На обломках жизни былой

      Крупные капли дождя размеренно колотили по крыше аэрокара, и этот звук, глухим эхо раздававшийся по салону, действовал на него успокаивающе.       Марко сидел на водительском месте, развалившись в кресле и откинув голову на спинку сидения, и невидящим взглядом глядел в обитый синтетической тканью потолок, чувствуя, как его глаза закрываются от успокаивающего звука дождя. Он уже не мог вспомнить, когда в последний раз засыпал вот так, просто, без помощи алкоголя и таблеток, и не просыпаться каждый раз в холодном поту от одного и того же сна. Пожалуй, с того самого дня четыре года назад, когда он вынужден был покинуть Мьюни, и все полетело к чертям.       Между металлическими указательным и средним пальцами правой руки тлела привычная для него сигарета, однако Марко не спешил делать очередную затяжку. Вместо этого, левой рукой он в который раз за три года ощупал безжизненный, холодный даже сквозь толстую кожаную куртку металл, который заменял ему кисть и предплечье, поражаясь тому, что не только он сам давно привык к нему, но и другие не обращали на это внимания. Хекапу, к примеру, даже не заметила, что одна его рука больше походила на железный скелет, хотя при этом успела отметить все прочие изменения, произошедшие с ним за четыре года. Руку он потерял на планете-базаре, когда, умирая от голода, попытался украсть немного еды у торговца. Переместившись на следующую, он познакомился с девчонкой-механиком, которая и смастерила ему этот протез, и с тех пор металлическая рука, пускай и работавшая ничуть не хуже настоящей, постоянно напоминала ему о том, что его удача закончилась в тот миг, когда он принял решение бросить родную Землю и вернуться на Мьюни.       «Тебе не место здесь, на Мьюни. И так было всегда. Теперь я это понимаю».       Марко прикрыл глаза, стараясь не замечать боли, пульсирующей в висках, и разливающегося по рту хорошо знакомого ему гадкого привкуса. В голове вновь кружилась вереница картинок и образов из прошлого, которое он всеми силами старался забыть, и от которого старался сбежать целых четыре года. Усталость и шум дождя сделали свое дело, и он даже не заметил, как эти разрозненные обрывки воспоминаний склеились воедино, и Марко провалился в сон.       Сон, который он видел уже тысячу раз.       Каменный пол, на котором он стоял на коленях, обжигал холодом даже сквозь брючную ткань. Руки сложены в молитвенном жесте, в глаза искренняя просьба. Он видит, что Стар колеблется, равно как колеблется и Верховная Магическая Комиссия. Однако во взгляде Тома, его некогда лучшего друга, виден лишь приговор, а его слово на этой планете весит больше, чем слово какого-то сквайра.       — Марко Убальдо Диаз, — дрожащим голосом произносит Стар. — Ты нарушил закон Мьюни, равно как и законы сквайров. Как ты ответишь на эти обвинения?       — Ты была там, Стар! — пытается он оправдаться. — Ты прекрасно знаешь, что там произошло! Этот безмозглый гоблин запер нас в той кабине, и я всего лишь пытался помочь нам выбраться оттуда.       — Ну да, конечно, — фыркнул Том, со злобой глядя на бывшего друга.       Хекапу попыталась обратиться к Стар, но та отмахнулась. Дело было вовсе не в поцелуе, и не в ревности Тома, они все прекрасно знали. Дело было в политике. Поганой, пропахшей насквозь грязью, ложью и дерьмом политике. И политика велела, чтобы Стар Батерфляй вышла замуж за Тома Люсайтора, скрепив союз между Мьюни и его миром, и окончательно подписав мир между мьюнийцами и монстрами, с таким трудом вырванный у размороженного Эклипсой короля монстров Глобгора. И простой сквайр родом с Земли в эту прекрасную формулу не вписывался, а потому он и его чувства всем только мешали. Впрочем, в случае с Томом, чувствовавшего себя преданным, это было очень даже личным.       — Я верил тебе, Марко, — тихо произнес он, подходя ближе. — Считал тебя своим лучшим другом. А ты у меня за спиной пытаешься увести Стар. Ты упустил свой шанс.       — Ты меня вообще не слушаешь? У меня не было выбора!       — Тебе не место здесь, на Мьюни, — повысив голос чтобы не слышать его, продолжал Том. — И так было всегда. Теперь я это понимаю.       — Да ну? — Марко поднялся на ноги, чувствуя, как отчаяние в нем сменяется злостью. — А где был ты, Том? Где ты был когда Людо и Тоффи захватили Мьюни? Где ты был когда Стар попала в темницу? А? Скажи мне, «коренной мьюниец»?       — Это не важно! — вспылил Том. — Важно что сделал ты!       — А вот я могу сказать тебе, где был я. Здесь, на этой планете, в этом самом дворце. Я спас её, не ты. И с Тоффи тоже сражался я, не ты. Так какое поганое право ты имеешь говорить мне, что это мне здесь не место?!       Все шестнадцать лет погони за Хекапу, которые он так отчаянно подавлял все это время, все унижения, все неудачи, весь позор, который он испытал, вернувшись на Мьюни и став сквайром чтобы быть поближе к Стар, все эти чувства смешались в нем воедино, превратившись в один большой сплав ярости. Он сверлил взглядом Тома, сжав кулаки, и больше всего на свете в тот момент ему хотелось стереть этот дворец и эти напыщенные лица, глядевшие на него с осуждением, с лица Вселенной.       — После всего что я для вас сделал, так вы значит решили со мной поступить? — не унимался Марко. — Просто вышвырнуть меня на помойку, когда я стал вам не нужен?       — Все не так! — протестующе воскликнула Стар, явно чувствуя себя не в своей тарелке. — Но ты мой сквайр! И есть определенные правила!       — Иными словами, Марко, ты сам виноват, — с деланным сожалением развел руками Том.       С Марко было довольно. Коротко замахнувшись, он ударил Тома в челюсть, со всей накопившейся в нем яростью, и хруст ломающейся кости в тот момент показался ему слаще музыки. Все это время после возвращения из измерения Хекапу он пытался забыть о том, через что прошел там, пытался вернуться к нормальной жизни, встречаться с Джеки и жить как все. Когда этого ему стало мало, он вернулся на Мьюни, где, стараясь забыть о дурацком расставании с ней, равно как и о своей жизни в измерении Хекапу, кривлялся как только мог, выставляя себя порой на посмешище. И теперь, маска клоуна, которую он натянул на себя, пытаясь избавиться от пожиравшего его отчаяния оказавшегося в теле подростка взрослого мужчины, пошла трещинами, и под ней проглянуло лицо, человека, которого выковала из Марко Диаза своим испытанием Хекапу.       Лицо воина. Лицо убийцы.       Том вспыхнул, в буквальном смысле этого слова, превратившись в объятую пламенем фигуру демона, но Марко был готов к этому. С него было довольно побоев и унижений, ему надоело сдерживать себя и накопленные за годы странствий навыки. Налетевшего на него демона встретил мощный удар под дых, и как только пламя вокруг отчаянно пытающегося вогнать в легкие воздух Тома исчезает, Марко, не обращая внимания на боль в обожженной руке, хватает его за горло и поднимает над собой. Ноги демона болтаются в воздухе, не доставая до пола, он хрипит и пытается вырваться из хватки неожиданно сильного подростка, но Марко лишь крепче сжимает пальцы. Свободной рукой он отбивается от стражников, что пытаются вырвать драгоценного принца демонов из его хватки, пока, наконец, те не валят его на пол, и не заламывают руки за спину.       — Марко Убальдо Диаз, — слышит он приговор, произносящийся дрожащим голосом Стар. — За нарушение наших законов и покушение на принца преисподней Тома Люсайтора, ты приговариваешься к изгнанию с Мьюни до конца твоих дней. Ты должен немедленно покинуть это королевство и эту планету, в противном случае ты будешь пожизненно кристаллизирован.       Марко вырывается из хватки стражников, и поднимается на ноги, потрепанный и разъяренный. В душе больше не осталось ни капли сожаления, в тот момент он чувствовал ко всем собравшимся в тронном зале Мьюни лишь жгучую ненависть вперемешку с разочарованием.       — Я был готов на все ради тебя, Стар, — говорит он. — Даже отказаться от родного мира и семьи. И вот что я получаю взамен. Изгнание. Ладно, я уйду, но знаешь что? Когда-нибудь этот мир, который вы так усердно пытаетесь построить на чужих телах вроде моего, закончится, и все, что вы так долго строили, полетит в трубу. И когда это случится, ты, Звездочка, вспомнишь обо мне, и снова попросишь меня о помощи. А я буду стоять в стороне, и смотреть на то, как ваша «чудесная сказка» жрет саму себя. И даже пальцем не пошевелю, чтобы вас спасти.       — Никто про тебя не вспомнит, — хрипит Том, поднимаясь с пола. — На Мьюни у тебя больше нет дома.       Марко бьет его по лицу ногой, изо всех сил, отводя душу и с наслаждением слушая хруст ломающегося под его подошвой чужого носа. Никаких сожалений по этому поводу он не испытывает; Том сам напросился на это своей ревностью, и он это знает. Не оглядываясь больше, Марко покидает тронный зал, этот дворец, этот город и этот мир, и отправляется в следующий, так же, как давным-давно он всякий раз отправлялся на поиски очередного двойника затеявшей с ним безумной игры Хекапу.       Один.       Настойчивый стук в окно вырвал его из сна, образа величайшего в его жизни позора, который тут же разлетелся на тысячу маленьких, острых осколков, и Марко со стоном сел в сидении. После сна он чувствовал себя совершенно разбитым, а в глаза будто по мешку песка насыпали, но что хуже всего, ему безумно хотелось выпить. Однако вместо того, чтобы как и всегда выйти из машины и заскочить в ближайший бар, он покосился на металлическую руку, в которой до сих пор тлела сигарета, и одним движением раздавил окурок. Он никогда не убивал прежде, до своего изгнания, не считая двойников Хекапу, которых и живыми-то назвать было нельзя, и Том едва не стал первым, кого он убил по-настоящему. Он хорошо помнил, как всего мгновение назад грозный, пылающий демон извивался в его хватке, и помнил опьяняющее тогда ощущение того, что он хочет чтобы Люсайтор умер. Помнил, как позже ужаснулся от этой мысли, и от того, что едва не стал убийцей. И как ему было плевать, когда пуля, выпущенная из бластера, оборвала жизнь одного мерзавца на продрогшей до костей ледяной планете. Он был голоден, в отчаянии, и потому набросился на Марко, намереваясь если не ограбить его, то съесть, и Марко просто застрелил его, не испытывая по этому поводу никаких сожалений. Он по себе знал, каково это, умирать от голода в одиночестве, это часто случалось с ним в первые дни охоты на Хекапу. Однако он не сдался, и не превратился в каннибала, в отличие от безумца, что набросился на него. И потому, он не испытывал никаких сожалений по поводу того, что оборвал его жизнь. После всех лишений, всего унижения, всего горя и всех потерь, он вообще мало о чем сожалел.       Стук в окно повторился, на сей раз сильнее и настойчивей, и Марко, тяжело вздохнув, нажатием кнопки открыл соседнюю дверь, впуская промокшую до костей и рассерженную Хекапу в салон.       — Нашел время, чтобы спать, мешок с мясом! — возмущенно произнесла колдунья. — Не ты ли говорил, что при встрече с этой сектой нужно держать ухо востро?       — Я и держу, — буркнул Марко. — А вот ты и твой цыпленок табака вызываете у меня опасения. Надеюсь, этот идиот не додумался открывать портал рядом с их убежищем?       — Раз уж ты мне не разрешил его сразу открыть, то он и подавно не полезет, — фыркнула Хекапу. — Хотя можно было бы сэкономить кучу времени.       — Ага, распугав собравшихся там сектантов всплеском межпространственной магии, — едко ответил Диаз. — Проходили уже это. Не знаю, кого они набирают в свою шайку, но эти ребята такие вещи за версту чуют. И вообще, скажи спасибо, что я согласился прокатить тебя с ветерком, а не заставил топать ножками до самого убежища.       — И когда это ты успел стать таким невыносимым говнюком? — поинтересовалась Хекапу.       — У меня был хороший учитель.       Огненная колдунья замахнулась для очередного подзатыльника землянину, но Марко без каких-либо трудов перехватил её руку, и коротко бросил:       — Не балуй.       Хекапу покосилась на металлические пальцы, стиснувшие её запястье, и, скривившись, высвободила руку. Убедившись, что хозяйка ножниц больше не настроена на игры, Марко завел двигатель аэрокара, и поднял машину в воздух.       — С каких это пор ты летаешь на гробе на колесиках? — поинтересовалась Хекапу.       — С тех самых, как вы с Келли увели у меня Начоса, — парировал Марко. — И у этой штуки нет колесиков, только парочка гравитационных катушек да турбодвигатель. Зовут её, кстати, Начос младший.       — У тебя всегда было богатое воображение на имена, не так ли, мускул?       — Я пошутил, господи, — фыркнул Марко. — Я не настолько еще свихнулся, чтобы давать имя аэрокару. Тем более называть его Начос.       — Ну, зная тебя…       Марко крутанул руль, и уверенно вывел аэрокар из аллеи в город. Хекапу, до этого никогда прежде не видевшая мегаполисов, сидела в своем кресле не шевелясь, сохраняя равнодушное выражение лица, однако её глаза, жадно пожиравшие пейзажи вокруг них, выдавали её почти детский восторг. Марко заложил поворот влево, и они очутились среди высоченных небоскребов и гигантских неоновых и голографических вывесок центра города. Они будто нырнули в исполинских размеров каменный, гудящий и разговаривающий на своем языке лес, и это зрелище заворожило колдунью настолько, что она, казалось, совершенно забыла про сидевшего за рулем землянина. Особенно её привлекла возвышавшаяся в отдалении огромная, почти в пять километров высотой и вдвое больше шириной черная пирамида, возвышавшаяся над всем остальным городом. Бывший дворец Императора Теней, тирана, в давние времена наводившего ужас на всю галактику, теперь был Храмом Знаний, величайшей библиотекой в их Вселенной, и попутно напоминанием о том долгом, темном и кровавом времени бесконечной войны и тирании на планете.       — Не нравится мне здесь, — произнесла, наконец, Хекапу.       — Ну да, по тебе видно, — фыркнул парень.       — Я серьезно! — Она указала на капли дождя, барабанившего по аэрокару, которые резво смахивали с лобового стекла дворники. — Мрачная, вечно промокшая, вечно сырая, этот дождь без конца, кругом все каменное. Что ты в ней нашел вообще?       — Родственную душу. Кстати, ты еще забыла часть про то, что в дешевых кварталах полно преступников, а за чертой города их вообще пруд пруди. Причем там на правило «мой дом — моя крепость» еще и всем плевать. Чем не идеальное место для меня?       — Даже не представляю. Тем, что ты лучше этого? Уж я-то знаю.       — Да, я тоже когда-то так думал, — вполголоса пробормотал Марко, снова вспоминая того несчастного каннибала.       Он застрелил его, не раздумывая ни секунды. Застрелил на месте, чувствуя, как в нем клокочет дикая ярость. И не сожалел об этом ни секунды. Так почему же, думал Диаз, машинально потянувшись к бластеру в кобуре, сейчас он чувствовал себя так паршиво?       — Как там Начос, кстати? — спросил он, стараясь отвлечься от дурных воспоминаний.       «Всем нам надо есть, малыш».       Выстрел. Глухой стук. Погасшие глаза на все еще сохраняющем не верящее выражение лице. И кровь, столько крови, что он за всю свою жизнь не видел. Ощущение того, что он сделал, наконец, тот шаг, который отделял его от черты, с которой не было пути назад. Перешел свой Рубикон. Он убил не просто каннибала, он убил мальчишку, мальчишку в себе, того, кем он был. Но так ли это?       Он убил мальчишку?       Он и есть мальчишка?       — Ау, ты меня слышишь вообще? — возмущенно воскликнула Хекапу. — Я говорю, Начос в полном порядке. Он состарился, конечно, и набрал в весе, да и не подпускает к себе никого кроме меня или Келли. Думаю, скучает по тебе.       — Взаимно, — криво усмехнулся Марко. — Жаль что здесь климат для драконоцикла не подходящий. Надеюсь, твой пернатый друг не на нем сюда притащился? Где он, кстати?       — Сказал, что будет ждать меня у склада. Да и тебя тоже. Говорит, будет рад тебя видеть.       — Ага, верю охотно.       Убей мальчика. Убей его, чтобы из его праха восстал мужчина.       Марко потряс головой, и повел аэрокар на снижение. Исполинские небоскребы и башни, оставшиеся со времен Темной Империи, остались позади, а на смену им пришли причудливые, приземистые каменные дома Старого города, построенные в самых разных размерах и пропорциях, но всегда правильной геометрической формы.       — Почти на месте, — коротко бросил он. — Склад, где сидят сектанты, за чертой города, в одной из немногих оставшихся чистых зон.       — Хорошо, а то у меня уже ноги затекли, — Хекапу пошевелила ногами, и покосилась на Марко из-под спадавшей на глаза челки. — Она тоже в полном порядке, если тебе это интересно. Стар, в смысле.       Марко не ответил, лишь вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев на левой руке, и Хекапу огорченно вздохнула.       — Она жалеет о том, что случилось. Правда жалеет. Пусть она и не говорит об этом, уж тем более со мной, но по ней это видно. Ей тебя не хватает, Марко.       — Надо было думать об этом прежде, чем она устраивала этот фарс с изгнанием, — отрезал Диаз. — К тому же, у неё есть Том, разве не так?       — Они расстались, — колдунья покачала рогатой головой. — Сразу после суда над тобой. Думаю, как раз из-за того, что он вынудил её изгнать тебя. Да и честно говоря, мы все прекрасно понимали тебя, когда ты чуть не придушил этого поганца. Я уж точно с удовольствием подержала бы его за горло вместо тебя.       — Я тронут твоим сочувствием, — фыркнул Марко.       — Я серьезно. Да и как я слышала, Том и сам пожалел о том, что поспешил выгнать тебя из-за тупой ревности. Вернись к нам, Марко.       — Вернуться? — горько усмехнулся Диаз. — И куда же? Снова быть дурацким сквайром? Прислуживать Стар и стирать чертово белье? Выставлять себя на посмешище? Хватит с меня, Хе-пу. Я вернулся на Мьюни ради неё, и ради того, чтобы научиться чему-то большему, и что из этого вышло? Стар я оказался не нужен, а все, чему я научился, это как быть клоуном. К этому ты предлагаешь мне вернуться?       — Нет не к этому, — поджала губы Хекапу. — И ты прекрасно это знаешь.       — Мы на месте, — сухо произнес Марко вместо ответа.       Под ними простиралась широкая равнина, усеянная теплицами, а в дальнем её конце находился покосившийся, угрюмый деревянный склад старой конструкции. Марко посадил аэрокар рядом с самыми дальними от него рядами теплицами, и жестом велел Хекапу выходить.       — Под дождь? — поежилась колдунья. — А почему нельзя подлететь поближе?       — Потому же, почему нельзя пробраться через портал. Не хочу спугнуть этих гадов, — он посмотрел на возмущенную Хекапу, и криво усмехнулся. — Так что, боюсь, ножки тебе придется промочить основательно.       Та лишь неразборчиво буркнула что-то крайне нелицеприятное, послушно выбираясь из кабины аэрокара.       Марко выбрался следом, и направился к складу, не оборачиваясь на спутницу, сильно разозленный их разговором и её увещеваниями. Машинально, он коснулся рукояти бластера в кобуре, думая о Мьюни и Стар с Томом, и чувствуя, как в нем снова закипала, казалось, давно забытая ярость, вызванная предательством двух самых дорогих для него на свете людей. Равно как вызвана она была и осознанием того, во что превратилась его жизнь после встречи со «сказкой». Тупая, пульсирующая, захлестывающая, всепоглощающая ярость, грозящая испепелить все вокруг. Старое, знакомое чувство. И он ненавидел его.       Он приветствовал его.