Учиха Изуна: Хроники Лунной Химе

      Иметь семью, наверное, здорово, — эта мысль не раз приходила ко мне в голову когда я была совсем маленькой, чуть постарше, и даже теперь, когда мне тринадцать, всякий раз, стоило мне увидеть семейную пару, ведущую за руки своих ребятишек. Я уже давно не завидовала им так остро, нет, по чужому шаблону свое счастье не построишь, но иногда мной овладевало острое желание вернуться домой, зная, там меня ждет что-то кроме тишины да питомцев, далеко не всегда понимающих человеческую речь.       Заявлять, что семьи у меня нет, было бы ложью, грубой и несправедливой. Семья была, просто маленькая. Я да деда, Кагами, Фугаку… Однажды она пополнится Минато, затем — официально — Микото. Все эти люди были мне дороги, хотя со смутной грустью я осознавала, что все-таки в шаблон впихнуть свое счастье мне бы хотелось. Но так уж повелось, что мою семью узами связывает не кровь, а прежде всего привязанность, и это как-то навело меня на размышление. — Дед, а у тебя были ученики? — задрав голову, я посмотрела на Мадару, с интересом рассматривая его перевернутого. От смены положения, волосы, правда, натянулись неудачно, и от очередного движения гребня кожу головы обожгло так, что я взвыла. Сырые волосы, металлический гребень да еще и колтуны после тренировки возводили боль в десятую степень. После урока тайдзюцу у меня до сих пор тело ноет, но лежать во время расчесывания оказалось действительно плохой идеей. И я сажусь, промаргиваюсь, сгоняя с глаз проступившую влагу, чуть смущенно пересаживаюсь назад, ближе к деду. — Смотря что ты подразумеваешь под этим словом, — спокойно говорит он, возобновляя расчесывание. Дедушка проводит гребнем по моим волосам аккуратно и медленно, обычно я ненавижу, когда меня расчесывают другие люди, но Мадара делает это не больно, так что просто млею от знака внимания. Да, проще все сделать самой, да, его вкусы в отношении причесок сомнительны: косички моему образу не привычны, — но… Но даже Кагами так никогда не делал, а мама просто не дожила до момента, когда мои волосы достаточно отросли. — Я имею в виду людей, которых ты учил… ну, техникам, жизни, — тяну с задумчивостью. Закат пробивается сквозь седзи, освещая комнату оранжевым светом. Все это придает моменту какую-то уютную атмосферу, и даже не верится, что скоро дедушка опять уйдет и я останусь одна. Засну, когда он, быть может, еще будет рядом, а наутро от этого останутся только воспоминания. Словно все это был сон. — Исходя из этого определения, можно сказать, что я много кого учил, но, — Мадара вздохнул, отвечая запоздало, будто на миг провалился в воспоминания. Он анализировал прошлое, однако у меня перед глазами стояли картины будущего. Что важно, не моего. В голове застряли яркие картинки, мальчик, забинтованный словно мумия, древний старик на странном троне, затем они же, но сильно позже: на хаотичном фоне войны. Мой дедушка и Обито — пока младенец в люльке, однако в будущем — его ученик. Сложно было понять, как я к этому отношусь, и невозможно вспомнить, как они относились друг к другу. Раньше что-то не интересовалась, а были ли у деда другие ученики, чтобы можно было отследить общее его отношение к тем, кто под его ответственностью. Из наглядных примеров была только я… Но если Обито в будущем дед тоже расчесывал волосы и заплетал косички, я очень сильно удивлюсь. — Не думаю, что могу назвать учениками тех, кого лишь научил паре техник. Или десятку — не столь важно.       Ага… Мне сейчас прям вспоминаются супер-учителя, которых можно на пьедестал возносить за то, что они научили доверенных им генинов больше, чем одной технике, и невольно пробирает нервным смехом. Десяток туда, десяток сюда — ну да-а-а, не ва-а-ажно. — А кого бы ты назвал своим учеником? — раньше я не думала об этом, ведь «внучка» это гораздо круче, чем «ученик», считала, что первое подразумевает второе, но… Но для Мадары мало научить техникам, и, учитывая, как определяется время наших занятий — от балды, — можно прийти к мысли, что ученицей его я все-таки не являюсь. Не велика потеря? Ха. Если бы. Может, в других селениях и не так, а вот в Конохе на отношениях учитель-ученик культ построен. Коль «внучка» не включает в себя «ученика»… вопрос еще, что круче. Обито пока маленький, деда о нем даже не слышал, но я уже загадываю, буду ли ревновать.       Даже если мне к тому моменту уже за двадцать пять будет, почему-то кажется, что да! — Кого… хм, — гребень проходится своими зубьями от самого лба и от того, как челка медленно и естественно возвращается к исходному положению, немного щекотно. А приятно-то как~ Словно массаж головы. Задрав голову, я вновь — уже не запланировано — сталкиваюсь с дедом взглядом. — В первую очередь того, кто унаследует мои идеалы, техники, стиль боя — все это не обязательно, но если говорить об Ученике, идеалы важнее всего.       Идеалы. А какие они вообще, идеалы Мадары? Я с самого начала знала, что его цель — поймать весь мир в иллюзию вечного счастья, но даже о его планах конкретного мне известно не много. Что уж говорить об идеалах. Поддаваясь моменту, веря в расположение деда к разговору, я собираюсь задать этот вопрос: «а какие у тебя идеалы, дед?». Однако он меня опережает. — А почему спрашиваешь?       Сухие от старости, все еще горячие — от жизни в них, — ладони проводят по голове, будто гладя. Вообще, грэндпа просто собирает волосы, чтобы не выбивались, но по ощущениям похоже. Затылок стягивает, и на плечах больше не лежат расчесанные пряди. Вот и кончается идиллия, эх.       Почему спрашиваю. Ох, ответить на это трудно даже без необходимости обойти прямой ответ: «да прост хочу понять, как ты к Обито относиться будешь». Знатно покопавшись в себе, я нахожу и иные причины, которые решаю использовать для ответа. — Понимаешь, дед, я вдруг подумала, что мало о тебе знаю, — говорю совсем тихо. Так часто бывает, мы общаемся с людьми, на самом деле зная о них так немного. Невозможно узнать о другом человеке всю его жизнь, это правда, и все-таки, порой я ловлю себя на мысли, что понимая поведение Мадары в быту, о чем-то глобальном и не ведаю. Так бывает. Можно знать человека вечность, и при этом не знать ничего. Но…       Но ведь глобальное в нашем случае важно. — Я вроде внимательно слушала на уроках, летописи читала в разных вариациях, но это будто и не значит ничего. И с реальностью общего не имеет.       Ну право слово, одна только цензура на историях о недельном обсуждении условий мира чего стоит. Никто ж не напишет, что в обоих кланах в тот краткий период стоял такой ор, что на подпись соглашения Глава Учиха пришел с голосом сипящим, как во время болезни (а Хаширама Сенджу просто медик легендарного уровня, вот и вылечился в срок). А эта маленькая деталь, меж тем, очень влияет на восприятие картины в целом. — Многое из того, что ты обо мне слышишь, не имеет общего с реальностью, — натянуто шутит дед, но я, уловив сквозящее нежелание говорить на эту тему, обиженно дуюсь. Из-за спины слышен вздох. — Хочешь узнать больше, значит… Мне рассказать тебе пару историй из молодости?       Звучит чертовски заманчиво, и меня даже немного дергает, потому что от эмоций хочется подскочить на месте и немедленно выразить согласие. Конечно, я хочу-у-у! Но надо совсем другое… — Давай лучше ближе к настоящему, — прошу, мысленно отмечая, что, если все скатится к прошлому, это уже будет неплохим утешительным призом. Познавать историю в форме смешных историй, имея возможность уточнить столько деталей, сколько хочешь, гораздо интереснее, нежели по сухим текстам летописей да возвышенным рассказам соклановцев. Учиха Мадара еще жив, даже не особо стар, но уже те, кто жил с ним в одно время, превращают его в героя страшной сказки, легенды, а ведь он все-таки человек. Под конец дня я устала и силы иссякли, правда, пора спать, но я загораюсь чуть наигранным энтузиазмом. — Вот я тебе рассказывала, что хочу стать Главой клана… — А до этого — Хокаге, — фыркает дед насмешливо, чуть не сбивая мне весь настрой. Кхм, это в прошлом! И вообще, оба этих поста — лишь средства для достижения моей цели! Одно ушло, нашлось получше! Почему «хочу стать Хокаге» звучит теперь так по-детски?! — …а ты мне о своих мечтах — нет, — закончила я на одной силе воли. И резко наступила тишина. Горло сдавливает нерешительность и глупая опаска. Чего опасаться? Теперь бояться чего? Раньше я не поднимала эту тему, потому что существовала реальная угроза моей жизни, а сейчас… Мадара лишь на миг замирает — чувствую, так как в его руках мои волосы. Глупо хихикаю, слегка нервно. — Ой, ну, то есть, у тебя наверное не мечты, а цели. Но все-таки…       Понижаю тон. — Мои цели… — дед начинает ответ растерянным голосом, так непривычно для него сомневаясь в собственных словах и в намерении их произнести. Умолкает он внезапно и долго, долго, долго, долго ничего не говорит. Идет секунда, одна, вторая… Я дышу прерывисто, то и дело задерживая дыхание, но не выдерживая в следующий же миг. Рука, резко легшая на макушку, кажется тяжелой, склоняю голову под весом, который существует, должно быть, только в моей фантазии. — Мои цели тебя пока волновать не должны.       Х-ха…       Я молчу, осознавая услышанное. Так мало. И что это может значить? Он не сказал мне. Но и не солгал. Закрыл тему, практически прямо велел не лезть, не копаться в его делах (можно решить, если не думать о том, что голос его звучал без капли угрозы, даже как-то снисходительно и устало). Но ведь… Дед сказал «пока»? А потом он что, мне все расскажет? А «потом» это когда? Через год, когда стану совершеннолетней? Через два? Когда план будет на финальной стадии? Когда он передаст эстафету Обито?..       Мысли бьются в голове, как птицы в клетке, я сверлю пол пустым взглядом, погруженная в них, и в реальность меня возвращает…       Толстая коса с глухим стуком падает на плечо, бьет по груди. В глубоких сумерках она кажется совсем черной, как самая темная ночь или самый грязный уголь. Пора зажигать фонари, — понимаю, когда цвет ленты в небрежном бантике становится затруднительно различить. — Готово, — отмечает Мадара так буднично, так привычно торжествующе, словно никакого разговора о его целях не было. Игнор, так игнор…       Я, между прочим, хоть и с трудом, но цвет ленты различила, так что щас быстро тему переведу. — Почему розовая? — спрашиваю, щурясь в попытке разглядеть это чудо. Нет, не подумайте, мне все нравится, но десятый раз подряд — это уже не совпадение. У меня, конечно, были свои теории, однако животрепещущий вопрос задаю лишь сейчас и только потому, что в тишине сидеть не хочется. Коль уж разговор свернулся так резко, нужно начать новый. — У меня ведь и другие есть.       Да, есть, однако что при свете дня, что в сумерках заката, каждый чертов раз за исключением пары случаев всегда розовый. Блин, у меня вообще-то гардероб преимущественно синий. Знаете, как смотрятся розовые ленточки в мрачном образе истинной Учиха? Несуразно. Еще и в косичках. Ношу, не жалуюсь, естественно, даже довольная, но этот вопрос меня не оставляет: почему? — Помнится, ты хотела узнать обо мне побольше, — начал особым тоном Мадара, тоном, предупреждающим об опасности для моей психики, — как думаешь, какой цвет мой любимый? — Красный? — пискнула я наугад, отсаживаясь от деда подальше, на самый край. Неудобно, я вот-вот упаду… но на что он намекает?! Только не говорите, что на то, что его любимый цвет…       Учиха уважительно хмыкнул. Пожалуйста, скажите, что я угадала! — За красным почетное второе место, а на первом… — Мадара понизил голос, как бывает, когда рассказываешь страшную-страшную историю и близится самый жуткий момент, — бесспорно…       И в этот миг я прервала его оглушительным визгом, во-первых, потому что не желала этого слышать (и, думаю, справилась с задачей, ибо рокового слова, скорее всего, не услышал даже дед), а во-вторых, потому что таки свалилась с кровати. А-ай… И башкой так приложилась, у-у-уй… — Мда, — озадаченно, хотя и в чем-то наигранно, протянул дед, — на всякий случай, если все-таки не поняла: я пошутил.       В гробу я видала такие шуточки! — Пошутил? Правда-правда? — голосок приобретает детские нотки, каплю гиперболизированной наивности и самую малость — издевки. О последней говорит лишь опасный прищур. — Значит, твою любимую кружку в твой любимый цвет красить не надо?       А то я ж могу, заморочусь. Отомщу. — Забудь об этой глупой затее, — как и предполагалось, Мадара вряд ли желал, чтобы его личный стакан вдруг окрасился из буро-зеленого (ну, из бамбука сделана кружка, знаю точно — сама ее мастерила) в девчачий розовый. Дед кидает долгий взгляд на тусклую полоску света на полу, и я, невольно, смотрю туда же. Солнце уже едва видно. — Лучше ложись… спать.       Внутри что-то замирает и обрывается. Думаю, это была надежда, что мне удастся оттянуть момент расставания. — Солнце только село, — предпринимаю еще одну попытку отсрочить неизбежное. — Я уже не маленькая, чтобы ложиться в такое время. Может через пару часиков?       Ухватившись за протянутую руку, я поднимаюсь с пола и, вопреки своим словам, возражениям, до тошного покорно укладываюсь в кровать. Поправляю задравшуюся футболку — огромную, привычную, на данный момент больше мою, чем Мадары. — Через пару часиков засыпать будешь одна, — одеяло падает, накрывает до самого носа. Легкое. Предательски комфортное и уютное. Дед встает, подходит к стене у изголовья кровати. Зажигает единственную свечу в фонаре. Теплый свет освещает комнату, а тело наполняет усталость.       Предательское тело. Я устала и действительно готова уснуть в любой момент. Да я бы вырубилась полчаса назад, если бы не… — А может… еще останешься? — спрашиваю, зная, что не получу желаемого ответа. Один раз это прокатило, во второй — не сработает. — На день? До обеда? До… утра? — Нет, — отвечает, как всегда, жестко и беспощадно. Ни единого шанса. А если?.. — Не лучше ли покидать Коноху на рассвете, когда патрульные сонные и несобранные? — аргументы должны придать вес словам, убедить. — Если днем ниндзя еще расслаблены, то к темноте они напрягаются. Хьюга плевать на наличие или отсутствие света. — А мне плевать на Хьюга, — веселясь, ответил «в духе» дед. О… точно. Ему-то, конечно, плевать. — Ты, видно, забыла, но изначально я и собирался выдвинуться в путь днем. Напомнить, по чьей просьбе теперь я выхожу на ночь глядя?       Как хорошо, что одеялом можно скрыть больше половины лица, а заодно и стыдливый румянец, выступивший против моей воли. Обстановка сейчас в мире и в Конохе конкретно неспокойная, недавно, по слухам, прорвали линию обороны и теперь враги могут добраться и до самой деревни. Все селение на взводе, еще не в панике, но обеспокоено, а благодаря мне дед упустил удобное время, чтобы миновать посты.       Что, если его засекут? Боялась я отнюдь не за Мадару, а за тех, кто его заметит, в том случае, если им хватит глупости ломануться его преследовать. Убьет, и пальцем не пошевелив. Мне влетит. Люди пострадают. А если патрульные с мозгами окажутся и просто Хокаге сообщат?       В моем виде, наверное, что-то такое проскользнуло, тревожное. — Задержаться еще больше не могу, иначе придется отправлять Зецу на встречу с… не важно, — я поняла, со шпионом, информатором. С кем-то, кто какого-то черта знает о планах деда больше, чем его внучка. — Удачное для выхода время или нет, не столь важно, пока за безопасностью в деревне следят такие профаны.       Не могу понять, это намек на Хьюга или таки на Учиха? По факту, на всех сразу, но по интонациям ясно, что кому-то в этом определении отведено особое место. Ха-ха. — Это грубо, — выдаю в полголоса больше себе, чем Мадаре, с офигеванием и должной долей уважения такому… «уважению». — Я ориентируюсь только на шансы опоздать на и без того перенесенную встречу, — заключает дед и лишь потом комментирует мое высказывание. — Зато справедливо.       Допустим… да, полностью и абсолютно. На моем уровне сложно всерьез назвать лучших сенсоров селения неумехами, но, смотря на то, как беспрепятственно отступник Учиха уже который год ходит в Коноху, как к себе домой (более того, в самый центр квартала клана, ответственного за безопасность!), честно, становится страшно жить. В безопасности я себя уж точно не чувствую, когда Хокаге заливает о том, как в нашем вечнозеленом селении безопасно и хорошо. Понятно, что для гражданских говорится, но теперь я каждое такое заявление подвергаю сомнению. — Если так справедливо… — бормочу тихо, утыкаясь носом в край одеяла. Неяркий свет огонька на свечи действует на меня успокаивающе и как-то сонливо. Закономерный эффект, предсказуемый, более, чем запланированный. Не мной, а дедушкой, естественно. — То в скором времени, если что-то не сделать, к нам и другие «профаны» проберутся.       Если ничего не предпринять, «скорое время» наступит быстрее, чем можно представить. Как раздражает слышать новости с фронта и осознавать, что даже каплю, совсем немного, но немедленно ты помочь не можешь. Гораздо проще было, когда я, будучи шиноби, делала что-то ощутимое. Уничтожить вражеский отряд — монета сразу падает в копилку общих усилий, передать важную информацию — на твоих глазах ты видишь результат. А в политике… в политике нужно время. И ведь в политике я тоже, по факту, не участвую. Чувствую себя бесполезной. Не на своем месте. — Скажу тебе так, — начал Мадара спустя минуту гнетущей тишины. Эта минута могла быть наполнена уютом и умиротворением, но тяжелые раздумья не позволяли расслабиться. — Не забивай голову этими мыслями. Завтра тебя ждёт непростой разговор, сосредоточься на том, чтобы его не проспать.       Я понятия не имела, о каком разговоре говорит дедушка, и сложно сказать, почему, даже желая задать на этот счет вопрос, я смолчала. Наверное, меня просто зачаровала тишина и естественность того движения, жеста, которым дед растрепал мне волосы. Косички оставались тугими, но челка в полнейшем беспорядке закрывала мне глаза. Сквозь веки едва ли был заметен свет фонаря. Я думала полежать так совсем немного, хотела удержаться от сна, ведь пока я не усну, Мадара никуда не уйдёт. Но в какой-то момент потерялась в темноте, тепле одеяла и собственных сонных мыслях, а когда нашла в себе силы открыть глаза…

***

      Солнечное утро встретило меня типичной прохладой коноховских девяти утра и черным фитилем задутой свечи. Косвенные признаки — недоступность ветру, внушительный объем несгоревшего воска — говорили, что она была именно задута, да я и сама знала, что, уходя, дед не оставит меня спящую рядом с открытым огнем. Вставать не хотелось. Хотелось закрыть глаза, укрыться с головой одеялом и сделать вид, что тот вечер еще не закончился, но… Я по опыту знала, что это бесполезно.       И все-таки вставать не хотелось. Продолжая лежать, теребя в руках еще не потерявшие форму косички, я отвлекала себя от понимания: нужно подняться, привести себя в порядок, поесть. Найти занятие, ведь после конфуза с убежищем мой график почти что пуст. Кагами все молчит, и, видя, как он занят (по причине как раз «профанов», стоящих на охране селения — эту охрану следовало усилить, тогда как ресурсов больше не стало), я не рискую лезть к нему с вопросом: «когда?». Рано или поздно серьезный разговор между нами состоится, и нет смысла торопить события.       Разговор.       Вспомнив последние слова деда, сказанные им столь уверенным тоном, резко сажусь. Тогда я не уточнила, что это значит, но теперь об этом жалею. Какой разговор? С кем? Ответ, мне почему-то казалось, буквально витал в воздухе, казалось, я что-то упускаю, важное, казалось, стоит сосредоточиться, уловить какую-то суть, и все пойму. Но суть что-то не улавливалась.       Я шаталась по дому словно потерянная. Умывшись, так и оставила кадку с водой на веранде, и далеко не сразу заставила себя пойти дальше, вдруг зачаровавшись свообразностью следов от мокрых пальцев на деревянных досках. Почему-то я все смотрела на свои руки, разглядывала пальцы, будто впервые вижу, с зудящим чувством «вот-вот!..» косилась на деревья.       Сигналы, которые давало мне все вокруг, оставались непонятными.       Расплести косички у меня так и не поднялась рука. Они немного растрепались во время сна, но мне было грустно — если дед ушел вчера, то увидимся мы еще очень нескоро — и расставаться с ними не хотелось. Естественно, выглядеть несуразно Учиха-химе позволить себе не может, однако я предпочитаю попрать традицию носить темные цвета (не обязательно синие, но обязательно темные), нежели тронуть ленты. Для своего клана… Учиха в белом платье с косичками и розовыми бантиками выглядит несуразно, зато хоть смотрится гармонично.       Завтракать не было желания. Наверняка, голод меня еще догонит, но сейчас на меня напала тоска и все казалось несущественным. Деда ушел, Кагами злится, Каэру черт знает где, а друзья — бывшие сокомандники — заняты так, что не вытянешь…       Предаваясь печали, я все-таки захожу на кухню. На столе лежит (как я его сразу не заметила? Проходила ведь мимо) леденец, рассматривая который, чувствую капельку радости. Круглый, радужный. Подарок от дедушки я, недолго думая, запихиваю в рот. Вот и мой завтрак. Посасывая сладость, даже с полегчавшим сердцем, все-таки продолжаю себя накручивать.       Даже Кайо на миссии… Умерев как «Цуки» я вдруг осознала, как он был мне близок. Осознала, начала ценить больше, перестала скрывать от себя свою привязанность за необоснованными придирками. Но его в Конохе нет и еще долго не будет. С развалом команды мне стало понятно, что мы его нехило так ограничивали, потому что, освободившись от обязанностей, Кайо вернулся к привычным себе миссиям. Долгосрочным, опасным и сложным. Таким, что загадывать стоит не когда он вернется, а вернется ли вообще. (Я, впрочем, не сомневаюсь, что да, и потому все-таки гадаю о времени прибытия.) Моя жизнь с каждым годом все усложняется. Я помню Арэту, Момо… черт, и их сокомандников тоже, да и мало ли было у «Цуки» знакомых! Но связь возобновить почти невозможно, а места друзей, которых я могу взять с собой из прошлого, негласно ограничены. Уже заняты два — Акира и Гин. Выбирать, делать выбор тяжело… Хотя я уже знаю, от кого не смогу отказаться. Одно место (по факту — три) с самого начала было занято человеком, отношения с которым нельзя было назвать однозначно дружескими. Лично я ее воспринимала как семью. Я так скучаю по Цу…       Цунаде!       Шестеренки встали на место и последний паззл так резко встал на место, что я подавилась от нагрянувшей догадки. Разговоры, Цуки, лес. Знакомый очаг, пахнущий в моих ассоциация солнечным светом и радостью, мерно горел там, где ему и положено быть — в квартале Сенджу. Очумевшая от счастья, вдруг преисполнившаяся решительностью, я готова была наплевать на все условности, правила и бежать прямо туда. И наплевала.       Перепрыгивая через трехметровую стену, я словно вновь обрела крылья. Кому какое дело, что Учиха на территорию Сенджу так просто не пустят? Мне важнее всего было сейчас схватить, вернуть те нити, узы, что связывали нас, но неумолимо разрывались каждую секунду молчания.       Как оказалось, кому-то дело все же было, и так просто в квартал древесного клана не попасть, даже если где-то по папиной линии ты, вроде как, негласная их принцесса. Однако тут обо всем по порядку.