Декларация смерти

— Я не смог его убить. Я не смог убить ребенка. Миссис Адамсон, не опуская револьвера, направленного на Мори, нащупала стоящее позади нее кресло. Ее била дрожь, но, несмотря на это, оружие она держала крепко. — Не смог его убить? — хрипло переспросила Кохэку. Такой вариант она вообще не рассматривала и не готовила себя к нему. Теперь же, когда истина открылась, женщине казалось, что кто-то со всей силы ударил ее под дых. Ее сын был жив. Ее сын был… Миссис Адамсон ахнула, когда до нее дошла вся суть сказанного. Ее сын жив. Ее сын — Лишний. Тот самый, который сверлил ее полным ненависти взглядом. Юноша, которого она… Нет, нет, этого не может быть. Не может, и все. — Ты твердила, что мальчика надо убить. А я никак не мог убедить себя в том, что ты права. Знаешь, Кохэку, жизнь есть жизнь, какой бы тяжкой она ни была. Однако я также не мог смириться с мыслью, что мой сын станет Лишним. Я его оставил возле дома, где жили люди, которые, я знал, сочувствовали Подполью. Потом я сделал фальшивую могилу. Кохэку, я не смог убить нашего ребенка… Мори всхлипывал, всем телом содрогаясь от рыданий. Он то и дело поглядывал на Кохэку, искал взглядом ее глаза. Что он рассчитывал там увидеть? Прощение? Сочувствие? Ни того ни другого он не получит. — С кольцом? — Каким-то чудесным образом ей по-прежнему удавалось держать себя в руках. Кохэку решила, что надо хранить спокойствие и дальше. Ради сына. Ради всего того, что она сулила, но так и не смогла ему дать. — Ты оставил его вместе с кольцом? — повторила миссис Адамсон вопрос. Она хотела знать наверняка. — Оставил или нет? — Да, — жалостливым голосом ответил Мори. — Да, я оставил ему кольцо. — А теперь? Где оно теперь? — Когда мальчика задержали, мы отправили кольцо твоему отцу. На хранение. — Моему отцу? Так он знал? Вы все знали? Оба? — Тело Кохэку буквально содрогалось от конвульсий, вызванных потрясением и болью. В висках стучало, но голова при этом оставалось ясной. Такой ясной, какой она уже не была много лет. — Ты превратил моего ребенка в Лишнего, — тихо произнесла она и полными ненависти глазами впилась в бывшего супруга. — Сначала ты его у меня забрал, а потом отдал на воспитание каким-то уголовникам. Моего сына… — Я не думал… — Молчать! — рявкнула миссис Адамсон. — Рот раскроешь, когда тебя спросят. Ты не заслуживаешь права со мной разговаривать. Ты… Она начала было всхлипывать, но быстро овладела собой. Мори был подлецом, а кроме того обладал недюжинной силой. Если он заметит, что она сдалась, то сразу этим воспользуется. Кохэку в этом не сомневалась. Стоит ей отвести револьвер от его головы, как все будет кончено. — Ты отобрал у меня надежду, — произнесла она. — Этот ребенок, наш сын, был воплощением всех моих надежд и чаяний. Последние четырнадцать лет я не живу. Я как привидение. Все последние четырнадцать лет я мечтала, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, но даже в этом мне было отказано. Я не жила, я существовала. И все из-за тебя. И вот теперь я узнала, что мой сын жив. Он — Лишний. Лишний, которого доставили сюда, ко мне в Грейндж-Холл, и которого я чуть было сама не усыпила. Мори, я едва не убила своего ребенка… Она почувствовала, как у нее снова все свело в животе. Ей очень хотелось опуститься на пол и застонать от боли. Но она знала, что ей надо оставаться сильной. Если она сейчас опустит руки — все пропало. — Что сказано в Декларации? — спросила она и заморгала, чтобы сдержать слезы, которые копились все четырнадцать лет и теперь грозили хлынуть градом из глаз. Обильно потевший Мори покачал головой. — Декларация? — тупо переспросил он. — Я… это… ну знаешь… — Жизнь за жизнь. Так? — Ты хочешь сказать — Отказ от Препарата? — нахмурился он. — Да, кажется, там сформулировано именно так. — Я тебе не про Отказ, — глаза миссис Адамсон метали молнии. — Жизнь за жизнь. Лишний перестает быть таковым, если один из его родителей умирает. Имеется в виду именно это. Я не ошибаюсь? Мори кивнул и побледнел, увидев, как Кохэку навела на себя револьвер. — Ты что, решила покончить с собой? — не веря своим глазам, спросил он. — Кохэку, погоди. Не здесь. Не… Миссис Адамсон снова наставила оружие на бывшего мужа, и его лицо побелело еще больше. — Таких случаев, естественно, никогда не бывает, — задумчиво произнесла она. — Я об этой форме: жизнь за жизнь. Кто захочет родить на свет ребенка, а потом бросить его, оставить без заботы и опеки, добровольно уйдя из жизни? Вот только наш сын в заботе не нуждается. Согласен, Мори? Наш сын вполне доказал, что способен позаботиться о себе сам. Ты не находишь? — Кохэку, пожалуйста, опусти револьвер, — прохныкал Мори. Он весь трясся, раскрыв рот, в глазах плескался ужас. — Ради спасения сына я бы в ту же секунду, не задумываясь, покончила с собой, — продолжила она. — В ту же секунду, слышишь? Моя жизнь оборвалась много лет назад, и смерть стала бы мне лишь избавлением. Но откуда мне знать, что он будет в безопасности? Понимаешь, Мори, я не могу тебе доверять. Я боюсь, что ты прикроешь все дело и снова, во второй раз предашь нашего ребенка. Она обошла стол. — Кохэку, ты что… Не надо, Кохэку… Тебя посадят… Умоляю, Кохэку… — В смерти своей ты дашь нашему мальчику то, чего лишил в жизни, — прошептала миссис Адамсон. — А тюрьмой ты меня не напугаешь. Я и так в тюрьме. С этими словами она спустила курок. Пуля попала бывшему мужу в голову, отшвырнув его назад. Он упал вместе со стулом на пол. Вскоре там образовалась лужица крови. Миссис Адамсон сняла трубку и медленно набрала номер. — Папа? — спокойным голосом произнесла она. — Я должна рассказать тебе кое-что важное. Выслушай меня, пожалуйста, внимательно. — Хлебнешь? — Фрэнк протянул фляжку Биллу, но тот отрицательно помотал головой. Фрэнк пожал плечами и допил все сам. Затем глянул на часы. Половина седьмого вечера. — Ну как, Билл? Готов? Билл кивнул, и оба Ловчих, глубоко вздохнув, быстро и сноровисто вышибли парадную дверь. Услышав грохот, Люси Накаджима встревоженно посмотрела на Нацу — своего мужа. Она не произнесла ни слова, не смея показать, пусть даже в комнате пока находился только ее супруг, что она боится Ловчих больше, чем другие люди. «Как же они так быстро нас нашли?» — в отчаянии подумала Люси. Ну почему это произошло именно сейчас, когда все уже было готово к побегу, и они дожидались только темноты? Теперь, возможно, уже слишком поздно. — Чем могу вам помочь? — Нацу вышел к ним в коридор. Наверное, для того, чтобы выиграть время и дать ей подготовиться — догадалась Люси. — Вас что, стучать не учили? В его голосе слышалось легкое раздражение, но Люси знала, что под этой маской скрывается липкий, гадкий страх. Ловчие могли обходить все дома подряд, поэтому было глупо выдавать себя, проявляя излишнее беспокойство. Но Люси была более чем обеспокоена. Она знала, что Ловчие могли прийти по наводке. Им-то с мужем тюрьма не страшна, а вот дети… Они же с Нацу обещали, что им ничто не угрожает. Они не имеют права их снова обмануть и подвести. Этого не произойдет. Она стала лихорадочно думать. Может, пока Нацу отвлекает Ловчих, она выведет детей? Нет, не получится. Поздно, слишком поздно. Один из Ловчих уже направился к ней на кухню. Стоит ей хоть один раз бросить взгляд под стол, и они найдут ход в подвал. Детей снова схватят и заберут, а она этого не переживет… — Насколько я понимаю, вы миссис Накаджима, — произнес Ловчий, и Люси кивнула. — Точно Накаджима? Не Дазай? Люси побледнела. Она подняла взгляд и увидела, как второй Ловчий ввел Нацу. Руки у мужа были скованы за спиной. — Просто нам начальство сообщило, что вы, скорее всего, изменили фамилию, — продолжил Ловчий. — Сказали, что ваша настоящая фамилия Дазай. Оно понятно, что иногда начальство совершает ошибки. Они там думают, что, раз у них круто обставлены кабинеты и есть компьютеры, значит, им все известно. А у нас с Биллом, кроме формы, ничего нет, вот только почему-то так получается, что в большинстве случаев нам известно больше, чем им. Забавно, правда? Ну так как вас звать, Накаджима или Дазай? Впрочем, по мне так никакой разницы нет. Люси встретилась глазами с Нацу и поняла, что он хочет ей сказать. Когда муж проходил мимо, он едва заметно коснулся ее руки, передав крошечную розоватую горошинку, которая должна была немедленно раствориться во рту, положив конец и новое начало. Люси знала, что им предстоит, и кивнула. Едва заметно, но Нацу увидел. Люси в этом не сомневалась. — Накаджима, — спокойно сказала она. — Наша фамилия Накаджима. — Вот оно, значит, как, — произнес один из Ловчих, слегка раздвинув губы в улыбке. — Итак, миссис Накаджима, позвольте мне рассказать, что сейчас произойдет. А произойдет следующее: вы расскажете нам, где укрываете Лишних, а мы их заберем. Вот, собственно, и все. Ах да, совсем забыл, вас, разумеется, посадят в тюрьму. Боюсь, что вам не удастся отвертеться. Укрывательство Лишних — статья серьезная. Впрочем, вы и сами все знаете. Я не ошибся? Вас ведь уже раньше задерживали, так? Люси едва дышала, не смея и думать о детях, прячущихся в подвале. — Мы рассчитываем, что все произойдет именно так, как я рассказал, — веселым голосом продолжил Ловчий. — Если же вы хотите нахвататься лишних впечатлений, то это тоже запросто можно устроить. У моего приятеля Билли для этого инструмент найдется. Если вы нам немедленно не скажете, где прячутся Лишние, — Ловчий повернулся к Нацу, — ну там, забыли вдруг, с кем не бывает, Билл будет более чем рад заняться вашей женой. Он будет резать ее на маленькие кусочки, пока у вас не прояснится с памятью. С этими словами второй Ловчий поставил перед ними ящичек, обитый черной кожей, и достал из него нож. В это время Ацуши и Дазай сидели в подвале и смотрели друг на друга. Они слышали, как вышибли дверь. Каким-то образом Ацуши удалось успокоить Бена, и малыш не плакал. Ребята застыли на месте, не в состоянии пошевелиться от страха. Бежать было некуда. Наружу можно было выбраться только через отверстие, выходившее на улицу, но так их обязательно услышат и заметят. Выбора не было — оставалось только тихо сидеть. Если они не станут поднимать шума, возможно, все еще обойдется. Ацуши прижал к себе Бена и с нежностью стал его укачивать. — Ты не Лишний, — прошептал он ему, ласково поглаживая по голове и целуя в лобик. — Ты не Лишний и никогда им не станешь. Никогда-никогда. Ацуши с Осаму осторожно опустились обратно на диван, откуда вскочили мгновение назад, услышав грохот выбитой двери. — Тебе страшно? — прошептал Дазай. Лицо юноши было напряжено. Ацуши покачал головой, не смея ему ответить. — Если нас поймают, мы снова сбежим, — прошептал он и с такой силой сжал ему руку, что мальчик чуть не вскрикнул от боли. — Ну конечно же. Обязательно сбежим, — прошептал он в ответ и улыбнулся, постаравшись, чтобы улыбка получилась более уверенной. — Мы убежим вместе с Беном, отыщем родителей, и все вместе уедем из города. А потом мы отправимся в пустыню, где тепло и солнечно. Там у нас будет большой красивый дом и сад. — Из песка? — уточнил Дазай. Теперь, несмотря на страх в глазах, он улыбался. — Да, из песка, — прошептал Ацуши твердым голосом. — Там мы будем не Лишними, а нормальными людьми. Там мы будем счастливы. — А еще там будет много цветов, — добавил Дазай. — Много цветов и книг. И ни одного Ловчего. — Да, точно. Никаких Ловчих, — тихо согласился Ацуши. Он опустил взгляд на Бена, почувствовав облегчение, — хорошо, что малыш не понимал, что происходит у них над головами. «Только бы он никогда об этом не узнал, — безмолвно молил он. — Только бы ему не пришлось испытать то же, что и мне». Ацуши все смотрел на ребенка, и вдруг он открыл глаза. Уголки губ поползли в разные стороны, и ангельское личико озарилось улыбкой. Зубки еще не начали расти. А потом, совершенно неожиданно, он заплакал. Это было не тихое, неуверенное хныканье, а громкий оглушительный рев. Личико, что буквально мгновение назад напоминало образ херувима, сморщилось и покраснело. Ацуши и Дазай испуганно переглянулись. Вот и все. Их найдут. Спасения ждать неоткуда. Мальчик в отчаянии попытался успокоить малыша, укачать его. Он сунул ему в рот палец в надежде, что ребенок начнет его сосать, но Бен увернулся и снова зашелся плачем. Дазай обхватил Ацуши рукой. Мальчику казалось, что все происходит словно в замедленной съемке. Он услышал, как наверху с грохотом отодвинули стол. Люк в подвал распахнулся. В проеме показалось лицо Ловчего. Через несколько мгновений в подвал, под угрозой ножа, спустились родители. Один из Ловчих протянул руки к Бену. «Нет!» — закричал Ацуши. Тогда Ловчий выставил нож, сказав, что, если он не хочет отдавать ребенка по-хорошему, он заберет его силой. Ацуши воскликнул, что ни за что не отдаст малыша, ни за что не позволит отнять его у него. А потом, неожиданно, отец крикнул: «Давай!» — и Ацуши нахмурился, не понимая, что он имеет в виду. Папа и мама поднесли руки к губам и что-то проглотили. Мама широко улыбнулась, будто вот-вот собираясь рассмеяться, словно она только что получила нечто, о чем мечтала всю жизнь. — Теперь вы не имеете права их трогать, — сказала мама Ловчему. Мужчина нахмурился, а мама слегка покачнулась и упала на пол. Вслед за ней упал и отец. Родители улыбались. Лежа на полу, они взяли друг друга за руки. — Ацуши, — прошептал отец. — Ацуши, ты свободен. И Бен тоже. Жизнь за жизнь. Так сказано в Декларации. Мы ждали этого мига. Хотели, чтобы он наступил. Хотели снова подарить вам жизнь. Настоящую жизнь. Подлинное будущее. Прости нас, Ацуши. Прости… Он посмотрел на жену, и Ацуши увидел, как он сильно сжал ее руку, так сильно, что кожа побелела. В глазах у мамы стояли слезы. — Я тебя люблю, — одними губами прошептала она мужу. Потом она перевела взгляд на Ацуши. — Сыночек, мой маленький сыночек… Ацуши смотрел на маму, на папу, понимая, что с каждой секундой их все быстрее оставляет жизнь, унося туда, откуда нет возврата. Ловчие были озлобленны и растеряны, словно они не знали что делать. Вдруг Ацуши заметил, как папа в смятении смотрит на Дазая, будто хочет ему что-то сказать. И тут до мальчика дошло. Закон гласил: «жизнь за жизнь», — и теперь им с Беном ничто не угрожало. А вот с Осаму все было иначе. У него сейчас отберут Дазая. Его Дазая. Дазая, который спас его, вытащил из Грейндж-Холла. От осознания этого он почувствовал, что его тоже, как и родителей, оставляет жизнь. Ацуши видел, что теперь мама тоже смотрит на Осаму, а ее губы неслышно шепчут: «Беги, Дазай, беги», — но юноша лишь покачал головой. Мальчику захотелось завизжать, броситься к нему, чтобы закрыть, стать живым щитом, удержать его. Однако вместо этого он крепче прижал к себе Бена. Он смотрел на родителей, которые любили его так сильно, что пошли ради него на смерть, родителей, которых его учили ненавидеть пуще всего на свете. Он смотрел, не в состоянии сдвинуться с места, как жизнь, словно вода, утекает из них, пока не повисла тишина, прерываемая лишь плачем его младшего брата. Фрэнк оглядел подвал и возвел очи горе. Затем повернулся к Осаму. — Похоже, теперь с нами пойдешь только ты один, — со вздохом сообщил он. — Если хочешь попрощаться со своим дружком, так сейчас самое время. Ацуши вскочил: — Никуда он с вами не пойдет, — тихим, решительным голосом сказал он. — Возьмите лучше меня. От меня больше пользы. Дазай с сердитым видом отстранил его. — Им нужен я, — с горечью произнес он. — Они тебя убьют, — в отчаянии проговорил Ацуши. Мальчик увидел, как в глазах юноши блеснули слезы. — Я им этого не позволю. Дазай, ты мне нужен живым. Ты мне нужен. — Какая трогательная сцена! Ты не находишь, Билл? — рассмеялся Ловчий. — Вот только это не телевизионное шоу — не тебе выбирать, кто уйдет, а кто останется. Так ты, значит, Дазай? Если не станешь возражать, мы тебя будем называть просто Лишним. А теперь давай, двигай за Биллом. Пошел наверх. Но, прежде чем Билл успел поставить ногу на первую ступеньку, в проеме наверху показалось незнакомое лицо. Лицо мужчины, одетого в костюм в тонкую полоску. Незнакомец спустился в подвал. При виде бездыханных тел родителей Ацуши, лежавших на полу, его глаза расширились. — Осаму? — спросил он, обратившись к юноше. Дазай настороженно кивнул. — Дазай, я твой дед. Незнакомец, посмотрев на Ловчих, протянул им бумагу. — Он пойдет со мной, — сказал мужчина. Он оглядел Осаму внимательным взглядом, будто бы искал что-то. — Дазай, твой отец сегодня… ушел из жизни. Это значит, что теперь ты Правоимущий. Меня зовут Ричард Адамсон. Мы… мы с тобой одна семья, и… Дазай, я хочу отвезти тебя домой. Широко раскрытыми газами Ацуши смотрел на Осаму, уставившегося на незнакомца и на Ловчих, которые в ярости поедали глазами врученную им бумагу. Дазай перевел взгляд на Ацуши. — Вы мне не дед, — с подозрением произнес он. — Меня усыновили. У меня нет деда. Незнакомец с печальным видом кивнул. — У меня есть кое-что, принадлежащее тебе, — сказал он и протянул Осаму кулак. Когда мужчина разжал пальцы, на ладони блеснуло золотое кольцо с печаткой. Глаза Осаму сверкнули. Ацуши уставился на кольцо, пытаясь разглядеть, не выгравирован ли на нем цветок. С одной стороны, ему очень хотелось, чтобы кольцо действительно принадлежало Осаму, а с другой стороны, он страшился этого, опасаясь, что юношу у него отберут. «Не уходи. Ты должен остаться со мной. Ты мой, Осаму!» — хотелось закричать Ацуши. Однако он не сказал ни слова. У него не осталось сил, чтобы выдержать еще один бой. Он боялся, что он, возможно, захочет его оставить. Осаму посмотрел на него, и его взгляд проник глубоко в его душу. Ацуши потрясло то, что он напуган. Напуган и беспомощен. А мужчина все стоял, протянув Осаму руку. Ацуши прижал к себе Бена, чувствуя, что Дазай не знает что сказать, не знает что делать. Дазай повернул голову и посмотрел на мужчину в костюме. Незнакомец широко ему улыбнулся и стал подниматься по лестнице. Осаму оглянулся на Ацуши, потом его взгляд скользнул по телам его родителей и подвалу, в котором он провел столько времени. Затем он повернулся к мальчику спиной и двинулся вслед за дедом.