забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова
не мной не сказаны слова, и ты о них забудь
а там, за краем, рыщет тьма
как никогда, близка зима
и тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь
♫ Мельница — Прощай
— Мне скучно, — пожаловалась Момо. Дракон запретил ей вставать с постели и ухаживал за ней, как нянюшка или Ран, выполняя все ее капризы и принося все, что она просила — и то, чего не просила, тоже. Все, что, как он думал, ее порадует: цветы, не успевшие погибнуть от ударившего мороза, сладости, украшения, оставшиеся от бабушки и матери, книги и карты дедушки и отца, и даже маленького козленка, который восхитил Момо больше всего. — У тебя есть козы? — удивилась она, потому что козленок был слишком чистым для дикого. Никаких репейников в шерстке, ни следа грязи на копытцах, и к рукам принцессы он потянулся привычно, выпрашивая угощение. — Мясо же есть, — сказал Тоширо. — Я думала, дикие, — Момо почесала козленка за ушком, будто тот был котом. — Дикие, — кивнул дракон. — Я их приручаю. Здесь есть хлев, в хлеву им теплее, чем на улице, особенно зимой, а я прикармливаю их сеном. — И доишь? — И дою, а как же? Если у козы полное вымя, и нет козленка, чтобы высосал, ей больно, — с видом опытного фермера объяснил Тоширо. Момо глянула на него с уважением — каждый день дракон открывался ей с новых сторон, и выглядел в ее глазах все привлекательнее. Вежливый, умный, добрый, заботливый, читающий любовные романы, готовящий овсянку и разводящий коз. Он держался, как аристократ, говорил, как аристократ, выглядел, как принц или молодой король, но занимался не аристократическими вещами, и именно это добавляло ему шарма. — Хочешь молока? — спросил Тоширо. — С медом? Я читал, что это полезно. — Коровье, — уточнила Момо, перелистывая книгу. — Коровье молоко полезно с медом. — А козье нет? — Козье с медом — невкусно, — вздохнула принцесса. — Эта книга тоже принадлежит твоей матери? Взглянув на книгу, Тоширо густо покраснел и отнял ее у Момо. Принцесса рассмеялась. — «Сладкая и развратная история ночей Эммы». Ты ее читал? — Нет, — у дракона запылали уши. Значит, читал. Момо прикрыла смеющийся рот ладошкой — ей было скучно, она чувствовала себя намного лучше и ей хотелось дразнить Тоширо. Он очень забавно реагировал. — «Все ее тело пронзила дрожь, ноги больше не держали, так что ей приходилось держаться за него, как за соломинку в бушующем море… — с серьезным лицом начала Момо. — Их поцелуй закончился, только когда обоим потребовался вдох… Он, сгорая от желания, ввел свой нефритовый жезл…» — Хватит! — Тоширо повысил голос. — О-откуда ты это знаешь, ты что, тоже читала? — от смущения он начал заикаться. — Нет, но я читала другое, и все такие книги одинаковы, — ответила Момо. — Нефритовые жезлы, пещеры блаженства, вершины… какие-то вершины, не помню, — она рассеянно глянула на свою грудь, не плоскую, но на название «вершины» не подходящую. Дракон тоже посмотрел на ее грудь и быстро отвел взгляд. — А ты… ты только читала, или?.. — выдавил он, не веря, что посмел спросить. — Только читала, — Момо не оскорбилась. — Мне нельзя больше. Когда я выйду замуж, должна быть невинной, иначе буду считаться испорченной. Как яблоко. С одной стороны кажется красивым, чистым и спелым, а с другой — гнилое и червивое. — Правда? — насторожился Тоширо. — Общество осуждает девушек, если они спят с кем-то до свадьбы, пусть даже с собственным женихом, — рассказала Момо. — Мужчин за такое не осуждают, к женщинам требований больше. Если муж выше статусом, чем жена, и уличает ее в измене, то имеет право ее казнить. Того, с кем она изменяла, он может вызвать на дуэль, но не больше. Разве что это мужчина очень низкого статуса, например, слуга при дворе или крестьянин. — То есть, тебя будут осуждать? — виновато опустил глаза Тоширо. — За что? — удивилась Момо. — Мы же спали вместе, — выдавил он. Странная принцесса снова рассмеялась. — Это не тот сон. Мы просто спали, а под «спали вместе» имеется в виду… ты же читал «Историю ночей Эммы». — Мама любила эту книжку, — сказал Тоширо. — В ней было целых две закладки и пометки на полях, а в других книгах ничего такого. Разве что подчеркнутые слова, и все. В «Истории ночей Эммы» мама писала свои впечатления. — Она была романтичным человеком? — спросила Момо. — Наверное, — Тоширо повел плечами. — Я ее не знал. Она умерла, когда родила меня. — О, — дразнить дракона перехотелось. Момо помнила, что его мать умерла, но не думала, что он даже не знал ее. — Тебя вырастил отец? — Он погиб раньше нее, — ответил Тоширо. — Она выносила меня и улетела за небеса. — На небеса, — автоматически поправила Момо. — Драконы улетают за небеса. Моя мать была человеком, но она любила дракона, а те, кто любит драконов, сами становятся ими. Думаю, это иносказательно, — Тоширо не выглядел расстроенным, но Момо опомнилась: — Погоди, так значит, у тебя не было ни отца, ни матери? Кто тогда растил тебя? — Остров, — просто сказал Тоширо. — Замок. Память предков, живущая в моей крови. Книги. Драконы быстрее взрослеют. А кто растил тебя? — заинтересовался он. — Мама, — улыбнулась принцесса. — Папа. Рангику, хотя она не намного меня старше. Няни, гувернантки, учителя… — Как много народу, — сказал Тоширо. — Ты никогда от них не уставала? — Иногда уставала, — призналась Момо. — Иногда ссорилась с ними. Но мы семья, мы любим друг друга, и мы мирились. Лет в семь я злилась на Ран из-за зависти цвету ее волос, и прятала ее гребни… — Да, у нее красивые волосы, такие рыжие, как огонь. Или как песок пустыни, — неосторожно поддакнул Тоширо. — Но у тебя… — Стой, ты что, видел мою сестру? — перебила его принцесса. — Ты видел Ран? Можно было соврать, что видел на портрете, или когда прилетел похищать невесту, или что слышал, как о ней говорят в народе, но Тоширо не умел врать. — Видел, когда летал в королевство за лекарством. Мы поговорили, я успокоил ее насчет тебя и она сказала, что постарается, чтобы тебя искали хуже. — И ты не сказал мне раньше? — гневно выдохнула Момо. — Как ты мог не сказать мне? — Теперь — сказал, — раздраженно буркнул Тоширо. — Хватит капризничать. — Это, по-твоему, капризы? — рассердилась принцесса. — Это моя сестра! Дракон ощутил себя беспомощно. Он не разбирался в родственных связях, не понимал, как можно любить человека только из-за того, что он родился у твоих родителей, или у родителей твоих родителей, и как можно любить родителей, тоже не понимал — он был благодарен своей матери за то, что она выносила его и произвела на свет, заплатив за это жизнью, но не более. В книгах, которые он читал, родных не любили — или любили, но страстной запретной и порочной любовью. Вряд ли Момо относилась к своей сестре так. — Ничего особенного, с ней же все в порядке и она получила твое письмо, а ты болела, тебе было не до этого, — выкрутился Тоширо. — Надеюсь, ты не сказал ей, что я болею? — ужаснулась Момо. Беспокойство дракона было милым, но переходило границы, и кто знает, что он мог ляпнуть Ран? — Нет-нет-нет, не сказал! — быстро успокоил принцессу Тоширо. — Ничего не сказал, только то, что ты в безопасности. Вздохнув с облегчением, Момо легла обратно на подушки.***
Ночные коридоры замка хранили тайны умерших и ныне живых королей, перешептывались шорохами портьер, скрипами половиц и нечеткими тенями, баюкали сны монархов в постелях и прятали в тех же постелях их стоны. Дворец был живым существом, думала Рангику. У него был голос, был слух, был разум — никто не подтверждал этого, и какому ученому пришло бы в голову исследовать жизнь априори неодушевленного здания — но никто и не опроверг. А Рангику знала, потому что чувствовала. Ее шаги скрадывал мягкий ковер, устилающий главный коридор. Принцесса кралась к Хисаги — не для того, для чего обычно открывала ему дверь своих покоев. Хисаги был единственным, кому она могла доверять — кроме короля и королевы, но и им Рангику ничего не рассказала. Отец бы начал волноваться и мог от этого заболеть, а мама… Рангику не хотелось представлять, что может сделать мама. Точнее, что произойдет, когда ее величество Ячиру осознает свое бессилие — старшей принцессе казалось, что тогда весь замок взлетит на воздух. У дверей комнаты рыцаря Рангику остановилась, сжав и разжав пальцы. Его спальня. Она еще ни разу не была в его спальне. Как она может думать о таких вещах, когда речь об ее сестре, и, возможно, о много большем? Украли не просто ее сестру. Украли принцессу, которая выходила замуж за принца, после чего их обоих бы короновали, и в скорбь назойливо вмешивалась политика. Что, если Айзен решит объявить им войну? Темная тень преградила ей путь. Рангику шагнула назад, с испугом глядя в лицо женщины с веером в руках. Сначала ей показалось, что она видит лицо Айзена. — Попалась, — сказала ведьма, взмахнув веером — и сознание засыпал песок пополам с пеплом.