На обломках жизни былой

      — «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». И что, мать его, это должно означать?       Марко со вздохом захлопнул ветхий том, и отложил его в сторону, взявшись вместо него за стакан с плескавшейся в нем янтарной жидкостью. За ночь он успел перелистать почти все книги на религиозную тематику, которые достались ему от прошлого хозяина квартиры, очевидно одержимого различными верованиями, и опустошить бутылку почти наполовину, однако к желаемой разгадке так и не приблизился ни на шаг. Даже полная цитата из Ветхого Завета ничего не дала ему, поскольку ни единой светлой мысли о том, кто и зачем вырезал на корне дерева слова из земной Библии, у него так и не возникло. Зато возникло стойкое ощущение выйти на улицу и начать проповедовать ту адскую мешанину из верований, что творилась теперь у него в голове, надеясь, что его не пристрелит первый же доброжелательный сосед. Но больше всего Марко в память врезалась одна цитата, которая, как ему казалось, наиболее точно его отношение к истории, в которую умудрилась втянуть его храпевшая в соседней комнате Хекапу.       И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость, узнал, что и это — томление духа, ибо во многой мудрости многие печали, и кто умножает познания, умножает скорбь.       Марко отхлебнул виски, и поморщился. Уж чего-чего, а скорби после всего, что он успел узнать, в нем было предостаточно. От всей истории с монстрами, культом и самим Степпенвулфом весьма скверно пахло, и чем больше он вникал в неё, тем отчетливей уменьшались его шансы выбраться из неё живым. Впрочем, нельзя было сказать, что Диаза эта перспектива хоть сколь бы то ни было огорчала.       «Моя жизнь уже превратилась в полное дерьмо», — мрачно подумал он. — «А смертельная опасность всегда была отличным тонизирующим средством. Когда в любую минуту тебя готовы пристрелить, разорвать, зарубить или вытянуть из тебя душу, времени на депрессию и самобичевание попросту не остается».       Из соседней комнаты донесся протяжный стон, больше похожий на звуки, которые издают зомби, однако Марко и ухом не повел. Не обернулся он, и когда дверь в спальню открылась, и оттуда с шарканьем выбрела приземистая, закутанная в одеяло фигура, лишь произнес:       — С добрым утром. Человеческий аспирин от человеческого похмелья после человеческого виски, о нечеловеческих последствиях которого я по-человечески тебя вчера предупреждал, в шкафу на верхней полке.       Хекапу наградила его тяжелым взглядом раскрасневшихся глаз, в котором явственно читалось пожелание всех кар небесных на голову обнаглевшего человечишки, еще туже закуталась в одеяло, рискуя продырявить его рогами, и послушно поплелась к указанному им шкафу. Марко же снова взялся за стакан, бросив ей вслед:       — И смотри одеяло мне не подпали!       — Пошел ты, — вяло откликнулась колдунья.       Диаз криво ухмыльнулся, и залпом осушил содержимое стакана, после чего потянулся за бутылкой, чтобы налить новую порцию. От перебранных за ночь книг вкупе с алкоголем у него в голове творился полный кавардак, однако оставить эту казавшуюся пустой затею он так и не смог. Уж больно важными ему теперь казались вырезанные на корне дерева слова.       — Как ты вообще можешь пить эту гадость? — угрюмо поинтересовалась Хекапу десять минут спустя, приняв заветную таблетку и приведя себя в относительный порядок.       — Литрами, — парировал Марко. — Говорил ведь, что пить ты нихрена не умеешь.       — Когда-нибудь, мускул, я укорочу твой не в меру длинный язык, — буркнула колдунья, беря со стола на кухне кружку со специально приготовленной для неё бурдой из кофейных зерен и чего-то инопланетного, и делая большой глоток. — Тебя спасает только умение варить кофе.       — Ну, а до тех пор, пока ты мне его не укоротила, я имею полное право указывать на очевидный факт. И повторяя твой вопрос: как ты вообще можешь пить эту гадость?       Вместо ответа Хекапу залпом осушила кружку, поморщилась, и пробормотала:       — Уже лучше. Чтоб еще раз я согласилась с тобой пить.       — Хе-пу, тебе память случайно не отшибло? — заботливо поинтересовался Марко, на что получил злой взгляд от колдуньи.       — Не называй меня так!       — А вот теперь я тебя узнаю.       Хекапу закатила глаза, указала на кипу ветхих книг перед ним, и поинтересовалась:       — И что ты надеялся вычитать в этой макулатуре?       — Указания, как заткнуть одну сварливую огненную особу, которая не умеет пить и не способна признаться в этом, — фыркнул Диаз. — К слову, а тебе не кажется, что называя священные книг целого вороха народов макулатурой, ты оскорбляешь верующих?       — Последнее предупреждение, мускул! — прорычала колдунья.       — Ладно, ладно, Господи! — вскинул ладони Марко, и покосился на книги. — Любой из этих. Я просто хотел понять, что означает одна фраза, которую я видел в Садах.       — Лучше думай о сектантах и Степпенвулфе. В конце-концов…       Хекапу запнулась, и по тому, как изменилось выражение её лица, Марко понял, что она вспомнила подробности прошлого вечера, включая и её откровения с ним. Делая вид, что ничего не заметил, он потянулся к стакану, и, обнаружив что он пустой, плеснул в него очередную порцию виски.       — Думаю, мне пора возвращаться, — слишком уж поспешно произнесла колдунья. — Нужно будет рассказать Магической Комиссии о том, что мы видели. Да и Стар наверняка будет рада новостям. Если хочешь, могу передать ей привет от тебя.       — Бросаешь меня на произвол судьбы? — хмыкнул Марко.       — Не мели ерунды, — отмахнулась та. — Пришлю кого-нибудь тебе на подмогу, а как освобожусь, явлюсь сама. У меня с этим гадом в капюшоне личные счеты. Главное постарайся не умереть до того, как я вернусь.       — Ты сама любезность, — фыркнул Марко, и осушил стакан. — Ответь-ка мне вот на какой вопрос. То, что ты вчера говорила…       Хекапу, занесшая уже было ногу над открытым порталом, медленно обернулась, и на сей раз на её лице было написано абсолютное отчаяние.       — Насчет Степпенвулфа, — пояснил Марко, и колдунья выдохнула с облегчением. — Ты сказала, что вы вытолкнули его в какой-то портал в другое измерение. Однако ты упорно доказывала мне и Тэлону, что он мертв.       — Марко, прошло больше трехсот лет, а Никогде — абсолютная пустыня, где нет ничегошеньки. Даже Степпенвулф не смог бы выжить там.       — А я вот в этом не уверен, — рассеянно откликнулся Марко, вспоминая шепот, который слышал из Знака Пустоты.       — Степпенвулф мертв. Забудь о нем. И побеспокойся лучше о придурках, которые решили ему поклоняться. Если они и вправду так опасны, то дело еще серьезней, чем я думала.       — Да что ты говоришь.       Хекапу закатила глаза.       — Просто будь осторожен.       — Да-да, как скажешь, — отмахнулся Марко, и, когда фигура колдуньи исчезла в портале, крикнул ей вдогонку: — И постарайся не прикончить своего очередного парня когда он решит с тобой расстаться! Если ты встрянешь в судебные разбирательства из-за этого, скорее всего в живых ты меня уже не застанешь.       — Пошел ты, мускул! — донеслось из портала, и разрез в ткани пространства захлопнулся.       Посмеиваясь, Марко налил себе виски, поднялся, и на негнущихся ногах побрел к балкону. После целой ночи, проведенной в скрюченной позе за древними томами, все его тело затекло и жутко болело, и к тому же количество выпитого все же давало о себе знать, так что его слегка пошатывало в разные стороны. Выйдя на балкон, он вдохнул полной грудью еще свежий, утренний воздух, и подставил лицо моросившему мелкому дождю, думая о прошлом вечере. О том, что Хекапу к нему неравнодушна он узнал давным-давно, еще когда охотился за ней в её измерении, и какое-то время ему даже казалось, что это взаимно. Он даже готов был остаться в её измерении, вечным искателем приключений и охотником на монстров. А затем, реальность в лице Стар вломилась в её мастерскую, и вытащила его обратно. И порой Марко казалось, что ему следовало настоять на своем, и остаться в измерении огненной колдуньи.       «А еще чаще, что мне следовало умереть там, в бою с Метеорой».       Марко посмотрел на юг, туда, где за высотными зданиями и покровом из тумана скрывались Сады, и улыбка исчезла с его лица. Сто пятьдесят человек было найдено мертвыми, и это при условии, что никто из бедолаг, работавших там, не отправились на корм сектантам. Диаз успел хорошо разглядеть собравшуюся тогда в часовне толпу, и не строил никаких иллюзий насчет того, кто и что входит в их рацион. Более того, не спугни он их тогда выстрелами, и удайся Тэлону его задумка, ужином для них наверняка бы стал сам Марко, и его такая перспектива совершенно не прельщала.       Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.       Что-то обожгло его щеку холодом, и Марко вздрогнул, выдернутый из задумчивости. Он поднял взгляд, и увидел, что с неба, по которому носились редкие аэрокары, медленно падали редкие снежинки. Диаз поймал одну из них живой рукой, и та в мгновение ока растаяла, превратившись в крошечную капельку воды. Марко повернул руку ладонью вниз, позволяя капле стечь с неё и упасть на землю, и невидящим взглядом уставился на здание напротив. В отличие от земных небоскребов, эта громада всегда оставалась серой, бетонной и безжизненной. В ней почти не было окон, а если и были, то из-за упрочненного стекла, защищавшего от смога и шума улицы, он никогда не видел того, что происходило по ту сторону. На Земле в это время дома наверняка бы оживали, а в окнах загорался свет, в котором можно было бы разглядеть снующие туда-сюда фигурки, готовившиеся к очередному буднему дню. Там по утрам можно было почувствовать себя частичкой большего общества, живущего по своим законам, на Дистопии же вид соседних зданий, единственными живыми частями которых были неоновые вывески с голографической рекламой, казалось, лишь подчеркивал его изоляцию и одиночество. И в этом Марко также находил некую странную, болезненную красоту, равно как и во всей угрюмости и неприветливости этой планеты.       Не обращая внимания на начавшийся снегопад, он достал из кармана поношенных джинсов новую пачку сигарет, и раскурил одну. Погода на Дистопии могла поменяться в любую секунду, но из-за безнадежно поврежденной атмосферы менялась она исключительно с дождливой осени на холодную, снежную зиму, и обратно, причем по несколько раз за здешний цикл, заменявший год на Земле. Лишь изредка, порой раз в несколько лет, на эту планету приходила редкая, солнечная весна, но никогда — лето. Мойрон винил в этом искусственное солнце Титанов и тот факт, что создано оно было для коренных дистопийцев, которые по натуре своей были привычны к темноте, скверной погоде и меланхолии. Однако сам Марко считал это всего лишь еще одной прихотью той странной космической силы, что держала вместе планеты и миры по всей Вселенной, заставляя их работать по принципу гигантского, сложнейшего механизма. И в этом он тоже находил своего рода причудливую красоту.       Крупная снежинка опустилась прямо на тлеющий кончик сигареты, мгновенно растаяв и с громким шипением потушив её. Марко чертыхнулся, и щелчком отправил ставшую бесполезной сигарету в туман внизу. Он потянулся было за новой, но передумал, и убрал пачку обратно во внутренний карман. Только благодаря мощнейшим атмосферным фильтрам дождь и снег на этой планете еще не были кислотными, однако Марко прекрасно знал, что и это был всего лишь вопрос времени. В конце концов, фильтры эти, в отличие от искусственного солнца, были не творением Титанов, а всего лишь машинами, созданными людьми и прочими расами, поселившими на Дистопии. А машинам было свойственно ломаться.       Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.       Проклятая фраза из Библии прочно въелась ему в голову, не желая отпускать, и Марко поморщился. Он прекрасно понимал, откуда следовало начать искать ответы, и от понимания этого становилось ничуть не легче. Даже если забыть про то, что от истории со Степпенвулфом и его поклонниками здорово пахло не просто неприятностями — Мьюни, ему пришлось бы вернуться для этого в сады, и вломиться на место, в одночасье превратившееся в братскую могилу для полутора сотен человек. От одной лишь этой мысли ему вспоминались все истории про призраков, которые он когда-либо слышал, про привидений, обитающих в таких местах, жаждущих мести за свою несправедливо оборванную жизнь, и готовые разорвать любого, кто посмеет сунуться к ним.       Но ведь я хочу помочь вам. Восстановить справедливость. Хочу сделать так, чтобы ваша смерть была не напрасной.       Марко поежился, и поспешил зайти внутрь. Снег снаружи валил все сильнее, и поднявшийся холодный ветер пробирал до костей. Любой бы подумал, что, наконец, пришла зима, однако Диаз знал, что до неё еще как минимум несколько дней, а холод и снег могли спокойной смениться привычным дождем и подобием тепла уже через пару часов. Планету лихорадило, и лихорадка эта отражалась, в том числе, и на её погоде.       Окинув взглядом свое жилище, он тяжело вздохнул. Пол, усеянный пустыми бутылками, мебель, не видевшая щетки вот уже два года, и вонь спиртного, заполонившая всю квартиру. Схватка с Тэлоном прошлым днем чуть было не стоила ему жизни, а история со Степпенвулфом прямо нарушала его намерение не ввязываться в дела Мьюни. И тем не менее, впервые за четыре, а может быть и пять лет, Марко Диаз чувствовал себя по настоящему живым. Не настолько, чтобы сорваться с места и броситься на встречу приключениям, но достаточно, чтобы прекратить гнить заживо в своей берлоге, и начать делать хоть что-то.       «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут. Спасибо за совет, конечно, но я думаю, что начать поиски вашего сокровища стоит все же на земле», — подумал Марко, залпом осушил стакан, и поставил его на столик рядом с диваном. — «Нужно понять, что искали здесь Вестник и его психи, а заодно разузнать про этого черта в капюшоне. И я даже знаю, кто мне может с этим помочь».       Снег за окном валил уже с такой силой, что превратился в сплошное белое марево, и Марко поморщился. В такую погоду лететь будет гораздо сложнее из-за практически нулевой видимости, так что полагаться приходилось только на радар, который срабатывал далеко не всегда. С другой стороны, и шанс того, что за ним будут следить, становился практически нулевым, а потому посещение Садов и старого дерева, на корню которого была вырезана эта въевшаяся в его голову фраза, становилось первоочередной целью. Все, на что ему оставалось надеяться, так это то, что ни монстр, ни полицейский не увидели её, и не затоптали все возможные зацепки раньше него.       — Дорогой Господь, — неожиданно для себя произнес Марко, натягивая куртку. — Я никогда прежде к тебе не обращался. Можно сказать, никогда толком в тебя и не верил, даже когда бабушка каждое воскресенье таскала нас в эту дурацкую церковь на молитву. Но если ты меня сейчас слышишь, передай пожалуйста тому, кто вырезал эту треклятую фразу, что писать загадки цитатами из книги Твоей есть наитупейшая идея из возможных. Спасибо.       Ему, само собой, никто не ответил, однако Марко вдруг отчетливо представил его знакомого бармена, Игона, который ухмылялся, облокотившись на стойку. Вспомнились ему и его слова про то, что его история так или иначе найдет его, и лучше будет, если он сам выйдет ей навстречу. За прошедшие три дня он почти уверился в том, что бармен и его заведение ему всего лишь привиделись. Однако всякий раз, когда он, казалось, ставил в этом споре с самим собой последнюю точку, память услужливо подсовывала ему его предупреждение о Хекапу, которое не сбылось только потому, что он решил помочь ей, и цикл сомнений начинался заново.       — Должно быть, я просто схожу с ума, — пробормотал Марко. — Ладно уж, Игон, настоящий ты или нет, я иду навстречу своей истории. Надеюсь, ты доволен.       И не оглядываясь больше, он отворил дверь квартиры и вышел, не забыв, впрочем, снова запереть её на ключ.