Дурацкое воспоминание

Звезды за стеклом сияют так ярко, что болят глаза. Они движутся с огромной скоростью, а звезды будто бы остаются на своих местах. Как в детстве: пока смотришь на облако, кажется, что оно не движется. На самом деле все дело в изменившейся системе отсчета. Так и здесь. Еще утром у Тони были собственные интересы, разработки, Пеппер, внезапная мысль о детях. Сейчас же он понимает, что не существует его проблем, проблем Питера, проблем Стрэнджа, есть только одна, большая проблема. Всей Вселенной. Начало координат переместилось. Теперь мир выглядит совершенно по-другому, стоило посмотреть на него через стеклянную крышу — если ее можно так назвать — присвоенного ими космического корабля. Казалось бы, на фоне глобальности ждущей их задачи должны померкнуть все другие беды и заботы, но нет, так это не работает. Тони волнуется за тех, кто остался на Земле. Надеется, что кто-то все же позвонил Роджерсу, потому что он только начал вызов, когда все вокруг закрутилось и стало не до этого… Вижена он, как не уговаривает себя, воспринимает своим детищем, и не может за него не волноваться. И за Ванду заодно, и за Наташу. Пеппер. Роуди. Хэппи. Брюса. Сэма. За всех, кто остался далеко позади и за тех, кто рядом. Кстати, о них. Тони мысленно дает себе пинка за то, что разнюнился, и осматривается по сторонам. Стрэнджа и его сводящий с ума плащ — одежда не должна обладать собственным разумом! — нигде не видно, зато паучок мнется рядом, как и всегда, когда хочет что-то сказать, но не знает — как. Тони видел лицо Питера, когда в шуточной форме, но совершенно серьезно посвятил того в Мстители. Возможно, не стоило этого делать: парень так побледнел, что на его лице проявились веснушки, которых в обычном состоянии на нем заметно не было. Он быстро справился с собой, но Тони видел, как тот встряхнулся, стал серьезнее, внимательнее и собраннее. Удивительно, но его присутствие успокаивает. Питер сильный, Тони бы не признался даже под пытками, но сила духа этого несгибаемого парня не раз заставляла Тони подниматься с колен в тех случаях, когда единственное, чего хотелось — это упасть и никогда не вставать. Он уже и не помнит времена, когда Питера рядом не было и приходилось искать силы внутри себя на то же самое. Что ж, Тони всегда поднимался для себя, но для других это делать, стоит признать, гораздо приятнее. Они молчат и смотрят на звезды. — Очень красиво, мистер Старк, — Питер нарушает тишину, и его восхищенный голос звенит, отражаясь от высокотехнологичных материалов корабля. — Как в «Звездных войнах», но намного круче. Тони фыркает: конечно, «Звездные войны» по нынешним временам — мерило всего, образец, так сказать. Он хочет что-то съязвить, но в глазах Питера отражаются эти блядские звезды, и злые, острые слова попросту застревают в горле. Ведь они могут оказаться тем, что он скажет последним в своей жизни. Или… не в своей жизни. Обидно будет, если вместо жизненной мудрости последним, что он изречет, будет какая-то ироничная чепуха насчет задротства Питера и его чрезмерной любви к определенной франшизе. Хотя, наверное, именно так бы и стоило поступить… — Ты же понимаешь, паучок, что это не Большое Космическое Приключение? — Тони выделяет каждое слово, будто это что-то Несомненно Важное. — Нет, — хмурится Питер. — То есть да, конечно, вы не думайте, что я не понимаю… масштабов. Тони видит, что все-то тот понимает, и дает себе несколько минут расслабиться: не хватало ему только едва выросшего из подгузников супергероя, который будет, будто бессмертный, пытаться объять необъятное. Слава великой утренней кофеварке, Питер в этом отношении всегда был весьма здравомыслящим парнем. — Кстати, насчет этого. Есть у меня одна просьба. К вам, — говорит Питер. Финально так говорит, будто ставит точку. Вроде как «мне все равно, как вы это сделаете». Тони это, с одной стороны, нравится: парень явно знает, что хочет. С другой стороны, это пугает: в этой «точке» чудится Тони принятая, обдуманная безысходность. — Эй, ты это брось, — он хлопает Питера по плечу, стараясь выглядеть как можно спокойнее и жизнерадостнее. — Пока я руковожу этим цирком, с тобой ничего не случится. — Ага, — Питер соглашается настолько быстро и торопливо, что тянет укоризненно покачать головой, как его отец, когда не очень-то верил в то, что ему пытался рассказать маленький Тони. — Это само собой, но если вдруг… Тони смотрит выжидательно, потому что «если вдруг» еще никто не отменял. Можно даже сказать, что вероятность хоть какого-то «если вдруг» стремится к ста процентам. — Так, сейчас, — Питер несколько раз выдыхает и подпрыгивает на месте, будто перед прыжком с вышки. Давно уже Тони не бывал настолько заинтригован, как в этот момент. Он выжидает, подбадривает улыбкой, заранее настраиваясь на то, что сейчас услышит что-то неважное в «обычной» жизни. Он по своему опыту знает, что, когда «если вдруг» внезапно превращается в «скорее всего», в голову лезет сплошная ерунда, как та самая шаурма, которая по итогу не стоила того, чтобы тратить на мысли о ней такие драгоценные последние секунды. — Я еще никого никогда не целовал, — растерянно разводит руками все же собравшийся с силами Питер. Их общий IQ приближается, а то и переваливает за 400, но оба молчат, будто не слышали того, что только что прозвучало, будто бы не понимают, что сейчас должно произойти. Тони хочется рассмеяться и сказать, что он безумно рад, что Питер осчастливил его этим знанием, и что, когда они вернутся, они соберут самую крутую, потрясную и, как там еще любит изъясняться Питер, очешуенную тусу, на которой тот перецелует самых сексапильных девчонок, которых Тони сможет для него найти. Но на другую чашу весов ложится то самое «если вдруг» и внезапно перетягивает всех гипотетических девочек с их не менее гипотетическими поцелуями, причем с большим перевесом. С самого начала, как они оказались на этом корабле, Тони чувствует, что это не очередная веселая вылазка, что тут все серьезно. Они имеют реальные шансы не вернуться с Титана, и интуиция бьет во все колокола: зря, зря вы туда летите, разворачивайтесь! Но у них всего один шанс, и Тони собирается им воспользоваться. А рядом с ним — семнадцатилетний нецелованный парень, который смотрит на него с такой трогательной надеждой во взгляде, что Тони не может отказать. — Э-м-м, ок. Окей, — Тони нервничает, будто это не у Питера сейчас будет первый поцелуй, а у него самого. — Ну, не к Стрэнджу же тебя посылать… Хотя напомни мне заняться твоим… образованием в этой сфере, когда вернемся домой. Где это видано, в семнадцать-то лет и никого так и не… — Мистер Старк, вы не могли бы немного помолчать, — прерывает его Питер и делает небольшой шажок, становясь вплотную. Впервые Тони замечает, что они теперь одного роста. Они стоят практически нос к носу, и ему замечательно видно каждую внезапную веснушку — от звездного света они вылезли, что ли? — каждую морщинку, которых у Питера в его возрасте вообще не должно быть. — Тони, — поправляет его тот, — раз мы с тобой собираемся перейти на новый уровень близости, я хотел бы, чтоб ты перестал ломать язык этим твоим «мистером Старком, сэром», как какой-нибудь Добби, серьезно? Упоминание трагически погибшего домовика не придает атмосфере интимности, и Тони смотрит, как дергается кадык — Питер сглатывает, кивает и кладет свои ладони ему на плечи. Это по-идиотски, но Тони не знает, куда девать руки: обычно это он тот, кто их распускает, но Питер не девушка, чтобы обнимать его за талию и гладить по бедру. Да и продолжения не планируется, поэтому он просто оставляет их висеть вдоль тела, надеясь, что разберется в процессе. От Питера тонко пахнет разогретым металлом, и это первое, что улавливает Тони во всей какофонии запахов вокруг. Уцепившись за знакомый запах (все же это восемнадцатый вариант костюма, и вместе они провели настолько много времени, что запах металлизированного кевлара уже практически родной), он удерживает себя от того, чтобы податься вперед и поцеловать Питера первым. Тот же сказал «я никого никогда не целовал», а не «я никогда не целовался» или «меня никто никогда не целовал», и Тони знает, что он не с потолка взял эту формулировку. И сначала все идет хорошо, Питер тянется к нему, теплое дыхание уже чувствуется на губах, когда он отстраняется и резко выдыхает через нос. — Тони, — он сам выглядит удивленным тем, что называет его так. — Не мог бы ты закрыть глаза? Рассмеявшись, Тони послушно зажмуривается и чуть приподнимает лицо, все никак не в состоянии перестать улыбаться. Губы пересыхают, и он облизывает их, чем вызывает еще один резкий выдох рядом с собой. В последний момент в голове мелькает мысль, что где-то недалеко ходит Стрэндж, и будет весьма неловко, если он их застанет за этим занятием. Но с ним паучок с его чутьем, хотелось бы верить, что он не отключится от восторга настолько, чтобы не заметить приближение мага или его разумной одежки. Эх, сунуть бы ее в анализатор… Вторая попытка оказывается намного удачнее: он чувствует прикосновение губ к своим, сначала несмелое, потом все более уверенное, пока без языка, но приятное. Пальцы впиваются в плечи, это немного отрезвляет, и Тони уже совершенно обдуманно приоткрывает рот, намекая на большее. Питер сразу же этим пользуется, чуть прихватывая нижнюю губу зубами, проводя языком по ней, а потом прижимаясь своим ртом к его. Наверно, именно так целуются подростки или актеры в романтических фильмах: они наверняка сбоку выглядят достаточно эстетично, когда как Тони всегда считал, что если окружающих не тошнит от вашего поцелуя, значит, он получился так себе. Поэтому он запускает пальцы в густые вихры на затылке Питера и уверенно раздвигает своим языком его зубы, показывая, как надо, и с удивлением понимая, что Питер не сдает позиций, играет с ним языком и стонет в рот, прижимаясь всем телом. Отстранившись глотнуть воздуха, Тони обнаруживает, что крепко прижимает его к себе за затылок и талию, а чужие ладони гладят его по спине под курткой. Думать ему долго не дают: поняв систему, Питер повторяет его действия, лаская губы, зубы и язык, иногда чуть покусывая и посасывая. И это не должно быть так хорошо! Это у паучка должны слабеть колени, а не у Тони! Это Питер должен в его объятьях превращаться в желе, а не наоборот! Впрочем, судя по тем звукам, которые издает Питер, ладно, они оба, тут у них сейчас будет два желе. Приводит Тони в себя рука Питера у него на ягодице. — Я так понимаю, от «я никого не целовал» ты решил перейти к более серьезным вещам? — хмыкает Тони насмешливо. — Ой, — Питер недоуменно моргает и убирает руку. — Мистер Старк, я не… Все бы хорошо, но что ладони Тони делают на его заднице? Очень приятной, упругой и замечательно округлой, кстати… Питер медленно, но верно заливается краской, а Тони, пользуясь его замешательством, делает шаг назад, прячет руки в карманы, и даже не делает замечания насчет имени. Возможно, только возможно, сейчас ему лучше побыть «мистером Старком». — В одном я уверен, это было незабываемо, — скрывая улыбкой неловкость, произносит он. — В точку, — подтверждает Питер, опуская взгляд и, как в каких-то заштампованных молодежных комедиях, касается кончиками пальцев губ, ярких от прилива крови. — Лучшего и желать нельзя. Спасибо. — Я бы сказал «обращайся», но, пожалуй, не стоит, — Тони все еще неловко, но один этот поцелуй стоил множества других, и поэтому он ни капли не жалеет. Питер идет красными пятнами и часто-часто моргает, из чего он делает вывод, что сказал что-то не то. — Питер, — Тони останавливает его, когда тот уже разворачивается, чтобы уйти. — Я не позволю ничему с тобой случиться. — Я знаю, — Питер не поворачивается.