Yuriko Nakamura — Winter Romance
Это чувство было очень странным, если вовсе не ненормальным. Серьёзно, Дазай подолгу мог уставиться в одну точку, после того как понимал, что снова начинал думать об одном и том же. Он подставлял голову под ледяной душ, зная, чем это чревато, встряхивал ею, порой бил себя по щекам — и действительно, на какое-то время это помогало, мысли прежние казались теперь бредом и неестественными фантазиями. Он жил до конца недели так, как жил обычно: спал, ел, работал, принимал лекарства и снова спал, и так по кругу. Только в промежутках между обыденными занятиями в голову начинали лезть всё те же ненормальные навязчивые мысли, от которых спасёт только разве что удар с размаху виском об угол. В принципе, этот исход спасёт вообще от всего происходящего… Но тем не менее. Дазай накручивал на пальцы короткие мягкие пряди и тянул за них, отрезвляя голову несильной болью. Дазай щипал себя за бока, царапая кожу ногтями, и включал-выключал настольную лампу, чтобы глаза заслезились и он отвлёкся наконец на что-то важное, хоть и вызванное искусственно, а не надуманное. Дазай кусал и без того плохие ногти, пялясь куда угодно, но только не на включенный монитор, и бесшумно перебирал пальцами другой руки по столу. Он верно ждал Накахару к себе в четверг и пятницу, перед встречами начиная чувствовать непонятную дрожь рук и жуткое биение сердца в хрупкие рёбра, а после встреч и жестового пожелания спокойной ночи, которое Чуя научился понимать, ощущал жар лица и ватность ног, словно колени и голени набиты плюшем или войлоком. Ох, господи, на секунду он забывал язык жестов, пока прикрывал глаза и вжимался спиной в дверь. Это очень странно и неправильно. Неправильно. Неправильно. Всё было в полном порядке, стоило Чуе появиться на пороге и приветливо махнуть рукой, Осаму был даже рад тому, что юноша с удовольствием ест то, что хозяин квартиры приготовил, ведь возникало ощущение, что плошку с едой он сунул под нос голодного котёнка. С ним было хорошо, и это правда, только Дазай всё больше почему-то чувствовал себя неловко: к Накахаре хотелось тянуться, с ним хотелось общаться и проводить время, но руки становились деревянными и ни в какие жесты не выворачивались, а пальцы при написании ответа в заметках холодели и тряслись. В пятницу гость даже заметил это, прищурившись и нахмурившись, спрашивая посредством заметки в телефоне, не болеет ли парень и всё ли с ним хорошо, на что Дазай только головой отрицательно закачал и усмехнулся, мол, всё в порядке, ничего необычного. Осаму понял, что у Накахары есть привычка пить алкоголь с закрытыми глазами, словно наслаждаться виски лучше в темноте, и в эти короткие мгновения он ловил себя на мысли, что натурально рассматривает его. Со зрением у него всё было более-менее нормально, и создавалось ощущение, что Дазай созерцает прекрасную скульптуру в музее произведений искусства: густые, но аккуратные тёмно-рыжие брови, острый и небольшой нос, завивающиеся пряди волос вокруг лица, бледная кожа с мелкими царапинами. Особого внимания заслуживали руки: Чуя снимал перчатки, находясь у Дазая, раз через раз, и Осаму непроизвольно поражался сбитым и с кровоподтёками костяшкам, чётко очерченным сухожилиям и видным венам, длинным пальцам с короткими, но чистыми ногтями. Если Чуя носит перчатки, значит, он скрывает свои руки; если Чуя снимает их в присутствии Дазая, то значит ли это, что он доверяет? Хуй разберёшь. Осаму одновременно и хотелось спросить, и ощущалось, будто он перешагнёт этим вопросом черту дозволенного. Откуда ему знать, в конце концов, вдруг Накахара занимается боевыми искусствами? Отсюда и не сбитые в кровь, но побитые костяшки и мощные руки. О-ох… Осаму только нервно сглотнул, вглядываясь в каждое сухожилие, в каждый изгиб, в каждую царапину, и умело отводил взгляд, когда Накахара открывал глаза. Под перчатками не видно, что руки далеко не изящны и не чисты, но правда, пожалуй, получилась даже гораздо лучше, чем Дазай мог ожидать. Интересно, все люди, знающие Накахару, так или иначе подмечают красоту его кистей, или это Осаму такой особенно-странный? В какой-то момент глухой подумал о том, что, наверное, как же сильно Чуя может сжать свои пальцы на чьей-то другой руке — до хруста костей или до перелома, — и как же одновременно бережно он, скорее всего, это делает, не пользуясь возможностью угрожать сломать кому-либо его рабочую кисть. От последних мыслей на секунду ток прошиб тело, расползаясь волной острых мурашек от копчика до шеи по спине. Дазаю надоело чувствовать жар лица при воспоминаниях о Чуе и самых обыкновенных мыслях о нём, но он ничего не может с этим сделать. Ничего, потому что Накахара напомнил ему, что ждёт в выходные у себя, и мысли о том, что Чуя… так к нему… благосклонен и добродушен, мешаются с теми, что Дазай слишком боится выглядеть нищим в хоромах богатого юноши. Да и почему именно выглядеть? Так ведь и есть. Как притащить старую и потрёпанную плюшевую игрушку со свалки, вымокшую под дождём и пропахшую мусором, и поставить её в ряд к выставленным на полках элитным фирменным фигуркам, заказанным из-за границы за неплохие деньги. Или… Или привести в красивую дорогую квартиру бездомного пса и даровать ему всё, о чём он и мечтать не мог, даже ошейник с медальоном, а потом благородно попытаться сделать из него человека. Осаму готов отказаться только из-за неловкости, но понимает, как это глупо. Что он скажет? Разведёт руками, вдохнёт и попробует оправдаться, что, мол, я слишком сер, бледен и беден для элитной обстановки? Он боится, что после посещения квартиры Накахары своя собственная нора покажется ему таким жутким захолустьем, что он с горя повесится. Без шуток. Просто посмотрит на то, как жить можно, сравнит с тем, как живёт он, и направится прямиком в алкогольный отдел ближайшего супермаркета, чтобы спиться к чертям собачьим и всё забыть. И хочется, и колется. Где-то под лёгкими неприятно дрожало от ожидаемого. Дазай вздыхал — и грудь дрожала. Судорожно сдавливало, и руки немного потряхивало. Сегодня двадцатое декабря. Суббота, шестнадцать ноль ноль. Осаму не может спать, зная, что в любой момент может написать Чуя с призывом о том, чтобы тот выходил, и от этих мыслей всё валилось из рук в буквальном смысле: пальцы немели, роняли ручку, карандаш, телефон, чашку в раковину, блистер с таблетками. Он ведь просто не подходит для такой хорошей жизни. Если признаться честно, Дазай до сих пор считал дружбу с Чуей плодом фантазии воспалённого от одиночества воображения. Прокрадывалась в голову порой такая больная мысль, вполне имеющая место быть: после выдумки несуществующего идеального друга он и на поправку по эмоциональному состоянию пошёл, и чувствует себя лучше, но это он просто не встречался с Накахарой в людных местах. Кто знает, вдруг Осаму всё это время общался с самим собой? Такие догадки порой приводили в шок, и голова сильно начинала болеть, только открытая переписка в телефоне и успокаивала: нет, вроде бы Чуя реален, всё в порядке, это не беседа с самим собой. Хотя… Всё может быть, конечно. Дазай не имеет круга общения, чтобы кто-то из него мог всё опровергнуть, и остаётся только верить, что Осаму не свихнулся и не поехал крышей, заведя вторую личность глубоко внутри себя, бодрствующую во время того, пока первая личность спит днём. Ох. Это не может быть навязчивыми мыслями психически здорового человека, и Осаму прекрасно понимает это, подставляя голову под холодный душ и приходя в себя, начиная ощущать реальность и отрекаясь от записей того, что думал и думает, в блокнот. Серьёзно, Дазай никогда фаталистом не был, но это весьма странное хитросплетение обстоятельств в его жизни буквально в прошлом месяце не могло просто так привести к такому исходу. Нет, взаправду, что за бред? Что за небесное существо, пишущее истории судеб каждого человека, так сильно напилось на каком-либо небесном корпоративе, что сложило в один ряд судьбу принца и судьбу нищего, а затем ещё и скрепило степлером воедино, махнув рукой, мол, и так сойдёт, хрен с ними? Или не небесное существо, а дьявольское отродье, но по сути ничего не меняется. Боже, нет, не бывает так, чтобы… Чтобы совершенно одинокий и несчастный человек с белым билетом на простой прогулке чуть не попал под колёса машины своего ангела-хранителя, завёл с ним дружеские отношения, а потом и… потом и… Так, нет, так нельзя. Осаму взмахнул головой и посмотрел на себя в зеркало. Это не жизнь, это какой-то сюрреализм. В жизни такого человека, как Дазай, так не бывает и быть не может. Эй, небесные существа и дьявольские отродья, вы явно перепутали сценарии! Давайте без чрезмерной фантастики, а?Сообщение от: Чуя 17:33. Ээээй, я подъезжаю. Будь готов! 17:34. Настолько готов, что могу срезать путь посредством прыжка из окна прямо на крышу твоего авто. 17:35. Так, новоявленный предок Эвелин Макхейл, давай без продолжения самых красивых самоубийств, я подожду, пока ты спустишься по лестнице, как обычный белый человек. Я, в конце концов, никуда не тороплюсь, а если ты будешь торопиться вернуться домой… Могу заверить, что я и пьяный вожу неплохо. ;)
Так, спокойно. Нужно собраться. В конце концов, Дазая никакая официальная встреча при параде с серьёзными людьми не ждёт, он просто видится со своим другом-другом-другом. Да, другом, определённо. На его перебинтованной шее замотан тёплый синий шарф, закинутый одним концом за плечо, на нём светлое пальто, на его руках — перчатки, чтобы кисти с тонкой кожей не краснели от холода, на его ногах — единственные тёплые, найденные в ящике в коридоре, красные носки с оленями. Иного варианта нет, ему замёрзнуть как нехрен делать даже в квартире, так что лучше он наденет носки, чем перестанет чувствовать ноги от онемения. Подарить что-либо Чуе ему нечего, и от этого очень неудобно — последняя бутылка алкоголя опустошена наполовину, а больше и нет ничего, что сошло бы за скромный презент. Блять, это действительно какой-то перепутанный жизненный сценарий. Дазай не должен иметь никакого отношения к такому человеку, как Накахара Чуя, но тем не менее судьба пошутила. Жаль, что Осаму таких шуток не понимает. Глухой плохо разбирался в марках машин и брендах одежды, но точно понимал, что Чуя одет со вкусом и явно далеко не в дешёвую одежду, а цена его машины, стоит догадаться, запросто перекрывает цену всех органов в теле Дазая. Покупка таких вещей кажется чем-то за гранью возможного, если не из ряда фантастики, зато Осаму прекрасно читает по внешнему виду Чуи, как тот устал от всего: эти не очень заметные, но тени под глазами, этот сбитый режим питания, причём питания чем попало и как придётся, эти руки со сбитыми костяшками и эта страсть к курению. В его автомобиле чувствуется лёгкий аромат сигаретного дыма, хоть и порядком выветрившийся, и сам Чуя, улыбаясь товарищу, прикрывает рот кулаком, бесшумно откашливаясь. «Привет, — жестами показывает Дазай, садясь на переднее сидение рядом и улыбаясь тоже. — Как дела?» — вновь жестами. «Я в порядке, — Чуя отвечает немного коряво, но всё-таки такими же жестами. — Рад, — круговые движения ладонями по груди, — тебя, — указание пальцем на Дазая, — видеть», — указание на свои глаза. Накахаре далеко до профи общения жестами, но эти простые знаки значительно поднимают Осаму настроение. Чуя действительно расположен к нему, приспособившись к его недугу. Трогательно, господи. Идеальных людей не бывает, но понятие об идеале у всех разнится. Дазай подпирает кулаком щёку, опираясь локтем о дверцу машины, и смотрит на Чую, глядящего вперёд. Он сжимает одной рукой руль, вторую разминая и наверняка хрустя фалангами пальцев, скрытых чёрной перчаткой; он чуть склонил голову, прищурившись, рассматривая что-то впереди; в его движениях нет резкости или дёрганности, все они плавные и в меру быстрые — так с машинами обращаются те, кто уже давно получил права и сидит за рулём практически безвылазно. Хах, интересно, если бы тогда, в ноябре, Дазай резко остановился, задумавшись, на дороге, а Накахара въехал бы ему в спину, роняя на колени, он бы, наверное, не так благосклонно относился к нему? Конечно, посмел дотронуться до чёрного носа его красавицы-машины своим грязным грешным телом, и плевать, что у тебя теперь гематома на пояснице из-за удара о машину, посмотри, что ты сотворил с моей малышкой! Но, блять, нет, не об этом. Осаму усмехнулся своей мысли. У Накахары недосып, много денег, дорогая машина, стильная одежда и пристрастие к сигаретам, Накахара не брезгует крепким словцом и почти наверняка чертовски силён, несмотря на свой рост, у Накахары рыжие волосы и голубые глаза, вечные перчатки на руках и утомляющая работа, а ещё едва заметная россыпь веснушек на лице, совсем выцветшая к белизне зимы и наверняка расцветающая к лету, и Дазай, рассматривая человека, в машине которого едет сейчас и которого считает своим другом, считает, что, может быть, ангелы носят чёрные шляпы, чёрные перчатки, чёрные плащи, чёрные брюки, чёрные оксфорды и белые рубашки с серыми жилетами и чёрными болеро, курящие от своих тяжёлых обязанностей, жалующиеся порой на жизнь какому-нибудь жалкому дьяволу, одетому в светлую одежду без чёрных тонов и давно оглохшему от криков несчастных, кипящих в адских котлах за земные грехи свои. Он кусал внутренние стороны щёк, хмурясь и думая о чём-то своём, думая и моментально забывая свои рассуждения без их непосредственной записи в телефон или блокнот. Мысли мечутся от одной к другой, и в какой-то момент Дазай чувствует, что его параллельно с этим начинает укачивать, потому глубоко и бесшумно вдыхает, откинувшись спиной на сиденье и прикрыв глаза. Погрузиться в вакуум на несколько секунд тоже помогает прийти в себя и очистить голову от волнения. Голова не может быть забита только одним человеком. Осаму слишком привык к своему серому окружению домов, потому этот элитный район показался ему ну совсем дорогим. Он чувствовал себя не в своей тарелке здесь: в этих высоких зданиях из красного кирпича с ведущими к парадным аллеями наверняка живут зажиточные и обеспеченные люди, и он здесь подобен белой вороне без гроша в кармане или с вошью на аркане там же. Серьёзно, бродячий пёс случайно забрёл на территорию облагороженного собачьего питомника. Ну или словно волк вместо своей привычной овчарни попал на псарню… Как бы только весь псарный двор не поднялся. Чуя паркует машину во дворе, под тенью высаженных на аллее деревьев, бесшумно выходит, показывая, что спутник может выходить тоже. Он улыбается, взмахом руки приглашая пройти за собой, Дазай же только голову в плечи втягивает, осматриваясь вокруг. Здесь красиво, и это аксиома. Здесь тихо, немноголюдно вечером. Дует ветер, поднимая концы шарфа и ероша волосы, и Чуя, придерживая шляпу рукой и обернувшись на гостя, кивает в сторону, намекая, чтобы тот шёл за ним. Бездомную собаку подобрали хорошие люди и аккуратно заводят в новый дом, показывая окрестности. Накахара шёл впереди, запустив одну руку в карман и явно перебирая в нём ключи от квартиры, а второй держа телефон, зажав при этом зубами перчатку с этой руки, и кому-то печатая смс-сообщение. Дазай только смотрел по сторонам, подмечая, что парадная здесь гораздо ухоженнее и приятнее глазу, нежели в его самом обыкновенном доме самого обыкновенного спального района, как вдруг в кармане брюк коротко завибрировал телефон. Накахара после этого сразу убрал свой в карман, доставая ключи и доходя по ступеням до четвёртого этажа, останавливаясь на нём, вставляя ключи в замочную скважину одной из дверей на лестничной клетке.Сообщение от: Чуя 18:04. Пароль от вай-фая — КорольОвец5158. Не спрашивай, я устанавливал его по пьяни, а потом привык как-то уже использовать.
Осаму усмехается, читая это. Восхитительный пароль. Он читал когда-то, что если телефон при приближении к какому-либо месту автоматически подключается к вай-фаю, то значит это, что вы там, где вас всегда определённо ждут. Дазай не планировал пользоваться интернетом в гостях, просто потому что он проводит за экраном ноутбука всё остальное время двадцать четыре на семь, но раз уж предложили совершенно безвозмездно подключиться к вай-фаю, самому дорогому в каждой квартире, ничего взамен на это великодушно не требуя, то стоит принять эту снисходительность. Накахара хотел, чтобы Дазай чувствовал себя комфортно, но прекрасно видел его неловкость, потому и оставил его в покое на некоторое время, сняв верхнюю одежду и пройдя на кухню. Накахара различал взгляды настороженный и испуганный, подозрительный и недоверчивый, и Осаму осматривался в его роскошной норе глазами весьма удивлёнными. Нет, серьёзно, для Дазая не жалко абсолютно ничего, Чуе вдруг резко захотелось делиться с ним всем в своём доме, лишь бы глухой ощущал себя в полном порядке или хотя бы не так некомфортно. Юноша вытирал руки полотенцем, выйдя в коридор и поманив к себе, сухими пальцами печатая что-то в телефоне вновь и протягивая его экраном вперёд ближе к гостю, и Дазай щурится, склонившись и читая:Заметки. «Чувствуй себя как дома. Чай, может, кофе, потанцуем? ;)»
Осаму только бесшумно усмехается, улыбаясь уголком губ, и показывает три пальца на правой руке, мол, он не против третьего предложенного варианта. Ах, подлец! Чуя демонстративно качает головой, улыбаясь, и прикладывает одну руку с телефоном к груди, а другую выставляет вперёд, слегка наклоняясь: «Как пожелаете, мессир! На всё воля ваша, пройдёмте пить кофе с плюшками». Не нужно было слов и разговоров, всё читалось по глазам. Дазаю нравится сочетание светлых стен и тёмного дубового пола, почти чёрного, он восхищён интерьером: квартира с кучей изысков и в новомодном стиле, тютелька в тютельку подходящем для мальчика-мажора, пленяет взор и даже места для зависти не оставляет. Осаму хотелось бы, но… Какой-то барьер. С одной стороны, Чуя имеет то, чего у Дазая нет — чем не основание для зависти? С другой — Чуя практически, разведя руками и указывая на свою жилплощадь, приглашением к себе разрешил пользоваться всем, что только под руку попадётся, мол, всё моё — твоё, вот, пожалуйста, бери, садись, лежи, делай что только пожелаешь, только не чувствуй себя угнетённо. Странно такое сочетание: молодые люди, входящие в ту же категорию по обеспеченности, что и Чуя, обычно брезгливы к другим, тщательно выбирают круг общения, чтоб подходил под их стать, не любят вторжения в личное пространство и всё такое, но рыжий юноша, по сути, чуть не сбив однажды на дороге никому не нужного в этом мире пса, без всяких требований отдачи выходил и запустил в свой дом, позволяя прикасаться ко всему и делать всё, что на душу ляжет. И Накахара взаправду хотел бы сказать такое, не желая видеть отрицательные эмоции в светлых глазах, но считал, что Осаму, наверное, отдалённо понял его посыл добродетеля: «Прошу, будь собой и не зажимайся в углы, ты ничего не скрывал от меня в своей обители, я не буду ничего скрывать от тебя. Это всё искренность, от чистого сердца, не считай себя моим должником». Должник — Накахара. Его не такая тягомотная, но серая и однообразная рутина по схеме «дом-работа-дом» засияла и приобрела новые оттенки красок, хоть как-то отличающиеся от привычной цветовой палитры. Серость и бесконечная чернота полуночи, смешанной с запёкшейся кровью, расцвела ароматами кофе, оттенью бежа и нежного белого. Гость всматривался в каждую деталь, невзначай проводил ладонью по поверхности, особенно долго задержав взгляд на кухонном гарнитуре в виде барной стойки. Это льстило — Чуя почему-то всегда питал особую любовь к гарнитуру именно такого вида, и с тех пор, как он приобрёл его вместе с покупкой квартиры, всё не мог нарадоваться, никогда не оставляя столешницу грязной. Парень не знал, как действительно спросить жестами «чай или кофе», потому просто достал кофейные зёрна вместе с упаковкой чайных пакетиков и повернулся к Осаму, вопросительно приподнимая бровь для немого вопроса и… не находя гостя на своей кухне. Накахара, признаться, чисто инстинктивно позвал его, но быстро осознал всю глупость сделанного, а потом допустил ещё одну грубейшую ошибку, о которой Дазай не узнает, когда стушевался после понимания своего тупизма и подумал: «Как хорошо, что он не услышал». Боже, за такие провинности по закону кармы Накахаре что-то на голову упасть должно сейчас, и это что-то окажется бутылкой дорогущего и старейшего вина с верхних кухонных ящиков, но благо что карма работает не всегда. Он включает чайник на всякий случай, прикладывая руку к лицу и хмурясь, прежде чем отыскать затерявшегося гостя в недрах квартиры. И он обнаружил его в зале, рассматривающего рыбок в аквариуме.Сообщение от: Чуя 18:15. Нравятся?
Дазай вздрогнул, вынимая телефон из кармана и читая оповещение, а затем оборачиваясь и встречаясь взглядом с фигурой, стоящей в дверном проёме. Свет в этой комнате исходит только от бело-зеленоватой аквариумной подсветки, и на стенах играют блики пузырьков, всплывающих кверху из декоративного черепа, щёлкающего челюстью, на дне с жёлтым аквариумным песком. Осаму только улыбнулся, выпрямляясь и пожимая плечами. Чуя подходит ближе, запустив руки в карманы брюк и смотря на своих рыбок за аквариумным стеклом, видя краем глаза, что Дазай печатает ответ.Сообщение от: Осаму 18:17. Твоим чудесным рыбкам можно просто сердце отдать. Люблю рыбок. По крайней мере, они так же немы, как и я.
Чуя не стал доставать свой телефон, он приподнялся на носки и заглянул в экран телефона Дазая, читая, что тот ему там отправил. Ох, интересное сравнение, конечно… Ему даже неловко стало. Грустно как-то. Он отвёл взгляд в сторону, на аквариум, потирая шею, и хорошо, что Осаму не смотрит в глаза. Думает сначала пригласить наконец на кухню, ведь чайник вскипел, если вдруг выбор падёт на чай, но в голове щёлкает нужная мысль. Пока у Осаму телефон в руке, Чуя аккуратно подцепляет его, чужой смартфон, невинно улыбается на вопросительный взгляд из-за такого неожиданного действия и продолжает печатать сообщение, адресованное себе же, ведь абсолютно неважно, где Дазай прочитает послание.18.21. Ты сравниваешь не по тому параметру. Они так же красивы, как и ты. И так же, как и им, тебе можно отдать сердце.
Сообщение для: Осаму 18:51. И давно ты живёшь совершенно один? 18.52. Года… четыре с половиной уже, если ничего не путаю. 18:53. Вообще один? То есть, ну, как бы выразиться правильно, ты вообще ни с кем не жил в своей квартире какое-то время? 18:54. Нет, исключительно наедине с самим собой.
Чуя вздохнул. Боже, по его словам, Дазай вообще не имеет круга общения и живёт полностью огороженным от мира. Возможно, в первое время после психбольницы решение побыть одному было и правильным, но что-то это решение слишком надолго растянулось. Накахара встал из-за стола, подходя к холодильнику, ткнув гостя в плечо и указав на великий хранитель съестного, мол, хочешь ли что-нибудь? голоден ли? Но, впрочем, получать отрицательный ответ стало уже неудивительным. Самому Чуе в холодильнике ничего не было надо.Сообщение для: Осаму 19:00. А ты планируешь как-то справлять предстоящие праздники? 19:01. Я не справлял никаких праздников с момента исполнения мне семнадцати лет, так что нет. Уже отвык как-то.
И Накахара вздыхает ещё тяжелее. Подходит к столу, взяв свой недопитый бокал виски, и отходит к окну, отодвигая тёмную штору.19:03. Пойдём на балкон. Он отапливается. С него открывается чудесный вид на город.
Дверь балкона немного косячит при открывании, потому нужно налегать на неё с левой стороны плечом, прежде чем поворачивать ручку в горизонтальное положение. Нужно починить, Чуя знает, но всё руки не доходят. Да и зачем? Он не так уж часто использует балкон вообще, только покурить разве что выходит, когда на улице весна или лето. Он застеклённый и довольно большой, Дазай подмечает это, переступая порог и осматриваясь, держа свой бокал в левой руке: деревянный и гладкий тёплый пол с такими же деревянными и гладкими стенами, от окон совершенно не дует, стоит лёгкое мягкое кресло с белыми подушками и кинутым под него мелким декоративным ковром из овечьей шерсти или чего-то такого. Подоконник абсолютно чист, в углу только стоит обыкновенная стеклянная пепельница со старыми окурками и, кажется, валяющейся позади неё зажигалкой, и Чуя подвигает её к себе ближе, сунув руку в карман брюк и доставая оттуда смятую сигаретную пачку. Он опирается локтями на подоконник, бросив вопросительный взгляд на Дазая и протягивая сигарету ему: «Будешь?» В ответ гость только качает головой. Чуя указывает пальцем второй руки на себя и машет сигаретой в пальцах другой: «Тогда не против, если я?» И снова отрицательное покачивание головой. Отсюда открывается действительно прекрасный вид: огни погружённого в зимнюю темноту города, центральная улица, машины, люди, цветные вывески. Снежинки кружатся на ветру, сверкают в свете огней на секунду и снова пропадают во тьме. Чуя затягивается, прикрывая глаза и держа сигарету у тонких губ указательным и средним пальцами, и его рыжие ресницы даже не подрагивают. Юноша стоит в самом углу возле кресла, буквально на миллиметр приоткрыв окно, отодвинув его в сторону, чтоб запах курева не застаивался, и задирает голову кверху, выпуская струю серого дыма в высокий потолок. Дазай стоит спиной к окну, отпивая из бокала и не отрывая от юноши взгляда: кадык Чуи дрогнул, поднявшись, и медленно опустился, стоило тому выдохнуть сигаретным смогом, и сам он, Чуя, опёрся спиной на стену, уложив одну руку на подоконник, второй держа сигарету вблизи лица, всё ещё не раскрывая глаз. Пряди волос спали на лоб, когда Накахара опускает голову и неспешно затягивается снова, приоткрыв глаза и свободной рукой забрав спавшие рыжие пряди наверх, зарываясь пальцами в свои волосы. Свет фонарных уличных огней играет еле видными тенями на коже, и под расстёгнутым воротником рубашки хорошо видны с высоты роста под сто восемьдесят острые ключицы с едва заметной россыпью веснушек. Рыжие волосы немного взлохмачены, на ногах — мягкие домашние тапочки, и точно такие же были предложены гостю. Там, за стенами, суета сует ночного города, а здесь — тишина, покой и тепло. Наверное, так себя чувствуют всевышние, наблюдающие за происходящим в созданном ими мире. Чуя давно хотел вот так, без всяких напряжённых пауз, помолчать с кем-то рядом и почувствовать себя спокойно. Дазай уже давно перестал искать кого-то, с кем можно понять друг друга без слов, но именно в этот момент, стоя на тёплом балконе в полной темноте и с бокалом виски в руке рядом с человеком, к которому… испытываешь неоднозначные чувства из-за долгого отсутствия общения с людьми, Осаму понимает, что, быть может, осознал, что его серая и рутинная болезненность в одиночестве подошла к концу. Хотя бы на недолгое время.Сообщение от: Чуя 19:31. Ты планируешь что-нибудь на эти зимние праздники? Ответ очевиден, но я просто спрашиваю.
Дазай вернулся на балкон спустя пять минут отсутствия с зажатой в зубах долькой яблока, с опустошённой наполовину бутылью виски в одной руке и с фруктовой вазой в другой. Подоконник не узкий, можно и поставить на него всё это добро, и сначала Осаму касается ладонью плеча Чуи, встряхнув в руке принесённой бутылью: «Тебе долить в бокал?» И Накахара кивает, улыбнувшись уголком губ. Высшая степень проявления заботы, когда человек спрашивает, долить ли тебе алкоголь. После первого наполненного бокала Дазай разливает и в бокал свой, и в бутыли остаётся совсем капля. Ну, как капля… Чуя обычно допивает такое количество прям из горла и в один присест, а так он эстет до мозга костей, да. Юноша делает глоток, затягиваясь после этого сигаретой последний раз и туша её о дно пепельницы, замечая краем глаза, как Дазай достаёт телефон и печатает ответ только сейчас.19:48. Нет, не планирую. Посмотрю на салюты разве что из окна, а так — нет. 19:50. У меня отгул будет на это время до третьего числа. Можем провести время вместе.~
Взгляд Дазая весьма многозначителен. Он вопросительно приподнимает бровь, глядя на Чую, Чуя же будто не специально отводит глаза в сторону, даже не пытаясь скрыть ухмылку, отпивает из бокала. Он поглядывает на Дазая, вот только тот что-то не реагирует. Хмурый какой-то. Даже отвернулся. Что? Накахара сделал что-то не так? Ухмылка с лица исчезает, Чуя склоняет голову к плечу и поворачивает к гостю голову, судорожно думая, обидел ли, расстроил ли, навязчив ли. Блять, блять, блять, пиздец. Ну, от неловкой ситуации всегда можно сбежать путём съёбывания в окно, но Накахаре что-то не хочется вот так сразу прибегать к экстренным мерам. Блять, да блять. Он нервно сглотнул, отставил стакан на подоконник и потянул к спине Дазая руку, чтобы привлечь к себе внимание и… извиниться, что ли, как вдруг Осаму сам к нему поворачивается. Тонкие светлые брови сведены к переносице, сам он недоволен и серьёзен, скрестил руки на груди. Чуя коротко вдыхает, понимая, что, кажется, заебал конкретно, и потирает рукой шею, отведя глаза и жмуря один, не зная, как бы попросить прощения за навязчивость и разрядить обстановку, но… Осаму улыбается, чуть приоткрыв рот, и за его губами, скрывая зубы, зажата долька зелёного яблока из вазы на подоконнике. Такие улыбки можно сделать и из апельсиновых долек. Требуется секунда осознания, для того чтобы понять, как мозг волнующегося за всё и вся идиота накрутил себя за считанные мгновения, и Чуя, сначала удивлённо вскинув брови вверх, теперь глупо улыбнулся и рассмеялся. Господи, да, с ними всё в порядке, они взрослые люди, они курят, пьют и делают себе улыбки из нарезанных долек фруктов. Всё нормально. Накахара сделал себе точно такую же, и да, почти бесшумно хохочут оба. Дазай подавился отпитым виски из бокала, прикрывая рот рукой, Чуе смешно ещё и из-за этого. Наверное, в сигаретах было что-то увеселительное, ибо ситуация наитупейшая, но тем не менее ахаха блять. Бывают такие моменты, когда голос от смеха срываешь из-за абсолютно идиотских вещей. Осаму не помнил, когда искренне смеялся в последний раз. Чуя молится, чтобы его никто не увидел в таком виде, но, в принципе, ему будет всё равно, если кто-то заметит, как жестокий якудза смеётся в своём доме. Никто из них напиваться не рассчитывал, но Накахара понял, что поздно, когда мозги вроде на месте, а перед глазами огонь свечи несколько расплывается. Какое-то время назад он ещё мог писать Дазаю сообщения, чтобы хоть как-то поддерживать контакт, откинувшись на спинку стула и жуя солёную соломку, но сейчас, когда времени перевалило за полночь, строчить записи в телефоне стало нереально, зато открылось второе дыхание — Накахара в языке жестов был абсолютным профаном, но тем не менее исхитрялся объяснить свою мысль так, чтобы Осаму понимал. Но штука была даже не в том… Чуя спокойно вникал в то, что Дазай ему говорил. Не всегда точно, не всегда дословно и сразу, но понимал ведь и даже пытался отвечать. Жесты были очень кривые и несуществующие в общепринятом языке, зато крайне понятные: «Я, значит, — указывает на себя, — шёл, — перебирает двумя пальцами по столу, имитируя шаги, — с работы, — зданием работы стала упаковка солёной соломки, от которой Чуя и «шагал», — и, понимаешь, всё думал о тебе!» — указывает на свою голову, намекая на мыслительный процесс. Дазай сидит рядом с ним, подпирает кулаком щёку, пьяно улыбается. Наверное, на трезвую голову он бы не особо понял смысл, который Чуя пытался до него донести, но в подпитии все жесты до него доходят с особой скоростью. Вероятно, мысли обоих сейчас не функционируют так быстро, так остро и так точно, как раньше, и происходящее осознаётся ими в гораздо более мягкой форме. Вернее будет сказать, конечно, что происходящее не осознаётся ими вообще… Но тому явно способствовали три опустошённые бутылки, стоящие в углу стола.Сообщение для: Осаму 00:41. ну так ты сгласен провести выхдные в кампании меня? 00:42. согласен!!! 00:45. змчател но просто, а ты хочешьь съесть что-нибудь? только не меня глазами, я невкусный:):):):) 00:46. блять, ну тогда нехочу, так неинтересно
Чуя усмехается, сползая со стула, и удивительно, что на ногах стоит он ровно. Пить в эти выходные в планы не входило, планировался культурный светский вечер в компании такого же культурного и образованного человека, чтобы обсудить с ним политику и нынешнюю экономику, а в итоге всё скатилось в откупоривание четвёртой бутыли, только на сей раз вина. Алкоголь неплохо развязывает языки, как известно, вот только по отношению к Дазаю алкоголь явно раскрепостил его: юноша уже не стесняется брать что-либо из холодильника, только порезать ровно этот грёбаный сыр возможным не представилось, и Чуя, посмотрев на эти кривулишные сырные куски на закуску, с гордым-отойди-я-всё-разрулю-видом выхватил нож из забинтованных рук и покромсал несчастный сыр на четыре огромных куска. И так сойдёт, и так погрызут. Когда ты пьян и одновременно с этим охота даже не есть, а жрать, любая еда становится сытным обедом, даже если это кривые куски сыра с кривыми кусками батона. Сойдё-ёт. В какой-то момент они перебрались из-за стола к небольшому креслу в углу. Алкоголь превращает недавних знакомых в старых друзей, ведь не иначе как поэтому оба втиснулись в одно кресло, только Чуя уселся, как полагается, а Дазай, прищурившись и примерившись, понимая, что не влезает, уселся на подлокотник, перекинув ноги через ноги Накахары. Удобно, компактно, никто не в обиде. На светлых стенах играют тенями огни двух свечей, растёкшихся красным оплавленным парафином на столе, в их руках — бокалы вина, в головах — сплошная каша, зато очень оживлённая немая беседа. Ну, как оживлённая, она достаточно бурная для тех, у кого алкоголь уже превышает допустимое промилле в крови, и как же чертовски красивы в жестикуляции руки Чуи. Дазай щурит один глаз, наблюдая за движениями левой руки, читая по губам, что там Накахара говорит, опустив веки, и наблюдает до тех пор, пока юноша, опустошив свой бокал, ставит его на журнальный столик рядом и подпирает ладонью щёку, поставив локоть на подлокотник. Голубые глаза блестят, в них отражаются два свечных огонька, они же распахнулись, стоило Осаму съехать с подлокотника на сидушку. Твою мать, это не ноги, это блядские худые спички. Чуя хмурится. — Ты… ужасно худой, — Накахара не особо понимает, что делает, он просто пьяно жмурится и пытается сложить руки на ноги Дазая, но они согнуты в коленях, и потому обе ладони лежат у Осаму теперь на животе. Глухой заворожённо смотрит на сложенные на его теле руки, потом на Чую, а уже после произносит без единого звука одними губами: «Я знаю». — Знает он, блять… Я не… не верну тебя домой, пока не станешь н-нормально есть. «Какое тебе до меня… дело?» — Дазай попытался потянуться к журнальному столику, чтобы поставить свой бокал на него же, но не дотянулся, а вставать было лень, потому поставил его, полупустой, на пол. Здесь, на кухне, тепло и спокойно, его ничего не тревожит, его желудок полон, его голова не болит. Он ни разу за этот вечер не притрагивался к напиханным в карманы пальто таблеткам, просто потому что забыл о них. Его не клонит в сон, он просто немного устал, потому наклонился вбок, плечом и головой опираясь на спинку кресла. Чуя зевает, прикрывая рот тыльной стороной ладони, и медленно поворачивается к нему лицом. — Я просто бе-еспокоюсь о тебе, — Накахара утирает выступившую из-за зевка слезу и вдруг, приподняв руку, медленно ведёт от запястья до локтя левой руки пальцем правой, оглаживая после кулак. Дазай из-за этого даже голову приподнял, протерев один глаз. Так, раньше он всегда использовал это ругательство, полагая, что Чуя не знает. Выучил-таки? Накахара указывает после жеста на Осаму и усмехается. Этакий шах и мат. Фишку одного повернули против него же. Дазай улыбается и грозит пальцем. «Беспокоиться обо мне — глупо», — одними губами произносит он снова, прикладывая ладонь к шее и хрустя затёкшими позвонками, разминая их. Если честно, уют и комфорт возведены сейчас в абсолют. Растянуть бы этот момент на дохуиллион таких же мгновений, когда ничего не беспокоит и всё в порядке. Он чувствует, как чужие пальцы касаются воротника его рубашки и шеи, потянув вниз и словно притягивая ближе, и невольно смотрит в голубые глаза. Накахара знает, как обратить на себя внимание. Одна его рука по-прежнему лежит на животе Дазая, второй он держит его за белый ворот, и глаза его смотрят точно в светлые глаза. Ладно, Осаму признаёт, что никогда так близко с людьми физически не был вообще. Последний раз кто-то прикасался к нему в попытке задержать или схватить, когда он попал в психбольницу, и сейчас он просто замер, упёршись ладонями в подлокотник. Не пытается ни дёрнуться, ни отодвинуться. На лицах обоих — краснь от алкоголя, только Дазай уже не знает, только от алкоголя ли. На его бледной коже и в сочетании с белыми волосами любое изменение цвета лица очень хорошо видно. Чуя дышит спокойно, чуть тяжелее обычного, и терпкий запах вина от него очень хорошо чувствуется. Впрочем, от Осаму пахнет не лучше, он так же пьян. — Если беспокоиться о тебе — глупо, — Накахара говорит с расстановками, и его взгляд весьма ясно даёт понять, что медленная речь с его уст далеко не от промилле в крови, а для того чтобы глухой стопроцентно внял обращённым к нему фразам, — то я — глупец. Наверное, происходящее сейчас очень абсурдно и не поддаётся логике; наверное, Чуя жутко пьян, и Дазай ему соответствует в этом аспекте, и у обоих связь с реальностью и осознанной деятельностью ушла в минус; вот только Накахара глубоко вдыхает, вытягивает голову вверх и касается гладкими от алкоголя губами чужих тонких губ, отпустив сжимаемый рукой воротник рубашки и уложив ладонь на шершавую из-за бинтов шею, касаясь большим пальцем горячей щеки. В головах обоих ничего не щёлкает, нет, у обоих глаза закрыты, только Осаму сначала жмурился, напрягшись до трепета грудной клетки, и лишь через секунды расслабился, принимая поцелуй и слегка подаваясь вперёд. Одной рукой он аккуратно обнимает Накахару за плечи, целуя юношу в уголок губ.Всё хорошо.