Яркие краски

      — Папа, я всегда делал, что ты хотел. Всегда! Даже когда ты пожелал иметь личного юриста, я поступил на юридический, хотя ты прекрасно знал, что с детства я мечтал изучать искусство.       — Подумай сам, зачем нам в доме два искусствоведа? Брата твоего хватит за глаза.       — Замечательно, вот пусть брат и женится.       — Ты знаешь, он не может.       — Он не может, а я могу. И вообще, это уже слишком, жениться на бабе, которую я ни разу не видел! Мы что, в средневековье живём или дремучей Азии?       — Нелли прекрасная девочка, — попытался уговорить меня отец.       — Она на пять лет старше меня! — пылко возразил я.       — Ну и что? Зато она внучка Литвинова и единственная наследница его коллекции.       — Папа! Я не хочу жениться по расчёту! Зачем мне какая-то коллекция с довеском в виде жены?!       — Какая-то коллекция? Да эта коллекция уникальна! — заорал отец, побагровев лицом и брызгая слюной.       После картины Кержака «Горная ласточка», местонахождение которой никто не знал, коллекция Литвинова была для отца самым вожделенным объектом. Но я не хотел потратить лучшие годы на его мечту, связать себя узами брака без любви и счастья, поэтому попытался его образумить.       — А ты думал о том, что Литвинов ещё жив? А если он передумает и отпишет своё сокровище какому-нибудь музею? Тебе оно не достанется, а я буду вынужден до конца своих дней прожить с женщиной, которую не хотел! Мне всего двадцать три, я только окончил институт, позволь мне пожить для себя.       Отец меня не услышал, впрочем, как всегда. Он продолжал орать, брызгая слюной, обвиняя меня в неблагодарности, пытаясь надавить на чувство вины и сыновьего долга.       — Идиот! Я все для тебя сделал, был тебе и за мать, и за отца! Неблагодарный щенок! Это великолепная партия! Нелли выбрала тебя! Ты обязан ухватиться за этот шанс! Ты женишься, я так сказал!       — Я вообще не собираюсь жениться, по крайней мере, сейчас! Это моё последнее слово! — рявкнул я, сжав кулаки от злости.       — Тогда вали в бабкину квартиру, живи как хочешь и не попадайся мне на глаза, пока не передумаешь! — проорал напоследок отец и вышел из комнаты, хлопнув дверью.       — Вот и чудненько! — выкрикнул я в сердцах, схватил дорожную сумку и принялся лихорадочно бросать в неё свои вещи, приговаривая: — Ты меня ещё плохо знаешь, без тебя обойдусь.       Собрав вещички, я прихватил со стола ключи от машины и выскочил из дома. Прыгнув за руль, запустил мотор и с психа дал по газам.       Пока добирался до нужного места по запруженным автомобилями дорогам, создающим неминуемые пробки, почти успокоился. Припарковавшись у попавшегося на глаза банкомата, решил снять немного наличных на первое время. Сообщение о том, что карта заблокирована, вызвало у меня истеричный смешок. Проверив остальные карты, убедился в том, что отец заблокировал их все.       Тяжело вздохнув, я вынул свой стратегический запас — бабуля моя при жизни была королевой местного бомонда и оставила мне в наследство не только свою четырёхкомнатную квартиру, напичканную антиквариатом, но и довольно внушительный счёт. Однако по завещанию пользоваться её капиталом я смогу лишь по достижении двадцати пяти лет, а до тех пор имею право снимать исключительно проценты. В целом ежемесячная сумма была достаточной для карманных денег, но нормально жить на неё весьма затруднительно.       «Ладно, найду работу, все же у меня красный диплом», — с такой мыслью я снял немного наличности на проезд и мелкие расходы и отправился в свой будущий новый дом.       Квартира встретила меня запахом затхлости и пыли, сюда давным-давно никто не наведывался. Первым делом я заглянул на кухню, включил холодильник, проверил наличие воды и газа, слава богу, все было в норме — за коммуналку счета оплачивались автоматически с банковского счета бабули. Затем прошёлся по квартире и распахнул все окна, впуская внутрь свежий воздух.       Решив обосноваться в комнате для гостей, привычной мне с детства, собрал чехлы, укрывающие мебель, всколыхнув при этом удушающее облако пылищи, прочихался, выбросил их на балкон, присел на кровать и осмотрелся. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я был ребёнком: всё те же тяжёлые портьеры занавешивали окно, шёлковое, вышитое китайскими драконами покрывало устилало кровать, в резном шкафу из красного дерева книги с потертыми корешками поблёскивали потускневшим золотым тиснением. Я вспомнил, как мне нравилось листать пожелтевшие страницы, дышать ароматом, присущим старым изданиям, и рассматривать цветные иллюстрации, представляя другие миры. Фантазия уносила меня в индейский вигвам, где я курил трубку мира с Чингачгуком, спасал от врагов прекрасную испанскую синьорину, совершал подвиги, достойные Д’Артаньяна и Дон Кихота, бороздил моря с капитаном Немо. Потом в моей жизни, конечно же, были и Гарри Поттер, и хоббиты со своим драгоценным кольцом, но предпочтение я по-прежнему отдавал потертым от времени, увесистым переплётам.       Встав с кровати, я подошёл к книжному шкафу, распахнул застеклённые дверцы, взял в руки том Сервантеса шестьдесят третьего года, одну из любимейших книг. Когда-то, давным-давно, я часами рассматривал в ней гравюры Гюстава Доре и находил их сказочно прекрасными, мистически волнующими и просто восхитительными. Но альбомы с репродукциями великих художников, коих в бабулиной библиотеке было немалое количество мне нравились намного больше. Надо сказать, меня всегда влекло к миру искусства, что в принципе неудивительно, я рос в окружении певцов, танцоров, художников и поэтов. Еще и бабуля подливала масла в огонь моих устремлений: таскала с собой по выставкам, галереям, театрам, прививая художественный вкус, и даже нанимала учителей живописи, музыки, хореографии, к сожалению, безрезультатно. Убедившись в моей бесталанности, пообещала, что стану я критиком или отличным искусствоведом, и в этом направлении занялась моим развитием. Но после её смерти отец определил мне иной путь, и детская мечта так и осталась детской мечтой.       Грустно улыбнувшись, я поставил книгу на место, притащил из прихожей сумку, достал из неё роутер и ноутбук. Подключившись к интернету, убедился в устойчивом сигнале и возрадовался, как дитя. Все же без интернета в эпоху цифровых технологий было бы скучновато.       Проверив почту и соцсети, открыл страничку сайта с вакансиями и принялся выискивать что-нибудь подходящее. Юристов и помощников юристов требовалось не так уж и много, но я, как обладатель красного диплома, был уверен, что в меня, такого прекрасного, вцепятся обеими руками, и даже сделал несколько звонков. Как ни странно, мне везде отказали, заявив, что им нужен специалист с опытом работы, и лишь в одном месте пригласили на собеседование, очень уклончиво ответив на мой вопрос о зарплате. Честно сказать, я ничуть не расстроился, решив попозже составить резюме, взял кошелёк и отправился по магазинам, нужно было прикупить немного еды и всякие мелочи: обживаться так обживаться.       Через две недели безуспешных поисков работы по специальности я почти отчаялся и готов был на что угодно, лишь бы платили. До ссоры с отцом я и не думал, что мне придется зарабатывать на жизнь, тем более теплое местечко в его фирме мне уготовано было давным-давно. Но, видит Бог, я не желал работать юристом, и пусть, как художник или танцор, я был совершенно бездарен, и от рождения мне на ухо медведь наступил — Господь меня не обидел, наделив талантом с первого взгляда отличать подделку от оригинала, и интуитивно, каким-то шестым чувством, выделять работы молодых художников с огромным потенциалом. В этих вопросах я всегда был на порядок круче старшего брата и всякий раз оказывался прав. Мне так и не дано понять, почему отец не использовал мой дар на полную катушку, а решил замуровать меня в юридическом отделе. Пять лет назад я был не в силах отстоять свое право на выбор. И вот, дело сделано, диплом получен, и мне ничего не остается, как использовать то, что сейчас имею.       Увидев в прихожей бесплатную газету с болезненным для меня названием: «Вакансия», с сомнением взял в руки газетный листок и завалился на кровать. Пробежав взглядом по объявлениям, расстроился — всем нужны были грузчики, разнорабочие и обслуживающий персонал в точки общепита, я же такую деятельность исключал априори. Но время меня поджимало. Прекрасно понимая, что такими темпами я скоро проем все отложенные деньги, закрыл глаза и ткнул пальцем наугад с бульдожьей решимостью отдаться судьбе и пойти работать туда, куда попаду. Попал на объявление завода какой-то там электроники. В электронике я ничего не соображал, но все же взял телефон и набрал номер, указанный в контактах.       Трубку сняла женщина, возраст которой по голосу определить было сложно, выслушав меня, она озвучила зарплату, затем, словно по писанному, рассказала, куда и во сколько нужно прийти и что с собой иметь, после чего отключилась.       Утром, отбросив сомнения, я все же припёрся к заводу, утешая себя мыслью, что всё это временно. Нужно собраться силами и продержаться всего пару лет, и, когда мне исполнится двадцать пять, денежный вопрос отпадет сам собой, я обрету финансовую независимость и смогу заниматься тем, что будет угодно моей душе.       На проходной меня встретил мужчина плотной комплекции, с проседью в коротко стриженных волосах. Представившись начальником цеха Пал Палычем, поманил за собой. Я шёл за ним, поражаясь окружающей чистоте и цветущим клумбам. Завод я себе представлял несколько иначе: моя воспалённая фантазия накануне вечером рисовала образы гигантских труб, из которых ядовитым облаком вылетает дым и оседает грязными хлопьями на всю округу. Реальность меня успокоила, но я по-прежнему колебался, в конечном итоге, не выдержал и признался, что в электронике я полный ноль.       — Не беспокойся, — ответил Пал Палыч, — работа такая, что с ней и ребёнок справится. Сегодня ты только попробуешь, поработаешь. Если всё устроит, придёшь завтра, тогда и оформим тебя, как положено, задним числом.       Вскоре мы вошли в серое пятиэтажное здание. Поднявшись на второй этаж, начальник заглянул в обширное помещение, заставленное стеллажами с одеждой или чем-то подобным. Зычно крикнув:       — Марина, — он направился вглубь, я за ним.       В дальнем проходе показалась сухонькая женщина слегка за сорок. Начцеха спросил, кивнув на меня:       — Халатик ему дашь?       Она окинула мою фигуру взглядом:       — Пал Палыч, нет у меня халатов такой ростовки. Вечером из стирки привезут, гляну, может, и найду, а пока ничего не дам.       — Вот те раз, и что делать? — озадаченно спросил он, повернувшись в мою сторону.       Женщина снова осмотрела меня с ног до головы и предложила:       — Пусть денёк так поработает, ничего не случится.       — Я могу, — согласился я.       Он хлопнул меня по плечу.       — Ну и ладно. Если завтра надумаешь выйти, то сразу к Марине иди за халатом. Через месяц испытательного срока выдадим тебе робу, как у всех. А теперь пошли в раздевалку.       В раздевалке он показал душевые кабины, выдал ключ от шкафчика, предупредив:       — Вещи можешь оставлять здесь, а вот деньги и телефон лучше держать при себе. Кстати, пользоваться телефоном можно только в перерывах, у нас их два по десять минут и один часовой на обед. Штрафов здесь нет, сразу лишают премии, а это минимум пятнадцать процентов. Так, теперь идём в цех.       В цеху мне понравилось, здесь было достаточно тихо, чисто и светло. Четыре конвейерных ленты, у каждой из них работали человек по двадцать в красивых серо-голубых комбинезонах, как у космонавтов или лётчиков.       — Я поставлю тебя в четвертую бригаду. Четвертая не то что вторая, у второй вечные склоки и скандалы. А в первой и третьей одни старики, — сказал Пал Палыч и подвёл меня к крайней от выхода ленте. — Вот смотри, на ленте платы, у каждого работника своя деталь, ее нужно вставить в полагающееся отверстие, вот и все. Если не успеешь, ничего страшного, вот эти люди — контролеры, — он кивнул в сторону двух женщин лет сорока, стоящих на торце конвейера, — они забирают готовые и отправляют на тигель, те что с пропусками поедут по новому кругу. Понятно? — Я кивнул головой. — Ладно, пошли дальше.       Я шёл за ним, с любопытством оглядываясь по сторонам. Поставив меня на пустующее место, Пал Палыч продолжил свои объяснения.       — Вот смотри, эти детальки называются М-один. Брать их будешь вон там, — махнув рукой в сторону застеклённой загородки с окошком, продолжил наставления: — Вставляешь ножки в эти дырочки, — воткнув одну штучку в плату, предложил: — Попробуй сам.       Я проделал такую же манипуляцию, мне показалось, что это довольно забавно.       — Ну, вот, молодец, работай, — и хлопнув меня ободряюще по плечу, прежде чем удалиться, громогласно гаркнул на весь цех: — Ударного труда, товарисчи!       После его ухода я огляделся: по обе стороны от меня трудились женщины средних лет, по ту сторону конвейерной ленты, напротив, стоял худощавый брюнет со стильной короткой стрижкой, на вид мой ровесник, может, чуть старше. Он взглянул на меня карими с поволокой глазами в обрамлении длинных загнутых на концах ресниц, скривил губы в подобии улыбки и вернулся к работе.       Его мимолетный взгляд вызвал у меня странное чувство, похожее на дежавю, словно я уже видел этого человека, но определенно с ним не знаком, и с этого момента, время от времени, я отрывался от плат на конвейерной ленте и пристально рассматривал его бледное одухотворённое лицо, изящные запястья, блестящую прядь волос, спадающую на лоб, и тёмные, как ночь, большие оленьи глаза с лёгким прищуром, что были полны необычайной тоски, но при этом сияли, как звёзды. Я смотрел на него и думал о том, что он не такой, как все остальные, он выделяется из толпы и смотрит на мир иначе, видит то, что недоступно для глаз обычного смертного. С детским азартом втыкая проволочные ножки в дырочки плат, я заинтересованно поглядывал на парня напротив, испытывая желание с ним познакомиться и подружиться.       После звонка на обеденный перерыв я немедленно направился к нему и, пока стоял, придумывая повод для знакомства, девушка, сидящая у него на коленях, вскочила на ноги и покачнулась, заваливаясь назад. Подхватив её, я сделал первое, что пришло в голову — попросил показать, где столовая. Она взяла меня под руку, представилась Ксенией и, махнув в сторону брюнета, небрежно произнесла:       — Это Даня. — После чего потащила меня на выход из цеха, приказав своему парню следовать за нами.       Девчонка оказалась довольно интересной, всю дорогу она без умолку щебетала о всякой ерунде, я слушал её вполуха, постоянно оборачиваясь на Даню. Мне происходящее действительно нравилось, мне нравились они оба, я искренне радовался тому, что нашёл не только работу, но и новых друзей. Я обедал с ними в столовке, наблюдал за ними в курилке и чувствовал себя почти счастливым. Единственно, что омрачало мое приподнятое настроение, так это отстраненность Дани — в попытке наладить с ним контакт я наткнулся на стену холодного равнодушия, не напускного, а такого, что пустило глубокие корни в его душе. Он действительно был очень скуп на эмоции и только его девушка, Ксюша, могла вызвать у него настоящую искреннюю улыбку. А улыбался он замечательно, жаль, что редко — это было так, словно солнце выглянуло из-за туч и приласкало тёплыми лучами, окрасило мир красками радости и надежды.       Эта его дурацкая отстранённость лишь всколыхнула во мне азарт, мне захотелось во что бы то ни стало достучаться до его глубин, встряхнуть и увидеть, как его удивительные глаза наполняются любовью к жизни, как эта волшебная улыбка, совсем без причины, появляется на его губах.       До конца смены мне так и не удалось поговорить с Даней: в десятиминутку меня облепили девчонки, и я не нашел возможности избежать их навязчивого интереса. Под конец рабочего дня меня вызвал к себе Пал Палыч, получив согласие продолжить работу, принялся задавать вопросы, выдал мне временный пропуск, провёл инструктаж по технике безопасности, заставил заполнить анкету и подписать какие-то бумажки. К тому времени, как мы закончили с формальностями, почти все сотрудники покинули завод.       Этим вечером я планировал встретиться с друзьями из института. Прикинув, что заскочить домой принять душ и переодеться я, скорее всего, не успею, решил воспользоваться душевой на заводе и сразу поехать в кафе — наше обычное место встречи. В пустой раздевалке, вынув из ящика сумку, достал гель и полотенца, что прихватил с собой с намерением сходить в бассейн, если с работой не выгорит, скинул одежду и направился в душевую кабинку, весело насвистывая, моё настроение и впрямь было на высоте.       После душа, обмотав бедра полотенцем, другим, по обыкновению, просушивая волосы, я подошёл к своему шкафчику и увидел Даню, уже полностью одетого, с мокрой чёлкой, зачёсанной назад. Я лихорадочно пытался найти повод для разговора, он, в свою очередь, молча уставился на меня своими оленьими глазами.       Он смотрел конкретно на меня — это факт. Его удивительный взгляд был физически ощутим, словно он и вправду касается моей кожи, ласково оглаживает обнажённое тело. Я бросил на лавку полотенце и замер в предвкушении: мне показалось, что вот-вот, сейчас, я обрету искомое, то, к чему стремился всю жизнь, то, что ещё не готов осознать и принять рассудком, но способен почувствовать, уловить фибрами души. Где-то в районе солнечного сплетения что-то заныло, такое тягучее, необъяснимое, по позвоночнику пробежала волна приятного озноба.       Когда я понял, что что-то не так? Наверное, в тот момент, как Даня распахнул глаза широко-широко, его зрачки стали стремительно сужаться, лицо приобрело серый оттенок, и, обмякнув, он покачнулся и стал осаживаться на ватных ногах. Я еле успел подхватить его, не позволив удариться головой о лавку. Я сжимал его в своих объятиях и осторожно тряс за плечи, настолько худые, что мои пальцы прощупывали каждую его косточку. Я прижимал его к себе и причитал:       — Даня, Даня, приди в себя. Не пугай меня так.       Сколько прошло времени? Час или минута? Лично мне показалось, что целая вечность до того, как он приоткрыл глаза и, мягко улыбнувшись, точно так же, как Ксюше, тихо спросил:       — Я напугал тебя?       Я держал Даню в своих руках, вглядываясь в бледное лицо, рассматривая изгиб мягких на вид губ, подаривших мне чудную улыбку, я обнимал его за худые плечи, слегка прижимая к своей груди, я вдыхал мятный аромат его волос… Осознав, насколько эта поза выглядит смущающе интимной, вздрогнув, воскликнул:       — Конечно напугал! — немедленно усадив его на лавку, вскочил на ноги, отступив на несколько шагов, и затараторил, как бешеная сорока, вследствие пережитого испуга: — Дань, у тебя анемия? Часто такое бывает? Как ты себя чувствуешь? Может, надо в больницу? Хочешь провожу тебя до дома?       Он уже полностью пришёл в себя и снова стал самим собой — скривил свои губы в противной ухмылке.       — Не шуми. Ничего со мной не случилось. Лучше прикрой свой срам.       Я и вправду стоял перед ним полностью обнажённый, полотенце, обмотанное вокруг бёдер, уже давно сползло и упало на пол. Он молча схватил свою сумку и вышел из раздевалки. Я остался стоять, как идиот, пытаясь прикрыть свой пах ладонями, задаваясь вопросом: «Почему у меня стоит?».