Bring me to life

Боль. Первое из того, что я почувствовала, лежа на чем-то твердом и холодном. Пахнет сыростью, землей и травой, вспомнить название которой сейчас не в моих силах. Открыв глаза, пытаюсь понять, где же нахожусь. В помещении так темно, что мне не разглядеть даже своих рук. Пошарив в карманах платья, понимаю, что где-то выронила телефон, или его у меня забрали. Начинаю ощупывать пространство вокруг себя, но это не приносит какого-либо результата — кроме земляного пола, на котором я собственно и лежала, ничего нет. Движения болью отдаются в затылке. Как давно я здесь? Где Рей? Все ли с ней в порядке? — Рей? — зовя подругу, я не знаю, чего хочу больше — чтобы она отозвалась или чтобы не отзывалась. Ответом становится тишина. Надеюсь, с Рей все хорошо, и человек, напавший на меня, до нее не добрался. Но ведь он мог просто поместить подругу в другое место, или еще что похуже… Нет! Нельзя об этом думать. С Рей ничего не случилось, она в порядке и скоро приведет подмогу. Только вот куда? Встав на четвереньки, ползу по полу, вставать не хочется. Ощупываю руками пространство перед собой и, убедившись в его безопасности, двигаюсь вперед. Тяжелый и сырой воздух наводит на мысль, что я нахожусь где-то под землей, или в подвале. Наконец руки упираются в преграду, после исследования которой становится понятно, что это стена. Положив на нее одну руку, я ползу вдоль — нужно нащупать дверь. Передвигаюсь очень медленно, боясь наткнуться на что-либо острое или неприятное. Темнота давит, кажется, что в ней кто-то прячется и вот-вот схватит меня. Стараясь подавить панику, я останавливаюсь и утираю холодный пот, выступивший на лбу. Зойсайт водил меня в темноте, это совсем не страшно. Главное — расслабиться. Закрыв глаза, я представляю, что Зой сейчас рядом со мной, что он поддерживает меня своими ироничными комментариями. Что сказал бы мой парень, узнай он, что решившись помочь ему, я испугалась отсутствия света, сдалась, как только возникли трудности? Нельзя сдаваться. Глубоко вдохнув, снова начинаю передвижение. Наконец руки наткнулись на угол. Где же дверь? Ползу дальше, чувствуя, как голые колени щекочет пахучая трава. Ощупав ее, понимаю, что растение не высохшее — оно «живое», хоть и маленькое. Интересно, как часто используется данное помещение и для чего? Стена под моими пальцами шершавая и холодная, ладонь мерзнет, но я настойчиво ползу вперед — о холоде можно будет подумать потом, когда выберусь. Наконец рука нащупывает небольшую неровность, положив обе руки, я начинаю исследовать ее. Это дверь. Деревянная. Грубая. В палец вонзается заноза, заставляющая меня на мгновение прервать свое занятие. Опираясь на дверь, поднимаюсь на ноги. Где-то должна быть ручка. Поиски ничего не дают. Ручки нет, или она находится с другой стороны. Пытаюсь поддеть дверь, просовывая пальцы в щель между ней и стеной, но безрезультатно. На миг ко мне приходит шальное желание — закричать, позвать на помощь, но усилием воли подавляю его. Снова сползаю вниз и сажусь на земляной пол, обхватив колени руками. Не знаю, сколько времени проходит, но когда ноги устают от положения, в котором сижу, я ложусь на пол, молясь о том, чтобы Зой нашел меня. Тихий скрип заставляет насторожиться, слышится звук поворачиваемого в замочной скважине ключа, дверь отворяется, и в помещение проникает тусклая полоска света. Мне видна невысокая морщинистая старушка, держащая перед собой старую, закопченную керосиновую лампу. Я такие видела только в антикварных магазинах. — Очнулась значит, — скрипуче произносит она. Смогу ли я сбить ее с ног? Кидаюсь к женщине, но она быстрым, неуловимым движением ударяет меня в горло. Отшатываюсь от боли, схватившись за шею руками, от удара я не могу дышать. — Дура! Не вздумай больше атаковать меня, пигалица. Худое лицо старушки с впалыми щеками испещрено глубокими морщинами, ее выпуклые глаза на выкате, напоминают жабьи, а губы такие тонкие, что кажется, словно это просто узкая прорезь, как та, что бывают в копилках. А ведь в детстве у меня была похожая жаба-копилка. От подобного сравнения я издаю смешок. Меня похитила жаба! Может, я дюймовочка? Прикрыв рот ладонью, стараюсь сдержать смех. Но чем сильнее я сдерживаюсь, тем больше мне хочется смеяться. И, запрокинув голову назад, громко хохочу, икая и хрюкая, от чего становится еще смешнее. Меня трясет, живот и щеки сводит судорогой, но смех и не думает прекращаться. — Из ума выжила? — старушка отвешивает мне оплеуху. Но это не имеет никакого воздействия. Я хохочу и хохочу. Сжав и без того тонкие губы, словно выражая свое неодобрение, старуха удаляется. Меня не одобрила жаба! «Леди не должны так смеяться». В одном романе о войне Севера и Юга мне встречалась подобная фраза. Слезы текут по щекам, перерастая в рыдания. Зой не придет. Рей не знает, где я. Глупая. Никому не помогла, ничего не разузнала и столького ещё не успела сделать. Рыдания душат, судорожные всхлипы сотрясают тело. Я плачу до тех пор, пока остаются силы, а потом забываюсь тяжёлым прерывистым сном. Вздрагиваю от прикосновения чего-то холодного, проснувшись пытаюсь понять, что происходит. Тусклый свет лампы освещает лицо старухи, которая заковала мои руки в кандалы! — Что вы делаете?! — Замолчи! Будешь знать, как кидаться на меня. В свете лампы лицо старушки выглядит жутко. Она пристально смотрит на меня своими выпученными глазами. Седые волосы растрепаны и паклями лежат на грузных плечах. — Зови свою сестру. — Нет, — пытаюсь отползти подальше от сумасшедшей старухи, но кандалы, с прикреплённым на них грузом, мешают этому. Почему им всем не даёт покоя Мина? Что такого она сделала? — Мне некогда играть с тобой в игры. Зови сестру. Старуха ставит лампу на пол и, слишком быстро для своих лет, бросается ко мне и хватает за лицо, сжимая щеки. В нос ударяет запах трав и залежавшихся вещей. Попытки вырваться из хватки оказываются тщетными. — Зови. — Нет! — осознание приходит внезапно. — Вы жалкая пешка! Я не собираюсь с вами говорить. Старуха наотмашь ударяет меня по лицу. Боль обжигает щеку. — Зови! Удары следуют один за другим, я вслепую бью в ответ, но на старуху это не действует. Она ударяет меня в солнечное сплетение, и я падаю. Попытки подняться пресекаются серией новых ударов, более сильных по сравнению с предыдущими. — Зови! Удар приходится по ногам. У Мины всегда были более крепкие ноги за счёт многочисленных спортивных увлечений. Мне достались сильные руки и не по девичьи широкие плечи — как раз для плавания. Удар по рукам. Наши пальцы всегда были похожи — тонкие и длинные. Папа называл их пальцы-пианисты. Удар по голове. Мама огорчилась бы моим коротким волосам, она так любила заплетать разные интересные косы. Удар в живот. Во время наших шуточных потасовок Малышка часто щекотила мой живот, зная, что это прямой путь к победе. Мои ответные удары совсем не действуют на старуху, мне её не одолеть. Но неужели я так просто проиграю? Близкие, так любящие жизнь, так несправедливо из нее ушли, а я даже бороться не могу. Мы все хотим, чтобы ты жила, Ами. Ради нас, ради себя. Мы ведь так тебя любим. Голос Мины звучит в голове. И тут мне на глаза попадается лампа. Из последних сил, рывком поднимаю ее, ударяю свою противницу. Она кричит от боли и отшатывается. Размахивая лампой, почти вслепую, бью ей старуху. В попытке защититься она перехватывает мою руку и выбивает из нее керосинку, которая падает на пол и разбивается, поджигая траву. Огонь моментально распространяется по комнате. Старуха, позабыв обо мне, спасается бегством. Я бегу за ней и оказываюсь на лестнице. Здесь тоже пахнет сыростью и плесенью. Вспомнив о моём существовании, старуха хватается за кандалы и тянет меня к ступенькам. Я пинаю противницу. — Ты мне надоела! Она резко прижимает меня лицом к стене, а потом, схватив за шею, разворачивает и заставляет наклониться. Пальцы старухи больно впиваются в кожу, тело болит от недавних ударов. — Иди! — она сильнее нажимает на шею и начинает подниматься по лестнице, вынуждая меня к тому же. Когда ступени заканчиваются, мы оказываемся в полутемном помещении, которое после той комнатушки кажется мне очень освещённым. Я не вижу ничего, кроме каменного пола под ногами. Старуха поворачивает налево и останавливается, её пальцы, удерживающие шею, мешают мне поднять голову и посмотреть, что же там такое. Старушка резко толкает меня вперёд. Мне едва удаётся удержаться на ногах. Вернув равновесие, я осматриваюсь по сторонам: комната выполнена во всевозможных оттенках красного. Тёмно красные обои с чёрным тисненным узором покрывают стены. Тяжелые бордовые шторы плотно закрывают большие окна. Алый ковёр устилает пол. В глазах рябит от такого обилия красного цвета, поэтому я не сразу замечаю в глубоком кресле, напоминающем трон (конечно же красном), рыжую женщину, наблюдающую за мной. — Госпожа, мне не справиться без вашей помощи, — старуха кланяется женщине, а та смотрит лишь на меня. Незнакомку можно было бы назвать красивой — она имеет правильные, выразительные черты лица и густые локоны, если бы не взгляд — тяжёлый, хищный. Взгляд человека, который вечно чем-то недоволен. — Оставь нас, — пренебрежительный жест сопровождает слова. Старуха, отвесив ещё один поклон, спешно выходит. — Я представляла тебя иначе, — женщина поднимается с кресла, оправляя длинное гранатового цвета платье. — Что вам нужно? — Я не позволяла тебе говорить. Зови призрака, что сопровождает тебя, иначе, — она смотрит на меня оценивающим взглядом. — Иначе пожалеешь. Холодный пот выступает на лбу. Дыхание перехватывает. — Зачем вам Мина? Что плохого она вам сделала? — Тебе не давали слово! Жалкая букашка! — визгливо кричит женщина. — Этот призрак принёс людскую скверну и в наш мир! Я вздрагиваю от такого крика. Что такого было в моих словах? И с чего я должна ждать её позволения? Однако с психами лучше не спорить, а у нее явно проблемы с эмоциями и самоконтролем. — Зови призрака, если дорога собственная жизнь, — женщина подходит ближе, и я вижу на её поясе кинжал, такой же был у Джеда. Я чувствую, как немеет спина, а во рту становится так сухо, что невозможно сглотнуть ком, образовавшийся в горле. Уравнение без правильного ответа. Хотя один ответ есть. Я снова перевожу взгляд на кинжал. Смерть одного равняется спасению другого. Мину хотят уничтожить. Хоть я и не понимаю почему. Кандалы мешают, но второго шанса у меня не будет. Примерившись, бросаюсь к женщине и выхватываю из ножен кинжал. Она не ожидает моего нападения, а потому не успевает помешать. Мгновение и клинок в моих руках. — Ты собираешься меня убить? Как предсказуемо! — женщина с лёгкостью может выбить кинжал из моих рук, но не делает этого. Наверно происходящее её забавляет. — Это все, на что способны люди! — Да что ты можешь знать о людях! — Я знаю, что вы предаете, изменяете и убивает ради забавы! Вы ведёте бесчисленные войны, когда у вас нет нужды ни в еде, ни в территории! — она пытается приблизиться, и я отступаю. — Вы прожигаете свою молодость, таланты и способности, а потом обвиняете смерть в том, что она пришла слишком быстро! Вы уничтожаете собственный мир! Вы не достойны возрождения, оно ничему вас не учит! По-твоему, я недостаточно знаю о людях?! — Недостаточно. Ещё мы умеем любить, — я люблю Мину и хочу, чтобы она жила и имела шанс на возрождение. Сделав глубокий вдох, вонзаю кинжал себе в живот.