Учиха Изуна: Хроники Лунной Химе

      Щебет птиц. Чай чуть горчит на языке, оставляя во рту и внутри приятное ощущение тепла. Я сижу напротив Цунаде, одетой столь же официально, и едва ли не впервые чувствую, что не задыхаюсь во всех этих формальностях. Даже обмениваться клишированными двусмысленными фразочками оказалось весело. — Змея — символ хитрости и корысти, может видеть то, чего не видят другие, — ответила мне Цу-нэ, когда я наконец придумала, как донести до нее вопрос про Орочимару. Саннинов на свою голову я вешала всех скопом, поэтому ожидала, что если не я скажу ему о плясках вокруг Цуки, то либо он догадается сам, либо ему скажет Цунаде. Последний вариант мне сподручнее просто потому, что Цунаде все-таки его сокомандница и уж ей убедить его молчать не составит труда. — Она беспощадна, и легко проглотит жабу.       Так… Джирайи в моем плане не было. Хотя вообще-то стоило быть немного продуманнее и не делать двусмысленные намеки всем подряд. Моя импульсивность уже принесла мне уйму проблем и наверняка принесет еще больше, если я ее не усмирю! Сказать, правда, проще, чем сделать… — А… А жаба… громко квакает? — растерявшись, я даже как-то сменила тон с чванливо-важного на несколько растерянный. — Ее только змея проглотить может или?.. — Слизь затыкает горло, — резковато и не очень поэтично ответила Цу-нэ и первой бросила нашу игру. — Я никому не скажу о твоем секрете и за Джирайей и Орочимару прослежу. Они обещали молчать.       От мягкого заверения в голосе Сенджу я едва не прослезилась. Все будет хорошо, саннины будут общаться со мной и это не принесет проблем. И наказали меня за это чисто формально! Я бы даже сказала, это по большей части повод для того, чтобы отправить меня на переобучение, ну, и долг, конечно же. Если кто-то накосячил, его надобно наказать, иначе авторитет Главы с пшиком исчезнет. А у Кагами и так сейчас трудные времена… Он все правильно сделал с убежищами, это многие понимали, но мы Учиха, и чувства у нас зачастую берут верх над разумом.       И опять-таки, своим поведением я прямо напрашивалась — с их точки зрения, естественно — ничего я не напрашивалась — на то, чтобы мне снова устроили воспитательный сеанс. Долгий сеанс неопределенной длительности…       Стоило вспомнить о том, что в ближайшие же дни меня отправят к Кубо-сенсею, как мне взгрустнулось. Эхх… С одной стороны, здорово будет снова встретиться с ним, с его учениками: Кубо Мацуи был учителем именно что Изуны-химе, и хотя бы эта связь не была разорвана со смертью Цуки, — однако с другой… Снова учиться быть химе. Этикет, скованность действий и слов, невозможность выбирать даже цвет собственного платья!.. Вопреки мнению окружающих, быть химе я умела. Даже до того, как закончила обучение, и вовсе не разучилась быть ей сейчас. Проблема была, пожалуй, в том, что химе я была лишь тогда, когда это было нужно. К сожалению, я Изуна, а не химе, и до конца себя превратить в нее не смогу да и не собираюсь. Зря, что ли, в Главы мечу?       Но что самое обидное было в этой ситуации, так это то, что наказать меня Кагами решил только-только позволив общаться с Цунаде. Это же единственная наша встреча, как так-то?! В принципе, если задуматься, возможно, это и есть наказание?.. Ах да, еще Кагами невольно внес помехи в мое общение с дедом, но тут еще есть варианты. Типа, не может же быть так, что в Коноху проникнуть проще, чем в школу Кубо? Конечно, сенсей сенсор, причем высококлассный (меня обучал, чем не показатель?), но если бы дедушка не умел скрываться от высококлассных сенсоров долго бы он свое излишне живое, как по сравнению с заявленным в учебниках, состояние в секрете не удержал.       Я планировала насладиться теми крохами совместно проведенного с Цунаде времени по полной, но депрессивные мысли знатно сбивали настрой и скверно сказывались на этом самом времени. — Ваше лицо хмуро, — отметила Сенджу, возвращаясь к высокородному стилю, а по ее лицу до приятного легко читалось беспокойство. Она не скрывала эмоций, а я научилась ценить это. — Что-то терзает вас? — Скоро мы разлучимся, на сколько лун — одни лишь ками ведают, — аристократически-тоскливо протянула я. — Волею Главы клана я буду отправлена…       Страдать. Переучиваться. Отбывать наказание в колонии строгого режима.       Цунаде смотрит непонимающе. — …с визитом… э… долгим визитом… с последующим обучением… — я продолжала мямлить, с каждым словом все больше проникаясь своей безнадежностью. Как сформулировать предложение так, чтобы оно не заявляло прямо о моем позоре (а, как ни крути, какими бы ни были причины и как бы я сама была не против, обществом это воспринималось именно как позорное наказание), я отчаянно не понимала. Да невозможно это сделать! Вспыхнув, забиваю на всякие шифрования — уж перед Цу-нэ можно сказать и прямо: — В общем, меня отсылают к моему сенсею, и я не знаю, когда вернусь. Быть может, меня не будет целый год!       О… А стоило забить, как вышло даже неплохо. «Отсылают», конечно, намекает, что не совсем с почестями я к учителю отправляюсь, но в остальном… Да только сути это не исправляет. Не важно, знают ли другие, куда важнее, что мне-то известно: этот «визит» — именно наказание.       Цунаде долго молчала, не смотря мне в глаза, прежде чем что-либо сказать. Я тоже не решалась что-либо говорить, ведь, в конце концов, все уже сказано, не мой черед подавать голос, да и не хочется отвлекать Цу-нэ от раздумий. Что она скажет?.. — Сейчас опасное время, — вздыхает она наконец. — Возможно, ты слышала, но недавно пал фронт на границе с Камнем. Стоит ожидать атаки на Коноху. Будет безопаснее уехать, к тому же, не стоит пренебрегать возможностью обучения у своего сенсея. — Да, я слышала, — сама об этом тревожусь. Но не за себя, нет. Со мной-то ничего не случится, я сильная, вдобавок меня охраняют сильные люди. Однако мои соклановцы, друзья… Если нападение все же произойдет, без жертв не обойтись, и кто знает, кем будут эти жертвы. Как для меня, звание «героя», данное посмертно, лишь жалкая подачка. Кому оно нужно? Если человек умер, как можно этим гордиться? Гордиться одним из многих имен, высеченных на каком-то камне?! Хотя как и всегда, далеко не многие разделяли мою точку зрения. В менталитете моего клана гордиться такой смертью и даже стремиться к ней. Стану Главой — буду работать прежде всего над традициями и воспитанием. — Может, так и правда будет безопаснее (хотя нафиг мне не сдалась эта безопасность, я бы уступила эту возможность тому, кому она действительно нужна), просто… Мы так долго не увидимся, и все только потому что…       Потому что я слишком часто косячу. Слишком часто совершаю ошибки. И, что самое страшное, думая об этом, я вновь и вновь прихожу к выводу, что в большинстве случаев, будь у меня возможность вернуться в прошлое, я бы все равно лезла туда, куда не просят. Даже в случае с убежищем… Конечно, я бы сообщила Кагами о заговоре вовремя. Но отстала бы я от Кио? Нет, я бы еще больше на него наседала, четко разъяснила бы, почему он не прав и почему нужно решать проблемы мирными способами, искренне надеясь, что в этот раз у меня получится. Задумываясь объективно: получилось ли бы? Хороший вопрос. Но Кагами, по крайней мере, все бы знал и мог бы провести переговоры сам, возможно, пользуясь заготовленной мной почвой. Впрочем, что уж теперь об этом размышлять… Прошлого не вернуть. Есть только будущее и неуловимое настоящее. Смотреть нужно в будущее, жить — настоящим, а на прошлом — лишь учиться. — Знаешь, меня ведь тоже долго в Конохе не будет, — а… — Через два дня я покину деревню и вернусь в лучшем случае через два месяца. А если что-то случится…       «…не вернусь вообще», — должно было идти следом, судя по интонации, но я не желала этого слышать. — То через полгода? — закончила я за нее так, как мне нравилось. Хотя какой там «нравилось». Если бы все шло так, как я хочу, Цу-нэ вообще бы из Конохи не выходила, а если выходила, то максимум на неделю (чтобы я могла проводить время с другими людьми). Но это невозможно и, вдобавок, эгоистично. Цунаде кивает.       Полгода… Полгода это шесть долгих месяцев. Полгода — двадцать семь долгих недель, сто восемьдесят дней разлуки. В отношениях с человеком — целая вечность. «Лучший случай» в жизни шиноби случается крайне редко, если все пройдет в рамках нормы, Цу-нэ и то вернется месяца через три. А когда вернусь я… Мне, по правде, почти ничего не известно о программе моего обучения у Кубо. Я знаю, что учить меня будут не кендзюцу в основном, а этикету и сдержанности — когда придется, а только и лишь тому, что нужно химе. Как мечница я уже состоялась, даже меч фирменный получила. Но чему именно меня будут учить, как и, главное, сколько — знает лишь Кубо и, возможно, Кагами. Однако мне бы хотелось верить… — Давай пообещаем друг другу, Цу-нэ, — интимным шепотом сказала я, склоняясь и протягивая девушке мизинчик, — что будем стараться. Ты постараешься вернуться в Коноху через два месяца, и я постараюсь закончить свои дела за этот срок. И тогда мы встретимся. Давай?       О клятве на мизинчиках Цунаде знала еще со времен моих как Цуки и тут же обхватила мой мизинец своим. — Я обещаю стараться, — улыбнулась она грустно, но с пробивающимся воодушевлением. Одни лишь наши старания могут быть побеждены обстоятельствами, однако они уже многого стоят. Не зря я просила лишь приложить старание. Наше рукопожатие длилось дольше, чем следовало для клятвы, но меньше, чем хотела бы я — каких-то пять секунд. А после контакт разорвался и… — Ты просто не представляешь, ну просто не представляешь, Цу-нэ, как сильно я хочу сейчас попасть на фронт и всех там побить, — пожаловалась я, силой заставляя кулаки разжаться. О да, врезать каждому, кто носит повязку Ивы хотелось просто нестерпимо. Из-за них ведь все! И к Кубо, если задуматься, меня отправляют именно из-за их ожидаемого нападения. В конце концов, разве нельзя было бы промуштровать меня лекциями о поведении химе в Конохе? Кубо-сенсей, хотя и обучает также манерам, больше известен как мечник.       Цу-нэ смеялась, но смеялась тихо и грустно. Опять. Я не знаю, что можно сделать, чтобы избавить ее от этой грусти. Стараюсь только верить, что грусть пройдет со временем, если Цунаде помочь. Наверное, я могла бы обнять ее сейчас. Лично мне от объятий становится легче. Но мы так давно не виделись, а Сенджу источала такую ауру отчужденности, что я не рискнула. Да и чувствую — подходит близко кто-то. К нам не зайдет, но Учиха не сложно прочитать слова по движениям губ даже на большом расстоянии, а в такой момент никого постороннего посвящать нельзя. — А я бы не хотела, чтобы ты попала на фронт, Цу… — «Цуки». Вздох удерживаю чисто на силе воли. К новым обращениям будет нелегко привыкнуть нам обеим. И я права: вот, пару секунд спустя, показывается вдали мой соклановец. Привкус грозы, темной бури и холода… Учиха Кенджи, полагаю. Неприятный тип, старейшинский внук и бла-бла-бла. Сейчас это не имеет значения. Перевожу взгляд на Цунаде, она также возвращает свое внимание ко мне. Снова улыбка. Грустная. — Вернемся к нашей светской беседе, Изуна-химе? — С превеликим удовольствием.

***

      Где?       Дни до моего отбытия в школу Кубо пролетели пугающе незаметно и я, как могла, воодушевила себя на этот счет. Зачем не радоваться, когда можно радоваться? Доведя себя до предела ожидания новых приключений и потрясений, на данный момент я, стоящая неподалеку от выхода из квартала, задавалась одним единственным вопросом: где, мать твою Индру, мой сопровождающий. Следовало понимать, что по клановому протоколу и негласным правилам абсолютного подчинения вышестоящим соклановцам опаздывать из нас имела право только я. Причем не как девушка, а как химе. Остроты ситуации добавляло то, что личности моего сопровождающего я не знала и могла лишь предполагать, кем он будет. Это будет кто-то сильный и свободный, но это, впрочем, мало что мне дает.       Да где же?       Я расхаживала туда-сюда около камня, на котором сложила свои вещи. Памятное место, вообще-то: здесь я познакомилась с Кайо и здесь же заложила первый кирпич в стену нашей вражды, хотя, по правде, думаю, это случилось чуть позже. Озеро нервировало меня своим спокойствием, вызывая дикое желание запульнуть в него что-нибудь, чтобы вызвать круги на воде. Круги, круги… Какой круг нужно начертить, чтобы вызвать того придурка, который должен меня сопровождать?!       По всей логике, я должна была сейчас предаваться ностальгии, пытаться надышаться воздухом Конохи перед отбытием, прощаться со всеми, с кем только можно, но нет. Все, чего я хотела, это поскорее свалить отсюда, потому как буквально десять часов назад домой вернулся блудный козел, пересечение с которым для меня стопроцентно кончится скандалом. Я не смогу удержаться — знаю наверняка. Возможно, я уже немного смирилась со случившимся, придумала планы выхода из ситуации. Я привыкла к тому, что теперь помолвлена, и даже уже не думаю день и ночь о том, что как только, так сразу, я разорву эту помолвку. Но невозможно перестать думать о том, что тот единственный человек, который мог бы избавить меня от этого, мог бы просто взять и сказать: «я не даю на это разрешения», — и его бы послушали, этого просто… не сделал. Его даже в Конохе не было, хотя, что хуже, я прекрасно знала (и не только я, поэтому его и не дождались), что даже присутствуй в деревне Шиничи, ничего бы он не сказал. И вовсе не потому, что считает, что мне так будет лучше.       Хмырь. Просто Хмырь, и иначе никак не скажешь. Встреть я его, не смогла бы сдержать всех тех слов, которые страстно желала выплюнуть прямо ему в лицо. Но этого спора мне лучше сейчас избежать, ведь тогда Кагами запомнит меня несдержанной истеричкой и закончить с Кубо за два месяца точно не получится.       На своего сопровождающего я злилась все больше. Шиничи, видимо, решил прогуляться по кварталу, обойти все знакомые места и людей, и был критически близко к моей позиции. Я прятала чакру и не свалила из опасной точки лишь потому, что эту полянку посещал крайне ограниченный круг людей, в который Хмырь не входил. Я нервничала, однако была уверена, что мимо он пройдет. Костерила и сопровождающего, и сенсея, и себя.       Себя — за то, что оставалась на месте, возможно, все-таки потакая своему желанию встретиться с ним. А также имея смутное подозрение, что… — Скучала? — Шиничи, выходя на поляну, даже не заморачивался приветствиями. — Как ты уже поняла, добираться до своего учителя будешь в компании со мной. Не обессудь, но твой… хаха!.. жених пока в деревне отсутствует.       Сообщили уже о помолвке, значит. А он еще и смеется. Ха-ха. Очень смешно, да. — Скучала ли я? — я крепилась, глубоко дышала, сохраняя спокойствие и не подавала ни словом, ни видом, как на него зла. От улыбки за километр несет фальшью и издевкой. — Не представляешь как… дядя.       Переплетения родственных связей в клане Учиха — долгая, запутанная история. Шиничи-сенсей был одним из сильнейших в клане, и, увы, сильнейшие всегда связаны между собой. Узами. Или кровно. Историю о том, как у меня появился и исчез дядя не очень хочется рассказывать. Но я расскажу…       Свитки с летописью нашего клана каким-то неведомым мне образом всегда выглядели так, будто им по меньшей мере тысяча лет. Хотя конкретно этот вообще-то относительно новый, ему всего-то лет пятьдесят, может, чуть больше. Лениво читая иероглифы, я все не могла сконцентрироваться на прочитанном, размышляя о состоянии экономики того же периода. По сути, близко, но не то я должна выучить.       Нет, ну точно же в экономике дело. Учиха в то время (да и большую часть нашей истории, по правде) было нелегко, то голод, то Сенджу, то все вместе, а порой еще и шиноби других стран и кланов к веселью присоединятся. Тянули мы всегда чисто на среднестатистическом показателе таланта, по которому выходило, что любой лох из нашего клана при должном усилии загнет передовика другого клана (если это, конечно, не Сенджу — с ними все сложнее). Но это так, отвлеченное. Суть в том, что денег у нас вечно не было, экономили на всем, чем только можно (наш уникальный стиль одежды, кстати, тоже следствие экономии — все унисекс, чтоб подходило всем полам и размерам), и бумаге доставалось в том числе. Была она тонкая, некачественная…       На истории, как по мне, могли бы и не экономить, раз она так важна, — закатываю глаза, а после, вернувшись взглядом к свитку, тяжко вздыхаю. Мда. Учиха Тахиро…       Учиха Тахиро, вообще-то, судя по всему был чуваком крутым. Шимур всяких бил, даже один клан подчистую уничтожил, что офигеть как круто, поскольку единственной отличительной чертой того клана, помимо стильного мона (даже жалко…), было поголовное владение суитоном. Склонность к той или иной стихии, вообще, часто становилась кланообразующим фактором и отличительной чертой, но это так, отвлеченное. Суть в том, что снес Тахиро этот клан подчистую. Тот был не самый сильный, да, однако суитон… А Тахиро ведь только катоном да футоном обладал! Короче, в целом, личность этого человека мне была интересна, но… Ох уж это «но».       «…и хлынул поток яростного пламени из его уст, испепеляя на своем пути недругов, что явили неуважение славному клану Учиха, что препятствовали воле огня, что поили землю кровью священной славных потомков Индры…»       Не то чтобы я не могла это перевести, но читать о теоретически динамичном сражении в таком стиле — то еще удовольствие. За чтением истории я планировала расслабить мозг после урока гендзюцу, но куда там. Сложные иероглифы, высокопарный стиль… Писалось даже не для современников (хотя должно было для потомков), а для того самого Индры, судя по всему. А я-то не Индра! Я не знаю, какая должна быть мотивация, чтобы дочитать это до конца! — Все, баста! — хмыкнула раздраженно я и запульнула свиток на полку. В яблочко! Потом почитаю, если силы найду. А если нет… ну… ой, да будто сенсей не войдет в положение! Между прочим, оценка «В («Вау, вы, кажется, открывали свиток»)» — тоже неплохая. Лучше бы «А («Ахринеть, вы это выучили!»)», но чего нет, того нет.       Мысли о Тахиро меня почему-то не отпускали. Я сижу, пытаюсь ни о чем не думать, а оно думается! Мне вот что было интересно: Тахиро был очень сильный. Один из сильнейших. И описывался как человек с «власами цвета вороного крыла» и «очами что оникс, в которых загорался огонь, карающий… бла-бла-бла». И «белоснежная кожа». Можно подумать — классический Учиха. Но классический Учиха обычно относится к классической чистокровной семье. Волосы, конечно, у большей части клана темные, но чтобы прям цвет вороного крыла это скорее к отдельно взятым семьям. Да и кожа, может, и светлая у всех, может, «белоснежная» это и преувеличение, но действительно белоснежной она также была не у всех. К чему я, собственно, веду…       А не родственник ли мой этот Тахиро? Вспомнить что-то конкретное не удавалось. Ну, вроде слышала что-то и где-то, но точного представления не имела. Настрой лениться пропал также внезапно, как Тахиро «направил руку свою к лицу Водяного Кена» (то есть, врезал лидеру клана Киноу), а то есть очень быстро. Вскочив, я тут же бросилась к шкафу. Пошарилась по полкам. Ага, вот оно. Достала непримечательный свиток со своей родословной. И, едва осмотрев его, разочарованно скуксилась.       Содержательность или красота. При составлении родового древа приходилось лавировать между этими двумя крайностями, потому что трудно отобразить всю сложность родственных связей Учиха на одном лишь узком свитке. Родословная вообще была составлена в разных вариантах, где-то более развернуто, где-то более обобщенно. Конкретно у меня был вариант «красивый». Ну, то есть, прописаны здесь были все-е-е мои предки вплоть до Рикудо, но!.. Но только старшие потомки, за исключением, естественно, Изуны-джи, как моего прародителя. И только по одной линии. Зато красиво, да, и записано со всеми прозвищами. Однако вы же понимаете, правда? Тут не было отражено даже родителей моей бабушки, только главная ветвь, только прямые предки. А чтобы найти побочных родственников придется зарыться в архив.       И как будто бы я поленилась бы это сделать.       Клановая библиотека, с ней же архив, была местом крайней атмосферным. Пыль, летающая в воздухе, сколько ни убирайся, загадочный полумрак, хотя зрение глазастые Учиха, по всей логике, должны были беречь. Если бы я планировала засесть тут надолго, сидела бы я не здесь, а вытащила бы свитки на улицу, но мне было нужно немного. Огромный свиток привлекал внимание в первую очередь своим размером, однако что было важнее, так это его содержание.       Родословная. Я быстро скользила пальцем по ветвям, восхищаясь количеством полезной информации. Имена всех братьев Изуны-джи и, о боже, я нашла Учиха Тахиро! Тахиро был слишком крут, чтобы не иметь к главной ветви никакого отношения. Я была права. Угадайте, кем он мне приходился? Да он был братом самого Учиха Таджимы! Он мой двоюродный прадед! Такое себе родство, но все равно поразительное чувство — чувство принадлежности к чему-то. В прошлой жизни… В прошлой жизни я была сама по себе. Никаких связей, никакой семьи. Словно я просто взяла и появилась в том мире из ниоткуда. Но сейчас все иначе: я точно знаю, кто мои родители, знаю всех своих предков, знаю даже откуда взялось то, что нас сплотило — шаринган. И это чувство — то, ради чего стоит стараться.       Смущенно фыркнув, я не сворачиваю свиток, вместо этого продолжая с любопытством его рассматривать. Вот моя мама, вот я. Бабушка — Учиха Миюки. Ее родители — тоже довольно известные воины клана. Небольшая приписка рядышком, лишь имя, без подписей — Учиха Кохэку. Сестра бабушки, значится, мамина тетя. От имени Кохэку вниз вела тонкая линия, и на ее конце в полумраке нечетко виделись очертания иероглифов, складываясь в пугающе знакомое имя. Я не присматривалась. Просто боялась.       Этот человек будет мне, выходит, двоюродным дядей? Такое близкое родство, подумать только. Но он, скорее всего, давно мертв, иначе наверняка взял бы надо мной опеку. Кем надо быть, чтобы упустить из рук целую принцессу? Кем надо быть, чтобы даже не намекнуть собственной племяннице, что она не одна? Я задавалась вопросами о недостатке корысти и доброты у этого неведомого человека, но, по правде… Я уже прочитала его имя. Иероглифы не были мутными в свете шарингана. Да и «дядя» мой, какой бы ни была ситуация и отношения между нами, все-таки был жив.       «Учиха Шиничи».       Можно ли было назвать Шиничи-сенсея хорошим дядей? Сложный вопрос. Учителем он и правда был дерьмовым, не просто так я прозвала его Хмырь-сенсеем, а вот дядя… Дядей он был бы лучше, если бы только взял на себя такую ношу. Знал ли он обо мне? Вероятно, да, знал. Он взрослый, ему не нужны свитки, чтобы знать о том, что у его кузины родилась дочь. Шиничи никогда и вида не подавал, что я для него нечто большее, чем просто навязанная ученица. Наверное…       Если задуматься… — я отчаянно размышляла, пытаясь найти объяснение происходящему, — знал ли он, что я не знаю, или полагал, что мне о нашем родстве известно? Коль уж так подумать, с самого начала он относился ко мне крайне фамильярно. Я думала, это у него характер такой, да и детей он не любит, а я все-таки ребенок, но вдруг не только в этом дело? Вдруг такое отношение связано с тем, что я ему — племянница, а не просто химе или ученица. А не говорил он об этом потому, что считал, что всем и так все известно. — Аа… — я замерла, пораженная сделанными выводами. Если все так, как я подумала, значит, он не против быть моим дядей! У меня есть дядя! Собственный дядя, и даже почти родной — целый двоюродный! — Ва-а-а!       Радостно завизжав, я ломанулась из библиотеки, даже не свернув обратно свиток. Шиничи-сенсе… Дядя редко бывал в Конохе, вечно пропадал где-то на страшно секретных и сложных миссиях (я думала — он просто сбегает ото всех), но именно сейчас он находился в деревне, и это казалось знаком небес. Я не собиралась ждать, пока он сам проколется, или подбирать момент. Просто бежала к нему, желая поделиться новостью: я теперь тоже знаю! И, быть может, сменить обращение?.. «Дядя» звучит гораздо лучше, чем «сенсей», ведь нам обоим последнее не нравится.       Внутри горела, становилась все сильнее радость, заглушая слабое чувство, какую-то тревогу. Что-то было не так, и я подсознательно знала что. Но мне хотелось делать вид, что все в порядке.       И ведь тогда логично, что его попросили стать моим сенсеем, зная, что он не любит детей, — размышляла я, одним прыжком перемахивая через крышку какого-то дома, — то, что такой сильный шиноби, не любит малышей — большая досада, но, возможно, старейшины думали, что для меня он сделает исключение? Ведь он же мой дядя! Так ведь бывает, что вот чужих детей человек не любит, зато своих обожает. Я не совсем своя, но ведь не чужая!..       У Шиничи, по правде, помимо детоненавистчества, было много других недостатков. Например, он жутко пил. Из шиноби пьяницу сделать сложно в силу физических причин, но некоторые справлялись. Шиничи плохо пьянел, но очень хотел напиться, и потому, стоило ему появиться в Конохе, по большей части он находился в каком-нибудь кабаке. От Хмыря всегда несло алкоголем, что мне не нравилось. Это вообще мало кому нравилось, и для шиноби, которые должны быть незаметными и желательно запаха не иметь, это было огромным недостатком. Но мне нужен был не хороший шиноби, даже не хороший дядя, а просто человек, которого можно было бы назвать семьей. С подобными недостатками я готова была смириться (с любыми, по правде).       В каком баре находился Шиничи сейчас, я прекрасно знала, и несмотря на крайне неудобное его расположение, донеслась до него в рекордно короткие сроки. Само здание, в котором находилось нужное заведение, несло перегаром. Можно пройти в пяти метрах от него и, даже не будучи ниндзя, ощутить этот «аромат». И в эту помойку я забежала, невзирая на всякие запахи и удивленные взгляды алкашни и более трезвых прохожих. — Дядя! — воскликнула я радостно и тут же часто задышала. Одышка. От бега, от счастья. Слишком маленькая, чтобы пить алкоголь, и слишком громкая, я привлекла внимание посетителей, но, что важнее, на меня обратил внимание он. Шиничи сидел прямо за барной стойкой, держал одними пальцами стеклянный стакан с чем-то буро-оранжевым и полупрозрачным, и, стоило мне сказать это — «дядя» — мгновенно переменился в лице. Удивление сменилось досадой и даже каким-то отвращением. Дядя сморщился, как от зубной боли или похмелья (я знаю, как это выглядит). Он не поражался, не злился и не реагировал как-то бурно, а просто сказал… — Не называй меня так, — и, поморщившись еще раз, залпом допил свой напиток. Смотрел тяжело и вел себя так, будто ничего не случилось. Брезгливо-безразлично. — Чего тебе?       Обида комом застряла в горле и покалыванием подступила к глазам. Семь. Всего семь жалких минут… Я семь минут назад узнала, что у меня есть дядя, и, стоило мне с ним встретиться, тут же его лишилась. Мы будем вести себя, как обычно? Будто ничего не было? Будто он — просто Хмырь-сенсей, а я — просто нежеланная ученица (не племянница).       Семья, к сожалению, это не об отношении одного человека. И если один из двоих семьи не хочет, ее не будет. И нечего портить отношения еще больше никому не нужными и заведомо обреченными настаиваниями. — Я… А я… — давила я, но говорить было тяжело. Звуки застревали в горле, и было просто обидно. Просто до жути обидно и больно. Я пыталась улыбаться, но прекрасно понимала, что выглядела моя улыбка ужасно фальшиво. Что сказать? Как перевести тему? Чужие взгляды, сейчас, когда меня публично отвергли, доставляли дискомфорт. — А научите меня гендзюцу, как у Тахиро-сана! — Кого?.. — неразборчиво буркнул Шиничи, хмурясь, но я его не слушала. — Сенсей~.       Мужчины в моей семье почему-то перманентно оказывались плохими людьми. Или, скорее, просто не теми, кому семья нужна. Я смогла достучаться до Мадары, и теперь у меня есть дедушка, пусть даже он еще ни разу не сказал прямо, что я ему тоже дорога. С отцом все было трудно, хотя я пыталась. А дядя… Дяде даже слышать обо мне неприятно, и раз уж неприятно… — Ты можешь не называть меня так? — сенсей морщится, снова морщится, будто я — кариес в его зубах. О да, кариес — это неприятно. Племянница, на которую тебе плевать, неприятно тоже.       Только вот племяннице тоже очень неприятно, что отношение к ней настолько очевидно, что никто даже не подумал о том, чтобы дождаться разрешения от ее единственного близкого родственника. Ни как от дяди, ни как от сенсея, хотя всего одно слово что одного, что другого, могло изменить все. — Почему? Ведь ты же мой дя-дя, — ухмыляюсь. Я не буду навязываться, не буду пытаться изменить отношение к себе, добиться любви… Просто выполню одно, лишь одно свое маленькое желание. — Хоть и тот еще хмырь.       Ну, два.