Учиха Изуна: Хроники Лунной Химе

      Ледяной пол медленно нагревался от моих ног, тика часов не было, как и самого механизма, но его прекрасно заменяло мельтешение хвоста Каэру. Я уже битых десять минут медитировала над пустым листом. Сказать «написать письмо» просто, а вот сделать… — Каэру, — проговорила я, не отрывая взгляда от рельефностей на листе. Словно снег утрамбовали и высушили… Пальцы сжимали уже пять раз вымоченную в чернилах кисть. В воздух вылетело растерянное: — Я не знаю, что писать… — Ты же хотела-сс позвать-сс его в гос-с-сти, — малость раздраженно ответила змея. Ее уже изрядно достали мои метания, и я ее понимаю. — Вот-сс об этом-сс и пиши-сс — Так сразу?.. — и как это должно выглядеть? «Деда, го домой, разговор есть»? Если после такого Мадара меня не пошлет, я очень удивлюсь. — Нужно написать перед этим что-нибудь… подвести к теме, может… — Просто-сс начни-сс! — шикнула на меня Каэру, прежде чем развернуться и уползти на улицу. Все, кончилось у нее терпение… Проводив подругу взглядом, вновь возвращаюсь к бумаге. «Просто начать», да?.. Ну, что ж, попробую. Эм, с чего там письма обычно начинаются? С приветствия, наверное. Многоуважаемый…       Так, стоп. Это же не официальное письмо, и пишу я не малознакомому главе клана или старейшине, а собственному деду — Мадаре. Комкаю лист и, достав новый, начинаю заново. Привет, дедушка…       Уже лучше… Глубокий вздох и продолжаю уже более уверено: права была Каэру, главное, просто начать. Раньше я никогда не писала тебе писем, но… все случается впервые. А у нас и призыв один, все безопасно. Здорово, да?       Мхм… Надо бы уже начать подводить к теме. А то уйду куда-нибудь в сторону и все. Без тебя в доме скучно. Я только вернулась с миссии и здесь такой холод! И тишина… Я надеялась, что ты будешь в Конохе, но, кажется, не судьба. Поговорить не с кем…       Судорожный вздох. Не хочется мне об этом вспоминать… Ноги промерзают, а руки словно изо льда. Плед слабо греет… Я скучаю. Знаю, у тебя, наверное, много дел, но… ты не мог бы прийти? Мне нужно поговорить с тобой. Это очень-очень…       Закрываю глаза, а перед внутренним взором сразу всплывает лицо Акиры, осознавшего, как близка смерть. Кисть чуть дергается, и это едва не смазывает все иероглифы. …-очень важно.       О, черт, я написала одно и то же слово три раза! Лучше переписать, наверное… Да и стоило ли писать, что мне не с кем поговорить? Это не совсем правда, да и… Пальцы едва сгибались. Что ж, кажется, переписать письмо будет проблематично… если ему придется продираться сквозь дрожащий почерк, это точно уменьшит мои шансы на положительный ответ.       Ответ… Угх… На письмо можешь не отвечать, лучше просто приди домой. Хочу обнять тебя… приходи скорее. Тэссон       Обозначение родства вместо имени — дополнительная защита. Но я все же надеюсь, что письмо дойдет до того, кого надо. Деревянными пальцами сворачиваю письмо, едва дождавшись, чтобы чернила подсохли. На долгое зовущее «ла-а», сквозь приоткрытую после ухода Каэру перегородку, втискивается ворон. Протягиваю сверток ему. — Отнеси это, пожалуйста, Мадаре, — прошу тихо и добавляю: — Так, чтобы никто не заметил. Только он. Желательно, как можно скорее. Через мир призыва…       Столкнувшись с взглядом аля «так, я тебя, конечно, люблю, но не охамела ли ты?», поспешно вставляю: — Плачу чакрой, — и на всякий случай… — и семечками.       И ворон, перехватив письмо, вылетает из комнаты, позже растворяясь в небе. Что ж, а теперь осталось только ждать. И гадать: придет? Не придет? Все же придет или все-таки нет? Жаль, что ромашки еще не зацвели…

***

      На дворе стояло раннее утро, когда дед наконец добрался до меня. Я, понятное дело, раз уж дел никаких запланировано не было, а в случае чего с моей побудкой прекрасно справлялись вороны, тогда спала, но стоило мне засечь отголоски знакомой чакры — сразу проснулась. Как всегда, с грохотом раздвинулись перегородки, а я, невзирая на дикий холод, пробравший до самых костей, стоило мне выскользнуть из-под трех слоев одеял, спотыкаясь и вписываясь во все косяки, выбежала на улицу.       Мадара стоял посреди каменной дорожки и силуэт его характерно для одной техники размывался. Впрочем, в этот раз я ориентировалась далеко не только на зрение, а уж его приглушенную чакру ощутить было проще, чем раньше. Наверное, потому что он ее не особо скрывал. Подавившись радостным криком (орать в пять часов утра, определенно, было бы не лучшей идеей), пулей вылетаю навстречу дедушке. Он пришел! Пришел! И суток не прошло! — Де-е-ед! — и все-таки сдержать следующий крик мне не удалось. Поймав подозрительно мрачный взгляд (он что, не выспался?), придаю хода и уже в следующий миг по воздуху лечу, распахнув объятия…       …чтобы на этом же полном лету врезаться лицом в выставленную вместо ответно распахнутых рук доску. — Ай! — вскрикнула я, хватаясь руками за лицо и бахаясь задницей на ледяные камни. От боли у меня аж выступили слезы на глазах, и, кажется, потекла кровь из носа. Знатно же я приложилась… Какого черта?! Плюнув на гордость, позволяю слезам течь активнее и с укором смотрю на Мадару. Тот даже не дергается, лишь смотрит в ответ как-то недобро. — Деда, больно!       Выпалив это, с обидой бью голой пяткой по его ступне. Из положения сидя, правда, едва ли это вышло хоть как-либо ощутимо… — Ты написала мне письмо… — пугающим тоном, от которого сами собой отложились на потом все психи и запланированные истерики, начал Мадара. Не знаю, от звука ли его голоса или из-за камней и погоды, но меня пробило дрожью. Зад, ноги — все, что касалось земли, начинало болеть от холода. —…с просьбой о срочной встрече. Зачем я тебе понадобился?       Он не угрожал, не выпускал ки, но его тон и взгляд словно пригвоздили меня к земле, пусть я и хотела подняться. Теперь встать на ноги было почти нереально. Да что ему не нравится-то? Неужели… письмо? Мне не стоило ему писать?.. Кто-то перехватил его, и деду пришлось его устранить?! Боже! Боже, что я наделала… — Ну, так… — начиная постукивать зубами, виновато произнесла я, не зная, как после такого вываливать на него свою просьбу. — Я же писала… соскучилась.       Стоило мне это сказать, как я сразу поняла, что это был не тот ответ. Коль уж на то пошло, то зачем ему сейчас гунбай?.. Шестеренки в мозгу закрутились, заскрипели, и я вдруг поняла, в чем может быть причина сего театра. Внезапно написанное письмо с просьбой срочно прийти в Коноху — в военную, на минуточку, деревню — жуткий настрой деда, непривычная вооруженность его же… — А ты думал, я тебя грохнуть решила? — скромно спросила я, смотря на Мадару снизу вверх и неловко тыкая окровавленными пальцами друг в друга. Лицо деда было более чем красноречиво. Ну, что тут еще сказать?..       Упс.       Когда взгляд предка наконец-то перестал давить, я медленно встала, едва не шипя от того, как болезненно ощущалась отмороженная камнями кожа, и неловко подошла к деду. Обычно меня такое не смущало, но пристукнутый нос активно препятствовал пробуждению дури, и вот так с нахрапа наскакивать на него я побаивалась. Капля моей крови, медленно сползающая по гунбаю, словно кричала мне, что еще одного «поцелуя» с дедовым оружием я не переживу. Это было странно, но все же я решила ее послушать.       Что бы там не вопила мне моя кровушка, к счастью, больше Мадара не высказывал желания прибить меня… ну, настолько ярко, как пять секунд назад. Кхм. Итак, в этот раз мне удалось подойти к нему живой, не совсем здоровой, но почти без приключений. Улыбка была несколько кривой, потому что из-за растянутых губ у меня болела не только кожа, но и нос. Кровь покрывала подбородок противной влажной пленкой, а во рту был металлический привкус. Главное, несильно показывать, что мне больно…       Короткий, но глубокий вдох для решительности, и… — Ладно-ладно, признаю, тут не только в том, что я соскучилась, дело, — лепечу быстро-быстро, поднимая окровавленные руки в жесте «сдаюсь». И в миг, когда Мадару уже перекосило, но он еще не успел что-либо сказать: — У меня есть к тебе разговор! Правда есть. И он о-о-очень важный. Ну, я писала, ты помнишь. — Настолько важный, что ты выдернула меня из работы, чтобы поговорить? — вид у деда был такой, что не оставалось сомнений, какого он мнения обо всех моих «важных разговорах». Угх… но это правда важно… очень. А смотрит дедушка все еще холодно, пусть в тоне и звучат уже привычные усталые нотки. Почему он всегда уставший? Даже если я ничего не делаю, все равно… — Хорошо, давай поговорим… — Ура! — эмоционально воскликнула я, и… да, забыв о воплях крови и больном носе (хотя тот еще саднил и весьма ощутимо), бросилась обниматься. — Изуна, нет!.. — попытался меня отрезвить Мадара, но, увы, было поздно, и я уже уткнулась лицом ему в рубашку, пачкая ее смешанной со слезами кровью и задевая свой больной нос. Последний подобных проявлений чувств не оценил, а потому… — Ау-у-у! — провыла я, спустя мгновение отцепляясь от деда сама. Вновь полилась кровушка, пачкая все вокруг, включая мои собственные вещи. Страдальческими, полными слез глазами смотрю на предка, стараясь разжалобить на одну ма-а-асеньку медицинскую технику. Из-за него ведь все! — Де-е-еда-а-а… — В дом, — …но Мадара как-то не сильно спешил спасать моей бедный нос. Впрочем, может ему просто стоять на морозе не хочется, а потом он все-таки подлечит меня? Было бы неплохо, хотя боюсь, у меня для него неприятный сюрприз…       Родная кухня (черт знает, почему мы пришли именно туда. Возможно, деду чая захотелось. Лично я просто шла туда же, куда и он) встретила нас первозданным холодом. В общем, ну, как бы да. — Почему здесь такой холод? — дед окинул помещение недовольным взглядом, не спеша садиться за стол (и правильно: сядешь сейчас — отморозишь все, от жопы до самых органов), и остановился им на мне. Ну, а я-то тут при чем? — Собственно, это еще одна причина, зачем ты мне так нужен, — с прорывающимся довольством тоном начала вещать я. К сожалению, такую проблему самостоятельно решить я была не в силах, по крайне мере, быстро, поэтому… — Пока я была на миссии, у нас окончательно полетели утепляющие печати. Починишь?       И скорчить молящую рожу, едва сдерживая нервный смех, когда деда перекашивает от этого зрелища. Ну, извините, умываться, пока дома зима, слишком даже для меня. Не думаю, что ледяные маски хорошо влияют на кожу.       Раздраженно вздохнув (не, ну как будто я в этом виновата! Меня тогда вообще дома не было!), дед подошел к стене, склонился над ней, приложил ладонь к проявившейся вязи фуин и пустил чакру. Спустя пару секунд я удостоилась очередного взгляда аля «ты идиотка или просто притворяешься? Или тебе чакру запечатали?». Ну, а что поделать, если я в фуине этом не разбираюсь. С момента появления Мадары этим занимался он, а до этого зимы были теплее и вообще я мерзла! Коль принес в мою жизнь комфорт, так будь добр поддерживать его! — Спаси-и-ибо, — протянула я, чувствуя, как медленно, но верно начинает нагреваться воздух. Пожалуй, я запомню расположение места подпитки, чтобы дальше заряжать печать сама. Вряд ли ведь дед вбухал туда чакры на два месяца, а с каждым годом даже весна становится прохладнее… Правда, проблема еще в том, что на каждую комнату, где эти печати вообще есть, нужно отдельно их заряжать. А их расположения я не знаю. Моляще зыркаю на Мадару: — Де-е-ед, а там еще в других комнатах холодно. Исправишь?       Моему дорогому грэндпа явно было что сказать, и, наверняка, это «что» было связано с чрезмерной наглостью одной конкретной девицы. Но, кажется, моя счастливая моська (извазюканная в крови, пролившейся по его вине) была достаточным аргументом, чтобы отложить эту тему на потом. — Со мной пойдешь, чтобы потом не дергала. Но сначала умойся. Смотреть на твое лицо противно…       «Противно»?! Я ахнула, захлебнулась возмущением и с максимальным укором уставилась на деда. Как… как он мог такое сказать? То есть да, в крови оно действительно выглядит не очень, но «противно»?! Нижняя губа начала дрожать: на одну половину от холода, на вторую — от обиды. Почему это прозвучало так грубо?..       Раскайся немедленно! — Иди сюда, — приказал он спустя секунду, полную моих грустных гримас и обвиняющих взоров. Обиженно фыркнув, медленно подхожу. — Не дуйся.       Как назло, захотелось надуться еще сильнее… что я и сделала в итоге. Лицо Мадары дернулось в фирменном выражении «ты довести меня хочешь?!», но комментировать мою выходку он не стал, просто прикоснувшись покрывшимися слоем медицинской чакры пальцами моего носа. Боль начала отступать, а кровь, вроде бы, уже не так рвалась выплеснуться наружу фонтаном. Постепенно я перестала изображать из себя хомячка и молча с нормальным видом дотерпела до конца процедуры. Ирьедзюцу прервалось, а рука деда, немного испачкавшаяся, отстранилась от моего лица. — А теперь умойся, — непререкаемым тоном сказал он, и я, в этот раз не отвлекаясь ни на что, охотно побежала отмывать рожу. Если кровь сейчас засохнет, смыть это будет гора-а-аздо сложнее. Спустя полминуты я закончила и, встряхнув руки над раковиной, повернулась к Мадаре. Тот смерил меня придирчивым взглядом. — Все? — Ага! — с энтузиазмом кивнула я, кайфуя от осознания, что теперь-то точно ничего из носа не потечет. Дед тоже сполоснул руки водой, позже вытирая пальцы о лежащее рядом полотенце. — Пойдем, — бросил он, покидая кухню. Я, улыбаясь, побежала за ним, хотя покидать ставшую теплой кухню крайне не хотелось. Мхм, интересно, как скоро он просечет, что, кроме всяких там кимоно, из его одежды ничего практически не осталось? Не думаю, что он станет ходить в окровавленной рубахе… а может, и станет, кто его знает. Но! Но если деду все-таки придется одеться в кимоно (неудобные халатики, он точно не оценит), то я его, наверное, поддержу! Тоже что-нибудь такое из шкафа достану!.. — Ага! — вновь кивнула я, не снимая с лица дурацкой лыбы. Скоро дома будет тепло-о. А дедушка пришел, когда я его попросила. Жизнь так прекрасна-а! — Постарайся запомнить расположения накопителей, — комментировал Мадара, заряжая еще одну печать. Вот и в коридоре потеплело. Здорово! — Главное, с чакрой не перестарайся. Не хотел бы посещать дом, который в летнюю жару нагревается дополнительно. — Ага! — улыбка стала еще шире. Не перестараться, говоришь? А как мне узнать, какого количества чакры насколько хватает? Методом тыка придется выяснять, наверное… — Ты какие-нибудь другие слова помнишь? — спросил он, кинув на меня долгий сомневающийся взгляд. Хе-е… — Ага! — еще звонче и радостнее, чем раньше, подтвердила я, кивая. Помню ли я еще слова сейчас?.. Руки сами, словно забывая весь негативный опыт, тянутся к чужой шее. А пахнет от Мадары как раньше: деревом и дымом, а еще немного землей. Изо рта само собой вырывается: — Люблю тебя, деда!       Грудная клетка предка, как и всегда в такие моменты, судорожно дернулась, вызывая опасение за его здоровье, но в следующий миг я уже ощущала его руку на своих волосах. Он ничего не ответил, ничего не сказал, но возражений не было, и это казалось мне хорошим знаком. Как и всегда.