На обломках жизни былой

      Где сокровище ваше там будет и сердце ваше.       Эта фраза, вырезанная на корневище старого дерева у часовни, прочно въелась в сознание Марко, и не отпускала всю дорогу от Садов до старого города. Он понимал, что не раз слышал её, как понимал, и что оказалась она там не случайно, но вспомнить где именно он слышал эту столь важную фразу, Диаз вспомнить не мог. И эта неопределенность бесила его даже сильнее вновь начавшей трястись без очередной порции спиртного левой руки на руле аэрокара. Марко Диаз понимал, что уверенно превращает себя в развалину такой жизнью, однако ничего не делал по этому поводу, то ли потому, что иных занятий у него не было, то ли потому что ему давным-давно было наплевать.       Полиция прибыла по его сигналу на Сады уже через десять минут после того, как он улетел, как он и полагал, а через двадцать Марко, настроившись на их волну, слушал переговоры полицейских между собой. Внутри часовни они обнаружили дюжину с небольшим истерзанных, но живых монстров, и одного балбеса-наемника, привязанного к стулу грубой веревкой. Однако ни единого следа, ни хозяйки межпространственных ножниц, ни самого Диаза, там не обнаружили. Даже единственная зацепка в лице бутылки оказалась бесполезна, поскольку металлическая рука не оставляла отпечатков, а едкое пойло монстров уничтожало даже малейшую возможность по слюне или содержимому желудка узнать, кто к ней прикладывался. Впрочем, Марко это и не беспокоило. Куда больше его обеспокоили полторы сотни трупов, которые обнаружили полицейские, запустив глубокое сканирование местности с дронов. Большинство уже успели зарыть под деревьями подальше от строений, куда почти не совались, но некоторые из них по-прежнему были свалены в кучи в глубине теплиц, и под воздействием влажности и тепла успели разложиться до неузнаваемости. Услышав про червей-трупоедов, которыми кишели некоторые тела, Марко снова вспомнил пойло монстров, в котором копошились червяки, и едва сдержал рвотный позыв.       «Мир катится к черту», — мрачно думал он, слушай гул турбин аэрокара и глухой перестук капель дождя, колотивших по стеклам и крыше. — «И если все пойдет так и дальше, стараниями Хекапу я имею все шансы очутиться у него на званом ужине в честь такого события. Класс. Ну, хотя бы смогу лично передать ему, что его сынок — полный…».       Промчавшийся мимо аэрокар заставил его чертыхнуться и резко заложить вправо, поминая недобрым словом матушку его водителя. Над заливом, что разделял город и Сады, машины летали редко, однако при этом столкновения там происходили едва ли не чаще, чем в самом мегаполисе, и заканчивались они более плачевно. В середине залива течение было особенно сильно, и даже если водителю удавалось выбраться из разбившейся машины, волны утаскивали его в открытый океан быстрее, чем тот успевал сказать «вот уж не свезло». Безопасные места были только на мелководье на берегу, но и там, у зазевавшегося человека были все шансы быть унесенным в море, поскольку откат от бивших о пристань волн мог утянуть с собой что угодно. Это не поддавалось никакому объяснению, но Марко уже успел заметить, что абсолютно все на планете с говорящим названием Дистопия либо не поддавалось объяснению, либо не имело смысла.       — Что говорят подозреваемые?       — Да ничего. Те, кого мы повязали, не в состоянии даже пошевелиться сами, а придурок которого мы нашли привязанным к стулу ничего не знает об этой резне.       — Слушай, Крил… А это точно мутанты?       — Клянусь Титанами, надеюсь, что нет. Если они снова пробрались через стену…       — Да расслабьтесь вы, мутанты не стали бы пытаться избавиться от трупов. Судя по символике и тому, во что они превратили склад, это все этот проклятый культ, чтоб их Безымянные сожрали.       — Про который в новостях еще говорили? Как бишь там их, Дети Степпенвулфа?       — А ты знаешь другие культы здесь?       Марко скривился и выключил приемник. Из разговоров недотеп-полицейских он уже не раз слышал про мутантов, которые жили в пустыне за границей жилого сектора, огороженного стеной под высоким напряжением, и орудийными башнями. Из того, что он понял, мутанты эти были потомками каких-то безмозглых тварей, которых вывел для войны еще Император Теней. Мутанты не знали ничего кроме злобы и агрессии, и были движимы лишь ненавистью и желанием убивать, но при этом как-то умудрились пережить своего всемогущего и хитроумного создателя. И даже более того, выжить на безжизненных просторах великой пустыни. Поговаривали, что мутанты более чем разумны, а рассказы об их кровожадности, как и о кровожадности монстров, были досужим вымыслом, однако Марко еще не настолько надоела жизнь, чтобы проверять, правда ли это.       Серая каменная набережная, как и покатый бетонный склон, на который накатывались волны и который заменял здесь берег, остались позади, и Марко оказался в Старом городе. Этот район мегаполиса, огромный участок приземистых, серых домов самых причудливых геометрических форм и пропорций, был последним напоминанием о былой жизни на этой планете. Жили в нем дистопийцы, коренной народ планеты, что застали пришествие Императора Теней и возвышение его империи, индустриализацию своей планеты, огромные заводы, что заполонили собой некогда мирный город, и чудовищные машины войны, что производились в их глубинах. Видели они бесконечно долгую войну и крах Темной Империи, пробуждение Тьмы и её окончательное поражение. Видели, как в сердце галактики после гибели Императора Теней и его зловещей госпожи начали стекаться путешественники, как на месте руин был построен вечно оживленный, вечно окутанный смогом и поливаемый дождем из-за полетевшей вразнос искусственной созданной атмосферы мегаполис. Дети Титанов видели все, что происходило в их мире, и при желании могли рассказать много интересного тем, кому была бы интересна давняя история. К сожалению, таких людей было немного, и одним из этих немногих как раз и был Марко Диаз.       В те редкие дни, когда он не напивался до полубессознательного состояния, Марко обычно прилетал в Старый город, и бродил среди серых, невысоких зданий. Это место чем-то напоминало ему Землю, и на фоне постоянно гудящего мегаполиса казалось по-настоящему умиротворенным. Дистопийцы по природе своей были тихим, склонным к меланхолии народом, при этом, впрочем, дружелюбным к чужакам, но к людям они пытали особое расположение. Именно люди из одного далекого, не существующего ныне королевства были теми, кто уничтожил безжалостного тирана, Императора Теней, и освободил Дистопию от его гнета, позволив планете обрести новую жизнь, и даже спустя множество веков её жители об этом не забыли. И именно поэтому Старый город и его жители были самым дружелюбным для Марко Диаза местом на всей планете, а может, как порой ему казалось, и во всей Вселенной. Диазу нравилось это дружелюбие, нравился этот район, напоминавший о давно минувших днях, и его жители, заочно видевшие в нем друга, но все же он старался не привязываться к Старому городу. Слишком сильна еще была боль от предательства, и слишком свежи воспоминания об обманчивом впечатлении, будто Мьюни так же был к нему гостеприимен.       Так же рад его видеть.       Марко оставил аэрокар на окраине, и, зажав украденную сектантами картину под мышкой, неспешно зашагал по вымощенной брусчаткой дороге к одному из домов в дальнем конце проходившей через весь район центральной улице. Прохожих на улице почти не было, лишь редкие зеваки, любившие дождь, наслаждались моросью, подставляя узкие белые лица под мелкие капли дождя, и никто из них не обращал на него особого внимания, а потому он беспрепятственно дошел до самого дома, и постучал в дверь.       — Иду, иду, — донеслось из дома приглушенное ворчание, заставившее Марко невольно улыбнуться. — Клянусь Титанами, если у тебя нет весомых причин чтобы ломиться ко мне в дом на сон грядущий, я задам тебе такую трепку, что Пустота Их обителью покажется!       — А мне говорили, что дистопийцы дружелюбный народ, Мойрон, — заметил Диаз, когда дверь отворилась, и на пороге показался высокий, худой старик в похожем на балахон халате.       — Марко! — увидев гостя, старик буквально расцвел. — Я и не знал, что это ты. Входи, входи, нечего мокнуть под дождем.       — Да я и не жалуюсь, — пожал плечами Диаз, но послушно последовал за ним в прихожую.       Как и все дистопийцы, старый Мойрон лишь отдаленно напоминал человека своими чертами, однако дом его был оставлен во вполне земном стиле. Высокий, больше двух метров ростом, худой, с длинными руками и вытянутым, мертвенно бледным лицом. Он уже дожил до того возраста, когда характерный для коренных жителей Дистопии меланхоличный склад характера сменялся старческим ворчанием по поводу и без, однако с Марко они умудрились отлично поладить на почве воспоминаний о прошедших днях и полном разочаровании в днях нынешних. К тому же, Мойрон был одним из древнейших жителей планеты, и помнил о таких вещах и событиях, о которых давным-давно все позабыли, а Марко был благодарным, а в те редкие дни, когда был трезвым, еще и любопытным, слушателем.       — Полагаю, ты решил навестить меня не потому, что соскучился по старику? — поинтересовался дистопиец, когда они зашли на маленькую, уютную кухню, и потянулся за булькавшим на огне чайником.       — Верно полагаешь. Я по поводу твоей картины.       — А-а-а! — старик принял из рук парня сверток, жестом указал ему садиться за стол, и одним рывком сорвал с неё бумагу. — Великий Триумвират Мьюни. Редкая вещица. Знаешь ли ты, что на самой Мьюни такие картины были запрещены после окончания войны? Примерно три сотни лет назад, во всяком случае, по их времяисчислению.       — Стой. Ты сказал «Мьюни»? — удивился Марко.       — О да. Эта картина со времен великой войны между монстрами и жителями Мьюни, — мечтательно улыбнулся Мойрон. — Хотя многие утверждают, что монстры не умеют рисовать, это далеко не так, Марко. К примеру, эту картину, изображающую трех величайших их полководцев, нарисовал…       — Можно взглянуть?       Старик посмотрел на него с удивлением, но все же протянул ему полотно.       — Не замечал прежде за тобой интереса к искусству, — заметил он при этом.       Марко лишь отмахнулся. Одного взгляда на картину ему хватило, чтобы сердце ухнуло куда-то вниз, и его снова начало мутить, будто он залпом выпил бутылку пойла монстров. На полотне и вправду были изображены трое монстров, стоявшие на фоне крепостной стены, украшенной знаменем, и двое из них были до ужаса ему знакомы.       Слева стоял Тоффи, опираясь на рукоять вонзенного в землю меча, в своей старой тунике с наплечниками-черепами, и плаще, и его надменный взгляд, казалось, пронзал его даже с неживого полотна. Справа Глобгор, по случаю влезший в панцирь, и вооруженный огромным, выкованным явно специально для него, клеймором. Посередине же был изображен монстр, которого Марко никогда не видел, но который не понравился ему с первого взгляда. Высокий, почти на туловище выше Тоффи, не то в броне из нахлестанных друг на друга металлических острых пластин и рогатом шлеме, не то со стальной шкурой, он смотрел с картины безжизненными, рыбьими глазами, оскалив мелкие, острые зубы. Его лицо было единственной частью тела, не покрытой сталью, и Диазу оно живо напомнило морду большой белой акулы. Кроме того, в отличие от двух своих соратников, этот монстр держал в огромной лапе с длинными, походившими на когти пальцами, огромный боевой топор, и при виде его оружия у Марко неожиданно для него самого возникли ассоциации с волшебной палочкой Звездочки.       — Кто третий? — спросил он.       — Извини?       — Кто третий монстр на картине? Я узнаю Тоффи и Глобгора, но третьего никогда не видел.       — О, ты знаешь про Тоффи Ящера? И Глобгора Завоевателя?       — Завоевателя? — удивился Марко.       — Чудесно, чудесно! — оживился старик. — Прекрасно видеть юношу, увлекающегося историей! А что именно ты знаешь о так называемом Бессмертном Монстре?       — Что он настоящая заноза в заднице, и что он мертв, — фыркнул Марко. — Я встречался с этим гадом лично. Глобгора, правда, не видел, потому что меня вышвырнули с Мьюни до подписания мирного договора, но все же.       — Ты видел Ящера?! — старый дистопиец пришел от этого в настоящий восторг. — Не может быть! Почему же ты раньше не упоминал об этом? О, Марко, ты должен описать мне во всех подробностях!       — Мойрон! — одернул, казалось, помолодевшего на сотню лет старика Диаз. — Кто третий монстр на картине?       — О, ты про их предводителя? Это, Марко, сам Степпенвулф, так же известный как Разоритель Миров. Досадно, что про него почти ничего в наше время неизвестно, ведь Мьюнийцы предпочли стереть саму память о своем враге… Что? — поинтересовался он, увидев, как изменилось лицо юноши.       — Степпенвулф. Великий Триумвират. Ну, Хекапу! — пробормотал он про себя, провел здоровой ладонью по лицу, а вслух произнес:       — Скажи, Мойрон, ты веришь в богов?       Старик дистопиец улыбнулся.       — А что ты подразумеваешь под этим словом, позволь поинтересоваться?       — Даже не знаю, — Диаз пожал плечами. — Быть может, каких-то древних, могущественных типов, которые сидят далеко-далеко, и иногда отвечают на наши просьбы и молитвы.       — Надо же, какое примитивное представление о столь высокой материи, — хмыкнул Мойрон. — А ведь боги, Марко, куда более сложное явление. О да, я верю, что существуют сущности, чьи возраст и могущество столь велики, что нам, тем, кто живет лишь раз и то недолго, сложно даже начать постигать их суть. И быть может, даже некоторые из них благосклонны к смертным, и порой могут снисходить до них и их просьб. Я слышал, одна из таких сущностей даже живет на Мьюни.       — Её не видел, — пожал плечами Марко, и подался вперед. — Но что если бог все же отвечает на молитвы? Что если он разговаривает с теми, кто поклоняется ему, сулит им невиданные награды, и обещает мир, что будет принадлежать им, когда он вернется. Что тогда?       — Тогда, Марко, это плохой бог. И от него не стоит ждать ничего хорошего, — Мойрон отхлебнул чая из инопланетных трав из высокой фарфоровой чашки с голубой каймой, и внимательно посмотрел на него. — Такой бог обычный манипулятор, что использует несчастных, поверивших в него, в своих целях. И далеко не факт, что цели эти благородны, и сулят что-либо хорошее, кому бы то ни было. Уж мой народ знает об этом не понаслышке.       Он отставил чашку в сторону, и невидящим взглядом уставился в окно, за которым вовсю лил усилившийся дождь.       — Ты, верно, слышал, как часто на этой планете поминают Титанов? Что ж, Титаны были древним, могущественным и благородным народом, что странствовал среди звезд, творили чудеса и защищали жизнь. Именно они помогли Рыцарям Запределья одолеть и заточить древнюю Тьму, что когда-то терзала эту часть Вселенной, и они же создали и наш мир, как и наш народ. То солнце, Марко, что светит на нашу планету, не настоящее. Настоящая звезда этой системы погасла много столетий назад, и даже тогда её свет нечасто достигал нас. Нет, солнце над нашим миром это одно из творений Титанов, миниатюрная звезда, согревающая наш мир. Она надолго покинула наш мир, когда Император Теней пришел к власти, и возвратилась когда он пал, и мы верим, что когда-нибудь погаснет и оно, и тогда Дистопия снова погрузится во мрак. И в этом мраке будем жить лишь мы, как жили мы задолго до прихода Света и воцарения Тьмы.       — К чему ты клонишь? — поинтересовался Марко.       — Титаны, мой друг, создали нас. Они сотворили мой народ, даровали ему знание, их наследие освещает этот мир. Однако мы никогда не звали их богами, и никогда не поклонялись им. Если какое-то из их знаний и сохранилось до сих пор, так это то, что все в этой необъятной Вселенной подчиняется воле единого Творца, — Мойрон вздохнул, и снова взялся за напиток. — Хотя порой мне кажется, что он давно оставил её, и нашел себе Вселенную поинтересней. И все те боги, что играют со смертными вроде нас с тобой в свои безумные игры, всего лишь его дети. Такие же как твой народ, если истории о Земле правдивы. А почему ты спрашиваешь, позволь поинтересоваться?       — Твою картину похитили психопаты из обосновавшегося здесь культа. Культ этот с Мьюни, и они поклоняются как раз тому монстру, про которого я спрашивал.       — Вот как? — удивился Мойрон. — Чудно́.       — Не то слово. Они называют себя Детьми Степпенвулфа, и проповедуют как раз то, что он скоро вернется, и уничтожит мьюнийцев, построив на их костях идеальный рай для монстров.       — Ты им веришь?       — Я не уверен. — Марко покачал головой. — Я видел что-то, что моя подруга назвала Знаком Пустоты. Какой-то символ на стене. Лидер этой секты что-то наколдовал и символ ожил, и я услышал шепот. Он говорил жуткие вещи, о крови, смерти, о возмездии. Я убедил себя, что это результат колдовства лидера культа, но все же не уверен. Мне кажется будто я и вправду заглянул куда-то за грань, и за этой гранью и впрямь сидит какое-то божество.       — И ты думаешь, что это и вправду может быть Степпенвулф?       — Я не уверен, — повторил Марко. — Но что бы это ни было, вряд ли от него стоит ждать чего-то хорошего.       Старик нахмурился еще сильнее, сложив длинные, белые пальцы домиком, и приложив их к губам.       — Может ли такое быть? — спросил Диаз. — Может ли их божество, которое, как утверждает моя подруга, давно мертво, и вправду отвечать им?       — Увы, тут я не тебе помощник, — произнес, наконец, Мойрон. — Я немного знаю об истории Мьюни, и еще меньше о Степпенвулфе. По правде говоря, та картина, которую ты вернул мне, это первое его изображение, что мне удалось найти. Но если все и впрямь так, как ты описываешь, то ты, мой друг, встрял в скверно пахнущую историю.       — И не говори, — скривился Марко.       — Будь осторожней, прошу тебя. Секты опасны, это верно, но боги, которым они поклоняются, могут быть еще опасней. Особенно если эти боги по природе своей тираны и завоеватели, что кровью вписали свое имя в историю.       Вместо ответа Диаз залпом допил свой чай, после чего произнес:       — Думаю, мне пора. Спасибо за чай, Мойрон.       — О, и ты даже не останешься чтобы расспросить меня об истории, как ты обычно это делаешь? — удивился старик.       — Ты и без того достаточно мне рассказал, — скривился парень. — Мне надо все обдумать. И заодно купить новый бластер, потому что старый мне растоптал один пернатый недоумок.       — Прошу, не выражайся в моем доме, — поморщился дистопиец, но все же поднялся, чтобы проводить его до выхода.       — И еще один вопрос, — вспомнил Марко, когда старик уже готов был закрыть дверь за ним. — Тебе не приходилось случайно слышать фразу «Где сокровище ваше там будет и сердце ваше»? Она весь вечер не дает мне покоя.       — Конечно, доводилось. Да и ты её слышал, причем не раз, хоть видимо этого уже и не помнишь. — Он улыбнулся искреннему удивлению на лице парня. — Это из земной Библии, конечно же. Уж ты с твоим интересом к богам и верованиям должен это знать.       Попрощавшись с оторопевшим Марко, старый дистопиец закрыл за ним дверь, а парень еще с минуту стоял под дождем, пытаясь переварить все, что тот сказал ему. Лишь когда из каши в голове парня отчетливей всех остальных проявилась мысль «мне надо выпить» он встрепенулся, поднял воротник куртки и поспешил к своему аэрокару.       «И во что я вляпался, черт подери?»