***
Мы сидели во все той же беседке, под все теми же лучами солнца, пробивающимися сквозь узорчатые щели. Но сидела больше не я одна, и окружающий мир казался прекрасным вовсе не из-за попыток отвлечься от неприятного. Цунаде все еще обнимала меня, уже не так крепко, одной рукой безостановочно поглаживая мои волосы. Я снова чувствовала себя ее любимым Цуки. Любимой… — Изуна… — вздыхает Цу-нэ в воздух, а ее пальцы ласково перебирают мне челку. Я млею и ничего не говорю, потому что понимаю: это не требуется. — Тоже красивое имя, хотя, боюсь, мне будет непросто к нему привыкнуть. — Ты будто меня раньше так никогда не называла, — бурчу, утыкаясь носом в теплую грудь. Хорошо. Приятно. Невольно закрываю глаза. — С другой стороны, если бы мне вдруг пришлось называть тебя Ханой, это тоже было бы непривычно, даже если бы я знала кого-то с таким именем, кто очень на тебя похож. Ведь я-то знаю Цу-нэ. — А я знаю Цуки, — рука Цунаде скользит вниз, гладит щеку. Я не отказываю себе в том, чтобы начать ластиться, словно кошка. Ладони у Сенджу не по годам грубые, на мои совсем не похожи. В их клане к девушкам и химе в частности иное отношение, и она в первую очередь шиноби, не то что я. Карие глаза смотрят нежно-нежно, настолько ласково, что в груди щемит (больше на меня так никто не смотрит). — Хорошо, что теперь ты не скрываешь свой пол. Девочкой тебе лучше. — Это да, мальчик из меня получался… — «пидороватый» едва не ляпнула чистосердечно я, но вовремя прикусила язык. Заминка, благо, выходит достаточно естественной, чтобы Цу-нэ ничего не заметила. — Неубедительный. У меня поклонников было больше, чем поклонниц. Когда Цу-нэ заливается смехом, я хихикаю вместе с ней. И все так хорошо, так легко и просто… Что долго так продолжаться не может. Мой мир сконцентрирован на моем солнце, на Цу-нэ, но чакра нашего общего знакомого приближается, и ее не проигнорируешь. Хочется, по правде, прилипнуть к племяннице навечно, но Оро-чану я еще на свою тайну не намекнула. Орочимару — не простодушный Джирайя и не любящая меня, как родную («как», — хочется рассмеяться истерически, но я больше не смеюсь), Цунаде. Он умный, очень умный, а еще очень скрытный. Ну, мягко говоря, нельзя вывалить ему все прямо, и просто по настроению кинуть пару намеков тоже нельзя. Держать его в неведении, правда, тоже сложновато, да и нет желания (что, возможно, является главной причиной, а вовсе не Цу-нэ). — Тсунаде, — тянет саннин своим особым, чуть шипящим образом. В его голосе нет шипения, каким его можно представить, но что-то такое, легкое, шелестящее, ненавязчивое есть. — Я уже могу забрать отчет о миссии? Взгляд желтых, змеиных — не круглых, как у того же Зецу, а раскосых, «хищных», переходит на меня. Я, уже сидящая на отдалении от Цу-нэ, с гордой осанкой, отвечаю наигранно равнодушным взглядом Учиха-химе. Эта наша клановая мина аля «я бог, а вы говно под моими ногами» ну точно передается на генетическом уровне, потому что даже мне развить ее с нуля было проще простого. И теперь я могу сидеть, думать о том, как я хочу снова с человеком передо мной подружиться, и одновременно смотреть на него, как на бомжа с лишаем. Хотя какой уж там лишай, — думаю, зависнув взглядом на черных волосах. Цвет — ну чисто Учиховский (да-да, брюнетов в мире много, но ассоциации…), а вот черты лица — совершенно нет. Между собой мой клан имеет не настолько близкие родственные связи, чтобы это было аморально, но родство на лицо, тут уж ничего не поделаешь. Мешать кровь, в конце концов… Прерываюсь, осознав, что чуть не заявила (пусть перед самой собой, но это и страшнее), что клану иметь полукровок — плохо. Логически, оно так и есть. Шаринган — наша гордость, и его надо сохранить, но ведь я сама не чистокровная. — Отчет… — Цу-нэ устало трет переносицу и отвечает виновато: — Нет, я еще не приступила к его написанию, только наброски есть. — Сенсей ждет, — жестковато, на мой взгляд, отмечает Орочимару. — Только что пересекались, упомянул, что ждет не дождется вестей с… нашего задания. И вновь все внимание мое. — Мне пора?.. — спрашиваю с оттенком грусти. Я хотела остаться в этом моменте навечно, но вечным не бывает ничто. Время идет, бегут секунды, минуты. Тот красивый миг — я, Цу-нэ, меня гладящая, солнце — останется лишь в моей памяти и памяти Цунаде. Плавно поднявшись, еще больше распрямляю спину. — Не смею мешать вам, Цунаде-химе. И не смею заставлять ждать Хокаге-сама. В конце концов, отчеты в присутствии посторонних лиц не пишут. Тем более, что шиноби уровня саннинов на простые и не имеющие особой ценности миссии давно уже не ходят. Я могла бы сыграть на чувствах Цу-нэ, быть может, дорваться до секретной информации, но игра не стоит свеч. Сомнительной ценности (имеют ли они ее для меня?) сведения не стоят предательства Цунаде, даже такого условного. — Было приятно посидеть… Изуна-химе, — в карих глазах мелькают теплые искорки. Она смотрит мне в глаза, и я не могу не ощущать эту связь, что возникает между нами. — Надеюсь, в скором времени мы сможем вновь встретиться. — Скажем, за чашечкой чая? — подхватываю живо. О да, я даже готова на такие жертвы. Чай все еще недолюбливаю, за исключением редких экзотических сборов: я все-таки больше по сладенькому, а традиционный напиток всех светских особ, скажем прямо, по вкусу прямо противоположен всему вкусному, — но ради встречи с Цу-нэ. Если б могла, высказала бы все эти мысли вслух. Это было бы равнозначно признанию в любви от меня. Но Орочимару… И такие признания все же перебор. — Осмелюсь ли я пригласить вас, Цунаде-химе, в свой скромный дом? Возможно ли нам вновь встретиться? Ах, какие страсти!.. Удержаться от драматичных ноток я не смогла — это выше меня. Невозможно произносить такие речи спокойно, когда на деле ощущаешь себя героем «Ромео и Джульетты»! — Я буду искренне рада этому, — улыбается Цу-нэ. Мне пора уходить. Орочимару так смотрит… С ним говорить придется отдельно. Или вообще не говорить: может, ему сокомандники скажут? Скажут… Ой. Поддавшись порыву, я стискиваю Сенджу в совершенно неуместных по этикету объятиях. Я низенькая, но она тоже (еще никогда так сильно не радовалась нашему родству!), поэтому до уха практически достаю. Тихим шепотом: — Не говори никому, пожалуйста, обо мне. Иначе мне Глава голову открутит. Я не шучу. Из-за объема информации, которую мне пришлось вывалить на Цунаде, объятия тянутся подозрительно долго, но неловкость скрашивает то, что они не были безответными. — Я тоже буду очень-очень рада! — заявляю громко, искренне, однако ж в стиле химе. И, эффектно развернувшись, медленно и не менее пафосно удаляюсь… из беседки. Не в закат — на дворе-то еще день.***
Самый лучший способ справиться с катастрофой — не допустить ее появления. Со мной такое не прокатило, потому что тогда еще никто не знал, что рожусь именно я, но зато теперь мне самой приходилось осознавать эту истину и, что еще сложнее, пытаться воплотить ее в жизнь. Я, конечно, могу дурить массы, объяснять общественности вдруг участившееся общение двух химе кланов-основателей политическими причинами, но Кагами таким не надурить. Не только его, собственно, но если от старейшин еще можно было скрыться за чьей-то надежной спиной (Главы клана, желательно), то вот от главного человека в клане… И, поскольку, люлей я отхвачу в любом случае, стоит уменьшить их количество. Вопрос в том… Как это, мать его, сделать? Как подать такую информацию достаточно деликатно, чтобы Кагами хотя бы голос не повышал? Сказать что-то типа: “Я так счастлива, Кагами, так счастлива! Что случилось, ах, что случилось? Ну неужели ты не видишь этих древесных флюидов абсолютной гармонии, повисшей между мной и химе Сенджу?! Я… запорола свою маскировку. Вполне намеренно кстати»... Воображаемый Кагами почему-то сходу хряпнул валерьянки, а потом разразился такой бранью… Мадара бы за такое надавал своему брату по губам. Хорошо, к слову, что в ближайшие годы братья не встретятся. А если встретятся, то явно не моими стараниями, потому что я двойного наказания не выдержу. А оно — меньшее, что меня ждет, даже при самом лучшем раскладе, где никто не умирает (кроме нервных клеток). Удивительно, но, представив встречу двух своих дедов (а Кагами все-таки был моим дедом, пусть больше походил на отца), я преисполнилась спокойствием. На фоне этого весть о Цу-нэ — такая мелочь, право слово! Все познается в сравнении. Конечно, сравнение познала лишь я, а для Кагами это проблема, идущая, вдобавок, чуть ли не сразу за другой… Но, право слово, какая мелочь! Мелочь же?.. Сглотнув ком в горле, я все не решалась зайти в дом. Я так перед всеми провинилась: из-за меня даже умерли люди, мои соклановцы (пусть сами они виноваты, но…). Я обещала самой себе, что буду хорошо себя вести, что от меня не будет проблем, а в итоге… В итоге, я снова все порчу. На практике мое решение «все пережить ради Цу-нэ!» оказалось легче принять, чем выдержать. Меня не пугает крик, не пугают претензии, которые мне могут высказать. Я давно уже высказала себе все сама. Я знаю, чем могут обернуться мои ошибки, однако совершаю их раз за разом, порой вполне осознанно. Но чего я действительно боюсь, так это разочарования. Во мне. В чужих глазах. — Кагами! — возглас какой-то стремный, не радостный и беспечный, как я планировала, а больше похож на писк. Пищать я хорошо умею, вечно поздно, но хорошо. Не верите? Слушайте. Пи… пи… пи-и-и… ончик. Цензура авторства химе, которой нельзя выражаться иначе, как названиями цветов. Пион, маргаритка, гладиоус!.. Ромашкой зарасти мое безрассудство! Лепестками сакуры осыпься пепел с моей головы! — Валерьянки хлебн…уть не найдется? То, как посмотрел на меня Кагами после этого ляпа, никакими цветочными сравнениями не описать. Скажем так, он явно был уверен, что валерьянки ему может не хватить, чтобы оправиться от моего визита самому. Нет, возможно, такого уровня проницательности у Кагами и не было, но если бы был… — Изуна…и откуда ты такая нарядная? — мужчина окинул взглядом мой наряд, и я смущенно хихикнула. Покрутилась немного, демонстрируя свободное белое платье, красиво подлетавшее от каждого движения, розовые ленточки, которыми я по своим тайным причинам особенно гордилась. — Красота какая. Странно… Мы так мало общались с того разговора. Я почему-то думала, что Кагами никогда ко мне как прежде относиться не будет, но… Но он будто уже не злится. Не злится пока. И так не хочется говорить… Может быть, лучше он сам узнает о Цунаде? Может быть, я подберу подходящий момент позже?.. Такая же нерешительность лишила конфликт с убежищами шанса на мирный исход. Нет. — Я ходила в гости, — говорю пока еще беспечно и ровно и, чуя, что такой случай может долго еще не представиться, лезу обниматься. — К подруге. Мы так давно не виделись! Я очень скучала! И она тоже… — Что за подруга? — Глава мягко потрепал меня по макушке, путая волосы и становясь уже вторым человеком, который портит мне прическу, но я и рада. Уткнувшись в чужую грудь, я думаю, что действительно могла бы выпить успокоительного перед этим разговором. Чтобы не реагировать так остро, чтобы не плакать там, где сама виновата. — Я встретилась… с Цунаде-химе, — выдавила, зажмуривая глаза. Сейчас все кончится. Или начнется. Смотря что иметь в виду: радость или грусть. Кагами замер. — В квартале Сенджу… И мы пообщались… много. И я подумала… Ну надо же отношения между кланами укреплять!.. И я решила сказать тебе сразу, чтобы не вышло, как… как с убежищами. Когда меня резко хватают за плечи и отстраняют от себя, я не сопротивляюсь. И взгляд не прячу, только голова невольно опускается пристыженно. Он догадался, как ожидалось. Губы подрагивают, но дрожь остановить невозможно. Я же опять… опять… — Изуна, — звучит теперь зло. — Ты же осознаешь, какие последствия это может повлечь? — Осознаю, — отвечаю, но голос кажется таким жалким… — Я знаю, что мне нельзя было этого делать. Теперь я осознаю все, просто… Я готова принять наказание. Любое, только позволь мне общаться с Цу-нэ! Любое… Одно слово, а внутренности скручивает холодом. Любое. Смогу ли я выдержать его? Кагами смотрит так, словно понимает, словно сочувствует мне, однако… Есть чувства, а есть долг. Провинившийся должен быть наказан, иначе в клане не будет никакого порядка, а клан и так уже взбудоражен недавней казнью. — В кабинет, — сухо бросает он, и мы идем. Заходим, не садимся, ни я, ни он. Кагами думает недолго, но кажется, что вечность. — Наказание будет. Ты совершенно распустилась, Изуна, и если бы не… Во-первых, отношения с Цунаде-химе, раз уж начала, поддерживай, будем пытаться извлечь из этого выгоду. Во-вторых, ошибок, которые ты совершаешь последнее время, слишком много. Больше, чем мы можем себе позволить. Я тоже ошибся, пытаясь оказать на тебя влияние столь ограничено. Кубо-сан хорошо на тебя повлиял, но его влияние перебивалось дурным окружением. Ошибки, Изуна, нужно исправлять. — Я… буду под домашним арестом? — трактовать его слова можно было как угодно, и сразу лезли мысли о худшем. Дурное окружение… Кто, по его мнению, плохое окружение?! И как можно ограничить меня еще сильнее, если этого окружения больше, считай, не осталось? Я сказала «любое», но на практике не была уверена, что выдержу, а не сделаю еще одну глупость, за которую тоже придется расплачиваться. — Ты будешь под строгим надзором, пока твое поведение не станет удовлетворительным, — поправил меня Кагами. Удовлетворительным… Чьим надзором? Кубо-сенсея? Это… Это кажется лучшим вариантом, чем арест, но так ли оно на самом деле? Что-то дурное у меня предчувствие. — И, в-третьих… знай, в следующий раз наказание будет серьезнее. Значит, действительно «мягкий» вариант. Значит, действительно он почти не злится. Значит, действительно… — Спасибо, па… — выдохнула я, не зная, как еще выразить свои чувства… и осеклась. Кагами грустно улыбается уголками губ. Я больше не зову его так, ведь это тоже было «ошибкой, которую нужно исправить», но… Он знает, что практически ничего, кроме этого обращения, не изменилось, а я знаю, что будь желания и долг едины… Я бы смогла закончить это слово, и он бы улыбался без грусти.