Сообщение от: Накахара Чуя 21:43. Прости меня. Я правда хорошо себя чувствую. Ты зря беспокоишься. Если ты замёрз, мы можем посидеть в машине.
Осаму после прочитанного скептически глянул в сторону Чуи, а тот, хитрый такой, отвернулся, держа термос в руке, и делает вид, что ничего не писал и вообще я не я и сообщение не от меня. Вот ведь. Когда только успел вытащить телефон, отправить сообщение и спрятать обратно? Дазай закатывает глаза, вздыхая, держа кружку одной рукой и касаясь ладонью плеча Чуи. Тот, естественно, оборачивается. Глаза отвёл, а под маской наверняка улыбается, чертёнок из табакерки на колёсах. Вот ведь! Дазай покачал головой, дождавшись, пока Накахара глянет наконец на него, и ка-ак вдруг щёлкнет по лбу, а потом отставит кружку на капот, поднимет руки, проведёт пальцем по предплечью второй руки от запястья до локтя, огладит кулак** и усмехнётся одними губами. Чуя думает, что его только что как-то обозвали снова, но уже мягче, судя по спокойным движениям. В голове щёлкает мысль, что надо бы подучить язык жестов, чтобы уметь отвечать Осаму или хотя бы понимать его. А то как это так, обзывает дураком, а Чуя не может обозвать в ответ? Несправедливо! Юноша впервые узнал, что смеяться можно абсолютно беззвучно, а разговориться возможно и в тишине, если этот глагол вообще подходит к тому, чем парни занимались: Чуя, прижав термос к своему боку и греясь, вытянул одну руку вверх, указывая на цепочку звёзд, а потом одними губами, глядя на Дазая и ловя его взгляд, произносил название созвездия. Было очень сложно объяснить Осаму Южную Гидру и Наугольник, и Чуя, не найдя более простого способа, просто написал названия пальцем на тонком слоем снега, образовавшемся на чёрном капоте. Дазай, прочитав, просиял и начертил улыбающуюся рожицу рядом. Хах… Чуя еле удержался, чтобы чисто из детской привычки не нарисовать на снегу сердечко — единственное, что у него получается не так криво, как всё остальное. У юноши проблемы с художественными способностями, он людей-то изображает посредством кружочка и палочек, но вообще предпочитает не рисовать и изъясняться либо словом, либо ногой в ебало, смотря с кем общается, конечно. Накахара, кашляя, отпивал чай, согревая горло, пока спутник не заглянул в машину и не достал упаковку белых маршмеллоу. Маленькие вкусные штучки, тающие во рту и похожие на маленькие комочки снега или упавшие крупицы звёзд, и интересно — звёзды на вкус такие же сладкие? Чуя понимает, что ударяется в глупые размышления из разряда «луна — это сыр». Ветер колышет порой полы плаща и задувает под одежду, парни время от времени поправляют шарфы и щурятся от взвившегося в воздух снега, и на белых ресницах Осаму снежинки выглядят особенно чарующими. Накахара считает, что любуется этим человеком из эстетических соображений, находя в нём нечто схожее с портретами гениальных художников прошедших веков. Точно. Портрет. Фотография! Чуе нужна его фотография. Просто так, просто чтобы порой открывать галерею в телефоне, смотреть на действительно существующего человека с такими белоснежными волосами и такой бледной кожей, убеждаться, что ты сам всё ещё не бесполезен и в силах помочь этому человеку, и воодушевляться, опуская руку с пистолетом вниз и убирая дуло от виска. Накахара достаёт телефон, стягивая зубами перчатку с руки, держит её во рту и открывает фотокамеру, настраивая вспышку. Дазай только удивлённо наблюдает за тем, как Чуя приближается к нему боком едва не вплотную, держит телефон вытянутой рукой и явно примеривается сфотографироваться, но вот проблема… Из-за разницы в росте видно или только грудь Дазая рядом с лицом Чуи, или Чую не видно вообще, зато лицо Осаму в кадр попало. Накахаре двадцать два, он разыскиваемый якудза и богатенький мажор, но тем не менее раздражённо топает ногой и подпрыгивает, чтобы попасть лицом на фото. Не получается! Да блять! Тупая разница в росте. Дазай беззвучно смеётся, улыбнувшись, и хлопает ладонью по капоту, намекая, чтобы Накахара сел, а сам он немного наклоняется, и вот теперь в кадр попали оба. Чуя недовольно фыркнул, усевшись на капоте и придвинувшись близко к Осаму, практически прижавшись плечом к плечу, и жмёт на кнопку: чёрная машина позади, заснеженная земля, тёмное небо и два улыбающихся парня, рыжий и белый. Накахара, кажется, доволен, продолжая сидеть на капоте и редактируя фотографию, пока Осаму не похлопал по плечу и не указал на часы на своём запястье, намекая, что уже поздно, а кое-кому завтра вставать на работу. «Мо-жет, е-щё?» — Накахара спрашивает одними губами по слогам, не издавая ни звука и смотря Дазаю в глаза, но тот нахмурился и отрицательно покачал головой. Чуя чувствует себя несовершеннолетним, за которого всё решают опекун или наставница, но, на самом деле, Осаму просто заботится о нём. Ох, Дазай, если бы ты знал, о ком переживаешь… Ты бы бежал в лес, видя в холоде и мраке только спасение. Чуя достал телефон, напечатав в заметках, что прогреет машину, а Осаму пока может постоять здесь, посмотреть на звёзды, подумать, куда он, может быть, хочет ещё — у Накахары слишком хорошее настроение, ведь он думает, что ради времяпрепровождения с не относящимся к его работе человеком он может и выпросить ещё один выходной. Автомобиль заворчал мотором, собачка на панели закачала головой, и Чуя, пока Дазай не видит, пользуется моментом и закидывает в рот жаропонижающего, запивая чаем из термоса, сморкается и брызгает в нос, чтобы не сопеть, как медведь с насморком. В машине немного холодно, Накахара больно сглатывает из-за болящего горла и ёжится, выскакивая из салона на улицу — температуры, кажется, одинаковы. Юноша попрыгал с ноги на другую и снова подошёл к Дазаю, привлекая к себе его внимание, а тот глядит на юношу, хмыкнув. У Осаму щёки покрасневшие, снежинки на ресницах, у Чуи крупицы снега в рыжих локонах и чудом не онемевшие ноги. Дазай снова показывает тот жест, показав на Чую и обхватив себя руками, означающий «холодно», и качает головой, мотнув ею в сторону машины, мол, пойдём, посидим, погреемся. И Накахара, естественно, соглашается. Они сидят спиной к спине, пригревшись на задних сиденьях, сняв обувь, забравшись с ногами — исключительно из соображений согреться побыстрее — и жуя маршмеллоу. Света в салоне нет, машина медленно греется, от тепла другого тела становится гораздо лучше. Чуе кажется, что именно таких моментов ему не хватало в жизни, когда сидишь в абсолютной тишине в своей машине, ешь сладкое и согреваешься, доверительно прижавшись к близкому человеку, чувствуя только расслабление и забыв про раннее вставание завтра. На часах — двадцать три часа девятнадцать минут, и именно на этом останавливается взгляд, когда рука, сунутая в пакет с зефиром, соприкасается с другой рукой в этом же пакете и замирает. Накахара медленно обернулся через плечо на Осаму и встречается со взглядом светлых глаз, не менее удивлённых. Бля-я-я, это же тот самый клишированный момент из разных романтических фильмов! Пиздец. Нет, никто не отдёрнул ладонь, оба просто неловко улыбнулись, пока Дазай, забрав последний кусок зефира, аккуратно не разорвал его пополам и не протянул половину Накахаре, свою половину зажав между зубов. Двадцать минут тишины и полудрёмы, и Чуя перелезает на переднее сиденье через задние, а приличный Осаму вышел из машины и зашёл через переднюю дверцу. Внутри тепло, пахнет сладким, и Чуя берётся за руль, чувствуя себя гораздо лучше в плане самочувствия.У него появился друг.
Они ехали в безмолвии и полнейшем одиночестве на дороге. Накахара старался не давить на газ резко и не рваться вперёд, будто куда-то торопится, а всё потому, что Осаму, убаюканный мерно летящим снегом за окном и лёгкой тряской, задремал. А как, главное! Чуя пошевелиться боялся, когда Дазай склонился в его сторону и уложил голову на плечо. Накахара старался не кашлять и дышать ровно, ведя машину мягко, без неожиданных поворотов. Темнота и неприветливость загородной лесной полосы, возвышающейся над дорóгой чёрной стеной, медленно сменялась далёким светом жёлтых огней, Йокогама молчаливо пестрела вывесками и разноцветными лампами круглосуточных витрин, приманивая людей как мотыльков — их было мало, учитывая скорую полночь, но Чуе казалось, что всё для него сейчас выглядит прекрасным и воодушевляющим. В какой-то момент он даже перестал внимание обращать на то, что в горле сильно першит и хочется закашляться, согнувшись в три погибели, и… ох, зачем он это вспомнил. Приходится сдерживаться. Автомобиль в который раз едет по дороге, ведущей к дому Осаму, и вот — снова тот поворот в тёмный двор, освещённый лишь несколькими подъездными огнями. Тихо здесь. Очень тихо. И снег плавно кружит в жёлтом свете. Чуя медленно и осторожно тормозит, понимая, что никогда раньше не старался водить так аккуратно, даже на обучении вождению, когда сдавал город. «Хах, этому древнему старику-учителю нужно было заснуть в салоне, вот тогда бы я сдал на высший балл!» — думает юноша, усмехнувшись, но не решаясь дёрнуть плечом, чтобы разбудить. Уф. Сердце так забилось почему-то, когда Чуя глядит на мирно спящего: слегка подрагивающие ресницы, скрещённые на груди руки, белые волосы, немного мокрые из-за растаявшего снега на прядях и пахнущие ванилью. Шампунь? Накахара вздыхает, подняв руку с руля и, нервно сглотнув с резью в горле, всё же касаясь белых волос, чуть-чуть растрёпывая их и вынуждая обладателя белоснежной гривы проснуться. Осаму приоткрыл глаза, наморщив нос, и вдруг, увидев, что сложил голову на плечо спутнику, вздрогнул и выпрямился, отшатнувшись и боязливо глядя на Чую. От такой реакции испугался сам Чуя, вопросительно приподняв бровь, мол, ты чего? Осаму на это только скривился на секунду, а потом приподнял руки ладонями вперёд, несколько раз помахав ими из стороны в сторону, будто признаёт поражение и отнекивается. Извиняется? Накахара смотрит сначала на движение рук, потом на Осаму, глядящего в окно и пытающегося понять, где он, а затем улыбается, покачав головой: «Всё в порядке, не переживай». Дазай неловко улыбается тоже, жмуря глаза и смотря на юношу. Кивает, благодаря и на прощание, и поворачивается к двери, как Чуя вдруг хватает его за локоть, останавливая и доставая телефон. Пишет что-то в заметках, спустя мгновение поворачивая экраном к лицу Осаму.Заметки. Как поднимешься к себе — включи свет в комнате, дай мне знать, что ты дошёл.
Осаму кивает дважды, выходя из салона и закрывая дверь. Возле подъездной двери он обернулся, помахав рукой, и заходит внутрь, скрываясь из виду, а Накахара всё думает, опёршись локтем о дверцу и подперев ладонью подбородок, что, кажется, даже его болезнь не испортит ему настроения сейчас, даже возможная командировка или бумажная волокита от босса, даже тяжёлое задание — мыслями он будет там, под небольшим мостом автомагистрали разглядывать звёздное небо и пить горячий чай из термоса, наблюдая вместе с этим, как бесконечно грустный человек рядом с ним улыбается и, кажется, становится совсем чуть-чуть счастливее, чем обычно. Стоит свету в окне комнаты Осаму загореться, а на светлом фоне появиться высокой фигуре, Накахара хмыкает, улыбнувшись своим мыслям, и сдаёт назад, медленно выезжая со двора, чтобы приехать наконец к себе домой, выпить очередную порцию таблеток и завалиться спать.Сообщение от: Осаму 00:12. Отпишись, как будешь дома, будь добр.
Накахара взялся за телефон, только когда упал лицом в подушку после тёплого душа. Он выпил лимонную дрянь от першения в горле и кашля, закинулся таблетками, допил чай из термоса и честно наплевал на своё состояние, отправившись в ванную комнату. Голова вымыта и чисто символически высушена феном, надета голубая пижама с принтом облачка, ноги снова в носках, а тело в пижаме — под одеялом. Чуя слабо улыбнулся, зевая. Дазай хороший.Сообщение для: Осаму 00:38. Я не только дома, я уже в своей постели готовлюсь отойти в мир снов. Ты ведь будешь бодрствовать до рассвета?
Чуя одним глазом листал ленту социальной сети, чувствуя, что засыпает, но видит всплывшее уведомление пришедшего сообщения сверху экрана и не может не прочесть:00:45. Ага, буду бодрствовать. Не ожидал просто, что машина меня усыпит. Спасибо тебе за этот вечер, я давно не выбирался за пределы квартиры и протоптанного маршрута до кафе или диспансера. Если честно, я всё ещё жду какого-то подвоха, потому что ты стал как-то слишком быстро доброжелателен ко мне, но, знаешь, после таких впечатлений от прогулки это уже неважно. Спасибо тебе. И спокойной ночи. Высыпайся! ;)
Накахара не понимает, почему улыбается, читая текст сообщения.00:46. Я пожелаю тебе спокойного сна, когда встану. ٩(ˊ〇ˋ*)و
«Я чувствую, что что-то с ним не так, но почему так наивно веду себя? Незнакомый человек стал другом за несколько дней. Уму непостижимо. И ведь я, осознавая это, всё равно не делаю ничего из того, что помогло бы мне понять, почему Чуя так зацепился за меня».
Он сидит за столом в пустой комнате, закинув ногу на ногу и выходя из заметок — свои мысли гораздо проще записывать, чем пытаться думать, не слыша собственного внутреннего голоса. Осаму много раз перечитывал переписку. Начиная со своего самого первого сообщения и заканчивая тем, что пришло от Накахары пятнадцать минут назад, Дазай листал беседу вновь и вновь, уже запомнив некоторые короткие ответы наизусть. Перед ним горит экран ноутбука, и добрых пять страниц полностью напечатаны — наплыву вдохновения и полёту мысли способствовала прогулка. Осаму всё печатал, и ему казалось, что мысль его не может остановиться: его книжонка, названная «Исповедью Неполноценного человека», была плодом от хобби чистой воды, от хобби, появившегося исключительно благодаря куче свободного времени. Осаму видел спасение от скуки в написании собственного произведения, и его стиль, его слог улучшался с каждой написанной частью, пронумерованной сейчас скромной «Тетрадью второй». Эти «Тетради» — огромные части, казавшиеся самому Осаму разделёнными просто от балды. Каждая написанная страница доставляла ему душевное удовлетворение, от которого на какие-то жалкие мгновения забывалась тяжесть синдрома. До «Исповеди» он уже писал называемые им самим очерки, пробы пера, черновики — законченные и полноценные романы, которые нравились при написании и перестали нравиться после написания, после финального клика по значку сохранения: «Листья вишни и волшебная флейта», «О — осень», «Антидекадентское», «Припадаю к вашим стопам» и ещё много чего. Но всё не то. Всё не то! Осаму часто психовал из-за того, что ему не нравилось написанное, проверенное им самим по нескольку раз, написанное без опечаток и логических несостыковок, но всё Дазаю казалось, что что-то в этих его отсебятских романах не так. Частичка его там есть, а вот всё то, что копится на душе… Оно там и остаётся тяжёлым камнем. «Исповедь», начатая раньше всех, но до сих пор не законченная, была потенциальным убежищем выплеска всех чувств и эмоций, и Осаму писал в ней, как в дневнике, в последнее время всё чаще и чаще. Перечитывать не хотелось. От встреч с Чуей его повседневность приобрела совсем лёгкий оранжевый оттенок, и это сильно отразилось на стиле и тоне повествования. Будто разные авторы. Будто… Дазай изменился. Осаму в последние дни не в своей тарелке, но тем не менее, чувствуя себя не совсем так, как чувствовал раньше, Дазай понимал, что лучше перетерпит и станет чем-то большим, чем является сейчас, чем останется в своём жалком, болезном, никому не нужном состоянии.«Чуя… Накахара Чуя… Я ведь для чего-то нужен ему. Он видел, как я живу, видел, как я бесполезен и немощен, так почему? У меня нет денег, всё уходит на оплату жилья. У него же, наверное, несколько счетов в банке. Я… Я не понимаю, почему именно я. Он, наверное, живёт один и без девушки».
От размышлений и долгого взгляда на экран телефона заслезились глаза и немного затошнило. Так бывает раз через раз, Дазай даже не удивлён. Он трёт глаза, глубоко вздохнув, и не глядя тянется к блистеру угольных, выворачивая на стол пять штук и закидывая в рот, запивая водой из бутылки. Глотает, зажмурившись и откинувшись на спинку кресла. Его в автомобилях, оказывается, немного укачивает, только эффект запоздалый — прошло уже два часа, а плохо стало только сейчас. Ждёт несколько минут, запрокинув голову и глубоко дыша, зная, что тошнота должна пройти. И она проходит через десять минут, отпуская и оставляя после себя лёгкую слабость. Осаму ничего не ел, после того как вернулся домой, только воды выпил, а перед тем как сесть за стол в порыве вдохновения, на кухне его застал приступ вертиго — сильная головная боль не давала встать с пола. Ужасная мигрень, и Дазай был не в силах даже до таблеток дотянуться на гарнитуре, продолжая сидеть, опираясь спиной о дверцу одного из ящиков, и массируя виски. Ему понадобилось двадцать минут, чтобы прийти в себя и снова почувствовать почву под ногами. Ему нужно было опираться о стену плечом, чтобы дойти до комнаты и сесть, а пришёл в себя окончательно он ещё через минут десять. У Осаму просто электронные часы на столе, он постоянно смотрит на них. В перерыве, этаком отдыхе между ужасными состояниями своей болезни, Дазай и сел писать на ноутбуке. Сейчас его отпустит после тошноты, и он снова возьмётся за дело. Возможно, даже доделает заказ на рабочем компьютере, если работоспособности мозга хватит и если не накатит очередной приступ. Забавно, но на прогулке с Чуей Осаму и думать забыл о том, что у него могут случиться резкое головокружение или тошнота. Свежий воздух отрезвил и дал почувствовать себя здоровым человеком на это время, несмотря на то, что было жутко холодно. В машине от тепла юноша просто разомлел, вот и прикорнул. Он правда случайно склонился на плечо водителя, и теперь, вспоминая это, ему становится неловко. Чуя — человек, никак не связанный с болезнью и прошлым. Чуя — человек, помогающий отвлечься от гнёта своего неутешительного диагноза, помогающий выбиться из серой и болезненной рутины, помогающий на мгновения ощутить себя кем-то иным, нежели жалким инвалидом. Дазай, с одной стороны, не вспоминал часто о своей бессильности и вообще старался не думать, что является таким уж немощным, а с другой — он реально оценивал свою собственную жизнь и понимал, что она будет потрачена зря. А ему всего двадцать два.Сообщение для: Накахара Чуя 2:46. Знаешь, я хотел сказать, что на прогулке с тобой я впервые за три года почувствовал себя нормальным человеком. Спасибо тебе ещё раз. Не знаю, чем зацепил тебя настолько, чтобы ты тратил своё время на меня, но я очень тебе благодарен. Ты рыжее чудо.
Осаму отвёл глаза в сторону, печатая последнее предложение, делая вид, будто он тут ни при чём и я не я, глупость не моя, но тем не менее не смог стереть и нажал на отправку, глупо улыбаясь уголками губ. Внутри всю душу переполняет воодушевлённость и всякие близкородственные синонимы к этому слову. В общем, хочется, чтобы Накахара понимал, что Дазай ощущает. Спасибо ему. Спасибо, спасибо, спасибо.Сообщение от: Накахара Чуя 7:39. Ого, да не за что, Дазай. Мне ведь не сложно. Можно поблагодарить тебя за твоё приятное общество? И спокойного дневного сна, постарайся выспаться, а то опять задремлешь на ночь глядя, полярная ты сова.
Чуя проснулся легко, даже по будильнику не ударил. Не выспался, конечно, но не было той тормознутости, что присутствовала почти всегда. В нос — брызнуть, в рот — таблеток и кофе, на голову — шляпу, задницу — в машину. И пальцем по голове собачки-болванки на панели для настроения стукнуть. Юноша часто ловил себя на мысли о том, что иногда, если случается стоять в пробках, начинает покачивать головой в такт этой собачке. Чаще, конечно, он тарабанил пальцами по рулю в такт музыке из радио или тихо напевал, но в основном пробки — это нервы, а нервы успокаиваются исключительно сигаретами. Одно время, когда Накахара только приобрёл себе машину, в салоне было очень накурено, и это замечали все, кроме самого хозяина автомобиля — уже принюхался и не замечал, а потом как-то само выветрилось. Ну, как само — Чуя однажды так сильно замотался на задании и так поздно приехал, что просто забыл закрыть приоткрытое окно у водительского сиденья: на утро в салоне ветер гулял, как у себя дома, и листьев нанесло на пол, зато аромата от «Золотой Летучей Мыши» как не бывало. Чуя после этого переключился на жвачку, и от сигаретного дыма в машине почти ничего не осталось — так, пахло иногда, но быстро выветривалось и исчезало. Или это просто Накахара стал более спокойным? Он выглядел бодрым, как бы то странно ни звучало в начале-то девятого: поздоровался с девушкой на ресепшене, с ребятами из кафе, по лестнице поскакал наверх, перепрыгивая через одну ступень. Он одет, как обычно, только шарф решил не оставлять дома: горло всё ещё болело, хотя хрипов мало. Не изменяя своему обещанию по сообщению Рюноскэ, Чуя тихо прошёлся до компьютерного отдела, наблюдая там кромешную темноту, разбавляемую маленькими лампочками или горящими кнопками на устройствах, роутерах, ноутбуках, и ведь где-то в этой тьме спокойно спит сам Медуза Горгона с проводами вместо змей по всему телу. Когда Акутагава только-только попал сюда и когда Накахара с ним только сдружился, у парня была привычка подкрадываться тайком к ничего не подозревающему детдомовцу и резко прыгать на спинку стула, раскручивая и пугая, а потом, спотыкаясь о провода, падать на задницу и смеяться, пока Рюноскэ смотрел уничтожительным взглядом. Да, Чуе двадцать два, и он почти не изменился: пользуется моментом тишины, подкрадывается к дремлющей на стуле фигуре и… В общем, Накахара получил папкой бумаг по голове и угрозу, что кое-кого сейчас долечиваться отправят, только Чуя лишь смеялся, извиняясь перед разбуженным и растрёпанным Акутагавой в немного примятом от долгого сидения в одной позе лабораторном халате. У Накахары от удара по голове шляпа тоже примялась, но это мелочи — Рюноскэ сказал, чтобы Чуя отнёс эти бумаги в кабинет босса, когда понесёт собственную кучу документов со своего стола. «А в следующий раз ты в меня флешкой кинешь или компьютером с блоком питания, если нужная информация будет там?» — Чуя удалился с глуповатой улыбкой на лице, слыша, что в ответ ему пообещали кинуть чем потяжелее. В своём кабинете Накахара по приходе включает чайник и вешает пальто со шляпой на вешалку, бросая взгляд на оставшиеся бумаги на своём столе. Хм, почему ему казалось, что вчера их было гораздо меньше? Или это после сравнения с тем, что он подписал… Ой, не вчера же. Позавчера. Из головы напрочь вылетело, что вчера юноша заслуженно отдыхал. «Осаму тоже отдыхает сейчас, — мелькает в мыслях, когда Чуя в чрезвычайно хорошем настроении усаживается за стол и потягивается руками вверх. — Осаму… Ах, точно». Парень вспоминает кое о чём, что уже несколько дней хотел сделать, и параллельно с разгребанием документов и поиском ручки где-то на столе включает свой ноутбук. Ему нужно выучить язык жестов, ну хотя бы что-то элементарное. Этот язык, наверное, один из самых сложных хотя бы по той причине, что любой другой язык можно попробовать перевести с помощью голосового переводчика в твоём телефоне, а с жестами такое не прокатит. Так. Язык жестов. Картинки. Поиск…Сообщение от: Осаму 15:53. Хе… Даже не знаю, можно ли считать утром четыре часа дня, но тем не менее. Ты ведь на работе сейчас, верно? Удачи тебе. Мне, кстати, тоже приятно твоё общество. Ты хороший собеседник, пускай я и не умею говорить.
Чуя забегался за сегодня. С содроганием сердца он ближе к четырём отнёс все бумаги, только чудом не уронив их по дороге, даже папку от Рюноскэ не забыл, а с содроганием сердца потому, что Мори мог запросто после бумажной волокиты отправить парня в какие-нибудь ебеня на очередную «стрелку», как проще выражаться на жаргоне. «Стрелки» федерального значения и с лицами далеко не последними в криминальном мире или в иерархии власти, так что Накахара прекрасно понимал, что любая упущенная из виду даже самая маленькая деталь может обернуться ему захватом властями, судом, этапом, долгим пребыванием в камере для смертников и конечной казнью. Приедет и захватит средь бела дня какое-нибудь ФБР, выкрикнув в рупор замереть на месте, иначе стреляет на поражение. Накахара расшифровывал для себя ФБР не как федеральное бюро расследований, а как «фу, блять, рукоблуды». Почему не расстрелом решится его судьба? Расстрел на месте — слишком лёгкая участь для такого, как Чуя, иначе бы у него не было нескольких паспортов в тайниках квартиры и на работе, и это ещё самый минимум того, что у него есть. Белая зарплата по документам и чёрная вдобавок в месячном чеке. Ну, он заслуженно отработал, а Мори-сан благодарностью не обидит. Обидеть может командировкой в сибирской тайге по розыску затаившегося агента или заданием на три дня, которое в лучшем случае может более-менее хорошо сделаться минимум за неделю. А так нет, не обижает.Сообщение для: Осаму 17:03. Ох, извини, был немного занят. Спасибо за пожелание удачи, мне, право, в новинку читать подобное и, наверное, от того и приятно. Слушай, Дазай, у тебя ведь нет аллергии на персики, например? Или абрикосы?
Накахаре более чем ясно донесли, что обидят его в таком ключе ровно через неделю, и обидят на целый месяц — объявился на картах по отслеживанию телефона «старый знакомый», задолжавший японской мафии и очень хитро скрывшийся, а сейчас он, видите ли, промелькнул в базах данных аэропортов на липовом загранпаспорте в чёртовой Бельгии, и поезжай, мол, Чуя-кун, повидай его, сведи старые счёты своего любимого дядюшки и передай ему подарочек по лицу и по зубам от племянника самого Огая-доно. Ну, Бельгия так Бельгия. Хорошо, что не Нидерланды какие-нибудь или Австралия, а то у Чуи мгновенные ассоциации, как он, не успевая бегом, седлает спину кенгуру — как лошади, только кенгуру — и догоняет уже верхом. «Блять, ахаха, всегда мечтал попрыгать на кенгуру по саванне, как на лошади, — Накахара вообще не проследил за тем, как от новости о совещании в эту субботу вдруг переключился на размышления о грёбаных кенгуру. — А ведь, если подумать, в сумках кенгуру можно запросто хранить наркотики или деньги… Ну какой лжеколлектор вроде меня додумается искать флешку с государственной информацией в карманах кенгуру? Вшить хирургической нитью в кожу и отпустить в заповедник. Это ж гениально». Весь оставшийся вечер Чуя искал, как будет «кенгуру» на языке жестов, но, наверное, об этом лучше спросить у самого Дазая, нежели пытаться выбить у тупого интернета «кенгуру» на языке глухонемых. Грёбаные кенгуру!Сообщение от: Осаму 17:24. Персики? Ох, я давно не ел их. Мне кажется, даже забыл вкус. С моим постоянным головокружением по магазинам особо не походишь, купишь разве что основное, а остальное из головы вылетает. И, эй, Чуя, если моя любовь к персикам и абрикосам — это предлог, чтобы прийти ко мне не с пустыми руками, то я жду тебя в любое время без какого-либо подарка. Ну что ты, в самом деле? Ты меня так скоро завалишь всяким вкусным, и я стану некрасивым и толстым.
Накахара помнил, что в квартире Осаму он не видел и намёка на свежие фрукты. Видимо, кто-то ест совсем по чуть-чуть и далеко не привередлив в еде. Надеюсь, это не от того, что банально нет денег… Или это просто Чуя пытается отыскать любую причину, чтобы встретиться. Блять. Ему хочется общения с живым человеком, не связанным с работой, а не переписки с коллегами и простого пролистывания ленты по вечерам перед сном. Но твою же мать… Как же он навязчив и как же ему от этого херово. «Ха-ха-ха, да ладно, — Накахара вздыхает, смотря на часы и видя, как часовая стрелка сейчас медленно встанет на восемь вечера. — Всё равно меня не будет в городе на протяжении месяца, так что… Возможно, это мой последний шанс вот так отдохнуть, потому что потом Дазай, наверное, отвыкнет от меня и просто… ладно, ладно, одна встреча — и всё. Если Осаму захочет, он потом сам мне напишет, да, определённо». Накахаре двадцать два, и он слишком загоняется по всякой мелочи, ища подтекст в сообщениях. Возможно, Осаму просто не хочет его обидеть отказом. Или это Чуя себе надумывает…Сообщение от: Накахара Чуя 19:15. Ты? Некрасивый и толстый? Не говори чушь, тебе до нормального веса ещё далеко, а ты уже про лишний говоришь. На персиках не растолстеешь. Надеюсь, я не надоел тебе своими поздними визитами! (￣▽￣)
На часах — половина девятого. Дазай стоит у двери последние пятнадцать минут, постоянно поглядывая в глазок. На столе — две чашки и две тарелки, чайник полон и готов быть вскипячённым в любую минуту, на плите приготовлен свежий рис с овощами. Ну, Осаму просто справедливо рассудил, что Накахара не заезжает домой, перед тем как появиться на пороге Дазая, а значит он голоден. В крайнем случае Осаму напишет на бумажке, что готовил для себя, ему ведь тоже есть надо, хоть и маленькими порциями, хоть и довольно нечасто за день, потому что не влезает чаще и больше. Он уже время от времени поглядывал на телефон, ожидая, что Чуя появится возле двери, прежде чем Дазай успеет уследить, но нет — сердце застучало, когда в глазок Осаму наконец-то увидел поднимающегося по ступеням к его двери Накахару. Всё в той же одежде, в которой был у Осаму в первый раз, и с пакетом в руке. Подходит, достаёт телефон. Когда Дазай открывает, Чуя даже как-то опешил, не ожидая, что ему откроют вот так сразу. Кажется, от удивления Накахара забыл все жесты, которые учил, и растерялся, ведь не знает, как спросить: «Ого, ты ждал меня?» Осаму улыбается, пропуская в квартиру, и о боже, наверное, так светлые ангелы и пропускают в рай. Юноша улыбается в ответ, протягивая пакет с шестью персиками Дазаю, и тот, глянув, покачал головой, мол, ну вот притащил всё-таки, я ведь говорил тебе, что ничего не нужно, что ты за невменяемый. Но вдруг Осаму видит, как Чуя, не шевеля губами в приветствие, описывает двумя ладонями небольшой круг, смотря в глаза:Привет.
А затем, остановившись на секунду, поднимает и опускает руку с указательным и средним сжатыми пальцами, ладонью второй делая волнистое движение в сторону:Как дела?
После взгляда Осаму в его глаза, не ожидавшего, что необученный человек вдруг заговорит на одном языке с глухим, Чуя неловко улыбнулся, снимая шляпу, откладывая её на полку, а потом указывает на себя, жестово оглаживает себя ладонями по груди, указывает после на Дазая и на свой глаз:Я рад тебя видеть.