Дорога, ведущая в небо

Второй отрезок пути. Ривай Тропинка привела к валуну всех оттенков наступающей осени. Когда-то нежно-зеленый, теперь мох походил на грязный лохматый коврик. Сквозь его проплешины камень проглядывал тысячелетней сединой. В желтоватой пестроте увядания нашли покой опавшие листья. Мошкара вяло кружила в пальцах солнца, протянувшихся сквозь дыры в мятом кружеве тени, наброшенной на валун редеющей кроной старого вяза и растущими чуть поодаль голубыми елями. Поняв, что салаги Очкастой не удосужились отдраить камушек к его приезду, Ривай раздраженно цокнул языком и, оттолкнувшись от утоптанной земли, запрыгнул на сонную глыбу. Стайка мошкары испуганно растворилась в еловом полусумраке. Мысли разъедали мозг соляной кислотой. Он распрощался с «Титанами войны» через две недели после похорон Закклая. Несмотря на заманчивое предложение сесть во главе стола с нашивкой «president» на правом борту жилета. Предложение исходило от Смита. Именно Командор — президент чепта в Вегасе — был следующим в иерархии клуба, но… не можешь водить, не можешь руководить. Потерявший правую, Смит отказался от поста. По крайней мере, до тех пор, пока не поставит био-протез и не убедится, что не просто получится валить во всю дырку только прямо и малой скоростью. От главы, который ляжет звездой на трассе при первой же серьезной заварухе, толку мало. Ривай послал к собачьим мамкам и Командора, и Быка-Майки, и шумную Очкастую. Он выбрал свободу. Вместе с Чёрчем, Магнолией и Йеном они сняли косухи «Титанов». Затем у того же бритоголового татуировщика перекрыли череп бизона двумя скрещенными крыльями. Синим и белым. По неписаным законам, для основания клуба достаточно четырех ездоков. Их было четверо. Так на дороге появились «Крылья свободы». Потрепанным бандой Тайбера «Титанам войны» пришлось отойти в Сильвер сити (Айдахо) на родину Закариаса. Стол заседаний и архив клаб-хауса в Рино погрузили в черный фургон. Навесив на железные ворота старый тяжелый замок, Очкастая уехала последней. Смит вернулся домой в Висконсин. Чепт в Вегасе также закрылся. Что для тебя свобода? Студент-недоучка, сможешь вывести формулу?.. Под подошвами 13-дюймовок чавкнул пропитанный влагой мох. К чертям! Перепрыгивая через змеящиеся по кривой тропинке узловатые корни, вперед — сквозь кусты. Слава яйцам, на лужайке пусто. Даже Очкастая свалила. На хуй шлем. Пусть в кофре отдыхает. Плавный поворот ключа. Родная шероховатость рукоятки. Ликующий рык. Мотора и зверя, поселившегося внутри с самого рождения. Капрал дышит скоростью, ветром, уходящей в небо дорогой. Зверь тоже любит скорость, горизонт, мир на грани. Это его пища. Настоящая. Не окровавленный кусок мяса. Не костный мозг. Ветер. Свежий ветер осеннего Айдахо еще не забывший летние полдни. Свобода равняется: дорога плюс… Нет второго слагаемого. У него волосы пахнут печеным каштаном, глаза — цвета Калифорнийского залива, губы с привкусом черешни. У него… Настоящее название задрищенска, на главной улице которого взгляд уперся в засиженную голубями статую отца-основателя, Капрал пропустил. Только заметил на облезлом указателе «3785 жителей». Пришлось сбавить обороты. В таких одноэтажных городках всегда есть три места: тошниловка тетушки Нэнси, бар старого Бобби и мотель тараканы-в-оплату-не-входят. В первом можно получить стейк весом в три фунта под пинту местного пивасика. Во втором — ввязаться в старый добрый мордобой с воплями «уебу, скотина!!!» и бутылкой по черепушке. В третьем, при подходе «культурно в рыло», получить у владельца незасранный номер с ассортиментом бухла, употребив которое, завтра очнешься-таки на этом свете. Забегаловка оказалась частью сети «Домашняя выпечка». Мимо нее Капрал пронесся, поддав газу. Хватит с него Кирштейнов. Даже опосредованно. Бар «Вечер трудного дня» выглядел перспективно: несмотря на полдень, возле него уже тусовались персонажи с трехдневной щетиной на проспиртованных мордах. Заглянуть? Только если отдых закончится в «браслетах» и КПЗ, придется тормошить Доука. В манду. Лучше в мотель. Бухло, кровать, вай-фай, порнуха. Одиночество. Оно было прервано на середине первой бутылки красного тенессийского. СМС-кой шиложопой Очкастой «Куда свалил?». Отправив логичный ответ «Туда, где тебя нет. Вернусь утром», снова развалился в застиранной серости покрывала. На дисплее айфона стероидный бородач рвал в лоскуты кишку дрыщеватой пидовки. С силиконовых губ слетали фальшивые стоны страсти. Мерзость. Трубка отправилась на стоящее возле кровати кресло. Заказать что ли хавчика? Что ты делаешь сейчас, козявка нахальная? Возишься с заказами в мастерской? Ночью давал сладко. Сам на хер насаживался. Струей кончал — аж глаза закатывались. Скулил в ладонь. Прижимаясь, терся, влажно дышал в макушку, дылда чертова. Сосал так, что — дрожь по телу и волосы на жопе дыбом. Только потому, что Очкастая приказала? Клуб решил??? Заглянув золотистым лучом в приоткрытое окно, солнце простилось до завтра. Номер окончательно приобрел оттенок дохлой мыши. Ривай свинтил вторую пробку. И как он до сих пор не сдох?.. Похмельным утром, добыв из автоматов у ресепшена шоколадку и четыре банки колы, запихнул все в себя на стоянке и в путь. Возвращаться не так ярко. Но шоссе сухое, а ветер побаловал теплым ароматом печеного каштана. Пристроив чоппер у затраханной елки, махнул дымящей на веранде Ханджи. Та отсалютовала чинариком: — Утречка, злобный карлик. Эрен в мастерской. Сражается с Сашиным триумфом. У него кикстартер «дерется». — Стащила с горбатого носа окуляры, повертела, ехидно подмигнула, водружая обратно. — Ночевал дома у Шадиса. Фар с Иззи за твоей любовью в четыре глаза смотрят. — Спасибо за сверхценную инфу, — процедил сквозь зубы, но от сердца отлегло. И зачем-то поплелся к знакомому валуну. Растоптанный вчера мох подсыхал красно-коричневыми лохмами. Мошкара снова вилась стайкой черных точек над седым камнем. Почти неслышно бормотал о чем-то вдалеке водопад. Под ноги опустился жухлый лист. За ним — другой. Спокойная обреченность увядания. Капрал положил ладонь на гладкий выступ, словно ожидая почувствовать биение сердца древнего существа. Глухой утробный звук разметал в клочья зыбкость тишины индейского лета. Вздрогнул вросший в землю валун. Левое ухо заложило на доли секунды. Инстинкт морпеха взвыл учуявшим беду волчарой. Времени на обстоятельный анализ «какого хуя?» и «что за нафиг?» явно не было. Ривай бегом вывалился из ежевики на измочаленную лужайку. Чёрч и Магнолия уже сидели по седлам. Ответив на вопросительные взгляды резким кивком, он кое-как нахлобучил шлем. Чоппер отозвался послушным урчанием. Над желтизной вязов застилал осеннюю синеву грязно-серый дым. Похоже, на окраину сонного городишки свалился крупомасштабный пиздец. Пройдя поворот, увидел впереди знакомый каштановый хвост. Эрен выжимал из пердящего харлея последних лошадей — за «дукати» сержанта не угнаться на развалюхе. Чокнутая неслась далеко впереди. С боковой улочки попытался было вырулить «ford crown vic» конторы шерифа Найла, но притормозил, пропуская «крылатую» тройку. — У преподобного рвануло! — рявкнула Очкастая, едва Капрал поравнялся с ней. — Спрингер за ним присматривал, чтоб обоих фурой переехало. — Арсенал? — Арсенал тоже, — блеснув из-под шлема очками, Ханджи рывком свернула на пыльную Морнинг стар роуд. К густому рокоту байков присоединился ровный гул пламени. Сквозь бархат голубых елей и поредевшие кроны вязов, заглушая мягкие краски среднего Айдахо, сверкнуло ярко-оранжевым. Церковь «Неопалимой Розы» полыхала во всю. Аллилуйное предприятие пастора Ника занимало нефиговую территорию размером со стадион Янкиз в Большом Яблоке. И теперь в ее центре цвела огнем тигровая лилия. Лепестки пламени рвались из выбитых окон, пожирая цепляющиеся за остатки стен вьющиеся розы: сгорая, живые плети и редкие бутоны превращались в чернильную копоть. На ухоженном газоне валялись перекрученные листы железа вперемешку с обломками терракотового кирпича. Глухие железные ворота перекосило и, похоже, заклинило нафиг. Сквозь пролом в стене Ривай заметил дотлевающую пасторскую кафедру: печальный профиль женщины в венце из роз слизывал жадный огненный язык. Утонченные черты быстро исчезли — осталось лишь обугленное пятно, вспыхивающее по краям тусклыми искрами. В безветрии утра дым нависал клубящейся бесформенной массой над воющим пожарными сиренами городком. — Он должен быть убит немедленно! Он — угроза, волк в овечьей шкуре, пробравшийся обманом в наши благословенные земли! Он осквернил божественную Стену Неопалимой Розы! Взываю к вам, братья и сестры, бросьте мерзкое чудовище в огонь!!! — стоя в арке надвратной башенки, тощий старикан бестолково размахивал руками. — Изничтожьте скверну! — из разодранного рукава пасторского облачения вынырнул костлявый указующий перст и ткнул куда-то вправо от Ривая. Тот обернулся. Поставив свое пердящее угробище на кочергу, Эрен сверкнул глазищами, виновато опуская голову. — Эй, Очкастая, бухой хрен в сутане и есть тот самый праведный Ник? Интересуюсь на всякий случай, а то мы с ним официально не представлены. — С фига взял, злобный карлик? Он давно не пьет, — сержант «Титанов» мгновенно напряглась. — У пастора аллергия на синьку. Даже с пива буянит. — Вашего отче шатает, как фермера из Айовы, который за сутки успел на две свадьбы и одни похороны. Очечки протри, — мысленно обозвав «умничку» тупой курицей, продолжил. — А Йегер каким боком скверна? Потому что пидор? — Преподобный, Эрен ни в чем не виноват. И давайте-ка спускайтесь вниз, пока не поджарились до хрустящей корочки, — выбравшись из форда, Доук отер клетчатым платком пот со лба и приветственно протянул руку Риваю: — Не знал, что ты в городе. Навестить подельщиков… тьфу! друзей или как?.. — Или как, многоуважаемый шериф, или как… — ответив на приветствие быстрым пожатием. — Эй, чокнутая, пошли, снимем убогого. Фар, Иззи, за мной. Ты, — в сторону замершего унылой статуей Эрена, — тоже с нами. Учиться будешь. Со стороны пожарища раздался короткий хлопок. Фасад рассыпался обломками кирпича и дерева. Новорожденное грязно-серое облако радостно присоединилось к старшему брату. Вместе, они закрыли робкое октябрьское солнце, уронив на пыльную Морнинг стар роуд уродливую жирную тень. — Погодите, — встревожено прозвучало за спиной. — Вчера преподобный отменил воскресную проповедь. Мэри с Мики до ночи обзванивали прихожан. Это связано с клубом, Хан? — Щас руны брошу, хрустальный шар протру и все поведаю, — Ханджи посмотрела поверх очков на шерифа. — Крыша у Ника начала собирать вещички с год назад, а сегодня окончательно решила съехать. Сам будто не знал, что тут творится. Спрингер! Где ты, жертва аборта?! — она решительно зашагала к башне. — Он тут, на лестнице. Пастор палил в потолок и требовал «судить Эрена судом божьим». Конни испугался… — из пролома высунулась слегка подкопченная физия и восхищенно уставилась на Ривая. — Здравствуйте, сэр. А меня Саша зовут. Саша Блаус. — Весело вы живете, — рука скользнула под косуху, привычно нащупывая тридцать восьмой Кольт-пайтон. — Саша, ты хорошая девочка, но вали под крылышко шефа Доука. А дядя с тетей разберутся. Грохот. Веером — железо, дерево, горящее бесформенное нечто. — Ложись!!! — звонко, пронзительно. Легли мгновенно. Уткнувшись мордой в асфальт, Капрал различал сквозь шум в ушах лишь приближающийся вой пожарных машин. «Что-то не так с пацаном. Придется взять за душу сержанта». Казалось бы — размышлизм совсем не в ту сторону. Но бывший морпех знал: когда все вокруг взрывается и горит, непонятно откуда в башку сваливаются мысли. Именно они могут подсказать правильный путь. Лично проверено в горном Бадахшане. Он поднялся первым. Пролома больше не было. Стены — тоже. Вычурная башенка выдержала, и теперь ее темный силуэт плавал в дымном мареве размывающимся видением. Слева, стоя на четвереньках, Очкастая старательно выхаркивала на асфальт собственные легкие. Впереди Чёрч помогал встать пошатывающейся и плюющейся матами Магнолии: похоже, она словила контузию. Сквозь кипящую вокруг смесь черной копоти и ржаво-красной кирпичной пыли попытался разглядеть тощую долговязую фигуру. Ну, хотя бы дурную головушку с девчачьими патлами. Мать твою, Эрен… Тепло, невесомо пальцы коснулись запястья. Жив, нахальная мартышка! — Идем, — прохрипела сержант «Титанов». — Очкастая, вы с Майки там вырыли ракетный комплекс «земля — земля». Решили Тайбера Стингерами и Томагавками закидать? — Не совсем, но около того, — глухо и как-то обреченно. — Давай, покончим с этим. — У пастора специальный армейский Глок. Который на двадцать, — раздалось снизу. — Но сейчас он пустой. Расстрелял обойму. Я считала. — Саша сидела на обочине. На лбу наливалась шишка, по щеке ползла темно-алая струйка. Высокая девица со значком помощника шерифа подхватила ее под локоть и утащила к подъехавшей скорой. Смахнув с дороги бормочущего оправдашки лупоглазого парнишку, Ривай устремился по винтовой лестнице за Очкастой. Позади, как нарочно, дышал в шею Йегер. Ничего, сегодня ночью мелкая задница свое получит. Сперва только преподобного угомоним… — Заперся, — взъерошив воронье гнездо на голове, Ханджи шарахнула кулаком по дубовой двери люка, ведущего на верхнюю площадку. — Отойдите, леди. Три выстрела кольта разнесли замок. — Как ты посмел, чудовище, явиться в сакральное место? — пресвятой Ник гневно вращал выпученными мутными глазами на замыкающего разношерстную процессию Эрена. — Брось его в священный огонь, и ты спасешь человечество, сестра! — В клубах расползающегося дыма бледная носатая рожа выглядела очень готишно. — Коза тебе сестра! — Очкастая вцепилась в порванный ворот сутаны. — А ты сейчас у меня полетишь вниз ласточкой. Кто поджег склад? Блять, — с досадой в сторону Капрала. — От него моим самогоном прет… Кто тебя накачал? — и тряхнула так, что у преподобного клацнули зубы. — Ну… это, я… Я принесла сегодня утром бутылочку, — на круглую площадку вкатилась мамаша-Кирштейн. — Помню-помню — нашему Нику пить нельзя. Но разве может быть вред от твоей настойки, солнышко? Пастор последний месяц совсем грустный ходил. Проповедь вчера отменил, на гастроли в Вегас ехать не хотел. Вот и решила порадовать утречком. А потом думаю: отгоню «камаро» Майки в мастерскую, заберу свой пикап и на обратном пути снова сюда загляну… — пухлые ладошки мельтешили перед багровеющей физиономией Ханджи: «солнышко» всерьез собиралось превратиться в сверхновую. — Бросьте чудовище в очищающий огонь! — возопиил пьяный в лоскуты служитель господа. Ситуёвина затягивалась. Капралу надоело. Он огляделся. На полу валялись несколько увесистых кусков кирпича. Поднял один. Повертел и, скривившись, отбросил. Не подходит. В нише обнаружился бюст печальной леди в розовом венце. На вид — бронзовый. Но взвесив в руке, понял — подделка. Видно, пастор экономил на предметах культа. Обычное крашеное дерево. Годно. — Пригнись, Очкастая. Бюст прилетел аккурат в лобешник заправилы аллилуйной лавочки, и тот, наконец угомонившись, сложился на терракотовом полу черной ветошью. — Брати-и-и-к, — донеслось с лестницы. — Тут внизу заебатая «конюшня»! — отбрасывая с глаз отросшую малиновую челку, Изабель высунулась из люка. — Смотрю, ты уже закончил, — махнув в сторону отдыхающего пастора. — Спускайся. — Дальше без меня, — хлопнув промеж лопаток отдувающегося сержанта, повернулся к Эрену. Долговязый мальчишка усердно делал вид, что его тут нет. — Йегер, за мной. Просторный гараж примыкал изнутри к уцелевшей части стены. Фар сражался с покореженными взрывом роллворотами: здоровенная вмятина посредине мешала поднять их выше, чем на пять футов. — Мотоциклы надо спасать, — Чёрч попытался подтолкнуть ворота снизу, но исцарапанный алюминий не сдвинулся ни на дюйм. — Такая красота и пропадет нахрен. Сам зацени. — Хераси, — Ривай присвистнул. В искусственном белом свете сияли новехонькие Harley-Davidson Softail, V-Rod и Triumph Speed Triple. — Эй, услада хера моего, какой байк хочешь? Вопреки ожиданиям, «услада» ломаться не стала, а, нырнув под ворота, живенько оседлала Урода: — Ключ есть, — чумазая мордаха сияла серебряным долларом. — Да, от этого нашли. А от софтейла и триумфа — ХЗ где заныканы, — протиснувшись следом, Магнолия раздраженно тряхнула малиновыми хвостиками и тут же привалилась к стеллажу с инструментами. — Чот меня колбасит… — Уй, епть, — стартовавший было Эрен едва не приложился башкой о злосчастный металл. Ривай сплюнул под ноги (если Йегер — угроза, то только собственной, без того больной головушке) и выбрался наружу. Подпирая плечом слабо мычащего пресвятого погорельца, мимо прошагала, угрожающе сверкая очками Ханджи. За ней плелся перепуганный Конни, у которого под левым глазом наливался багровым свежий фингал, поставленный рассвирепевшим сержантом. Следом катилась мамаша-Кирштейн — судя по выбившимся из пучка седым прядям, ее оттаскали за волосы. Но возмущаться никто не пытался: видимо — обычная история. А вот улыбающийся в седле харлея Эрен… Сесть позади. Просунув руки под изгвазданную косуху, обхватить теплое, гибкое, сильное. — Смотри, не отправь нас к боженьке на облачко. Урод завелся мгновенно. Вопреки опасениям, нахальная мелочь ловко лавировала между обломков. Забив на пыль, Ривай прижался к толстой бычьей коже… Мир позади раскололся. Взрыв заглушил сирены. Сквозь косуху обожгло спину. Все звуки исчезли. Морнинг стар роуд погрузилась в оглушающую тишину, заполненную мельтешащими фигурами и перекошенными лицами шерифов, врачей, пожарных. Рука пацана, давящая на гашетку. Проскочив между скорыми, мальчишка пронесся через дорогу, ухитрился не вписаться в голубую ель, но пришел в заросший полынью валун. Мир завертелся. Небо чередовалось с землей. Острым ободрало правую бровь, и глаз тут же залило алым. Промелькнула черным рифленая подошва ботинка. «Эрен?..» — подумалось перед тем, как Ривая закинуло в колючую ежевику. Сквозь тронутую бурым зелень небо ослепило недостижимой высотой. Мир прояснялся, принимая обычные очертания. Слух возвращался рывками. Сквозь давящую вату прорезалась череда невнятных ругательств: из соседнего куста выполз чертов пацан. Рукав косухи располосован от запястья до локтя, но крови не видно. Цел?.. С верха пологого склона донесся женский крик: «РПГ… семерки… снаряды… пиздец». Ривай словно вернулся в Афганистан. Приятные, мать твою, воспоминаньица, когда по тебе ебашит из русских гранатометов Талибан, а рядом слился с местностью Чёрч… Фарлан. Изабель. Что с ними? Наверх. Раздирая в клочья перчатки (надо было с кевларом надевать!), не чувствуя боли. Только руки становятся липкими от крови. Новый взрыв. Опустить голову, приоткрыть рот, чтобы выровнять давление на барабанные перепонки. Снова наверх. Легкие забивает горящим, смрадным. Потерявшая очки Ханджи сидит возле пожарной машины, держа за шиворот обмякшего преподобного. На двойной сплошной раскачивается из стороны в сторону шериф Найл. Его «форд» разворотило в месиво железа, пластика, искрящей проводки. Расписной спорт валяется на обочине. Лошадиная морда потерянно топчется возле. Только прикатил?.. Странный звук доносится откуда-то слева. Стоя на коленях, рыдает мамаша-Кирштейн: «Их больше нету, родной». Потемневшие глаза сочатся виной и болью. Пепел оседает вокруг смертным приговором. Резкий ветер разгоняет серо-мутную взвесь, и с холодной высоты небес на пожарище опускается лучезарное сияние солнца. Башни больше нет. «Стена Неопалимой Розы» пала. На секунду перед глазами — асфальт. Затем — тьма. Наконец-то. — Вы в порядке? Вам нужно в больницу. Есть страховка? — Озабоченное лицо окружено коротко стриженными платиновыми волосами. — Доктор Нанаба. — Рука коснулась бейджа, прицепленного к нагрудному карману. — Отъебись, — Капрал выпрыгнул из скорой. — Парень и девчонка в косухах с крыльями — где они?! — Погрузили в другую машину. Вам сейчас не надо такое видеть, — строго произнесла докторша. — Где. Они. Белобрысая сука, — внутренний зверь Капрала перешиб ударом когтей сковывающую цепь. Короткая оплеуха. Схватившись за щеку, изумленная женщина отступила назад: — Там, за пожарной… еще не увезли. Чёрча и Магнолию свалили в черное равнодушие пластика. В мешке, где лежали останки Иззи, блеснул крошечный бриллиант на оторванном безымянном. Ривай смотрел, как его рука тянет зиппер. Медленно. Будто в вязком сне, матовые черные зубцы молнии расходились в стороны, открывая развороченную в кровавые лохмы грудную клетку, предплечье, голову. Распахнутые глаза цвета весенней листвы смотрели в никуда. Губы чуть приоткрыты. Малиновые хвостики походили на замызганные растрепанные метелки: в них запутались мелкие кусочки штукатурки, на них осела ржавая пыль. Другой мешок. Снова месиво крови, припорошенное пылью на ранах, зияющих желтоватыми обломками костей. И глаза. Только уже светло-карие, но с той же инфернальной пустотой. Чёрч и Магнолия. Семья. — Где преподобная мразь? — Капрал повернулся к Нанабе, суетящейся вокруг Ханджи — та все также сидела, прислонившись к колесу пожарной машины. — Пастор Ник сильно пострадал, — вякнула Нанаба и заткнулась. — Где? Или ты тоже пострадаешь. Мало кто знал, что Капрал большую часть жизни пребывал в состоянии контролируемого бешенства. Иногда выпуская зверя наружу. А сейчас сдерживать его не было ни малейшего желания. — Тут, — сержант ткнула в скорую с распахнутыми дверями. — Не мешай ему и, может быть, останешься жива, — ухватив за локоть вскинувшуюся докторшу. Покачивая забинтованной головой, пастор скрючился на белом сидении, пока щуплый паренек искал вену на худой старческой руке. Увидев добычу, зверь заурчал в предвкушении. Сознание заволокло алым… Схватить за тощую птичью лапу. Выволочь наружу, не обращая внимания на кряхтение и нытье про артрит. Подтащить к носилкам с мешками, к ошметкам, к тому, что считаные минуты назад было семьей. Названной сестрой и лучшим другом. Было… — Смотри. Они закончили жизнь не на чужой войне в сраных горах на другом конце географии. И не от пули пропитанного пульке мекса в порту Веракрус. Их даже не размазало фурой по мокрой дороге. Их нет только потому, что ты, пресвятая падаль, нажрался. — Ухватив старческую шею, Ривай подтолкнул трясущегося Ника к останкам. — Да, бухло притащила курица, у которой мозги заплыли жиром собственных пирогов, но налил и выпил ты, сам. Небось еще, дальше скрипеть собираешься? А чего? Белобрысая в больничку отвезет, анализы назначит, пилюлями накачает… и через недельку — здоровеньким, дальше псалмы гнусить? Отвечай. Кривые птичьи лапы закрыли лицо. Раздался странный каркающий звук. Звук перешел в сдавленный дрожащий всхлип. Сквозь изуродованные артритом пальцы просочилась слеза и покатилась по сухой морщинистой руке. — Я не пью… давно. Меня Сайнес уговорил… Простите. — Артритная клешня в печеночных пятнах потянулась стереть с лица Магнолии застывающую смесь крови с терракотовой пылью. — Mea culpa. Mea maxima culpa. — Не трогать, сука. — Резкий удар по запястью заставил Ника охнуть. — Только смотреть. — Что он там бормотал про Сайнеса? — отмахиваясь от Нанабы с бинтами, встрепенутая Ханджи ковыляла в сторону безуспешно чиркающего зажигалкой Доука. — Это твой следователь-консультант?.. — … он же на полставки у нашего преподобия, — Найл вытащил изо рта зажеванную сигарету. — На, — негромкий щелчок и крохотный огонек насмешливо вспыхнул на фоне догорающих руин. — Док, подбрось-ка нас до клуба. Ты с нами, шеф? — Затянувшись от души до пяток, Найл согласно кивнул и потопал к уцелевшему форду вик помощника шерифа. — Капрал, тащи сюда преподобного алкаша. И вы, матушка, пожалуйте. Йегер, а ты у меня где?! — Здесь! Крепко ухватившись за рукоятки, пацан выкатил зияющего разбитой передней фарой Урода на шоссе. Следом показалась смурная Лошадиная морда. Буркнув что-то про эвакуатор и позвонить в мастерскую, Йегеров бывший вытащил из кармана джинсов мобилу. У Ривая кольнуло слева. Нехорошо. Тревожно. С вывертом. Словно кто-то загнал под лопатку сверло. Нет. Сейчас не до этого. Зверь снова закован в цепи. Клетка надежно заперта на замок. Сейчас главное — пастор и… Йен, который ждет звонка невесты на больничной койке в Чикаго. Заткнув пальцем левое ухо, придурок-Кирштейн басил в трубу про отвезти байки в клаб-хаус. Пожарные растерянно переглядывались. Сирены наконец-то заткнулись. Ехали молча. Зацепившись порванным рукавом за дверь, Эрен запрыгнул в скорую последним. Он сидел близко. Близко, но не рядом. На ухабах, острый локоть пихал Ривая под ребра. Вкрадчиво-неуклюжее тепло проникало сквозь косуху и фланелевую рубашку, осторожно согревая. Это успокаивало. Давало силы не спустить курок, послав пулю в трухлявое сердце полулежащего на носилках Ника. Напротив хлюпала носом разом посеревшая и постаревшая мамаша-Кирштейн (ее сержант затолкала в машину первой), на полу скрючился идиотина-Спрингер. Зачем-то попискивал кардиомонитор. Слабенький электронный мозг коротнуло ударной волной?.. Закусив губу, Очкастая долго тыкала в экран айфона. Помянув Майки в три этажа до прабабки из Дублина, замерла, опустив веки. К дому Закариусов шли не говоря ни слова. Скрючившийся на чугунном стуле Армин с робкой улыбкой приподнялся навстречу, но тут же понуро отпустил голову. Мертвенную тишину тотальной опустошенности нарушил гул моторов. — Что стряслось? Взрыв было видно за пятнадцать миль. Знакомый. Слишком давно знакомый Риваю, не теряющий уверенности в любой ситуации баритон. — Опоздал, Командор. Апокалипсис закончился. Всадники оправились по такому случаю бухнуть. На твою долю не осталось. Смит улыбнулся. Чуть снисходительно, слегка по-доброму. Аккуратно запарковавшись у кривой елки, демонстративно снял правой классические черные очки, спрятал во внутренний карман новехонькой куртки. Посмотрел. Почти ласково. — Давно не виделись, Капрал, — баритон вибрировал выверенными оттенками иронии, ностальгии, теплоты с намеком на интимность. — Не переживай — я не скучал. Ривай ненавидел, когда им пытались манипулировать. Пусть даже с элегантной ненавязчивостью. А еще ему хватило с горкой пафоса оттюнигованного прямо за заводе софтейла фэт боя* с рычажной «вилкой» и прочими закосами под чоппер. Но Смит — всегда Смит. Манипулятор на пафосе. Правда, у Командора больше нет власти над Капралом и значит, — пусть сам себе отсасывает. Гораздо сильнее заинтересовала правая рука. Движения пластичны, нет ни намека на неестественность или скованность: Смит небрежно расстегнул шлем, нацепил на рукоятку. Похоже на экспериментальный киберпротез. О них давно ходили слухи. — Хан? Ты оk? — поставив на «кочергу» тяжелый круизер, Майкл догнал жену на крыльце. — Храм Розы рванул? Все сгорело? Что-нибудь уцелело?.. — с каждым вопросом отголосок надежды в голосе слабел. — Цела. Очкастую битой не убьешь. А Розе вашей больше не цвести. Там теперь как под Гиндукушем в мае одиннадцатого, — Капрал ответил за сержанта. — Иззи и Фара разложили по мешочкам, — зверь заворочался внутри, требуя мяса и крови. — А что к чему и почему — мы сейчас разберемся. Шеф, доставь-ка ты нам своего помощничка, — взгляд в сторону выбирающегося из форда Найла. — Он взял два выходных. Вчера и сегодня, — Доук потянулся к рации. — Хитч, найди Сайнеса. Не дозвонишься, вместе с Марло дуйте к нему домой. Если еще там, задержите и закройте в камере до моего приезда, — не дослушав истеричную трескотню диспетчерши, нажал отбой и устало присел на переднее пассажирское. — Командор, кончай изображать памятник, хватай хрена в сутане, толстую мамашу и волоки нах в зал заседаний, — зверь внутри довольно замурлыкал, предвкушая добычу. — Слушаюсь, Капрал, — нарочито поведя плечами, Смит направился к скорой. — Тебе необходимо наложить швы на бровь, — неумолимая докторша возникла перед носом платиновым ежиком волос. — Потом, — Ривай задержался взглядом на покрасневшей щеке. — Нанаба, я виноват. — Ерунда. Я ж бандитский лепила. Бывало хуже, — отмахнулась та. — Но швы наложить придется. — Что с Конни делать? — За долговязым Эреном плохо пытался спрятаться такой же тощий Спрингер. — Ему прилетело кирпичом по затылку. — Вот и работа доброму доктору. — Вдруг снова повело. Мысль на мгновение осветила черноту, где всю его жизнь грыз цепи зверь. Мысль, пронзившая ясностью осознания: в третьем мешке запросто мог оказаться чертов пацан. И в эти минуты аквамариновые глаза медленно тускнели бы в холоде больничного морга. Ладно, сейчас нет времени переживать и пережевывать. — Хватит вести светские беседы, — пропустив вперед Смита, поддерживающего преподобного алкаша и понурую мамашу-Кирштейн, Ривай захлопнул дверь клаб-хауса. Отрезав деловитые распоряжения Нанабы и оханья Спрингера, стекло задребезжало за спиной. В зале заседаний «подсудимых» отправили на лавку у стены, где обычно теснились приглашенные на сходняк рядовые. Сам Смит, пригладив слегка растрепавшуюся шевелюру, вальяжно опустился в конце длинного стола. Аккурат напротив кресла президента. — А чего не сразу в президентское? — Зверь внутри осклабился. — Майки, срезай-ка нашивку, папочка прикатил. — Хорошо. Для начала, хочу покончить с возникшим недопониманием,  — игнорируя Ривая, Командор повернулся к занявшему свое место Закариусу и нахохлившейся рядом Очкастой. — Я вернулся к «Титанам» рядовым с правом голоса и вовсе не претендую на кресло и молоток. Вместе с твоим мужем и Бернером мы обсудили это еще в Мэдисоне, — в голосе отчетливо слышалась доброжелательность, сдобренная щедрой горстью превосходства. — К тому же, я приехал не с пустыми руками. Заметив дым, президент велел Бернеру отконвоировать пикап с подарками до охотничьего домика у озера. Как разгрузят — он напишет. Учитывая, что арсенал улетел на небеса, Глоки, Узи и пятидесятые Кольты придутся кстати… Мы с Майки и Мобби хотели сделать небольшой приятный сюрприз: они встретят меня в Ореане на семьдесят восьмом шоссе, потом с рейнджерами Морли Нельсона постреляем в лесу белок. Думали — слегка развлечемся, а заодно пушки проверим. Но хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах, — обаяние примирительной улыбки несколько подпортил пренебрежительный взгляд. — Ты — белый пушистый внутри и снаружи. Понятно. С тобой, мамка, тоже все ясно, — старая перечница так обреченно хлюпала носом в полу кардигана, что у Капрала промелькнуло в душе подобие брезгливой жалости. — Пресвятая падаль облила бензином арсенал в подвале и чиркнула зажигалкой — понятно. Но сейчас не про это. Когда Закклай решил замутить с пастором, он показал мне проект церкви. Для серьезных игрушек, вроде РПГ с гранатами, была предусмотрена потайная комната. Стены — три и двадцать восемь. Метр бетона, мать твою. Попасть можно только пройдя через тамбур и открыв дверь из титанового сплава толщиной в полтора фута. А теперь вопрос к тебе, Никки: кто еще знал код? У кого был ключ? Ты нажрался в вертолеты и не смог бы попасть по кнопочкам. Отвечай, мразь. — Сайнес… — прошептал старик. Руки судорожно одергивали, мяли, терзали порванную сутану. Седые космы свисали на лоб. Покрасневшие веки. Помутившийся взгляд метался по залу, тщетно стараясь разглядеть намек на сочувствие в обозленных измученных лицах. — Mea culpa… Прости, Капрал. — Боженька простит, когда встретитесь, — сдержав рвоту, Ривай повернулся к двери и рявкнул: — Йегер, волоки сюда лупоглазого. Через секунду дверь распахнулась, и мальчишка легонько пнул Конни в центр зала. — Босс, сержант… н-н-не прогоняйте, мне некуда… у меня, кроме клуба, никого, — крутя забинтованной тыквой, пацанчик мялся, заикался, путаясь в словах и ногах. — Простите. — Он не виноват! — В этот раз дверь грохнула об стену так, что Капрал аж удивился. Перед собранием нарисовалась знакомая подкопченная девичья физиономия. — Я расскажу! — Ты у меня кто? Уточни-ка. — Армейская чуйка подсказала — девчонка далеко не дура. В отличие от своего ебаря. — Подружка… ой! «Старушка» Спригнера. Экономкой у пастора работаю. Клубу помогала присматривать за ним. Чечевичные котлеты, палак-панир готовила, со шпинатом который. Мясо он не кушал. Вела домашние расходы… — Босс, я не пускал. Она в глаз залепила, — следом сунулся взъерошенный Армин. — Сгинь, Барби. — Майкл схватился за молоток, болотные глаза сузились. «Похоже, бычара психует»: Ривай мысленно ухмыльнулся. — Так, Саша, не трынди. Говори по делу. — Майк, Ханджи… Ой, все спросить хотела — вы тот самый Капрал? Я почему-то думала — вы повыше будете, — округлив глаза, копченая подружка Конни вылупилась на Ривая. — Саша, ради Одина, о пожаре, — Очкастая ощупывала карманы в поисках заветных палочек здоровья. — Извините, пожалуйста, — испуганно отступив назад, девчонка затараторила как из пулемета М-60: — Пастор Ник давно жаловался, что у него не лежит душа к поездке в Вегас, проповеди не пишутся, связь с Мировой Розой утрачена. Надо расширить сознание, открыть какие-то там каналы. Еще много чего прочистить в этих… чакрах, перевернуть монаду. Короче, когда миссис Кирштейн уехала, он и помощник Сайнес попросили нас уйти. Конни не хотел… Но пастор сказал, что будет медитировать, искать путь к Розе и восстанавливать связь с Агартой. Помощник Сайнес выставил нас за ворота, но мы не ушли… — задохнувшись, она облизала сухие корочки на губах. — Мы стояли у ворот… когда увидели дым, Конни открыл своей картой, но было поздно. Пастор бежал к нам навстречу, кричал про чудовище, из-за которого его не пустят в эту Агарту. У меня не получилось войти в церковь. Там уже окна полопались, пламя вырвалось… Мы не смогли ничего сделать! — слезы размывали грязь на щеках. Взгляд умоляющий, нижняя губа закушена. — Забирай своего придурка и валите нахрен отсюда. — Благодарное «Ой, спасибо», топот ботинок недоумка-Спрингера, шарканье Сашиных кроссовок. Парочка радостно свалила. Зверь выпустил когти. — А скажи-ка мне, Майки, давно Сайнес появился в городе? — Месяцев десять назад перевелся к Найлу из Адамса на место вышедшего на пенсию… дерьмо! — здоровенный кулак грохнул по столу, чуть не угробив лежащий возле молотка айфон. — Оно, родимое, — с удовольствием подтвердил Ривай. — Очкастая, ну ты, вроде, умничка. В секретных лабораториях Пентагона всякую биохрень бодяжила. Так какого не сложила один и один? — Шеф изучил его досье вдоль, поперек и по диагонали. Спецом присматривал за ним. Сайнес был тихим занудой. Обожал бумажную работу, жаловался на бывшую жену: жизнь она ему поломала. Потом прибился к Нику за очищением и просветлением, ни одной проповеди не пропускал, — разом всосав в себя пол-сигареты, Ханджи выдохнула вверх, сдувая дымом обгрызенную челку. — Никому в голову не пришло связать задрота с Тайбером и Зиком. — Ну да. Пофиг на интересный факт, что никто не захочет строить карьеру в задрипанном городишке посреди заброшенных серебряных рудников и поклонников розовых кустиков. Как часто в Сильвер сити появляются новые лица? Много ли переселилось сюда, не считая чокнутых сектантов? — Странная веселость бурлила в венах, заставляя выплевывать скопившуюся ярость. — Вы не можете выкинуть «Рыцарей» со своих дорог, эпично прозевали шпиона, и теперь пидор должен со знанием дела вытащить «Титанов» из глубокой задницы. Кто засмеялся первым? Капрал не заметил. Истеричный, захлебывающийся — смех разлетелся по залу сиплым клекотом, скрежетом, выбросом безысходности. Реальность сузилась до солнечного луча на потертом янтаре столешницы. Рядом с вырезанном по канадскому дубу черепом бизона лежала чья-то скомканная бандана. Рука нырнула в левый карман. Пальцы нащупали сложенную квадратом застиранную ткань. Фарлан Чёрч. Изабель Магнолия. Его истинная семья. Капрал разровнял на видавшем виды дереве простой квадрат. Черное. Белое. Турецкий огурец. Платок, используемый работягами начала двадцатого для защиты от солнца и пыли, стал символом. Трансформирующимся символом. Он защищал от жара пустыни Сонора или Мохаве. Повязанный на лице, предупреждал — на стройке небоскреба рвет легкие взвесь цементной пыли. Ривай сложил платок в косынку. Дальше — проще. Складывать, разравнивать, шоркая ногтем. Повторять, казалось бы, механические движения до тех пор, пока бандана не легла на стол узкой лентой: — Теперь это моя война, — черно-белая полоска охладила лоб.** Он поступил правильно. Осталась сущая мелочь. — Эрен, ты свободен от обязательств. — Добби свободен! — ехидно прозвучало за спиной. — А хозяин подарит Добби носок? — Моблит отписался. Разгрузились. Водилу он отпустил, — игнорируя клоунаду рядового, президент озвучил короткое сообщение и сунул трубу во внутренний карман косухи. — Йегер, найди Шадиса и Петру — пусть сменят его в охотничьем домике. Еще. Скажи Лошадиной морде, чтоб забрал свою мамашу и посидел с ней до утра. Бегом! — А носок? Ривай обернулся. В уголках аквамариновых глаз подозрительно блеснули крохотные капельки. Не давая возможности разглядеть, понять, мальчишка вылетел вон. Ну и, что за нафиг?.. — Куда Ника девать… босс? — Смит подчеркнуто сделал ударение на последнем слове. — Придется оставить здесь, — Майки недовольно крякнул. — Только приставь к нему кого-нибудь, у кого больше одной извилины. Есть такие? — Ривай чувствовал: надо бы полегче, но зверь рвал железными когтями ливер. — Боюсь, он тебе не понравится, — Очкастая подкурила следующую сигарету от собственно бычка. — Ба-а-арби! Иди сюда! В приоткрытую щелку сунулась голубоглазая физиономия. Следом проскользнуло хилое тельце в новеньком жилете салаги. Армин застыл испуганным кроликом перед скопищем удавов. — Что? Вот это? Да его соплёй пополам перешибешь! — даже внутренний зверь озадаченно присел. — Хан, умоляю, есть еще кто-нибудь? — Просили умника — получите. Он, между прочим, в тринадцать хакнул сервак Полицейского управления штата, — огрызнулась Очкастая. — Джин забрал Боззи и Шульца с собой. Наш чепт в Гилрое потрепали «Рыцари». Уехали утром… — Сайнес пропал, дома его нет, — не церемонясь, Найл отодвинул салагу в сторону. — Марло доложил. Хитч посмотрела все записи с камер, какие нашла… — шериф перевел дух. — Он еще в городе. Или залег где-то в старых рудниках. Я осторожненько попрошу Мэри обзвонить знакомых прихожан — вдруг заходил к кому-то. — Барби, бери пастора и тащи в третью спальню. Лови ключ, — Ханджи мгновенно вскочила. — Запри и дуй сюда с ноутом. Нужны планы рудников. — Есть! — щупленький паренек осторожно помог пастору подняться. Тот беспрерывно бормотал что-то похожее на молитву. — Мы вместе с Эреном лазили. Ну, когда школку прогуливали… ноут не нужен. Топот ботинок. Зажав сигарету в зубах, Очкастая унеслась в сторону склада. Смиту плевать на суету. Отодвинув стул, он вытащил из нагрудного кармана толстую Bolivar Belicosos и дредноутом «Колорадо» уплыл на веранду — дымить на свежем воздухе кубинской контрабандой. Потревоженные движухой, лампы закачались над столом на длинных шнурах. По резьбе метались желтые световые пятна. Глазницы бизоньего черепа зияли провалами в бесконечную ночь. По обшитым потемневшим дубом стенам чередовались тени. Четкие и расплывчатые. Темные, почти черные и серые полупрозрачные — сквозь них виднелись пятна цвета крепко заваренного чая. Бросив Закариусу: «Байки сгрузили перед штабом», Лошадиная морда (откуда взялся?) вывел пошатывающуюся мамашу-Кирштейн. Пропустив их, в зал протиснулась настырная Нанаба с каким-то кофром. Открыв его, извлекла пузырек, свинтила крышку, смочила ватный шарик, и над бровью защипало. Ривай вздрогнул, когда ужалило в бицепс. Похоже, он снова выпал. Так случалось, когда ребят «Команды 6» — вчера живых — сегодня укладывали в закрытые гробы по частям. — ИПСЧ, — пояснила «платиновая» докторша. — От столбняка. И… — всадив второй шприц прямо через рубашку, — антибиотик широкого спектра от прочей заразы. Не болей, — она натянула косуху обратно на плечо. Снова быстрый топот. Но тише и со стороны лестницы. Капрал сжал переносицу. Помогло. Ступор отпустил. — Сейчас два тридцать пять. Стемнеет около восьми. Мы успеваем. Я все покажу, смотрите сюда, — Армин все-таки захватил ноут. — Сайнес все время торчал в офисе шефа Доука либо в церкви и не успел хорошенько изучить рудники. А планы в инете датированы… — пролистав несколько сканов, — от тысяча восемьсот восьмидесятого до тысяча девятьсот пятьдесят шестого. В пятьдесят седьмом закрылся последний рудник. Самый крупный — «Фартовый самородок» — затопило весной шестьдесят девятого… — Барби, ты ведь умный, да? Или Очкастая обратно лоханулась? Не тяни кота за причиндалы, — Ривай деликатно положил руку на блондинистый загривок. — Откручу ведь соображалку — чем думать станешь? — Я только хотел объяснить, почему Сайнес мог устроить убежище только в «Красотке Кэрол». Ведь «Самородок» затопило при Ричарде Никсоне, а «Черную Мэгги» завалило два года назад. Крепеж в центральном стволе рухнул. Эрен с Мики меня вытащили… Я тогда руку сломал. Вот, — Армин ткнул пальцем в экран, — тут написано: в ста пятидесяти ярдах от входа в горизонтальный ствол — массовый обвал закрепных пород. Он не решится полезть ни туда, ни туда, зуб даю! — шмыгнув курносой носопыркой, парнишка замолк. На круглом личике убежденность в своей правоте боролась с полной готовностью обосраться со страху. — Вход в «Красотку Кэрол» представляет собой естественное образование… — Так, отставить палеологию! — рука сжала загривок чуть сильнее. — Сколько добираться? — Двадцать минут по шоссе, полчаса по грунтовке и столько же пешком, сэр, — отрапортовал тщедушный пацанчик. — Фонари, веревки, — Ханджи свалила на стол четыре бухты крученого альпинистского троса. — Вот Глоки, кому надо. И где обратно Йегер? — обвиняюще уставилась на Капрала. — Нашу радость на лужайке подберем, — он распахнул косуху, продемонстрировав Очкастой тридцать восьмой Кольт пайтон. — А эти пукалки своим «девочкам» раздай. Мотор чоппера послушно отозвался на поворот ключа, окутывая Капрала родной стихией асфальта и скорости. На периферии зрения промелькнул матерящийся в рацию Доук. Чуть позади нахально рыкнул спорт Лошадиной морды. Бывший Йегера решил увязаться за компанией?.. Какого?! Но тут с Капралом поравнялся Эрен в седле «японца» расцветки кислотного попугая. Упертый мальчишка держался колесо в колесо. Не обгоняя и не отставая. Только губа сердито закушена. А… пошел он жопой на Кирштейнов хер! Хочется маячить рядом? Да на здоровье. …Они выбрались из недр «Красотки Кэрол» около семи. Измотанные темнотой, духотой, пылью. Покрытые дерьмом летучих мышей. Барби феерично метал харчи под кустом дикой малины. На замурзанном лице нахальной козявки остались одни глаза. Чистые в своей морской прозрачности, они угомонили скребущего в первобытной ярости зверя, заставив забыть смерть… Салага-Армин оказался прав. В тупике боковой горизонтальной штольни они обнаружили спальник, термос с остатками кофе, коробку с лого «Домашняя выпечка» и разряженный внешний аккумулятор. Сайнес был здесь совсем недавно. Определенно. То, что его след простыл — также очевидно. Оставалось, скрежеща зубами, шкандыбать на выход. На обратном пути принцесса Эрена, впаявшись в кучку пустой породы, ухватилась за проржавевшую воздуховодную трубу и, грохоча рассыпающейся конструкцией, наконец-то обрушилась. Гулкое эхо превратило грохот в раскаты грома. Дальше разверзся сущий пиздец. Сначала приглушенное шуршание, слабое попискивание. Майки глухо выматерился. «Головы прикрыть!» — заорала позади Ханджи. И дальше — про скорую мучительную кончину рядового Йегера. Но крики потонули в мерзком кожистом шорохе. С уходящего в необъятность свода карстовой пещеры обрушилось торнадо хлопающих крыльев, пронзительного писка, завываний. Острое, сухое оцарапало скулу. Сгруппировавшись на усыпанном разнокалиберными камнями полу, Ривай чувствовал, как в спину прилетают круглые тельца. От них исходило неприятное тепло и вонь мощностью в тыщу мексов-нелегалов, сутки просидевших в кузове фуры. В кружащемся месиве не осталось воздуха. Ноздри горели. Легкие угрожали лопнуть. Желудок скручивало тугим узлом. Похерив фонарь, он кое-как выполз наружу. — Ты Ok? Живой? — И без того не отличавшаяся стильностью прическа Очкастой напоминала взорвавшуюся упаковку китайской лапши. — Когда неделю лежали под Бедаком в засаде, было лучше. Нас забросили с био-сортиром. — Тут ручей есть. Идемте, — приобняв за плечи сбледнувшего до зелени приятеля, Эрен потащил его мимо малины вглубь леса. Ручей сбегал с западных гор потоком серебристых бликов. Там, где воды коснулся закат — блестел расплавленной медью. И журчал дальше, в сторону Сильвер сити среди потрепанных веников-папоротников, бурых камней, болезненно раскачивающихся плетей испанского мха. Бросив перчатки на берегу, Ривай зачерпнул горсть искрящейся чистоты, плеснул в лицо отрезвляющим холодом. Чуть поодаль, сидя на корточках, фыркал в ладони Эрен. Сквозь редеющие кроны вязов пальцы солнца дотянулись до каштановой макушки, заставляя спутанные патлы переливаться старой бронзой. Невольно сжались кулаки. Что у нахальной мелочи с этим крашеным блондином? Очкастая говорит — давно разосрались… Не похоже. Ведь Лошадиная морда одолжил ему свой спорт. Ревность. Ядовитая, едкая. Ни к месту, ни ко времени. Монументальную фигуру Командора, оставшегося караулить байки, Капрал узрел издалека. Сидя боком в седле своего навороченного харлея, он небрежно взирал на горные пики в предзакатном огне. Над головой таяли колечки сигарного дыма стоимостью около сотни баксов. Беспечный ездок, остановивший передохнуть и поразмыслить на фоне вечернего пейзажа о философии Кропоткина, Голдман и Тимоти Лири.*** Странно, Майки выше Смита на полголовы, но никогда не выглядел памятником самому себе. Может, дело в ирландском прищуре, легкой сутулости и походке в развалочку потомка ковбоев Дикого Запада? — Не нашли? — Смит затоптал тлеющую сигару. — Зря с нами не пошел. Пропустил вечеринку с отвязными рукокрылыми. Заебато потусили, — при виде гладкой физиономии и блестящего чистотой жилета у Капрала снова скрутило ливер. — Там пустая лёжка. Клиент, похоже, свалил, не дождавшись дружественного визита. — Летучие мыши? Никого не покусали? Я звоню Нанабе, — Смит вытянул из внутреннего кармана айфон. — Нужны прививки от бешенства. — Ну бля, наш отец-командир успел обзавестись номерочком лепилы. — Заткнись, злобный карлик, — Очкастая взрыкнула мотором, заложила вираж и запрыгала по колдобинам. Цепляясь за острые макушки елей, кроваво-алое солнце медленно скатывалось за лесистый кряж, отлежаться и зализать раны за горизонтом. День же «Титанов войны» еще не закончился. Оставалась слабая надежда на шерифа Найла. Сука, Сайнес… На веранде клаб-хауса их ждали. Осунувшаяся от беготни Нанаба открыла кофр и, положив на вялые протесты компании, засадила каждому по ампуле в плечо. Пихнув в руки по четыре заряженных шприца и бумажку со схемой вакцинации, велела ширяться точно по графику, не расчесывать и особо не бухать. Быстро упаковав медицинскую тряхомудрию, она отбыла на ярко-красной тойоте обратно в местную больничку — дежурить. Бернер неловко попытался помочь Ханджи подняться на второй этаж, но был обруган и послан звонить Доуку. Ривай хотел одного — заползти в душ и сдохнуть. Горячие струи лупили по спине нещадно. Жесткой губкой — по груди, по плечам. Пока кожа не покраснеет. Пена, стекающая пушистыми хлопьями по стенам. Кабина заполнялась клубами пара. Душно. Но это не затхлый смрад мышиного дерьма. В душе пахнет лаймом, мятой, отдраенным до скрипа телом. И почти спокойно. И почти пережито. И почти принято, как данность: Иззи с Чёрчем стынут в камерах судебного морга, а дня через три их закопают на кладбище среди канадских дубов. Ты ведь остался один, Ривай. Дошло-доехало? Что делает нахальная козявка? Торчит в бильярдной вместе с Барби? Вернулся домой к Профессору? Капрал в десятый раз обложил себя хуями за дебильное благородство. Зачем отказался от Йегера? Вот какого? Типа нехорошо распоряжаться живым человеком, словно мебелью?.. Выбесила шутеечка Очкастой насчет «единственной любви»? Да. Потому, что это та самая шутка, в которой лишь доля шутки. Ничтожная доля. Неразличимая даже в долбаный армейский TLDS-бинокль с расстояния фута. Вода смыла вонь, пот, засохшую кровь со скулы. Мысли затихли. Зверь внутри задремал. Адреналин улетучился. Тут же заныли ребра. Выйдя в травянисто-зеленую ванную, он осторожно надавил под сердцем. Вроде, не сломаны. Но к утру на бочине расползется здоровенный синяк. Фигня. В комнате, утонувшей в рассеянном свете уходящего дня, поблескивали разложенные кем-то на кровати ключи и шестизарядный кольт. Две перехваченные резинкой записные книжки. Нож Боуи и айфон неведомый салага почему-то пристроил на тумбочку. Косуху и 13-дюймовки наверняка утащил в чистку… Телефон смотрел на Капрала черным зеркалом. Гладкая поверхность отражала призрака с серым лицом и слипшимися на лбу мокрыми прядями. Позвонить Йену. Спрятаться, увильнуть, тянуть время — невозможно… Дисплей послушно засветился. Несколько скользящих движений и вот уже долгие гудки. «Капрал? А Иззи где?» — Йен… послушай… Растянувшаяся вечностью пауза. Глотку — судорогой. Нервы — клочьями. Сердце пополам и вдребезги. Свой голос он слышал будто со стороны. Кто-то другой — не Ривай — монотонно пересказывал другу события последних часов. Йен выдохнул: «Ясно», но отбой не нажал. Вторая пауза повисла в безвоздушном пространстве, где задыхались две души. У лежащего за сотни миль на больничной койке Йена хватило мужества заговорить первым: — Отомсти за них. И короткие гудки. Вытащить из комода запиханное кое-как шмотье. Натянуть на себя, разрывая с треском, майку. Нож. Револьвер в кобуре. Жилет с эмблемой во всю спину. Два развернутых крыла. Синее и белое. Свобода и Равенство. Два крыла, которые не уберегли, не защитили, не унесли прочь от беды. Вспомнился девиз, придуманный для клуба обкурившимся Чёрчем — «Сдохни, но взлети». Что ж, так и случилось… Внизу кто-то уныло посасывал пиво за барной стойкой. Не до них. Несло, буквально тащило через лужайку, по кривой тропинке к старому валуну. Он обрел свой дом тысячелетия назад. Деревья вокруг прорастали, тянулись ввысь, старели, умирали… Их сменяли другие. Валун точили осенние ливни, грызли злые зимние ветры, палил летний зной. На нем оставляли пахучие метки горные львы. Он же лежал в спокойном равнодушии к бурлению мира. Обломок скалы словно спорил, говорил: «Смотри. Я здесь. Я вечен. Я неизменен. Ты бежишь. Ты смертен. Ты страшишься». Кольт сам прыгнул в руку. Шесть пуль одна за другой — в ствол дерева. Отрывистый грохот. Щепки во все стороны — брызгами. Запасной барабан в правом кармане. Вставить. Защелкнуть… — Ривай… — Нахальная мелочь переступила с ноги на ногу. — Хан услышала пальбу, послала разведать. — И ресницы хлоп-хлоп. — Мог словить свинца прямо сюда, — он ткнул стволом в лоб. — Не. Ты же профи. Схватив за плечо, Капрал впечатал чертова пацана спиной в камень: — Что там с крашеным придурком? — С Жаном? Уже — ничего. Раньше типа встречались. Он меня — по вторникам пёр, я его — по пятницам, — Эрен почесал кончик носа. — Здесь не Вегас и не LA. С гей-барами не особо. Выбирать не из кого. — В глаза смотреть, — зверь внутри заинтересованно принюхался. — Дырка какого раздолбана? — Самотык. Вот честно, — покрасневшие уши видны были даже в сумерках. — Врешь ведь, — понял по дрогнувшему голосу, по блеску глаз, по тому, как мальчишка смущенно шмыгнул носом — не лжет. Но хотелось помотать, помучить, заставить дергаться попавшей в силки птицей. — Зачем тогда взял его ямаху? — Да у меня старый байк Профа — «харлей-родстер». Коробка в хлам расхлябанная, из седла выбрасывает даже на крохотной ямке. А на грунтовке — ваще пизда. Пешочком быстрее. Я бы не смог с вами в рудники, — перепуганно вжавшись спиной в мох. — У меня с Кирштейном, правда всё. Доебывается только иногда. Вот. — Завали хлебало. Достало. Задолбало мучить вопросами, подозрениями его и себя. Зачем?.. Убедиться, что не один? Ощутить задубевшим насквозь сердцем хотя бы мимолетное тепло, иллюзию, что невероятный мальчишка с глазами ундины — только твой? Этого хочешь?.. Затолкав револьвер назад кобуру, Ривай дернул пряжку. Металлический щелчок. «Вжик» змейки. Мышцы, подрагивающие под рукой. Рванув вниз застиранную джинсу с трусами, опустился на колени. — Ты чего? — полузадушенно сверху. — Не вякай, мелочь, — с глухой отрешенностью. Под застывшими на вечернем холоде руками напряженные бедра казались горячими. Тело мальчишки прошило короткой судорогой. Тонкие волоски тут же вздыбились. Ривай вжался лицом в стриженый пах, вдыхая запах лимонного мыла, сквозь который едва пробивался родной до одури печеный каштан. Потерся щекой о полувставший конец — и сверху приглушенное ладонью «Ой». Подразнить слегка кончиком языка уже залупившуюся головку. Ну теперь, расслабив глотку, заглотить целиком. Вибрируя горлом, заставить наглую мартышку сипеть, поскуливать от удовольствия. И чувствовать дрожь, стекающую с поджарого живота на пальцы, впившиеся в покрытую мурашками кожу. Что, засранец, Лошадиная морда так не умеет?.. Собственный стояк давно просился на волю и в руку. Пытаясь расстегнуть тугую пряжку, Ривай только царапал без того ноющий елдак о жесткую джинсу. Твою ж мать! Пришлось выпустить изо рта уже сочащийся солоноватым хер чертова пацана. — Погоди, — хриплым чужим голосом. — И-и-и… Не могу-у-у-у! — пискнули сверху. Вязкая струя прямо в морду. Твою ж налево и за ногу! — Ривай! Смотри… Стиснув зубы, Капрал обернулся рывком. Кончой залило левый глаз, но палец на курке замер за миг до выстрела. — А я тут это… — странно приседая, Ханджи пятилась назад по тропинке. — Рада до усрачки, что у вас все наладилось, мальчики. Блин! — споткнувшись о корень, она едва не рухнула, но развернувшись в полете, унеслась в сторону штаба. — Сам виноват: пальбу устроил. Послала Йегера посмотреть — пропал… — оправдашки поглотил туман, наползающий со стороны водопада. — Рядовой, ты мне должен, — Ривай ткнул пальцем в красноречиво оттопыренную ширинку. — Здесь или в койке? Вечер рисовал акварелью на черничном небе облака и звезды. Отодвинув лиловый занавес, нарастающая луна осветила скуластое лицо. Из-под ресниц маняще блеснул аквамариновый взгляд. Уголки пухлых губ дрогнули в мимолетности смущения, но так и не сложились открытой улыбкой от уха до уха. Правильно. Детство с его беззаботностью потерялось в мешанине потерь и горя, а завлекать мужиков нахальная козявка еще толком не научилась: в Сильвер сити херово с гей-барами. Изабель и Чёрч… На Среднем Западе ходит правдивая поговорка о смерти: возле каждого кладбища обязательно стоит мотель. Риваю с Эреном номер не нужен. Есть комната с широкой кроватью и пестрым лоскутным одеялом на втором этаже клаб-хауса «Титанов войны». * * * «Подкравшись с двух сторон, чернильная ночь и старая подруга бессонница вкрадчиво нашептывают тоскливые мысли. Почему ты со мной? Жопа свербит, а вставить некому? Кирштейн достал, а самотык надоел? Только поэтому?.. И зачем добивался нашивок рядового? Нравится сочный выхлоп харлея, адреналин в венах, терпкий ветер свободы? Или тупо привык — ведь другой жизни ухом не видал, глазом не слыхал? Хуева туча вопросов — ни одного ответа. Хорошо. Ответы я получу. Рано или поздно. Так или иначе, но добуду, вытрясу, выгрызу. Однако есть кое-что пострашнее придурка Кирштейна и моих обдолбанных тараканов… Я видел твои глаза. Днем — цвета океана. Ночью — пляшущие искрами расплавленного золота. Чувствовал горящую под руками кожу — словно в лихорадке подскочила температура. Сейчас дрыхнешь. Сопишь в плечо. Лампа на тумбочке отбрасывает слабый свет на травянистые стены. Комната погрузилась в зеленый сумрак, но отчетливо видно — радужка под полуприкрытыми веками поблескивает аквамарином. Не золотом. И рука, расслабленно лежащая у меня на груди, просто теплая. Не обжигает. Кто ты, Эрен?.. Преподобный алкаш знает. Очкастая знает. Значит, я тоже скоро разберусь».

Из сожженой записной книжки.