скрасить это некрутое время. Но с другой стороны — ебать-копать! Она уже в зюзю пьяная была, когда Яойорозу поплохело! Как и толпа подростков в нашей общаге, куда затесались не только мы, но и наша параллель! Не отпускать же одноклассницу в свободное плавание в таком состоянии за пределами Академии, да ещё и ночью? Вот и попёрлась сюда с ней, блин, как самая благонадёжная — Иида к тому моменту самоустранился и обнимался в ватерклозете с фаянсовым рыцарем, а старосту бэшников я нашла в прачечной, увлечённо сосущейся со своим бликующим стальным панцирем замом Тецутецу. Прикрыв за ними дверь, пришлось самой выруливать ситуэйшн. Вдобавок ещё и впервые попробовавший алкоголь Тодороки увязался. Слава богам, он хотя бы не буйным оказался — старался мирненько найти себе местечко, где прикорнуть, и не особо мешался, — Так, всё, погнали обратно, я нашла. — Сколько там? — было вновь полезла на бренную землю Джиро. — А ну стоять! — оборвала я это безрассудное поползновение, — Три пачки по сто сорок йен, больше нет. Пошли, обрадуем твою Момочку. Тодороки, проснись и пой! — гаркнула я ему на ухо. — Что? Где горит? — парень спешно поднялся и сонно заозирался по сторонам. — Я слабо, но чую носом сладковатый химический запах огнезащитной пропитки от твоей одежды, так что нигде, — озадачила я его, оставив стоять в проходе с таким лицом, будто он в уме считал дискриминант, и пошла выуживать прыщавого беднягу-продавца из маленьких лапок Кьёки. Ведь, как известно, на пьяную голову мы все смельчаки да Львы Толстые, вот и моя хорошая подруга, в обычной жизни не большой любитель делиться личным, сейчас выливала тонну слащавостей о «невероятной Момочке» подвернувшимся свободным ушам. — И-извините, — нерешительно замямлил кассир, обращаясь ко мне после того, как отдал чек Джиро, — Можно, пожалуйста, попросить ваши автографы, Шайн-сан, Полярис-сан? Я только и успела, что удивлённо угукнуть, как на прилавок шустро положили чёрный маркер и распечатанные фото с небольшими отличиями с церемоний награждения наших первого и второго — недавнего — Спортивных фестивалей. Это был ещё один повод обстоятельно праздновать, о котором я упоминала, потому что, как бы ржачно это не звучало, но и второгодками мы втроём — я, Бакуго и Тодороки — заняли все ступени пьедестала. Только последовательность была другая: Шото ака Полярис занял первое место, когда я ему немилостиво продула, а Кацуки зубами выгрыз третье у Фукидаши из 2-В. На этот раз я поболее волновалась, ведь помощи от предзнания мне было не ожидать, но всё прошло более чем успешно. Стадион для проведения фестиваля второму курсу отличался от первого лишь повышенной прочностью да в какой-то степени более преданными зрителями. В машущей флажками толпе я даже заметила адресованные лично мне раскрашенные транспаранты с надписями по типу «Шайн сияет ярче всех!» и «Порви их всех, героиня Шайн!», что было до смущения приятно. На первый тур нам выпал бег с препятствиями версии 2.0, а именно… подземный. Погрузчик-сэнсэй сто проц кучу времени угрохал, обустраивая круговой туннель под парком с ловушками (позже, отдыхая перед индивидуальными боями, я узнала, что выкопанную землицу сохранили в веренице грузовиков на аллеях этого самого парка и вернули потом обратно), через который нужно было пройти, попутно не обвалив на головы потолок, и выбраться на поверхность к финишу через проход. Чем-то это всё отдалённо напоминало финальную битву экранизации второй по публикации и четвёртой по хронологии книги «Хроник Нарнии» про замут с принцем Каспианом. Я благополучно добежала шестой до финиша, немного задержавшись в предпоследней западне: выскочившие из стен с обеих сторон твёрдые сети застали меня с Серо врасплох, и их пришлось подпиливать световыми ножичками. В этот раз вторым туром выпала смутно знакомая лишь мне одной хреновина более внушительных размеров из ещё одной экранизации сиквела, которого в помине не существовало в этом мире — местному Рику Риордану пришла в голову мысль написать цикл про лагерь полукровок, но касаемо детей ацтекских богов (считающихся вымышленными), а не греческих. Я даже ущипнула себя, увидев массивную конструкцию-хреновину, которую показали на экранах, и прислушалась к правилам. Мы — 40 добравшихся до завершающей дистанции студентов — должны были разделиться на команды по четверо и получить эстафетную палочку с написанным на ней общим количеством баллов, полученных за место в первом задании. Как на прошлогоднем фестивале, но с осложнениями: палочка скорее походила на дубинистую сардельку, была тяжёлой, на шею да лбу её было не повязать, а значит должна была мешаться, так как её только и можно было, что нести в руке, ещё и как оружие использовать воспрещалось. Ко всему прочему за каждый момент использования квирка был индивидуальный штраф в понижении на десять баллов по нарастающей, то есть в первый раз минус десять, во второй — минус двадцать и так далее, что однозначно не было гуд. Расчёт был на то, что мы, как студенты факультета героики (не считая Хатсуме, все прошедшие отбор были ашниками и бэшниками, но этот гений инженерной мысли скорее исключение), уже на рефлексах пользовались причудами, отчего было бы сложно сдержаться. Даже Оджиро запретили использовать свой хвост, лишь руки-ноги. Нужно было в четыре захода добраться за двадцать пять минут с самой земли до крыши последнего пятого яруса сложного механизма, который постоянно находился в движении и норовил сбросить на маты специальными приборами, из-за чего нужно было бы начинать заново и не факт, что успешно — по истечении времени команду незадачливого конкурсанта ждала санкция в размере целых минус ста очков. Не стоило забывать также и о соперниках: команды имели право, и это скорее даже поощрялось, драться и отбирать заветные палочки, чтобы увеличить собственное количество баллов, хоть это и было потом неудобно носиться с охапкой мини-томагавков. За шестое место мне полагалось 175 очков. Я пораскинула мозгами, прикидывая, кто лучше всего справляется с разного рода вольтижировками, и первым делом выхватила из толпы Асуи: — Сколько у тебя? — 190, — нехило, третьей прискакала, значится, — Я к тебе в команду не пойду. — С чего так? — ухмыльнулась я, посильнее сжав локоть, чтобы лягушка не убежала раньше времени, не квакнув на прощание. — Ты плохо относишься к моим друзьям. — И это для тебя более весомый повод, нежели просрать возможный шанс показать себя про- в личных боях и может даже уйти со стадиона с медалью на шее? — Да, — с апломбом выдала Асуи и попыталсь вырваться. — Дура ты, Фроппи. Когда вас по разным агентствам раскинет, тоже не будешь работу от личного отсекать и начнёшь им злодеев уступать? — она растерянно заморгала, затихнув, а потом медленно и с видимым внутренним сожалением покачала головой, — То-то же. Соглашайся, — уже мягче добавила я, — Если захапаем Мину-чан с осьминожкой, у нас все шансы вырваться вперёд. Вот так мы и образовали группу с 675 баллами благодаря одиннадцатому с восьмым местам лучшей подруги и Шоджи соответственно. Получив в распоряжение скипетр от клеивших на них наклейки с числами роботов, мы воззрились на наконец собранную учителями и дроидами громадину. Вот разложили последние пухленькие циновки-трамплины, которые должны были нас защитить в случае падения, и все десять команд собрались вокруг. Представители каждой выбрались вперёд, прозвучал сигнал старта, и началась жара. Первой мы послали Ашидо. Она резво полезла наверх по плетёной лестнице, без лишних заморочек пихнув палку в тугое спортивное бра на груди, и уклонялась от попыток соперников и монструозной конструкции её сбросить/достать. Перекатом ушла от выскочившего бревна, которое выпнуло обратно на маты нулевого уровня неповоротливого Бондо (и нет, он совсем не походил на созданный Хорикоши образ: вместо дуршлага у него была вполне обычная голова со специальными наростами, формирующие «венец», из которого и распылялся цемедин, а так грушево-жёлтая кожа с громоздким телосложением и очень крупными руками наличествовали). Ухватилась за висевшую верёвку и, как маленькая макака, с весёлым «Уи-и-и!» пролетела над попробовавшей её достать Ураракой, которая оступилась, завалившись за пределы машины, и на автомате воспарила. На одном из экранов, где демонстрировались счётчик и оставшееся время, сразу на десятку делений уменьшилось количество очков её команды. Мина, находившаяся под наклоном из-за круговых движений аппарата, быстренько подтянулась на следующий уровень, который был самым быстрым. Уцепившись за кожаные ручки, она чуть взвизгнула, когда ей ботинком прилетело по лицу. — Ах ты ж ссанина зелёнки! — громко охнула я, глядя на то, как точно так же лежащий неподалёку Мидория с палкой в зубах, придавленный скоростью, не прекращая, старался сбросить подругу с третьего этажа, то ногой сбивая ладони, чтобы она их разжала, то бесхитростно ударяя прямо по малиновой от напряжения и злости мордашке, — Он меня просто вымораживает! — Асуи рядом со мной только губу пожевала и делано равнодушно отвернулась, тип она как Швейцария: абсолютный нейтралитет. Ашидо не стала долго терпеть такого скотского отношения и, когда зелёный слизень снова замахнулся, поймала его ногу, потом вторую, и стала по ним взбираться дальше на площадку. Мидория хотел бы её скинуть, но для этого пришлось бы отпустить кожаные ремни — единственное, что позволяло оставаться на достигнутой высоте и не отправиться бумерангом в полёт. Разозлённая девушка схватила гнездо волос и смачно ударила противника лбом о деревянную поверхность. У того аж отсюда посыпавшиеся искры из глаз были видны. Он чуть-чуть разжал зубы, а Мина тут как тут: выдернула чужую палочку (нам приплюсовали 545 баллов) и броском влево ушла от начавших бить сверху брусков му рен джанов лайт-версии (т.е. обтянутых матоподобными подушками). Она почти скатилась к краю, но успела вовремя вдеть отнятую палочку в петельку ремешка и удержалась. Мимо неё полетели вниз Комори и Цунотори. Минета правее неё остался на месте, пожертвовав уже шестьюдесятью очками команды из-за третичного применения причуды. Увиливая от бьющих перекладин, она подползала к стволу-основанию, как скалолаз за камни хватаясь за удобные ремни, до этого успев с трудом впихнуть новую соседку к нашему родному мини-томагавку. Успешно передислоцировавшись на четвёртый уровень через распахнутый люк в результате приваренных к тому самому стволу-основанию железных прутьев стремянки, подруга была вынуждена быстро найти баланс — «плитки» пола хаотично поднимались и опускались туда-сюда. Но не зря я сразу подумала именно о Мине, когда продумывала состав нынешней группы. Девушка обладала удивительным чувством равновесия, присущим профессиональным спортивным гимнасткам, невероятной пластичностью (спасибо урокам танцев, которые она с детства посещала до самой старшей школы) и хорошо поставленной так называемой прикладной акробатикой. Поняв, что, чтобы пролезть на заключительную площадку, нужно прямо как какая-то Лара Крофт дойти до края и на собственных двоих подтянуться, умудрившись по ходу дела не сорваться, она шустро перебирала ногами по направлению движения платформы, с лёгкостью перескакивая с одной поднимающейся маленькой плиточки на другую. Постепенно по диагонали дойдя так до границы с обрывом, Ашидо избежала атаки Камакири, который от этого чуть не упорхнул на самый старт, сгруппировалась на согнутых коленях и, пару раз махнув туловищем и руками для минимального воздушного разгона, прыгнула. — Фух, справилась, — тихонько выдохнул Шоджи, начав хлопать со всеми, когда сокомандница оказалась на пятом этаже ровно в тот момент, как прозвучал гонг окончания времени. — Теперь у нас две выручалочки, — задумчиво погрызла я губу, рассматривая их. На табло высвечивалось 1220 очков напротив нашей группки — самое большое нынче количество, потому что в этом году Фумикаге за первое место в гонке получил не десять мильонов, а нормальные двести баллов, — Думаю, будет целесообразно использовать право единоразового применения причуды, двадцать баллов роли несильно играют. Лично я хочу попробовать своими силами пролезть по этой штуковине, прикольно же. Согласны? — Без проблем вообще, — согласился Мезо, шедший следующим, и забрал эстафетные дубинки себе. С ним податливо квакнула Асуи. Наш осьминожек, благо он был капец сильным и манёвренным даже с одними своими основными конечностями, проворно забрался на самый верх за рекордные тринадцать минут. Запланированно потеряв червон, парню оставалось только драться с постепенно приползающими новыми ребятами. Он как раз пытался сделать подсечку Хоненуки, который скооперировался с местным ущербным сталкером и где-то уже раздобыл достаточно палочек на сумму в 320, когда закончились двадцать пять минут. Асуи, слегка стесняясь, проглотила на старте наши дубиночки, вызвав ажиотаж у местного извращуги (вот кому чего, а лысому — расчёска), и играюче прошла задание. Настала моя очередь. Я поступила каверзно, и нет, не каюсь: туго заплела две косы вокруг стержней, которые следовало охранять, и погарцевала вместе с девятью противниками покорять высоту. Первые проблемы появились на втором этаже, когда Янаги захотела присвоить наши палочки и напала из моего мёртвого угла. Только вот незадача — их нигде в зоне видимости не оказалось! Я воспользовалась её растерянностью и выбралась из захвата, попутно кувырком скинув на грешную землю. Следующим меня попытался застать врасплох Шишида, и я кучу времени потратила на то, чтобы не свинтить с платформы и одновременно выбить из него дурь, и он, к счастью, оступился, чем я сразу воспользовалась, по канату забравшись на третий уровень. Здесь я змеёй двигалась прямо как Мина до меня, уворачиваясь от свистящих над ушами бабашек и подбираясь к стволу механизма. На четвёртой платформе мне встретились сразу трое — Сато, Авасе и Рин — которые тут же (по мере возможностей) бросились было отнимать честно заработанное/награбленное. Что ж у всех такое настроение сегодня: чуть что, так сразу драться со мной? Перед тем, как до меня добрался первый из противников, я внутренне подобралась и спокойно проследила за шедшим ходуном полом. Должна же была существовать какая-то последовательность? Но прежде, чем я успела её уловить, Сато уже сделал выпад, чуть промахнувшись из-за опустившего его заднюю ногу квадратика. Я пригнулась и, перенеся вес вперёд, дождалась почти мгновенного поднятия плитки, использовав её как ускорение. Головой вперившись в железобетонный пресс одноклассника, я смогла его чуточку сдвинуть, и мне этого было вполне достаточно. Неловко взмахнув руками, «Сладкий герой» Рафинад как черепашка опрокинулся на спину и взвыл от боли — я, не мудрствуя лукаво, использовала его в качестве батута, подпрыгнув так, чтобы голенью дать Рину по шее. Тот поставил блок, перехватив мою лапу, но оказался не готов к тому, что я по-свински воспользуюсь запретным приёмом и от всей души вмажу второй ногой в самое важное. Глаза у китайца сразу стали задумчивые и печальные, он задушенно хрюкнул и отвалил в сторону, слетая нафиг к старту. За моей спиной продолжал пыхтеть Сато, которому плитки немилосердно отбивали чечётку по спине, не давая нормально подняться. Насчёт Авасе уже можно было не беспокоиться — с ним как раз Хитоши, просунувший вязанку палочек в каждый из рукавов куртки, заканчивал разбираться. Я в два прыжка добралась до края, с разгону зацепилась за борт, до предела вывернув одну из ладоней так, чтобы сразу оказаться лицом к махине, а не к орущему в экстазе стадиону и, быстро сделав замах, как на разновысоких брусьях, приземлилась на конечную платформу, и через полминуты завершился второй этап фестиваля. А это было весело! Хоть и мутило немного от долгой карусели. В бои один на один вышли четыре команды: моя снова каким-то макаром оказалась впереди планеты всей с двенадцатью сотнями; Тодороки, Серо, Каминари и Шинсо с результатом в 940 очков; Киришима, Бакуго, Яойорозу и Джиро с 775 баллами; и команда с Токоями, Фукидаши, Хоненуки и Мидорией, которые удивительным образом обобрали народ на целых 510 штук. Настроение моё ещё больше повысилось, когда показали результат жеребьёвки — в первой же схватке мне выпала возможность абсолютно легально набить морду одному зеленоволосому дебилу! — Отлично поработали, ребята! — я подставила Бакускваду пятюню, когда мы собрались у выхода с арены, и эти любимые придурки мне аж ладонь от усердия отбили. — Я щас сдохну, если не поем, — простонал Денки, ему вторила китовая песнь желудка его бойфренда. Мы все посмеялись и плавно переместились в столовую. Я с наслаждением уплетала подтёкший от слабой прожарки стейк со стручковой фасолью и нежным картофельным пюре, когда расслышала шушуканья трёх незнакомых девок за соседним столом: — Ты только посмотри на это сердобольное убожество! — Все по парочкам, а она одна ни к селу ни к городу, — прыснули в ответ. — Ага, как третье колесо, только седьмое, — кто-то «сострил». — Точно! — и втроём гаденько захихикали, но тут же ойкнули и убежали, подхватив пустые подносы, стоило моим друзьям всем вместе недобро зыркнуть на них. — Трепездонки страхоёбищные, — ворчливо цокнул Кацуки, — Не слушай эти глупизди. — У меня и собственных загонов хватает, чтобы ещё малолеток каких-то слушать, — я только фыркнула, никоим образом не показывая, что сказанное малость да задело. Судя по слегка приподнятой брови Шинсо, он тоже понял, что я всё же слегка приняла близко к сердцу услышанное. От этого осуждающе-вопрошающего взгляда типа ты-уверена-что-всё-правильно-делаешь мне стало не по себе и пропал аппетит. Я сдула непослушную прядь волос, которые распустила, и ненатурально бодро спросила, — Ну-с, кто что делать будет в перерыве? Лично я всё оставшееся свободное время провела за своей самобытной разминкой тире медитацией, одновременно расслабляясь и тонизируясь под песни одного из последних выпущенных альбомов Bastille перед распадом группы в связи с печальной потерей голоса фронтмена из-за эпиглоттита. Так что я была как никогда готова к хорошей потасовке с одним из самых нелюбимых мною людишек сия планеты. Она оказалась изрядно грязной по той причине, что мы испытывали взаимную острую неприязнь, очень близкую к сильнейшему чувству ненависти. Замуровавшись алмазным покровом, я сряду нападала на Мидорию, который со всей ОЗВ-шной придурью целенаправленно посылал в меня даже не щелчки, а самые настоящие знаменитые смэши с именованиями разных штатов. Да, к этому моменту он уже вполне освоился с подаренной причудой, чтобы не ломать постоянно кости, и теперь лихо пытался превратить меня в фарш. Ещё и, паскуда, натренировал реакцию у йодоподобного старца Гран Торино, отчего мне только через раз удавалось его достать. Мой кулак мазнул по чужому подбородку, и его поймали, а потом меня попытались приёмчиком из айкидо перекинуть через плечо. Я телепортнулась, но одноклассник, видимо, поймал направление моего взгляда, потому что меня настигла ошеломляющая волна сжатого воздуха. Я успела прыгнуть вверх прежде, чем меня швырнуло за пределы арены, а после ещё одного прыжка с размаху приземлилась прямо на шею соперника, взвыв от пронзившей левую ногу боли. Козёл мне её сломал! Сила есть — ума не надо, блин! Сколько ж паскалей в его щелбанах, что ему удалось сломать самый твёрдый минерал в природе?! Мидория не выдержал внезапной нагрузки в двойном весе на позвонках, который удваивался от применения камушков, и почти осел, но я от злости пришла в себя и вынырнула под ним, с приятным хрустом разбивая нос. Меня отбросили в сторону, я упала на покалеченный масёл и вскрикнула. Но, сжав зубы и громко дыша через нос, я прыгнула позади противника, увёртываясь от ещё одного удара воздуха, ровнёхонько так, чтобы произвести регбийское нападение. Это свалило не ожидавшего такого мозгоёба, а я расторопно навалилась сверху на чужие лопатки, прижимая световой кинжал к подрагивающей шее — теперь мудозвон не мог никак пошевелиться, чтобы обжигающий люмос не причинил ему вреда. — Герой-юниор Деку обездвижен. Победила героиня-юниор Шайн! — провозгласил нынешний судья Эктоплазм-сэнсэй. Зрители взревели, празднуя мою победу. По крайней мере, я на это надеялась. — Какой нехороший перелом в двух местах, — хмурила брови наша медичка, — Придётся до следующего раунда полежать в лазарете. — Пожалуйста, можно хотя бы в секторе посидеть? — скорчила я самую милую и жалостливую физиономию. — Постельный режим и точка, — Исцеляющая Девочка была непреклонна. — Я же все бои так пропущу! — Молчать! — прикрикнула старушка, за долю секунды превратившись из невинной бабульки в разгневанную ехиду. Язык был тут же проглочен — такой мне ещё не доводилось её лицезреть, — Пойдёшь смотреть, и я тебе гарантирую, что мой квирк не до конца поможет и ты, упёртая овца, сольёшься с дистанции, как какая-то безответственная слюнтяйка! Так что лежи и не брыкайся! Взглядом, которым я проводила тупоголового Деку до двери, можно было обращать всё сущее в пепел. Хорошо, что хотя бы один друг был при мобильнике и я смогла наблюдать трансляцию происходящего через видеозвонок Ханте, а то совсем было бы тоскливо. Без этого настроение скатилось бы до чтения матерных стишков Маяковского: «все люди бляди, весь мир бардак, один мой дядя и тот мудак»! Пусть идиотскому брокколи, из-за которого я теперь всё веселье просиживаю под наблюдением помощников-медроботов нашей врачевательницы, икается! Ещё до окончания второй баталии ко мне пришёл дядя Секи — папа, увы, не мог вырваться из-за взятой должности комментатора на пару с тётей Немури (Сущий Мик традиционно балаболил у перваков). Мы с ним посмотрели, как Шоджи грамотно надирал зад Креати, используя её проколы в обороне и слабые места в атаках, поворачивая их против неё самой. После этого мне морально полегчало, уже было не до печёнок досадно профукать самое интересное, и я выгнала гражданского отчима обратно на трибуны, чтобы тот поддержал своих гимназистов. Он посмеялся и, с усердием потрепав макушку на прощание, из-за чего пришлось переделывать причёску, оставил меня дожидаться приезда на носилках проигравшей Яойорозу — на репликантах Мезо всё удивительным образом заживало без единого шрама. Благодаря удобнейшему режиму голограммы на телефоне я смогла без видимого труда посмотреть драки в хорошей компании. Асуи оказалась сильно потрёпанной после боя с выигравшим Бакуго. Тот, кстати, тоже зашёл, проведать меня просто так, что было щемяче приятно, и даже остался глянуть, против кого ему дальше выпало бы биться — Каминари или Джиро. Следующими после замкнувшего Денки на своих двоих пришли Ашидо с Токоями — подруга чудом уделала нашу сороку, но выдохлась по полной. Битву между Киришимой и одним из бэшников мы смотрели вместе и очень расстроились, когда грубая акулья сила не помогла. Ну, в другой раз. Зная Эйджиро, он ещё попросит спарринг-реванш! Люди сменяли друг друга до тех пор, пока я наконец не выбралась на арену, чтобы подраться в четверти финала с бывшим не так давно сокомандником (я ещё по пути успела посочувствовать побеждённому Хитоши, чью битву я не могла видеть, который на это только пожал плечами — обиды на Серо не было, он мало что мог противопоставить его причуде). С Шоджи я лично знала только одну действенную тактику: что есть силы использовать комплекс точечных болевых приёмов, потому что он танк, а не человек. Сработало безотказно — вместе с телепортом усиленные алмазами удары по триггерным областям были просты и эффективны. Конечно, было немножко быстро, что не особо порадовало болельщиков, но проще победить так, чем никак. Вот и получилось, что в полуфинал прошли я, Кацуки, Тодороки и Фукидаши. Вот уж с чьей внешностью наворотил херни мангака, так это с его! Вместо непонятного пузыря (как это вообще без одежды должно было выглядеть и чем он, сука, должен был видеть и питаться? Как бы анатомия, алло?!) — вполне нормальная башка обычного на вид парня: не сильно красив, не сильно уродлив, довольно низок, в общем, штатный японец. Объёмный, а не двумерный, словесный пузырь у Манги (родители, конечно, те ещё шутники) был, но крепился тонким хвостиком к выступу гортани и висел на уровне виска и лишь по желанию выражал мысли с эмоциями и, собственно, использовался юным героем Комиксом по назначению в бою. С Бакуго у нас была прямо дуэль века. Сгорел гараж, гори и башня, не иначе. Как мы с ним азартно переходили от рукопашки до средних и дальних атак массового поражения! Просто муа! Я ему и почки отбивала, и губу разбивала, и глаз подбивала! А мне от него два вывихнутых пальца досталось с ноющими рёбрами! Он мне и фирменный Заряд гаубицы устроил, от которого я чуть на месте не сдохла, а я ему в отместку наподдала своим излюбленным приёмом — Трансгрессией света: им я ослепляла противника, отражая световые клинки от алмазного покрова и частыми мельтешащими прыжками поражая чужую сетчатку глаз, которая не поспевала воспринимать поступающую в мозг информацию и уходила в уайт-аут, когда мир вокруг казался одним белым пятном. На время потерявший зрение Кацуки попытался достать меня Бронебойным выстрелом, лихорадочно пуляя по кругу, но я его схватила и с натугой прыгнула вместе к границе ристалища и вытолкнула. Парный прыжок мне пока давался с видимым трудом и для него приходилось заранее копить силы, но я над этим работала. А с Тодороки драться близко к бессмысленности, скажу я вам. В том плане что он наголову отбитый, когда надо и не надо — под конец я оказалась забетонирована в глыбу льда, специально сделанного мутным с помощью добавления уже растаявшей до этого по грунту воды. Чтобы я не могла никуда переместиться, ага. Спасибо хоть, что Шото, оказывается, всегда для своих Белоснежек в хрустальных саркофагах оставлял место для воздуха вокруг носа. Так я и получила второе место, а по окончании церемонии награждения, которую возглавил некультурно сияющий неразбавленным счастьем Старатель, я привычно перескочила на этот раз к Тодороки и подтащила за рукав несопротивляющегося Бакуго для совместного фото. Мы на самом деле там до истерики усыхались! Даже не воспринимающий шутки обладатель золота понял прикол и посмеивался, прикусив трофей, когда я нас фоткала так же, как и в прошлом году. — Ему б закорючки от нашего си-четыре получить, и он сможет продать их через пару лет за бешеные деньги, — протянула крепко прижимающая к груди упаковки миндальной бакалеи с изюмом Джиро, которая на свежем воздухе немного пришла в себя и уже не норовилась по пьяни запутаться в собственных ногах. Мы как раз вышли из магазинчика, оставив позади получившего нестандартную компенсацию за хмельной дебош осчастливленного киоскера, и направлялись к воротам Академии. Мне ещё приходилось тащить, обняв за талию и закинув холодную руку себе на плечо, начинающего бражника. А я его предупреждала: «Не понижай, Шото-кун, градус! Хуже будет!». — Дело говоришь, — поддакнула я, надсадно крякнув, когда Тодороки было захотел ползти на окарашках и пришлось его перехватывать, чтобы он не наворотил дел. За пределами Юэй поддаваться пьяному угару не стоило. Ещё кто увидит, не дай боги, и будет герой-юниор Полярис скомпрометирован перед тем же бдящим родителем. Уж больно у парня внешность примечательная — придётся бедолаге в будущем носить на гражданке парик или кепку. За продавца и камеры в магазине я не волновалась — тот нас ни за какие коврижки не выдаст после полученных автографов, да и на любителя слить жёлтым газетёнкам скандальные снимки с историями он не походил. Мы втроём — кто разборчиво (я), кто не очень (Джиро с моей ношей) — ещё раз поприветствовали ночную смену охранников в будке у открытой пропилеи альма-матер, дыхнув на них перегаром так, что они, наверное, и сами немного опьянели. Эту упразднённую ранее должность вернули после прошлогоднего нападения. Вечный цикл цепных псов нашего директора: атака преступников — введение дополнительных живых вертухаев — лет десять тишина — ликвидирование должности — снова прорыв недоброжелателя на территорию школы — снова возвращение охранников. Мужичками они были клёвыми и всем кивали, а тех, кто часто мелькал, например, стажирующихся старшеклассников, запоминали по именам. В период с конца последнего пятничного урока и до воскресного отбоя мы могли без проблем шуровать в ночи, так как учителя-воспитатели вроде как смотрели на творящуюся вакханалию со стороны и встревали лишь в крайних случаях, когда дело доходило до кровопотери или наркоты. Алкоголь, что интересно, не возбранялся, хотя всем учащимся до совершеннолетия было, как до Луны. Главное, что не сами купили и распивали за закрытыми дверьми, а остальное никому не интересные детали. Ну и чтобы на учёбе не сказывалось, с этим очень строго. Хорошие у нас сэнсэи, понимающие — сами когда-то были молодыми и точно также по пятницам и субботам творили лютую дичь. — Ева-чан, ты ведь часть триады Бакуго с Киришимой. Джиро Кьёка — хладнокровная, равнодушная стерва, которая любит только свою родственную душу Яойорозу да родителей. Это было ясно абсолютно каждому. Временами она, может, и бывала немножечко мила и слегка неуверенна, но случалось это раз в тысячелетие в високосную среду при солнечном затмении. В остальные дни от её язвительности страдали все, ну а в цинизме она превосходила некоторых отпетых злодеев. Собственно, поэтому я и пыталась сложить хоть пару слов, но в голове как будто сквозняком всё выдуло и только форточка на чердаке хлопала. Звучало сказанное даже не как вопрос, а утверждение, что ещё больше пугало, учитывая то, от кого именно это уверенное в собственной правоте утверждение исходило. — С чего ты вдруг решила, что… — начала было я. — Пиздёж во благо, — Кьёка закатила глаза и показательно громко застенала. — Как ты вообще могла такое подумать… — я судорожно искала пути отступления, краем сознания понимая, что одним своим поведением палюсь по полной. — Молча, — добила меня девушка, — Они тебе что, не нравятся? — Да нет, очень даже, — запинаясь, выдала я, уразумев, что меня каким-то непостижимым образом раскусили. — Может, недостаточно хороши? — Как раз наоборот! — воскликнула я, подтягивая повыше сваливающегося в полудрёме Тодороки. — Да что ты ломаешься, как девственница перед первой брачной ночью? Ой, забыла, — от капец остроумного сравнения Джиро посмеялась в кулачок, — Так ведь оно и есть. — Скажи, подруга моя ядовитая, ты, когда язык прикусываешь, противоядие пьёшь? Или так обходишься? — наконец вспомнила я, что лучшая защита — нападение, но меня самым наглым образом проигнорировали. — Решено, я иду им всё рассказывать! — заявило это мелкое чудовище и, чиркнув картой, открыло входную дверь в нашу общагу, из которой уже на подходе слышались оглушительные басы и тум-тум-тумы электронной музыки. — Джиро, погоди! Прошу, не надо! — я жутко перетрухнула и конкретно запаниковала. Ещё чуть-чуть и настанет полный армагеддец из-за одной перебравшей свахи, у которой, как говорится, крови в спирте не обнаружено! Ещё и полусонный обормот Шото, недоверчивый к своей нетвёрдой походке, как назло, мёртвой хваткой прицепился ко мне, из-за чего я не могла нормально перегородить дорогу чертовке и отвадить её от импульсивного поступка, который обязательно перечеркнул бы нашу с парнями светлую подростковую дружбу. Но подружка-подлюжка меня не услышала за грохотом колонок, а потом почти сразу врезалась в белую от боли Момо и что-то участливо защебетала, пихая той в руки добытую ляжку мамонта. Та с удовольствием чмокнула её в губы и потащила наверх, видимо, укладывать. Вот и чудненько, вот и славненько! — Ева-а-а-ИК! — попыталось пробудиться разноцветное тело, — Скажи, я вроде нормалды, н-дэ? Ик… — Зайчик мой, ты очень красивый! — ласково потрепала я балбеса по щеке, и он разулыбался, снова отрубаясь, — Япона-матрёна, как же хреново тебе завтра будет. Я выдохнула, с удовлетворением скидывая тяжеленного Тодороки на свободное место на диване между милующейся с довольным, как слон, Монти (он был сегодня плохим бульдогом и сожрал целую половину моей пиццы, когда каждый себе заказал по коробке, и по-хорошему должен был быть наказан, но слаба я, ох как слаба перед его щенячьими глазками!) четой кого-то из 2-В — честно, не обратила внимание — и бухающими «чёрными господинами» Шихаем и Фумикаге, на чьих коленях устроили головы их сидящие на застеленном ковром полу пары — девочка-грибочек и гигант-спрут. Последний одновременно накуривался тремя кальянами. В помещении вообще было так задымлено, что впору было топор вешать. Наверняка чёртов умник Каминари, устроивший этот шабаш после того, как узнал, что папа с дядей Секи решили укатить в романтический уикенд (т.к. в понедельник был какой-то никому не интересный, помимо лишнего выходного, госпраздник типа первомая, а потом наш пятидневный стаж у про-, плюс директор задолжал им несколько обязательных отпускных, так что эта парочка вернётся к четвергу, пока у их остальных классов будут замены или уроки самоподготовки), а потому за нами никто особо пристально не будет следить, квирком обманул систему пожаротушения. А вообще, дорогая редакция, я хуею! Все корчили из себя таких правильных зожников, а как надрались, так сразу за сигаретки похватались и потом ещё настолько понравилось, что бегали стрелять и покупать! У людей словно непереносимость логики! Я вроде как единственная, кроме замстаросты, ещё не нажралась до поросячьего визга. Так, небольшая лёгкость и фокусировка иная. Чтобы ещё больше усладить организм, я начала искать заветную этикетку. Батарея разнокалиберных бутылок обнаружилась на переполненной кухне, где за столом с громким хохотом играли в «Карты против человечества». Поржав с получившейся у Камакири идеальной комбинации — «Эдипов комплекс: протестировано детьми, одобрено мамами» — я нашла искомое: початую текилу с притрушенными солью лаймами и чистую стопочку рядом. Почему именно текила? А потому что в питии голубой агавы есть прекрасный, знаковый момент: как только перестала соблюдать правило лизнула-глотнула-заела, значит, ты в драбадан и пора закругляться, чтобы был шанс выжить с утра. Достаточно налакавшись с присоединившимся Аоямой, который изволил испробовать заинтересовавший его мексиканский ритуал, так, чтобы уже начать весело подмигивать собственному отражению в духовом шкафу, я, дурашливо пошатываясь, вышла в коридор в поисках того, у кого можно экспроприировать сижку, дабы закурить пережитый стресс, и с неудовольствием наткнулась на нелюбимый пандан (Аояме к тому времени стало совсем хорошо, чтобы счастливо уползти на пол и калачиком свернуться под боком травящих друг дружке байки Цубурабы с Каибарой): — Ах какая пара, пиздабол и шмара! — Заткнись, Энгден, — взъярилась косоёбившая куда-то вбок круглолицая. — На правду не обижаются, — философски достала я мысль откуда-то из глубин ума. Но вдруг я обнаружила, что стала жертвой самого настоящего кабэ-дона, только без флёра романтики, потому что покачивающийся немного ниже меня Деку с так называемым, как мне нравилось выражаться, «отсутствием присутствия» во взгляде, был пьян, как фортепьян, — Ёбаный рот, ну шо те надо, хуеман лесной? — Скажи, — искривлённое оставленным мной рубцом лицо отталкивающе оскалилось, — А какого это — быть причиной смерти своих матери и… и других, а? В горле собралось что-то похожее на «мерзкая тварь», и я набрала разгон от раздражения до бешенства за доли секунды, но не показала этого: — Слов не подобрать, — проявила я чудеса изворотливости, уже зная, как побольнее укусить гниду, — А какого это — оказаться сыном шлюхи, что по-кретински залетела и больше никогда с твоим папашкой не виделась, а? Ты даже фамилию этой клуши носишь, позорище, а значит твой бык-осеменитель тупо сунул, вышел и пошёл. — Да что ты знаешь, у моих родителей была любовь! — забрызжали на меня слюнями. — Да-да, прям Бонни и Клайд, я щас уссусь от умиления. А вообще, Мидория, от чистого сердца, простыми словами: иди-ка ты нахуй большими шагами, — и, вмазав между ног, я отстранила мудозвона. Сдувающая с него пылинки сквернавка присела рядом, оплёскивая его водой из стакана. — Перестань его поливать, тупица, он же не фикус, лучше налей чего-нибудь покрепче, чтобы он мог залить свою деменцию о загородном доме с белым заборчиком и большим лабрадором, — Урарака меня только окинула презрением, а я, смеясь, поплелась дальше. Что я искала-то? А, сиги! Со стороны приоткрытой створки лестничного тамбура мужской половины как по заказу послышались знакомые голоса: — Рождённый ползать летать не может! — Боги мои, Денки, встань с пола и спустись по лестнице, как нормальный человек! Стряхивающий пепел в пустую банку из-под пива Хитоши оказался настоящим котечкой и поделился Уинстоном. Я погоготала над перебравшим блондином, что как младенец кверху каком преодолевал препятствие, и вернулась в гостиную. Там меня радостно обняла пахнущая виски Мина и утянула к себе на большой бинбэг рядом с остальной бандой. Я пила, принимая фужеры из рук мешающего коктейли Ханты, и заливисто смеялась над похабными анекдотами Бакуго, пытаясь смехом заткнуть скребущую изнутри непонятную тоску от взгляда на идеально-гармонично переплетённые в кресле-мешке тела белобрысо-красной парочки. А потом я услышала переругивания диджея Минеты с Асуи насчёт выбора следующей песни, зацепившись за знакомое название: — Мне послышалось, или вы упомянули «You Never Can Tell» A. Caveman & The Backseats? — Выскочила от алгоритма Spotify, но мы её ни разу не слышали, ква. Хорошая? — спросила девушка. — Лучшая! С самым сексуальным танцем всех времён и народов! Всё, хочу станцевать! — воодушевлённый Минета чуть было тут же не ткнул на композицию. — Стой, мне нужен партнёр. Кто хочет? — остановила я его, обращаясь к собравшимся, но все смотрели на меня с непониманием. — Только не говорите мне, что никто из вас не смотрел «Криминальное чтиво». Всё то же непонимание. — Бандиты Вега и Винфилд, загадка содержимого чемодана… Ни о чём не говорит? Никаких изменений. — Чёрт, это же классика мирового кинематографа! Стыдно не знать! С какими дремучими людьми я дружу и учусь, — у меня слёзы на глаза набежали, так хотелось выплеснуть драйв Умы Турман. На мне даже наряд был схожий с её героиней, только в другой гамме: песочные брюки-клёш и бирюзовая рубашка на выпуск с подтянутыми рукавами. Даже выглядывающее чёрное кружево было в наличии. В гостиную зашёл Монома с полупустым бокалом и пиалой фисташек в руках, — Может, хотя бы ты в курсе, кто такой Квентин Тарантино? — Конечно, ты как-то упоминала про него, и я посмотрел пару его работ. Мне понравилось, — ты ж радость моя ненаглядная! Расцеловать готова! — Ангажирую на твист! — объявила я, вскакивая с места. Заинтригованные ребята споро отодвинули кофейный столик, освобождая пространство, и стали ещё любопытнее, когда мы с Нейто попросили вдобавок свернуть ковёр, — Помнишь настроение? — А то! — Монома облизнул губы, закатывая манжеты. Что-то плотоядное, азартное отразилось на его лице, и я улыбнулась, понимая, что с кавалером мне повезло. Я воодушевлённо встала напротив него, мыском пробуя паркет на скользкость. Грохнул перелив струн вступления, и мы с какой-то предвкушающей ленцой начали кручение с первыми словами песни. Расслабив ладони согнутых рук, чтобы они висели у подмышек, я ритмично «давила окурок» от бедра, пока только завлекая, приманивая. Нейто перекатывался с ноги на ногу, качая головой в такт, и включился в игру, сделав вид, что заметил меня только, когда зазвучали аккорды пианино. Одновременно задрав подбородки, мы с запалом виляли корпусом, не прерывая лукавого взгляда. Но вот он поддался моей дерзкой женственности, наклонился снизу-вверх, пылко оглядывая. Я прикусила нижнюю губу и начала сближаться под звуки саксофона, принимая приглашение. Мы открыто флиртовали: он — щелчками пальцев и небрежно выставив пах, я — задорно двигая плечами, открывая ему вид на вздымающуюся грудь. Мы почти соприкасались носами, деля горячий воздух на двоих. Между нами повисло возбуждение, но мы его умышленно прервали, с каким-то обещанием игриво расходясь. От первой импровизации клавишных я стала обезьянкой размахивать руками, развернулась, бодро вихляя бёдрами перед Нейто, и бойко замотала головой так, что неряшливый хвост бил по щекам. Как ковбой придерживая шляпу, я сделала пару шагов от парня, по-кошачьи плавно покачивая телом, чтобы через мгновение вновь вернуться к нему, не выдержав зова нагловатой, самоуверенной ухмылки, что на миг пробилась из-под треснутой маски хладнокровного гангстера. С горячностью вертясь, мы, не сговариваясь, синхронно начали «плавать», скользящими замахами кроля едва не оглаживая чужие щёки. Я резко сменила движение, показательно заткнув нос и надувшись, как бы «задерживая дыхание», спустилась-поднялась — почти по-детски, если бы не опасная близость наших тел и шаловливая ладонь, которой я чуть не провела по нему всему. Мы размашисто «давили окурки» и выразительно растопырили батуси на уровне хищных глаз, то снова сближаясь, то снова расходясь, то просто твистом двигаясь навстречу друг другу. Мы были одни, растворившись в собственном танце, и, несмотря на намеренно равнодушно-серьёзные выражения лиц, от нас так и пёрло сексуальной энергией. Мелодия музыкального трио закончилась, возвращая обратно к офигевшим от подобного экспромта однокурсникам. Секунда, другая — и зрители разразились аплодисментами и свистом, заставляя нас с Нейто радостно улыбнуться и от души рассмеяться. — Кайф! — я повисла у него на шее, продолжая смеяться от восторга, — Спасибо, я давно так не отрывалась! А потом, во внезапно наступившей по окончании хлопков воздушной тишине комнаты раздался голос проснувшегося Тодороки: — Как бы эротично это сейчас не выглядело, но с Киришимой и Бакуго получилось бы лучше. Они ж тебе нравятся, да и в триумвират ты их входишь, — и как ни в чём не бывало завалился дальше спать. Просто Гоголь. Немая сцена.