Учиха Изуна: Хроники Лунной Химе

      Сердце грохотало в ушах, а в горле что-то бешено пульсировало. Глаза щипало, как если бы я час сидела с активированным шаринганом, и я боялась моргнуть. Слезы здесь не к месту: я знала, что так будет. Знала, но по-мазохистки все равно захотела убедиться… в чем-то. — Н-ну… — голос дрожал, но мне очень хотелось прикинуться, что все в порядке. Что он не заметит, хотя это даже в мыслях звучит смешно: Учиха да не увидит очевидного? — Я и не сомневалась, что ты так ответишь. Просто… просто…       Все. Хватит. Не нужно усугублять ситуацию еще больше, лучше сделать вид, что все в порядке. Есть еще много вопросов, на которые я хотела бы знать ответы. Этот был главным, только… Не стоит делать хуже. — Забудь, это не так важно, — хотя бы потому что я и так знала ответ. Улыбаюсь и беспечно смеюсь, надеясь, что натянутость смеха заметна лишь мне. Лживо блаженно вздыхая, укладываю голову на согнутые в локтях руки. Щурюсь и «бесхитростно» спрашиваю: — А что насчет остального?       Я не особо надеялась, что теперь Мадара согласится даже устно отвечать на некоторые мои вопросы, не говоря уже о письменном заполнении бланка. Если он откажется, это будет совершенно не удивительно. Впрочем, если и согласится, я обрадуюсь, но не удивлюсь: мои грустные мины часто действуют на него подобным образом. Однако чего я не ожидала, так это того, что Зецу, изрядно напрягающий нахождением в каком-то полуметре от меня, решит подать голос первым. Обычно он предпочитал молчать и зыркать своими жуткими «фарами» из темного угла. — Ты ступила на минное поле, потребовав от него такой глупости, но я не понимаю, почему после первого взрыва ты упорно продолжаешь лезть, куда не надо, — рычащий голос Воли мне никогда не нравился, а уж когда он заговорил мне на ухо… Меня перекосило, и я даже не нашла в себе силы это скрывать. — Кому не надо? — спрашиваю, привставая и заставляя тем самым чернь отстраниться от меня. Он так инфаркт мне обеспечить пытается или что? — Лично мне — очень даже надо.       А твоими желаниями озаботиться меня не заставит даже упорно вбиваемое в голову осознание, что ты — буквально часть деда. Темная, да, но все-таки… Я пытаюсь, но, сколько ни старайся, не могу избавиться от неприязни. Он меня просто бесит. — Деда, так ты заполнишь бланк? — спрашиваю тихо, демонстративно отворачиваясь от Зецу и как бы обозначая, что с ним общаться я сейчас не хочу. Потом — да, я же хотела и его попросить заполнить анкетку, но только потом. — Нет, — Мадара встал и, окинув меня все тем же суровым взглядом, вышел из-за стола, направляясь в свою комнату. Не ту, что категорично запрещена мне для посещения, но в которую мне лучше не заходить. — Зецу прав, ты ходишь по минному полю, тэссон. И записывать на бумагу, которую ты потом отнесешь неизвестно куда, свое отношение к чему-либо я не собираюсь. — Но я же!.. Я же не собираюсь… — «…кому-либо ее показывать». Дед даже не остановился. Внутри как-то неприятно, почти до боли засвербело. Рука непроизвольно потянулась в его сторону, чтобы остановить, вынудить остаться, не демонстрировать своим уходом… что? Вопрос вылетел изо рта сам собой: — Ты злишься?       Мадара притормозил, медленно обернулся, смерил меня непонятным взглядом, от которого становилось трудно дышать, снова развернулся ко мне спиной. И ушел. От досады, новой и старой, той, что приходилось скрывать в его присутствии, хотелось разрыдаться. Это значило «да»? Или он сам не знает? В любом случае, это точно не было «нет», ведь иначе он не смотрел бы… так. — Довела, — до мерзкого весело и довольно отметил Зецу. Да, вот только его присутствие и заставляло меня держаться. В плохом смысле: в отличие от деда, его воля при виде моих слез не прекращала, а только начинала издевки. Это заставляло меня вновь и вновь задумываться о том, что таки мне есть к чему еще стремиться, ведь его поведение — лишь результат подавляемых желаний Мадары. Или что-то вроде того. Во всяком случае, с чернью у нас отношения были крайне непонятные: мы явно друг другу не симпатизировали, но при Мадаре пытались держаться в рамках приличий. Ну, исключая первую встречу: там мы оба упорно пытались уломать деда избавиться от другого. Откровенно негативное отношение Зецу не доводило меня до истерики, только потому что я осознавала, что основная его суть — воплощение одной конкретной идеи Мадары о всеобщем «счастье». Все остальное — лишь побочное. Но в данный момент все это было, конечно, не важно. — Теперь он то-о-очно на тебя зол. — Но ты-то нет? — похлопала глазками я, наконец оборачиваясь к Зецу лицом. Вот в этом и заключается по большей части мое «неприличное» поведение. Волю я не люблю, но очень стараюсь замаскировать это еще более прилипчивым, чем с оригиналом, поведением. Авось выйдет что. Впрочем, получалось кое-как, и Зецу, мне кажется, подозревал, что я играю. И он был вынужден играть по правилам: основной цели я мешала, но ведь дедушка меня любил, а значит, он должен был относиться ко мне терпимо. Сложные отношения, как я уже говорила. Милая улыбка, приправленная ощущаемой на интуитивном уровне пассивной агрессией, выползла на лицо так же легко, как голос сменился на слащавый. Ехидно сверкаю глазами. — Деду-у-уль?       Чернушное лицо явно не было предназначено для выразительной работы мимики, но его вполне себе заметно перекосило. Превосходно. Мне даже стало легче. Секунды две стояла тишина. Неужели ему так сложно ответить на мой простой вопрос? — Ты отвлекаешь Мадару, — отвечает он, и я думаю, что это, пожалуй, лучше всего объясняет его позицию по отношению ко мне. Я мешаю, отвлекаю Мадару от плана. Все хорошо, меня это не расстраивает, ведь я прекрасно это осознаю и намеренно к нему липну. Вот только прямого ответа так и нет. — Значит, нет, — киваю важно, поправляя сползший с плеча воротник. Зецу провожает это мое движение нечитаемым взглядом. Пальцы тянутся ко второму, запасному варианту. Шорох листов. Я, мило улыбаясь, протягиваю их черни. — Тогда заполнишь?       Время тянется неторопливо. Я сижу, улыбаюсь, и собственная улыбка заставляет меня забывать о грусти. Чернушка сидит и тихо комментирует глупость каждого моего вопроса, склонность одной девчонки к суициду, но все ж таки довольно подробно отвечает по каждому пункту. Личным мнением там и не пахнет, все объективно, но я только хихикаю, радуясь, что смогла уломать Волю на это. Потому что, как бы Мадара ни говорил, как бы ни смотрел, исключая тот самый проклятый последний вопрос, он в принципе был не против заполнить этот «идиотский бланк». Зецу, правда, долго держал оборону, заявляя, что это все бред, и дедушка ни за что не стал бы тратить время на такую фигню, но я задавила его фактами аля «Ну ты че, дедуля? Это же опросники! Естественно, он хотел бы их заполнить, просто ему гордость не дает! Это о-че-вид-но». В целом, если забыть о ссоре с самим Мадарой, было весело, и я даже почти не думала о том, как мне хочется облить эту жижу (а истинной формой Зецу оказалась, представьте себе, жижа!) маслом и поджечь. Не поймите неправильно, то, что Золушка вызывает ужас и отвращение и настроен негативно по отношению ко мне, — ерунда и не так уж сильно мне мешает, однако… память. Перед глазами постоянно вставала размытая сцена, где дедушку убивает собственная воля. Хотелось думать, что если ее уничтожить, то исчезнут и мысли о смерти, хотя на трезвый рассудок это казалось откровенным бредом: пока ими даже не пахнет.       Итак, время текло. Медленно, напряженно. Скорее не минуты складывались в часы, а наоборот. Мадара так и не выходил из своей Обители, Зецу шипел над бланком, а я сидела и старалась не думать о том, как данный эпизод скажется на наших отношениях — это были очень долгие полчаса.       А потом случился форс-мажор: мне пришли воспоминания клона. Опрос закончен не был, но зато я поняла сразу несколько вещей: во-первых, теперь я знаю чуточку больше о Кайо, во-вторых, мне могут очень пригодиться мои навыки скрытности, и, в-третьих, мне явно пора. — Я ухожу, — резко встаю со стула и чувствую, как начинает колоть в висках: эти полчаса у клона были куда продуктивнее моих. Зецу поднимает взгляд, и я на все сто уверена, что внутри он пляшет от счастья. Комментировать это нет никакого желания, глаза сами собой ищут в помещении деда, но натыкаются лишь на голые стены пещеры. Настроение опять портится. Было неуютно уходить вот так, не попрощавшись, не обняв, даже при учете того, что я торопилась. Задумка появляется в голове внезапно, но у меня нет времени, чтобы найти ее неудачной. Глубокий вдох, чтобы набраться решимости… — Передай это деду! — выпалила я и, резко наклонившись в сторону Зецу, коротко чмокнула его в щеку (если это можно назвать щекой), а после, даже не оборачиваясь, чтобы рассмотреть его перекосившееся лицо, выбежала из-за стола, а потом и из пещеры. Вновь узкий проход, вновь кусочек неба над головой (и как мне хочется, чтобы оно однажды рухнуло), и, лишь вывалившись в общий убеженский коридор, я позволяю себе вытереть губы и сморщиться от отвращения. Щека Воли, как и все его тело, была холодной и оставляла после прикосновения какой-то отчетливый привкус горечи. Он не человек.