На обломках жизни былой

      — Ты не мог бы прекратить это?       Марко с характерным щелчком захлопнул крышку зажигалки, убрал её во внутренний карман потертых джинсов, затянулся и только тогда поинтересовался у неодобрительно глядевшей на него девушки:       — Прекратить что?       — Дымить своей раковой палочкой, — Нэнси оторвалась от монитора, и укоризненно ткнула в сигарету, зажатую между металлическими пальцами Марко. — Ты прекрасно знаешь, что я не переношу, когда в моей лаборатории курят.       Диаз закатил глаза, но послушно затушил сигарету, и растер её металлической рукой в мелкие обрывки бумаги и табака, которые высыпал на пол, как только девушка отвернулась.       — И когда в ней сорят тоже! — не оборачиваясь, бросила Нэнси.       Лаборатория, которую Нэнси звала своей вотчиной, находилась в самой малопосещаемой части полицейского участка Дистопии, и была практически необитаемой. На планете каждый день происходило столько преступлений, что полицейских просто не хватало, однако большинство из них были обычными грабежами и убийствами, с которыми справлялись и рядовые криминалисты. Если же кто-то и пользовался сканерами, то только редкие исключения, которые хотели построить себе карьеру раскрыв древние как сама Дистопия преступления, и тех Нэнси не особо жаловала, поскольку они нарушали установленный ей в лаборатории порядок. Исключением были буквально несколько человек, включая Марко, в котором она, по всей видимости, увидела родственную душу.       Дело в том, что Нэнси была урожденной мьюнийкой.       Как и Марко, ей пришлось покинуть планету, по причинам, которые она не хотела называть, и как и Марко, она чувствовала себя изгнанницей, однако на этом их сходства заканчивались. Если Диаз предпочитал топить свою горечь от пережитого им на сказочной планете позора в литрах алкоголя и желчи в адрес всех окружающих, то девушка, устроившись в полицейскую лабораторию, с головой зарылась в работу. По своей натуре она была педанткой, помешанной на чистоте и порядке, и в этом чем-то напоминала Марко его самого до того, как он встретил Стар. Её безумно раздражало наплевательское отношение Диаза к себе и порядку, а того в свою очередь периодически выводило из себя её занудство, и тем не менее, каким-то немыслимым образом они умудрились поладить. Поладить настолько, что Нэнси без малейших вопросов порой помогала Марко в его расследованиях, аргументируя это тем, что её все равно скучно, впрочем, сдирая с него за помощь крупную долю от его гонораров. И потому Марко несказанно удивило то, что когда он ввалился к ней в лабораторию, потрепанный и окровавленный, с чемоданом, полным костей, девушка согласилась помочь ему мгновенно и абсолютно бесплатно.       «Бесплатно? В чем подвох?» — поинтересовался он тогда, шипя и морщась от боли, пока девушка обрабатывала и бинтовала оставленную пулей монстра царапину на его руке.       Нэнси лишь отмахнулась и посоветовала ему не шевелиться, бормоча что-то себе под нос про мальчишек, которые во всем ищут подвох. Она даже не пыталась скрывать, что кейс с костями, явно побывавший в земле, привел её в абсолютный восторг, однако Марко настолько привык к чокнутым девчонкам, вроде Стар, Келли и Ричи, что это даже не показалось ему подозрительным. Да и к тому же, ему самому не терпелось узнать побольше об останках, ради которых монстры устроили перестрелку, и которые, как он не сомневался, были связаны со всей чертовщиной, что творилась в последнее время в Садах.       — Где ты его откопал? — поинтересовалась девушка, убирая светлую прядь с глаз, и приникая к окулярам похожего на микроскоп устройства сканирования.       — Долгая история.       — И надо полагать, она никак не связана с перестрелкой в Садах.       — Перестрелкой? — искренне, как ему казалось, изобразил удивление Марко. — Что там еще стряслось? Или ты про полторы сотни человек, которых нашли там мертвыми.       — Нет, я про пятерых безмозглых монстров, которых кто-то нашпиговал пулями.       — Шестерых вообще-то, — буркнул себе под нос Марко.       — И здоровенную яму под корнями старого дерева рядом с этим побоищем, — не расслышав, или же прикинувшись, что не расслышала, закончила Нэнси. — Как будто кто-то вломился на место преступления, устроил там раскопки, затем пальбу, и смылся, стащив ценные улики.       — Это Дистопия, тут каждый день такая хрень происходит.       — Марко! — девушка оторвалась от сканера, и пронзила его возмущенным взглядом.       — Ну ладно, ладно, ладно! — Диаз поднял руки в примирительном жесте. — Я просто решил помочь доблестной полиции этой планеты в расследовании такого ужасного преступления. Кто ж знал, что эти ребята тоже решат, что территория, где они устроили резню, это отличное местечко для того, чтобы потусоваться.       — Ты не мог бы перестать плеваться ядом, пока я не передумала тебе помогать? — поморщилась Нэнси. — В любом случае, останки я забираю как улику.       — Так вот чего ты денег не потребовала… — протянул Марко.       — Нет, тупица! Я не потребовала денег потому, что ты умудрился вляпаться в передрягу, из-за которой можешь лишиться головы. И знаю, что только ты достаточно туп для того, чтобы сделать это совершенно бесплатно.       — Ты сама любезность, Нэнси, — ответил ей ехидной улыбкой Марко.       Девушка лишь закатила глаза, и вернулась к устройству сканирования.       — В такие моменты, Марко Диаз, я как никогда понимаю, за что именно тебя выперли с Мьюни и оттяпали руку.       — И само очарование в придачу.       Нэнси сердито фыркнула, но предпочла промолчать. На какое-то время в лаборатории воцарилась тишина, прерываемая лишь слабым, похожим жужжание мухи звуком сканера. Наконец, сканирование завершилось, а красные лучи, исследовавшие старые кости, исчезли. Однако Нэнси еще добрую минуту всматривалась в окуляры устройства, не веря своим глазам, а когда она повернулась к Марко, то на лице её было написано искреннее замешательство.       — Поверить не могу, — севшим голосом, произнесла она. — Эти кости… Это мьюниец.       — Что?! — Марко подошел ближе, и не верящим взглядом уставился в монитор, в котором медленно вращалась трехмерная модель скелета. — Ты уверена?       — Абсолютно. Такая структура костей бывает только у мьюнийцев. Да и остатки ДНК на той книге, что была похоронена с ней, это подтверждают. Это останки мьюнийца, причем женщины. Но меня заинтересовало кое-что еще. Видишь эти полосы? — она приблизила изображение, и указала на отметины на кости. — Вот здесь, насечки на подвздошной кости?       Марко посмотрел на неё с непониманием, и Нэнси вздохнула, закатив глаза.       — Это одна из тазовых костей, неуч.       — О-о-о, — многозначительно протянул Диаз.       — В общем, взгляни на эти насечки. Они ровные, и сделаны явно скальпелем. Знаешь, что это значит?       — Что кто-то занимался резьбой по кости?       — Что кто-то делал ей экстренное кесарево сечение, — Нэнси посмотрела на него со странным выражением на лице. — У этой мьюнийки был ребенок.       — И что с того? — удивился Диаз. — Для вас дети это такое редкое явление?       — Дурак человек! У мьюниек не бывает сложностей с беременностью. В смысле, вообще. Потому что, ну… — Нэнси густо покраснела. — Потому что мы волшебные, вот!       — И к чему ты клонишь? — насторожился Диаз.       — Только к тому, что её ребенок был не мьюнийцем. Но кем тогда?       Марко посмотрел на ветхий том на столе Нэнси. Из того, что они успели в нем прочесть, это было древнее, не меньше тысячи лет возрастом подобие святого Писания. Эдакая Библия, но только для монстров, и посвященная не единому Творцу, как в большинстве виденных Марко книг, а уже знакомому ему Степпенвулфу. Словно тот, кто решил похоронить одну из священных книг Детей Степпенвулфа вместе с останками неизвестной мьюнийки, пытался что-то сказать им таким образом.       И внезапно Марко все понял.       — Монстр, — произнес он.       — Что, прости?       — Монстр. Её ребенок был монстром, — он указал на насечки на костях. — Или, по крайней мере, полукровкой.       — Быть того не может! — возмутилась Нэнси. — Кто вообще в здравом уме стал бы с монстром…       — Королева Эклипса, например, — перебил её Марко. — И я уверен, что были и другие такие же на голову романтичные особы как она.       — Ты не можешь в это верить, — покачала головой Нэнси. — В смысле, серьезно? С монстром? Как ты себе это представляешь?       — Если я что-то и понял за эти пять лет, так это то, что мьюнийцы абсолютно не дружат с головой, — повысив голос, произнес Марко. — Без обид.       — Да все в порядке.       — В смысле, вы живете в сказочных замках, путешествуете между мирами при помощи ножниц, и отправляете сквайров на самоубийственное задание в лабиринт из грязного белья. Ты и вправду думаешь, что трахнуть монстра для кого-то из вашего народа так уж невероятно?       — Не выражайся, — поморщилась Нэнси.       — Прости.       — Думаю, ты все же преувеличиваешь. Эклипса всегда была не в себе, если хотя бы половина того, что я о ней слышала, правда, а монстры с мьюнийцами ненавидели друг друга тысячи лет. Скорее это, — она указала на отметины на костях. — Всего лишь исключение из правил. Везде такие бывают, сам знаешь.       Марко внимательно посмотрел на неё. Девушка старалась говорить спокойно, но он все же уловил в её голосе дрожь от едва сдерживаемого волнения, причем он готов был поклясться, что волнение это было никак не связано с фактом кесарева сечения мьюнийке. Кроме того он отметил, что она слишком уж быстро изменила версию с ребенком не-мьюнийцем на исключение из правил. Подозрительность, граничившая с паранойей, говорила Диазу, что тут скрывалось нечто большее, чем просто случай неудачной беременности, однако вместо слов он лишь пожал плечами, и ответил:       — Как угодно. Ну, а про книгу-то ты что мне расскажешь?       — Ах, это? — Нэнси бросила быстрый взгляд на том. — Удивительная вещь. Судя по анализу этой книге почти тысяча лет, может, даже больше. Родом она с Мьюни, времен самой первой войны между мьюнийцами и монстрами, если я не ошибаюсь. Во всяком случае, она написана языком монстров, а его я не знаю.       — У монстров был свой язык? — удивился Марко.       — Угу. Но они его давно забыли. Собственно, бабушка рассказывала мне легенды про самых первых монстров, которые якобы пришли на Мьюни откуда-то из темного измерения. У них был свой язык, своя культура, даже свой Бог. Если я хоть что-то поняла, то эта книга посвящена как раз ему.       — Книга с Мьюни возрастом в тысячу лет, — хмыкнул Диаз. — Один мой знакомый дистопиец продал бы душу чтобы её получить.       — Ты ведь не думаешь, что я позволю тебе её стащить, правда? — фыркнула Нэнси. — Это, знаешь ли, тоже улика.       — Понял, шеф. Могу я, по крайней мере…       — Да листай на здоровье, — отмахнулась девушка, глядя в монитор. — Только я не думаю, что ты хоть что-то в ней поймешь.       Книга была настолько древней, что, казалось, рассыплется в прах от одного прикосновения, в кожаном переплете, на лицевой части которого был изображен причудливый золотой символ, в котором он видел одновременно и след от когтей, и волчью голову. Со странным трепетом Марко открыл книгу, и в нос ему тут же ударил сильный запах пыли и старой бумаги, однако не считая этого, страницы этого тома были в идеальном состоянии. Символы, которыми они были исписаны, Марко не узнавал, однако сделанная в стиле древних гравюр иллюстрация, на которой изображался рогатый монстр, не то в доспехах, не то покрытый странной, металлической чешуей, и вооруженный объятым пламенем огромным топором, вполне явственно давал понять, кому именно была посвящена эта книга.       Степпенвулф был на каждой странице, каждой иллюстрации, и по тому, что Марко понял, эта книга была своего рода его жизнеописанием. На самой первой странице он и другие монстры выходили из какого-то черного портала. На следующей он основывал город. Жал руку человеку в короне, который, как догадался Марко, был королем Мьюни. Уже через страницу король и другие мьюнийцы с гротескно искаженными в ненависти рожами предавали монстров, и развязывали войну. Следующие страницы показывали сражения между двумя народами, Степпенвулфа, который жал руку Глобгору и Тоффи, всех троих, бившихся с карикатурными уродами, которыми художник нарисовал мьюнийцев. Марко не знал, сколько в такой версии истории было истины, и не хотел знать. Лишь понимал, что Степпенвулф для монстров был самым настоящим мессией. Живым Богом, который, как они верили, когда-то если не сотворил их, то уж точно привел на Мьюни. И именно в это, а также в его возвращение, фанатично верили сектанты, что устроили бойню в Садах, и, как Марко теперь знал уже наверняка, охотились за ним. Он перелистнул страницу на очередную иллюстрацию, где Степпенвулф отважно бился с очередным уродом в короне, на что с благоговением взирали монстры с одной стороны, и ненавистью карикатурные мьюнийцы с другой, и покачал головой.       «Прямо чертово Евангелие», — мрачно подумал Марко, и покосился на скелет. — «Евангелие праха и костей. Вот уж спасибо, Хекапу, удружила».       Больше всего ему бросилось в глаза то, что несмотря на все старания художника показать монстров святыми невинностями, а мьюнийцев натуральными чудовищами, даже на этих иллюстрациях акулья морда Степпенвулфа оставалась безжизненной. Как будто тот, кто рисовал его, побоялся облагородить своего Бога, внушавшего ужас целому народу, и в отличие от всех остальных в этой книге, включая и Тоффи с Глобгором, которые выглядели намного благородней чем в жизни, оставил его таким, каким он был на самом деле. И эта мелкая деталь Марко не понравилась больше всего.       Описание войны, шедшей тысячу лет, было растянуто на большую часть книги, и хотя Марко не понимал ни слова, смысл и так был ясен. Степпенвулфа, которого Хекапу называла чудовищем и тираном, монстры видели исключительно как спасителя. И в этих двух противоположных в своей радикальности точках зрения терялась настоящая сущность этого древнего повелителя монстров. Сущность, которую он надеялся узнать, чтобы через их Бога понять, что же движет сектантами. По крайней мере, в это Марко начал верить довольно давно, еще после позорного поражения Велимарклепной Семёрки от рук Метеоры; чтобы уничтожить врага наверняка, нужно сперва его понять.       И всякий раз, когда Марко думал, что понимает Детей Степпенвулфа, новая часть их истории сбивала его с толку, заставляя начать свои поиски с нуля.       На середине книга неожиданно оборвалась. Не меньше двух десятков страниц, несомненно, описывавших конец войны, предательство Степпенвулфа и его окончательное поражение, были вырваны, а на их месте в книгу была вложена старая, уже засохшая роза. Осторожно, стараясь, чтобы он не рассыпался, Марко взял цветок за стебель тремя пальцами металлической руки, и поднял к свету, чтобы лучше рассмотреть его. В нос тут же ударил неожиданно сильный запах розы, не похожий ни на одни духи или другие цветы, такой, что у Диаза на мгновение закружилась голова. Он не мог точно объяснить этого, но что-то, какое-то странное внутреннее чутье подсказывало ему, что этот цветок был родом не из его мира, равно как и не с Мьюни.       Эта роза была сорвана во всех мирах одновременно, и вместе с тем, ни в одном из них.       Марко встряхнул головой, и машинально убрал цветок во внутренний карман куртки, не задумываясь о его сохранности и о том, что он, по сути, только что стащил ценную улику. Просто все тот же внутренний голос подсказывал ему, что этот цветок был самой важной находкой из всех, а за четыре года Диаз привык доверять своей интуиции как никому другому.       — Нашел что-нибудь интересное? — громко поинтересовалась Нэнси.       Марко вздрогнул от неожиданности, и наваждение тут же развеялось.       — Краткая история Мьюни по версии монстров, как я понимаю, — ответил Диаз, и одернул куртку, чтобы роза провалилась глубже в карман. — Посвященная их рогатому Богу. Разве что какая-то сволота почти половину страниц вырвала.       — Что?! — Нэнси вскочила со своего места, и в два шага очутилась рядом с Марко, заставив того непроизвольно отступить в сторону. — Какие страницы?!       — Из самого конца, которые, видимо, описывали конец войны. А что?       — А то, что на них явно было что-то важное, — произнесла девушка, однако от взгляда Марко не укрылся лихорадочный блеск в её глазах. — Может быть, какое-то объяснение тому, что кто-то зарыл мьюнийку в чемодане на планете на самом отшибе Вселенной.       — Когда это говоришь ты, звучит жутко, — заметил Марко. — Но не думаю, что это связано с нашей жертвой трудной беременности. А вот с Детьми Степпенвулфа — очень даже. Может, она повздорила с ними из-за этой книги, не знаю.       — Детьми Степпенвулфа? Это та чокнутая секта, о которой по радио говорят?       — Она самая. Но это еще не все, — Марко перелистнул еще пару страниц. — Погляди-ка.       Нэнси послушно придвинулась ближе, и присвистнула. На последней исписанной странице был изображен весь Триумвират в большом круге, разделенном на три равных части. Снизу справа был Тоффи, в своей тунике и наплечниках-черепах, таким, какой он был во время Битвы за Мьюни в воспоминаниях Мун. Он стоял посреди поля, которое, как Марко не сомневался, олицетворяло собой Мьюни. Слева Глобгор, заточенный в кристалле в стенах своего замка. Сверху же Степпенвулф, в каком-то пространстве, которое могло быть только абсолютной пустотой, или же, как его называла Хекапу, Никогда. Сверху и снизу же это изображение обрамляли две арки из витиеватых символов, которыми была написана вся книга.       — Как думаешь, что это означает? — поинтересовалась Нэнси.       — Не имею понятия, — равнодушно пожал плечами Диаз. — Может «В своем городе Р’льехе мёртвый Стёпа спит, дожидаясь своего часа». Или «Когда три гада соберутся вместе, наступит Конец Времен». Что-то в этом роде.       — Твои шутки отвратительны, — поморщилась девушка.       — Не спорю. Но глянь-ка вот еще на что, — Марко указал на несколько дюжин пустых страниц, остававшихся после последнего рисунка. — Кто-то не успел дописать этот том?       — Скорее оставил их намерено, — Нэнси как бы ненароком прижалась к нему, подбираясь ближе к книге, и постучала пальцем по чистому листу. — Чтобы закончить эту историю, когда придет время. Эй, кто знает! Может, мы с тобой, когда разгадаем тайну этой костяшки, станем теми, кто допишет эти последние страницы.       — Мы с тобой? — фыркнул Марко. — Откуда в тебе вдруг проснулся такой энтузиазм?       Нэнси кокетливо улыбнулась ему, и Диаз с какой-то отрешенностью отметил, что её глаза, вечно скрытые за стеклами очков в тонкой оправе, как и у Стар были небесно-голубого цвета. Покачав головой, Диаз со вздохом захлопнул книгу, и направился к выходу.       — И все? — немного обиженно произнесла девушка. — Что прикажешь мне с этим делать?       — Хочешь знать, что с этим делать? — Диаз остановился у самой двери, и потянулся за сигаретами, стараясь не смотреть на неё. — Спиши кости с книгой в архив, найди дело, к которому его можно подвязать, и забудь обо всем этом как о страшном сне. И главное, помалкивай о нем.       — Так серьезно? — нахмурилась девушка. — Во что ты меня втянул, позволь поинтересоваться?       — Надеюсь, что ни во что, — не обращая внимания на её недовольный взгляд, Марко вытащил сигарету из пачки, и раскурил её. — По крайней мере, никто не знает о том, что я приходил сюда.       — Что ты несешь вообще?       — Слушай, — Марко подступил на шаг ближе к девушке, и понизил голос. — Велика вероятность того, что через неделю я буду уже мертв, и если это случится, рано или поздно сюда наведается моя знакомая. Ты покажешь ей все, что мы здесь откопали, включая и отметины на костях.       — Знакомая? — Нэнси посмотрела на него выразительным взглядом, изогнув бровь.       — Знакомая. Ты её сразу узнаешь, уж поверь. Так вот, ты расскажешь все это ТОЛЬКО ей, и ТОЛЬКО после того, как она подтвердит, что и вправду пришла от меня.       — То есть, ты втянул меня в передрягу, в которой меня могут прикончить, — фыркнула девушка, и уселась на край стола. — Марко Диаз, ты в курсе, что ты полная задница?       — Мне об этом частенько говорят, — пожал плечами Марко. — Но все обойдется. Не думаю, что эти недоумки рискнут ломиться в полицейский участок.       — О, это конечно же все меняет, — она закатила глаза. — Но в таком случае, раз уж ты затащил меня в эту передрягу, думаю, минимумом что я имею право с тебя потребовать, это угостить девушку бесплатным ужином.       Марко посмотрел на неё с удивлением, она на него с азартом, закинув ногу на ногу, и усевшись так, чтобы лучше было видно её стройную фигуру. В голове у Марко тут же возникли две мысли: первая что он так и не научился понимать девушек за все это время, а вторая что поведение Нэнси к запутанной психологии девушек в этом плане не имело никакого отношения. Он и сам был профессионалом в неловких отношениях, однако мьюнийка куда больше походила на актрису, которая изо всех сил пыталась играть роль кокетничающей девицы, чем на девушку, которая неловко пыталась флиртовать с понравившимся ей парнем. Покачав головой, он сунул сигарету в зубы, и направился к выходу, бросив на прощание лишь:       — Береги себя, Нэнси.       На лице девушки явственно отразилось разочарование, вместе с выражением, прочитать которое было невозможно, но Марко этого уже не видел. Выйдя наружу, он перешел через улицу к набережной, и, облокотившись на отделявшие его от моря перила, прикрыл глаза и подставил лицо порывам ветра и каплям ледяной, соленой воды. Визит в лабораторию, в которой он надеялся получить хоть какие-то ответы, оставил его лишь с еще большим количеством вопросов, и вся сложившаяся ситуация начинала здорово его бесить. И как будто ему было мало свалившейся на голову тайны и жаждавших его крови монстров, вдобавок ко всему Нэнси, до того державшаяся весьма скромно, начала посылать ему совсем уж неприкрытые сигналы, и от этого хотелось выть не меньше. В такие моменты он вспоминал все ту же девушку-механика Ричи, которая смастерила ему новую руку, и даже не скрывала, что относится к нему как к подопытному кролику в этом плане. Это было, несомненно, странно, но с другой стороны она при этом абсолютно не интересовалась им как парнем, и ничего не требовала взамен. И такое отношение Марко Диаз в последние несколько дней, после откровений Хекапу и заигрываний Нэнси, ценил все больше.       Щелчком отправив сигарету в море, Марко невидящим взглядом уставился на серые волны, разбивавшиеся об бетонный причал. В первые дни он и сам подумывал над тем, чтобы приударить за беглой мьюнийкой, однако чем дальше он погружался в дебри своего алкоголизма, тем глупее ему казалась эта идея. Сейчас же и вовсе, мысль о том, чтобы начать встречаться с ней, была для него недопустимой. Может от опасности Дистопии и сложившейся ситуации. Может причина была в откровенно наигранном флирте и неестественном поведении самой девушки.       А может, причина и вовсе в том, что она до ужаса похожа на Звездочку Баттерфляй.       — Дьявол, мне надо выпить! — пробормотал Марко, и отстранился от перил, чувствуя, что его лицо совершенно онемело от ледяного ветра и капель воды.       Во всей округе рядом с полицейским участком был всего лишь один, крохотный бар, куда регулярно заскакивали полицейские после смены, пропустить стаканчик-другой, но Марко в тот момент с лихвой хватило и такой забегаловки, до тех пор, пока в ней наливали виски. Запахнув куртку, он на негнущихся ногах направился к стеклянной двери под неоновой вывеской, в самом конце улицы. Он даже не задумался о том, что выглядит в своей рваной куртке и с потрепанным в потасовках видом как бездомный. Марко знал, что бармену плевать на такие мелочи до тех пор, пока у тебя были кредиты.       Бар назывался «Гилеадская роза», о чем свидетельствовала вывеска, на которой прямо над надписью была изображена роза, что распустилась у самого подножия невысокой башни. Будь Марко повнимательней, или не будь ему плевать, он бы обратил на это внимание, поскольку вывеска за то время, что он ковылял через дождь к двери, успела изменить вид, название, и к тому же цвет с ядовито-зеленого на алый. Он бы заметил это, и из-за вновь проснувшихся в нем подозрений и близко не подошел бы к этой забегаловке, опасаясь очередного подвоха. Однако все мысли Марко в тот момент занимала исключительно выпивка, а потом он даже не оглянувшись на вывеску открыл дверь бара, и ступил внутрь. Лишь чтобы витиевато выругаться одновременно со звякнувшим входным колокольчиком.       Потому что бар встретил его уже знакомой ему земной обстановкой, с деревянными столиками, разделенными перегородками, бильярдным столом в середине зала, уютным полумраком, разгоняемым лишь красными лампами, да голосом Фрэнка Синатры, доносившимся из динамиков над потолком.